По требованию герцога

10 глава

— В Одли Хаус! — крикнул Себастьян кучеру, распахнув дверцу кареты и усадив ее на скамейку. Когда он сел внутрь и захлопнул дверь, он ударил кулаком по крыше, и карета покатилась.

Сердце Миранды бешено колотилось. Он был зол, гораздо злее, чем она когда-либо видела. Он наклонился вперед, положив локти на колени, и впился взглядом в нее сквозь тени темной кареты.

— Что, черт возьми, произошло между вами двумя?

В его голосе был слышен такой раскаленный гнев, что он дрожал.

Она подняла подбородок, готовясь к бою. Она отказывалась — просто отказывалась! — показывать ему свою слабость, отводя взгляд. Вместо этого она смело посмотрела в ответ, безмолвно призывая его продолжать настаивать… потому что после той ночи, которая у нее была, она с радостью даст ему отпор.

— Я не сделала ничего плохого, — защищалась она.

— Я оставила Роберта и мисс Морган в саду, и я шла обратно в нашу беседку, когда встретила Бертона Уильямса. Он вспомнил меня с бала у Сент Джеймс. Он настоял на том, чтобы сопроводить меня обратно, чтобы защитить меня.

Она чуть не рассмеялась над этой иронией.

— Я отказалась. Но, видимо, он не привык получать отказы от женщин.

Его челюсти сжались так сильно, что даже сквозь тени она могла видеть, как мускулы на его шее работали, когда он скрипел зубами.

— Он сделал тебе больно?

— Только моей руке.

Она вздрогнула, когда потерла предплечье в том месте, где ее схватил Уильямс. Наверняка утром будет синяк.

— До того как появился я, — медленно пояснил он. Он сжимал и разжимал кулаки в холодной сдержанной ярости, от которой она дрожала. Его глаза были черными.

— Он пытался навязаться тебе силой?

Понимание хлынуло на нее, как ледяная вода, заглушив ее собственный гнев. Себастьян злился не на нее; он был зол на Бертона Уильямса. Настолько зол, что одно неправильное слово с ее стороны и он развернет экипаж, бросится обратно в Воксхолл и убьет человека за то, что тот осмелился прикоснуться к ней.

— Нет, — выдохнула она, не сводя с него глаз.

— Он мне ничего не сделал.

Тяжело вздохнув, он откинулся на подушки и провел рукой по лицу.

— Я должен работать с отцом Уильямса в палате лордов. Мы с Хоутоном являемся членами одних и тех же комитетов. Он выдохнул проклятие и покачал головой.

— Что бы мой отец сказал по этому поводу?

Она прошептала:

— Он бы гордился тобой за то, что ты встал на защиту женщины.

— Той самой, что я чуть не погубил в опере? — тихо спросил он.

Ее грудь сжалась от сочувствия к нему, что он так сильно сомневался в себе в глазах отца.

— Вы с Уильямсом совсем не похожи. Ты джентльмен, который никогда бы не стал насильно навязываться женщине.

Она не могла прочесть эмоции на его лице сквозь темные тени, но его плечи оставались напряженными, а темный силуэт застыл в покачивающейся карете. Он ей не поверил.

— Если ты не джентльмен, тогда почему ты подарил мне эту бумажную розу сегодня вечером?

— Потому что я был кем угодно по отношению к тебе, но только не джентльменом.

Его голос соответствовал низкому грохоту колес экипажа по улице.

— Я не имел права говорить с тобой так, как я это сделал.

Улыбка коснулась ее губ. Все его глупые предупреждения…

— Видишь? Уильямс никогда бы не…

— Я абсолютно не имел права делать то, что сделал в опере. Я забылся.

Он пристально посмотрел на нее.

— Это было ошибкой.

Ее сердце болезненно забилось. Надеясь, что она неправильно его расслышала или просто неправильно поняла, она ошеломленно прошептала:

— Ошибкой?

Он трезво ответил:

— Да.

Это единственное слово пронзило ее, разорвав грудь и так сильно сжав сердце, что она подумала, что оно может лопнуть. Она сморгнула боль, горящую в ее глазах.

— Что именно? — вытеснила она каким-то образом из себя, несмотря на то, что ее сердце застряло в горле.

— Целовать меня, трогать меня… или намекать, что ты меня хочешь?

— Все это.

Тени скрыли его лицо, и она не могла прочитать его эмоции, но скрытое разочарование послышалось в его голосе.

— Мне никогда не следовало так целовать тебя или говорить тебе такие вещи. Они ничего не значили.

— Тогда почему ты это сделал?

Она заставила свой голос звучать спокойно, хотя спокойствия она не чувствовала.

— В тот вечер я потерял голову. Меня захватила музыка. Это все.

Он сделал паузу, а затем тихо добавил:

— И я благодарен, что ты пришла в себя и положила этому конец.

Она смотрела на него сквозь темноту, хотя горячие слезы навернулись на ее глаза и затуманили видимость. Не имеет значения, что она для него значила, что он думал о ней или даже думал ли он о ней вообще — Себастьян Карлайл, герцог Трент, никогда не предназначался для нее. Он был предназначен для таких женщин, как леди Джейн. Но каким-то образом его мнение о ней стало иметь значение. Где-то между ссорами и заговорами с целью найти друг другу людей, которых, как им казалось, они хотели, она начала заботиться о нем. Больше, чем она когда-либо считала возможным. А теперь, когда он сказал, что то, что было между ними, было ошибкой -

— Лжец.

Ее резкое обвинение было немногим громче дыхания, но оно разорвало пространство с силой пушечного огня. Он вздрогнул от его интенсивности.

— Я знаю, почему ты говоришь это, почему ты…

Ее голос задрожал, когда в горле сжался узел эмоций. Она выдавила разочаровано:

— Потому что ты не хочешь признавать, что хочешь меня, осиротевшую племянницу твоего арендатора. Не ты, не герцог… кто должен хотеть только приличных дам и светских дочерей.

Когда она увидела, как его глаза вспыхнули в тени, она поняла, что права, и бросилась вперед, вспомнив слова Дианы у руин.

— Но ты хочешь.

Он сжал руки в кулаки.

— Мне нужна та, кто может стать моей герцогиней, — проговорил он, уклоняясь от ее обвинений.

— Идеальная герцогиня, которая никогда не сделает ничего плохого, никогда не будет разжигать сплетни и создавать проблемы? Да, герцог в тебе этого хочет.

Ее сердце забилось от гнева и чего-то еще такого же темного, столь же могущественного. Что-то, от чего ей хотелось разжечь в нем такой гнев, пока он не закипит.

— Но мужчина в тебе хочет меня, — осмелилась прошептать она.

— Это не так, — отрезал он.

Она покачала головой, осознавая, что это была ложь.

— Я девушка из соседнего дома, которая никогда не будет соответствовать идеалам приличного и благовоспитанного общества, я обычная, с веснушчатым носом и яркими волосами. Но я также та, кто заставляет тебя смеяться и веселиться. Женщина, которая совершенно не подходит герцогу, но полностью подходит мужчине в тебе.

Его глаза мерцали в тенях света лампы, когда он прорычал:

— Я не хочу тебя.

— Нет, хочешь.

Затем она столкнула его прямо с обрыва:

— И ты ненавидишь себя за это.

С сердитым и разочарованным рычанием он схватил ее и перетащил на свою сторону кареты. Она тихонько вскрикнула от удивления, когда приземлилась у него на коленях.

Он выдавил сквозь стиснутые зубы, его рот был в дюйме от ее рта:

— Я не могу тебя хотеть, черт возьми!

— Но ты хочешь, — выдохнула она так тихо, что звук почти растворился в тени. Вся она дрожала.

— И это не ошибка.

Его взгляд упал на ее рот, затем он плотно прижался своими губами к ее губам. Ее разум закружился от натиска гнева и возбуждения, пронизывающего их обоих в равной мере. Она открыла рот под голодным желанием его поцелуя и услышала низкий стон, вырвавшийся из ее собственного горла.

Когда он погрузил свой язык в ее рот, она приветствовала его грубое нападение, ее язык обвился вокруг его и втянул его глубже. Вместо того, чтобы испугаться его потери контроля, она радовалась этому. Она протянула руку к его затылку и ободряюще провела пальцами по его шелковистым волосам, пока он продолжал восхищаться ее губами поцелуем, который был более голодным, более требовательным и собственническим, чем она могла себе представить. Она жаждала этого поцелуя так же сильно, как и он.

Когда она больше не могла выдерживать запыхавшийся поцелуй, она оторвала рот, чтобы хватать ртом воздух. Ее пальцы потянули за его галстук и воротник, обнажая его горло для своего жадного рта, и возбуждение охватило ее, когда она почувствовала, как его пульс пульсирует на ее губах. У него был восхитительный вкус: мужчины, портвейна и табака, и она не могла насытиться им, не могла удовлетворить свой аппетит. Не могла достаточно истязать его своими поцелуями, которые раздували гневный ожог внутри него.

— Я волную твою кровь, — пробормотала она ему в горло, с волнением осознавая, что это правда.

— Ты сам мне так сказал.

Она облизнула его адамово яблоко и впитывала каждый тяжелый вдох, который он делал под ее ищущими губами. Ее поцелуи мучили его, и она радостно наслаждалась этим. Она хотела услышать, как он признается, что она права, что целовать ее и прикасаться к ней не было ошибкой, что он хотел ее…

— Я был неправ.

Он зарычал и еще раз приник к ее губам.

О, ложь! Но Себастьян лгал себе не меньше, чем ей. Даже сейчас жар искрился везде, где касались их тела. Она не была похожа на леди Джейн или других светских дам. Не пристойная, не скромная и уж точно не пассивная. Но он все равно хотел ее, и ее сердце забилось от радости.

Она приподнялась, чтобы полностью встретить его рот, и жадно поглотила его поцелуй, позволяя своей необъяснимой боли унести ее. Когда он снова поцеловал ее, она прижалась к нему и встретила поцелуй за поцелуем, лизание за лизание, каждый укус за дразнящий укус. Он не мог скрыть воздействия, которое она оказывала на него, и его начало трясти от потери драгоценной сдержанности. Но она почувствовала в нем перемену, неохотную капитуляцию, поднимающуюся из глубины его души, которая, как она знала, стоила ему большой гордости.

— Я не могу тебя иметь, Миранда.

Вопреки собственным словам, он потянулся к ее спине, и его ловкие пальцы мастерски расстегнули ряд крохотных крючков на ее платье.

— Твоя репутация будет испорчена, а меня все равно заставят жениться на ком-то другом.

У нее перехватило дыхание, когда он стянул лиф до талии и обнажил корсет под ним. По телу пробежала дрожь нервного возбуждения, когда его рука скользнула по шнуркам спереди. Тепло его прикосновения проникло в ее плоть сквозь жесткий материал, как будто его вообще не было.

Он поднес губы к ее уху и горячим шепотом признался, пока его пальцы выдергивали шнурки из петель:

— Но я все равно хочу тебя.

Затем его рот приник к ее уху, а его язык погрузился глубоко внутрь в самом эротическом поцелуе, который она когда-либо испытывала, заставляя ее цепляться за него, чтобы не упасть. И все же ее сердце бешено забилось. Она едва могла в это поверить — Себастьян Карлайл хотел ее. Мужчина, который когда-то был для нее не более чем раздражающим соседом, стал ее другом, а теперь стал значить гораздо больше.

Когда он распахнул ее корсет и стянул с нее короткую сорочку, чтобы обнажить ее грудь, она не смогла сдержать низкий стон, исходивший от нее. Куда бы он ни посмотрел, жар его взгляда прожигал ее. И он смотрел на нее с жадностью своими темными глазами, в то время как она лежала на его коленях. Он соблазнительно улыбнулся, когда ее соски затвердели на прохладном воздухе под жаром его взгляда.

— Мы находимся в темном и уединенном месте, — пробормотал он.

Его хриплый голос кружился вокруг нее, нагревая ее изнутри.

— В тени, где никто не может нас видеть и никогда не узнает об этом.

Она вздрогнула при воспоминании о том, что она сказала ему в ночь оперы, в том совершенно скандальном, совершенно дразнящем разговоре, который они вели в тени. Тот, который оставил ее жаждущей чего-то. Затем, как и сейчас, ее дыхание стало частым и прерывистым, а кончик языка высунулся, чтобы облизать внезапно пересохшие губы. Она прошептала:

— Такое место, где у женщины может возникнуть соблазн сказать мужчине, чего она хочет?

Он медленно обвел кончиком пальца ее левый сосок, заставляя его болеть.

— А у мужчины может возникнуть соблазн выполнить любое ее пожелание.

— Да, — вздохнула она. Она выгнула спину от его прикосновения, не в силах лежать неподвижно под мучительными прикосновениями его пальца.

Он мягко рассмеялся ее нетерпеливому ответу, и глубокий звук пронзил ее. Боже, как она любила слышать его смех! Он никогда не был более привлекательным, чем когда был счастлив, и ее сердце болело из-за него невыносимо сильнее.

— Что тебе нужно, Роза? — пробормотал он.

— Скажи мне, и я дам тебе это.

Она сглотнула. Она знала, что должна остановить это, положить конец этому, прежде чем все выйдет из-под контроля. Но искушение было слишком велико, так как он заставлял ее чувствовать себя слишком восхитительно.

Ее сердце колотилось так сильно, что она была уверена, что он это почувствовал, и она прошептала:

— Поцелуй меня.

— Как пожелаешь.

Он наклонился и схватил за сосок губами. Она ахнула от его дерзости. Ощущение его горячего влажного рта на ее остывшей коже потрясло ее, и она сильно вздрогнула, только чтобы задохнуться во второй раз, когда его язык лизнул ее, водя его вокруг соска так же, как он делал кончиком пальца. Это был не поцелуй. Это было намного соблазнительнее, настолько восхитительнее, что она поджала пальцы ног.

Когда он своими посасываниями превратил ее сосок в твердый камешек, оставив его горячим и ноющим, он перешел к другой груди, чтобы заново начать сладкую пытку.

Она беспокойно заерзала у него на коленях, не в силах спокойно лежать, пока он ласкал ее сосок.

— Себастьян, — запротестовала она между свирепыми маленькими вдохами, — что ты…

— Шшш, — прошептал он, его рот не покидал ее обнаженную плоть, даже когда он протянул руку, чтобы ласкать верхнюю часть груди, как будто успокаивая дикого котенка. Когда она открыла глаза, чтобы посмотреть на него, чисто женское ощущение охватило ее при виде его чувственного рта на ее груди. Ее бедра сжались от горячей боли, которая захлестнула ее и перехватила дыхание.

Внезапно он прекратил дразнить ее. Он взял ее грудь глубоко в рот, жадно посасывая ее. Так сильно, что его губы будто бы вытащили пульсирующую боль между ее бедер, как веревку, заставив ее задыхаться, а ноги дрожать.

В последний раз нежно поцеловав ее возбужденный сосок, он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Что еще тебе нужно, милая Роза? — спросил он хриплым и соблазнительным голосом.

— Прикоснись ко мне, — выдохнула она так тихо, что с ее губ будто не слетело ни звука.

Когда его темные глаза на мгновение задержали ее взгляд, первобытное удовольствие ярко вспыхнуло в их глубинах. Затем он опустил голову и подул струей холодного воздуха на ее влажный сосок.

Встряхнувшись от неожиданного ощущения, у нее вырвался крик. Она вздрогнула, но рука, которая нежно гладила ее, теперь удерживала ее, чтобы она не сползла с его бедер. Он подул на ее другой сосок, и она застонала от сладкой пытки. Кто знал, что самым дразнящим прикосновением будет то, чтобы вообще ее не трогать?

Она захныкала:

— Себастьян…

Нечестная попытка остановить его ласки, когда меньше всего она хотела, чтобы он остановился. Вместо этого она каким-то образом нашла достаточно ясности в своем затуманенном возбуждением мозгу, чтобы выдавать между тяжелыми вдохами:

— Ты не… делаешь то, что… я хочу.

— Нет. На этот раз я делаю то, что хочу я, — пробормотал он, прижимаясь своей мягкой щекой к ее груди. Затем его рот переместился к другой груди, чтобы снова посасывать ее, так же жадно, как и раньше.

Она выгнула спину, погрузив грудь глубже в его рот.

— Ты … играешь нечестно, — выдохнула она.

Он только рассмеялся над ее протестом, как будто он точно знал, чего ее тело жаждало от него и как мучить ее самыми соблазнительными и чудесными способами. Глубокий звук щекотал ее сосок и прокатился по ее спине.

Он играл нечестно. У нее были груди, которые он мог легко обнажить, сделать твердыми и ноющими, размять пальцами и сосать ртом. Мужчины. Даже в интимной близости они обладали всеми преимуществами. Ведь она не могла снять с него рубашку и сделать то же самое с…

Ей пришла в голову мысль, очень восхитительная. Она чуть не рассмеялась в озорном восторге. О, сейчас он попробует свое же лекарство! Но честно было честно, и если он мог играть по этому новому своду правил, то и она могла.

Повернувшись у него на коленях, чтобы освободить себе место, она провела рукой между их телами, нашла пуговицы на его брюках и быстро освободила их.

Он напрягся, его глаза потемнели от сильного возбуждения.

— Что ты делаешь?

— Нечто вдохновляющее, — прошептала она свои слова из оперы. Позволяя себе быть смелой и соблазнительной, не обращая внимания на нервную дрожь пальцев, она сунула руку ему в брюки, прежде чем он смог ее остановить.

Он резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы, когда его тело мгновенно напряглось. С гортанным смехом она смело дотронулось до него и вытащила его из брюк, прижавшись ладонью к складкам юбки.

— Миранда, — предупредил он хриплым голосом, но не остановил ее.

Она была слишком очарована его твердым мужским достоинством под ее пальцами, чтобы обращать внимание на любые предупреждения. Такой мягкий снаружи, такой стальной твердый внутри, длинный и толстый, удивительно теплый… Она могла бы поклясться, что чувствовала его пульсацию на своей руке, как учащенное сердцебиение, и когда она провела кончиками пальцев по его длине и по его кончику, она обнаружила каплю влаги, которая собралась в крохотной щели. Она обвила его пальцами и сжала.

Он вздрогнул, когда проклятие сорвалось с его губ, и его рука метнулась вслед за ней.

Ее губы в знак протеста приоткрылись. Как он посмел оторвать ее руку, когда подверг ее такой восхитительной пытке? Что он закончил этот чудесный момент сейчас.

— Вот так, — проинструктировал он. Его рука обняла ее руку и показала ей, как втереть каплю влаги в его кожу, чтобы он стал скользким под ее кончиками пальцев, как сжимать и гладить его… Вверх и вниз по его стволу, от набухшего кончика до основания, твердо и быстро. Он зарычал:

— Боже мой, да… вот так.

Его глаза зажмурились, когда он повесил голову вниз, наслаждаясь удовольствием, которое она ему доставляла. Теперь уже нельзя было отрицать, как сильно он хотел, чтобы ее руки были на нем, и ее грудь взлетела от вновь обретенной силы, которую она имела над ним.

Он убрал свою руку с ее ладони и погладил ее тело. Его пальцы запутались в ее юбке и подняли ее до колен, не в силах поднять ее выше из-за того, как она лежала на его бедрах. Но достаточно высоко, чтобы обнажить кружевные края ее чулок, достаточно высоко, чтобы его рука легко скользнула под нее и ласкала пальцами обнаженную внутреннюю часть бедра. Она захныкала, когда ее охватило беспричинное желание, чтобы ее ласкали между ног, чтобы его рука оказалась на том месте, где она так жаждала.

— Я собираюсь прикоснуться к тебе сейчас, — предупредил он, его собственное дыхание вырывалось неровными выдохами, пока она продолжала водить по нему рукой.

— Если ты хочешь, чтобы я остановился…

— Не останавливайся!

Мысль о том, что его руки покидают ее тело, была невыносимой.

— Пожалуйста, Себастьян. Я хочу этого.

Его рука скользнула между ее ног, и когда его пальцы легонько коснулись ее складок, она застонала от того, насколько приятным было прикосновение к ней.

— О да… пожалуйста.

Он нежно поцеловал ее и простонал:

— Роза.

Его пальцы стали смелее ласкать ее, скользя по ней глубже с каждым прикосновением, пока он не проскользнул внутрь. Вздохнув от удивления, она задрожала вокруг него, затем все эти крошечные мускулы крепко сжались вокруг его пальцев, когда он лениво погладил ее внутри.

Стоная от нужды, она закрыла глаза и раздвинула ноги, насколько позволяла юбка. Она вела себя так скандально, так раскрепощенно…

И ей было все равно.

Его пальцы дарили такие приятные ощущения, они успокаивали растущую внутри нее боль и глубоко исследовали ее тело, его губы были такими требовательными и горячо влажными, что логика не могла убедить ее остановиться. Все ее существование сузилось до кружащихся движений его длинных пальцев внутри нее, до мужского аромата, наполнявшего ее чувства, до дрожи его твердых, мускулистых бедер под ней. Она никогда не могла представить, что поражение может ощущаться таким победоносным. И, судя по тихим гортанным мычаниям удовольствия, которые исходили от него, когда она продолжала гладить его, он тоже.

— Себастьян, — выдохнула она, умоляя теперь о чем-то еще, о чем-то, чего она не могла назвать, но знала, что он может ей дать. Ее бедра изгибались над его бедрами, ее тело безмолвно умоляло освободиться от нарастающей боли, которую он разжег внутри нее.

Он покрутил большим пальцем и прикоснулся к маленькому бугорку, расположенному в верхней части ее складок. Волна удовольствия пронзила ее так сильно, так быстро, что она вскрикнула от захватывающего дух восторга.

Его рот захватил ее и заглушил ее крики, ее рука крепко сжала его эрекцию. Она услышала, как он застонал у ее губ, почувствовала, как он дернулся в ее ладони — влажное тепло разлилось по ее пальцам.

На мгновение она не могла двинуться с места. Она ничего не могла сделать, кроме как лежать и позволять дрожащим волнам удовольствия захлестнуть ее. Ее тело было одновременно ошеломлено случившимся и расслабленным, когда она лежала у него на коленях, обнажая грудь теням и широко раздвинув ноги. Она дышала глубоко и медленно, стараясь успокоить свое дыхание, наслаждаясь быстрым трепетанием своего сердца в груди и слабым жаром, который медленно уменьшался между ее ногами.

Только тогда она открыла глаза и поняла, что он смотрит на нее с непонятным выражением на его красивом лице. Только тогда она поняла… Она подняла руку и увидела свои пальцы, блестящие в тусклом свете лампы.

— О, — прошептала она так тихо, что это слово было едва ли больше дыхания. Потом она поняла, что сделала — Господи, что они сделали вместе — и ее щеки залились горячим румянцем. Испуганная собственной наглостью, она попыталась слезть с его колен. Но она все еще лежала поперек его бедер, все еще в сбившемся платье и все, что ей удалось сделать, это ударить его локтем в живот.

— Ой!

Несмотря на это он не оттолкнул ее, а вместо этого держал ее за плечо, чтобы она оставалась неподвижной. Другой рукой он потянулся, чтобы развязать галстук, и он неуверенно уставился на нее, развязав узлы и сняв его со своей шее. Он мягко спросил:

— С тобой все в порядке?

В порядке? Нет, с ней не все в порядке. Она только что… в карете! О, Господи… Она сморгнула горячие слезы, молясь, чтобы он не видел их в темноте.

— Я в порядке, — солгала она, когда он взял ее за руку и осторожно вытер ее пальцы платком.

Чувство вины промелькнуло на его лице, когда он отвел взгляд, но тихо заверил ее:

— Не волнуйся. Ты все еще невинна.

Слеза скатилась по ее щеке. Нет, неправильно. Во всем этом она была далека от невинности. Он, конечно, не это имел в виду, но буйство эмоций, бушевавшее в ней, не позволяло думать правильно.

Он повернулся, чтобы выбросить ткань в окно.

— Я не планировал… Боже.

— Что такое?

Она с трудом села и проследила за его взглядом в окно. Она ахнула.

— Мы на Одли-стрит!

Он поморщился, стягивая низ ее платья вниз.

— Поправь платье. Сейчас же.

Она соскользнула с его колен на скамейку напротив него, ее пальцы дрожали так сильно, что она едва могла зашнуровать шнурки, пока он застегивал брюки. Унижение хлынуло на нее. О Боже, что они наделали? Ее первый сезон, ее первая поездка в Лондон, и она была бы полностью разрушена, если бы кто-нибудь увидел ее такой, просто из-за ее глупой гордости и гнева. И из-за ее растущего влечения к мужчине, которого она не должна была желать.

— Давай помогу. Он повернул ее, чтобы быстро застегнуть платье.

Когда карета остановилась, она как раз поправляла последнюю пуговицу на рукаве. Через несколько секунд лакей распахнул дверь настежь.

Она выскочила из кареты, не дожидаясь, пока Себастьян проведет ее внутрь, двигаясь так быстро, что чуть не споткнулась о ступеньки крыльца, когда бежала к двери. В своем униженном отчаянии бежать ей было все равно, насколько она некрасиво выглядела, и при этом она не осмеливалась оглянуться, чтобы увидеть, вышел ли он вообще из экипажа, чтобы посмотреть, как она уходит. Потому что она не смогла бы вынести этого, если бы он этого не сделал.

К счастью, дворецкий уже был у входной двери и держал ее открытой, и она поспешила внутрь, затем прямо через переднее фойе и поднялась по лестнице. Она так сильно дрожала, что не знала, как ей удалось поставить одну ногу перед другой, вся она была в шокированном замешательстве от своих действий сегодня вечером. Ей нужно было добраться до безопасного места в своей комнате, прежде чем она разрыдается. Или разозлится. Замешательство закружилось в ней так сильно и быстро, что она не знала, что…

— Миранда?

О нет. Последний человек, с которым она хотела встретиться в этот момент… Она остановилась при звуке мягкого голоса позади себя и подавила желание плакать, когда она заставила себя улыбнуться и повернулась лицом к сестре Себастьяна.

Жозефина Карлайл Маттесон, маркиза Чесни, прислонилась к дверному проему своей гостиной в халате, ее темные волосы были зачесаны и свободно свисали ей на плечи. В ее руке лежала книга, и улыбка осветила ее лицо. Проведя вечер дома со своими детьми, она выглядела комфортно и совершенно непринужденно.

— Ты вернулась рано.

Озадаченная, она посмотрела мимо Миранды на лестницу.

— Остальные тоже приехали с тобой?

— Они все еще в Воксхолле, — ответила она, молясь, чтобы Жози не заметила состояния ее прически или корсажа, потому что у нее не было времени, чтобы зашнуровать шнурки так туго, как следовало бы. Или красный цвет ее помятых поцелуями губ. Или складки на ее юбке… О боже, она хотела умереть!

— Себастьян проводил меня до дома. Я…

Она выдавила ложь, ненавидя себя за то, что лжет женщине, которая всегда была для нее как сестра.

— У меня болела голова.

Жози озабоченно нахмурилась.

— Ты больна?

Она обеспокоенно взяла ее руку.

— Мне позвонить доктору Брэндону?

— Пожалуйста, не надо.

Теперь она могла добавить вину за то, что она солгала своей подруге, к вине за сегодняшнюю поездку в карете. Она выдавила улыбку.

— Мне уже лучше.

— Хорошо.

Жози сжала ее руку.

— Вероятно, это просто шум и возбуждение, которое испытываешь в садах. Это может быть ошеломляющим.

Этот урок она усвоила лучше всех.

— Да.

— Почему бы тебе не войти и не выпить со мной чашку шоколада?

Не давая ей возможности отказаться, Жози взяла Миранду за руку и повела в гостиную. Миранда подавила стон раздражения. Какой она была неудачницей! Она не могла даже сбежать, как трус, в свою комнату.

— Хиггинс только что принес поднос, так что он еще теплый. Шоколад всегда помогает мне заснуть.

Жози села на край дивана и налила две чашки горячего шоколада из фарфорового чайника, а затем протянула одну Миранде.

— Может, это снимет головную боль.

— Спасибо, — прошептала она, искренне тронутая добротой Жози. И огорчённая тем, чем она занималась сегодня вечером с ее братом. Она была захвачена моментом, тем, как он заставлял ее чувствовать себя такой красивой и желанной, и ее собственными смущающими чувствами к нему. Она выбросила все логические мысли на ветер и просто позволила эмоциям унести ее.

Жози указала на стул напротив себя. Когда Миранда опустилась на него, свежие слезы затуманили ее глаза из-за того, что она сделала сегодня вечером, и она сморгнула их, благодарная за то, что в случае необходимости могла свалить вину на свою головную боль. Она приняла чашку шоколада, но нервно крутила ее в руках, не имея ни капли аппетита.

С беспокойством нахмурившись, Жози откинулась на подушки и мягко спросила:

— Что-то случилось сегодня вечером в саду, не так ли? Что-то, что вызвало у тебя головную боль.

Она сознательно сделала паузу.

— Или кто-то.

Взгляд Миранды метнулся к ней, хотя ее живот скрутило от смущения.

— Я не…

Она сглотнула. Но узел смутных эмоций застрял в ее горле.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Твое лицо покрасневшее, а платье в беспорядке.

Жози нежно и понимающе улыбнулась.

— Сегодня мы совсем одни, поэтому мы можем поговорить, если ты хочешь поделиться тем, что произошло.

Ее охватило новое чувство вины, что ей приходится притворяться перед Жози, когда маркиза была так добра к ней. Она должна была быть в восторге от того, что Жози хотела, чтобы она открыла ей свои секреты, как они это делали будучи девочками в Честнат-Хилл. Но она просто не могла. Вместо этого она ничего не сказала и поднесла чашку к губам, чтобы скрыть следы замешательства и раскаяния, которые она испытывала по поводу Себастьяна.

Жози продолжила:

— Томас в Стратмор-хаусе с полковником и Кейт, а мама вернется только после фейерверка. Это ее любимая часть в Воксхолле. Так что ты можешь сказать мне…, — Жози наклонилась вперед, в ее глазах светилось нетерпеливое ожидание, и она тайно спросила:

— Это был тот милый мистер Даунинг?

Миранда моргнула, ее разум затуманился.

— Мистер Даунинг?

Потом у нее перехватило дыхание. О боже! Она совершенно забыла, что Чарльз прислал свои сожаления в последнюю минуту. И насколько она была ужасна, что совсем не скучала по этому мужчине?

— У меня действительно болела голова, — настаивала она, продолжая лукавить. Хотя, судя по расцветающей в глазах боли, скоро ложь станет правдой.

Жози недоверчиво улыбнулась.

— Раз ты не отрицаешь этого, я предполагаю, что ты увлеклась романтикой садов.

Ее глаза сияли, когда она пригубила свою чашку.

— Такое иногда случается.

Миранда посмотрела в свою чашку. Сегодня ее застала не романтика, а скучный старый герцог. Тот, кто в конце концов оказался не таким уж скучным и старым.

Ее сердце упало. Худшая часть — о, самая худшая часть! — заключалась в том, что она не могла даже винить в своем безрассудстве простую похоть, потому что именно Себастьян сделал все это таким замечательным. Быть с умным, остроумным, вдумчивым человеком, который на несколько драгоценных мгновений сегодня вечером перестал быть герцогом и просто был самим собой.

— Значит, это была романтическая встреча.

Охваченная волнением тайны, Жози поставила шоколад в сторону.

— А этот мужчина? — она потянулась, не осмеливаясь назвать никого, хотя Миранда могла сказать по блеску ее глаз, что она подозревала Чарльза Даунинга.

— Он тебе нравится?

— Нет, — быстро ответила Миранда.

— Я имею в виду, да… нет!

О, она просто не могла нормально мыслить! Она тихо застонала в разочарованном замешательстве, обхватив голову рукой.

— Я не знаю.

Жози села на край дивана и понизила голос.

— Когда вы поцеловались, у тебя подогнулись пальцы на ногах?

О, Себастьян сделал гораздо больше, чем это! Он разжег все ее тело так, как она начинала подозревать, ни один другой мужчина был бы не в состоянии.

— Да, — признала она. Затем она нерешительно добавила шепотом:

— Я думаю… Он почувствовал то же самое.

Жози просияла.

— Ах, так ты ему нравишься!

— Нет.

Печаль промелькнула в ней, добавившись к суматохе эмоций, уже захлестнувших ее. Она была недостаточно наивна, чтобы поверить в то, что она ему нравится. Не в том смысле, в котором имела в виду Жози. Потому что даже после всего, что они сделали сегодня в карете, даже при том, что Себастьян признал, что он хочет ее, он также очень ясно дал понять, что никогда не позволит себе иметь ее. Не тот приличный герцог, который ищет свою идеальную герцогиню. Но в один невозможный момент сегодня вечером, когда она разлетелась на осколки в его объятиях, она пожалела, что он не мог быть просто мужчиной.

— Понятно, — мягко пробормотала Жози, в этих двух словах прозвучало сестринское сочувствие. Она мягко спросила:

— Он знает, как ты к нему относишься?

— О нет!

Она будет огорчена, если он узнает!

— Я никогда не смогу ему сказать.

Особенно, когда она сама не знала, что именно чувствовала. И особенно когда она была уверена, что, если она это сделает, он будет смотреть на нее с жалостью.

— Но как он узнает, если ты ему не скажешь?

Глаза Жози сверкнули при мысли о том, что она может сыграть роль свахи, и она небрежно пожала плечами.

— А что тебе терять?

— Мою гордость.

Миранда тяжело вздохнула.

Жози нежно ей улыбнулась.

— Я не думаю…

Звук открывающейся внизу входной двери достиг их, прерывая их разговор, и ее улыбка стала ярче.

— Томас дома.

Их личное время закончилось, и Жози грациозно поднялась на ноги, чтобы встретить мужа. Любовь, вспыхнувшая на ее лице, когда она услышала, как муж возвращается к ней, заставила сердце Миранды заболеть от ревности. Познает ли она когда-нибудь такую глубокую любовь и привязанность? Когда муж не только любил тебя, но и дополнял?

Миранда поставила чашку и подошла к двери, пожелав спокойной ночи. Ей ничего не хотелось, кроме как натянуть одеяло на голову и не вылезать из постели до августа.

— Миранда?

Жози позвала ее, чтобы дать последний сестринский совет.

— Если тебе действительно нравится этот мужчина, тогда тебе нужно сказать ему, что ты чувствуешь. Я знаю, что показывать свои чувства другому человеку может быть страшно, но ты не должна упускать эту возможность. Тебе нужно спросить себя, что для тебя важнее — гордость или шанс на любовь?

Она подумала о Себастьяне и закусила губу. Что же?