Плывущий медведь

~~~

Я заснул, не вынимая из рубашки мобильник. И проснулся от виброзвонка. Звонил Фолкедаль из приюта для беженцев. Ему передали, что сегодня утром мальчик скончался. Полиция расследует это дело, но пока не считает, что произошло какое-либо преступление. Несколько свидетелей видели, как мальчик упал во фьорд.

— Он не умел плавать, — сказал я.

Откуда-то издалека я услышал, как Фолкедаль сказал, что поговорил бы со мной о происшедшем, но сейчас слишком возмущен.

— Не ты ли обещал позаботиться о мальчике? — спрашивал Фолкедаль.

У меня не было сил ответить. Я только чувствовал, как тону. Так тонет монета, погружаясь в толщу воды и в итоге оказываясь на самом дне.

— Не ты ли говорил, чтобы я на тебя положился? — спрашивал Фолкедаль.

Я лежал на кровати и был не в состоянии подняться. Достал из чемодана заготовленную бутылку. Мне захотелось отгородиться от всего и пропасть. Я пил. В горле так пересохло, что я никак не мог остановиться. Я пил до тех пор, пока комната не заходила ходуном.

Я сел и посмотрел на стену, чтобы та остановилась. Вина на мне. Это я его убил. Мне вспомнились его волосы. Волосы, которые хочется потрогать. Я увидел его лежащим на больничной койке. Он был таким славным. Славным.

Я заснул, и мне приснилось, будто я срезал с себя всю кожу. Я сидел на стуле в пустой комнате. Встал и оторвал от стены кусок обоев. Под ними оказались другие обои с другим рисунком. Я оторвал и этот кусок, но под ним был еще один.

Я проснулся снова. Я не знал, где я. Я заснул и увидел, что это я лежу под простыней на шоссе. Это я сжимаю руль левой рукой. А надо мной стоит Виджи с фотоаппаратом. Я мертвый, но все равно вижу лица зевак, собравшихся у полицейских кордонов. Виджи ухмыляется. Он в шляпе и с сигарой. Вспышка.

Прохладный ветерок коснулся моего лба. Солнце шло под откос. На краю кровати сидела Мумуки и гладила меня по щеке. Она сказала, что устала от всего. Спросила, как можно все исправить. Я ответил, что ей не надо над этим думать. Она сказала, что я ее спас. Я закричал: «Ура!» Я кого-то спас. Сделал доброе дело. Я благородный человек. Мумуки начала танцевать.

— Тебе тоже нравятся гостиничные номера? — спросила она.

Я рассмеялся.

— Разве тебе не нравится просыпаться в номере и просто лежать в постели?

Я открыл глаза и увидел, как по комнате ползут облака. Скоро дождь. Скоро лето пройдет. В номер ворвалась река и подхватила ночной столик, телевизор и фотографии на стенах. Я плавал по комнате. Я плавал и ничего не мог с этим поделать. Плавал и ничего не мог с этим поделать.

«Он умер! — захотелось мне крикнуть. — Он умер!» Я бы повторял эти слова, пока они не лишатся смысла. Но голос пропал. Глотка пересохла, и мне было трудно даже сглотнуть.

Я вспомнил, что ответила Ирен, когда я спросил, что ей больше всего во мне нравится. Мы обнимались в ее легковушке, а снег падал на Эйне и засыпал окна. Мы включили обогрев и радио. Она поцеловала меня и ответила: что я читаю ей Франка О’Хару. Никто, кроме меня, не читал ей Франка О’Хару.

Я вспомнил, как прижимался своими губами к ее. Вспомнил, как ее руки обвивают мои. Ее ноги вокруг моих бедер. Ее маленькую грудь, прижатую к моей. Я шептал ей: «Ляг на меня, закрой меня, дай мне раствориться».

Я заснул снова, и мне приснилось, что «Рональдо» арестовали. Он попытался взломать автомат с леденцами, но палец застрял в автомате. Пока он пытался высвободиться, я сидел обхватив его руками. Полицейский пытался вырвать его у меня. Но я не отпускал «Рональдо». Я сжимал его. Но потерял. Потерял.

Зазвонил телефон. Я повернулся, чтобы взять его с ночного столика. И нечаянно нажал не на ту кнопку. Когда я достал-таки телефон, вызов уже был прерван. Больше я заснуть не мог. Этот звонок вдруг показался мне крайне важным.

В гостинице было тихо. Свет с улицы проектировался на потолок. Сквозь ночь проезжали трейлеры. Телефон зазвонил снова. Я сказал: «Алло!» На том конце — тишина. Я слышал только собственное дыхание.

— Алло, — сказал знакомый голос.

Я снова не ответил.

— Ты там? — спросила она.

— Где ты? — спросил я.

— Стою в телефонной будке, — сказала она.

— Какой еще будке?

— В телефонной будке, ты знаешь.

Я не знал, что говорить. У меня накопилось так много вопросов.

— Я только хочу спросить, — сказала она. — Ты помнишь, как в первый раз поцеловал меня?

— Да.

— А как в первый раз поцеловал мою грудь?

— Да, правую.

— Нет, левую. Ты вечно путаешь.

— Это была правая.

— Левая. Я еще чувствую прикосновения твоих губ на левой груди. Поэтому я знаю это наверняка. Я еще чувствую, Роберт.

— Где ты? — спросил я.

Она молчала.

— Чувствую, как ты стягиваешь с меня бюстгальтер, — наконец сказала она. — Чувствую, как ты, склонившись, целуешь мою грудь. Я глажу тебя по волосам, а ты целуешь мою грудь. Я чувствую это каждой клеточкой. Ты целуешь мою левую грудь.

— Где ты, милая?

Она не ответила.

— Скажи, где ты, милая.

— Я просто хотела тебе сказать, — продолжала она. — Чтобы ты знал.

— Где ты?

Она пожелала мне спокойной ночи и повесила трубку.

Я встал с постели и быстро оделся. Спустился на лифте и прошел по пустому первому этажу. Снаружи шел дождь. И от дождя ночь становилась темной. Я побежал к телефонной будке у автовокзала. Обычно она звонила мне оттуда. Это была старомодная будка. На телефон падал свет. Воздух казался отработанным, как будто в нем витали молекулы прошлых разговоров.

Взяв машину, я начал разъезжать по округе. Остановился перед домом в Эррафлоте. У входа горела лампа. Больше света не было. Я поехал дальше. На улицах никого. Единственным признаком жизни были вспышки фар, да и те тут же поглощал черный асфальт.