Глава 29

Тепло и свет. Они исходили не только от огня, пылавшего в камине, – находившаяся в комнате женщина испускала собственное сияние, и все его существо вспыхнуло в ответ.

Возле окна стояла Джоан. Одна ставня была распахнута в холодный хмурый день, а вплотную к подоконнику был придвинут стол, на котором покоилась рабочая доска с глиняной фигуркой.

Сосредоточившись на своей задаче, она ловкими пальцами мяла глину и, увлеченная работой, не слышала, как он вошел в дом.

Платье тонкого сукна, отделанное голубыми лентами по воротнику, имело цвет голубиного крыла. Она распустила шнуровку на рукавах и подвернула их, обнажив кремовые локти и кисти знатной дамы, но пятна глины все равно оставили следы на дорогой материи. На краю скамьи лежали сваленные в кучу вещи: роскошная голубая мантия, вуаль и мантилья. Туалет выглядел достаточно изящным, чтобы служить придворным нарядом.

Должно быть, она приехала в Вестминстер повидаться с королевой. Он предположил, что она придумала какой-то повод и тихонько улизнула из дворца, чтобы нанести этот визит, не зная, что он путешествует. Он представил, как она ждала его, как заскучала и в конце концов вышла в сад, где в бочонке до сих пор хранилась замоченная глина. Обнаружив этот запас, она решила скоротать время за своим любимым занятием. А может быть, она знала, что он в отъезде, и пришла только ради глины.

Если и так – его это не волновало. Он радовался тому, что ему выпало счастье снова увидеть ее. Он дорого заплатит за эту встречу, но и это его тоже не волновало. Видеть, как она лепит, чувствовать ее тепло – это стоило боли сотен расставаний.

Он долго так стоял на пороге, не выдавая своего присутствия и творя вместе с ней, постигая душу в ее тихом восторге, наблюдая, как маленькая фигурка обретает законченную форму. Он думал, что никогда больше не ощутит эту силу, но Джоан, сама не ведая о том, преподнесла ему бесценный дар и позволила еще раз испить из чудесного колодца.

День клонился к вечеру, и наконец наступил такой момент, когда она поняла, что ей явно недостаточно дневного света. Она отступила от окна и, уперев руки в бока, задумалась, что же ей теперь делать? Посмотрела на очаг – его жар будет высушивать глину, а при свете пламени она не сможет продолжать.

Пока она смотрела на огонь, выражение ее лица изменилось: Джоан поняла, что не одна. Быстро оглянувшись, она различила его силуэт на фоне двери.

Джоан улыбнулась, но в глазах блеснули слезы… и что-то еще. Она снова подбоченилась, еще больше запачкав сизую ткань.

– Вы не спешили с возвращением домой, каменщик Риз.

Он подошел к ней, взял ее лицо в ладони и попробовал на вкус губы, которые так часто целовал во сне все эти недели. Может быть, теперь она связана честью своего рода, но их любовь разрешала ему хотя бы такую долю интимности.

Она позволила ему, помедлила и, казалось, опечалилась, когда он заставил себя оторваться от нее.

– Ты давно в городе? – спросил он.

Она начала обертывать статуэтку влажной тканью.

– Семь дней.

– Я рад, что вернулся до твоего отъезда.

Она молча закончила свое дело, продолжая излучать что-то, и это была не только радость от их встречи. Наконец, когда доска была снята, статуэтка помещена на полку, а стол чисто вытерт, она начала отворачивать рукава.

У него упало сердце. Скоро настанет ночь. Королева, несомненно, ожидает ее. Новая жизнь Джоан требовала ее возвращения ко двору. Но она не спешила надевать мантию. Выглянув из окна в сад, она показалась ему изящной статуей, освященной серебристым вечерним светом.

– Ты не должен был заставлять меня ехать вместе с ними тогда, в Ноттингеме. Ты должен был позволить мне остаться с тобой.

Она приехала к нему не с любовью, она принесла ему свой гнев.

– Бог свидетель, мне не хотелось этого делать, Джоан, но ты должна была вернуться. Я поступил правильно, сказав тебе об этом.

– Я не хотела, чтобы ты поступал правильно. Я хотела, чтобы ты поступил эгоистично, тогда и я смогла бы поступить так. Мое сердце было разбито, когда ты бросил меня там. Все эти недели я не чувствовала ничего, кроме боли, и ненавидела тебя за то, что ты был сильным и честным, за то, что ты заставил меня пройти через это.

– Если твое возвращение было ошибкой – мне очень жаль. Если вид родного дома причинил тебе боль…

– Мне было больно не от этого, а оттого, что ты отпустил меня.

– Я никогда не отпускал тебя, но тебе нужно было вернуться в свой дом победительницей. Если я ошибся – прости. Поверь, я страдал от этого не меньше, чем ты.

Она вздохнула, отвернулась и опустилась на скамью.

– Ты не ошибся. Все было так, как ты и сказал. Я должна была проехать через те ворота и увидеть, как были изгнаны люди Ги и как мой брат занял кресло отца. Я должна была навестить могилу моего отца и рассказать ему, что я сделала то, в чем поклялась. – Она замолчала и посмотрела на сложенные на коленях руки, запачканные глиной. – Я должна была вернуть себе мою спальню и… мою кровать и стать той, кем я когда-то была. Я должна была замкнуть круг и завершить все. Хорошо, что я поехала домой, не могу этого отрицать.

Он сел рядом и взял ее за руку. Oт глины она стала очень гладкой.

– Тогда я рад за тебя.

Они сидели в тишине, чувствуя удивительную близость. Она положила сверху свою ладонь, заключив его руки в свои.

– Я была в плиточной мастерской и привезла еще глины, чтобы можно было закончить плитку для королевского заказа. Из-за холодов работникам понадобится чуть больше времени, но они справятся. Не пристало главному королевскому строителю бросать начатую работу на полпути.

Все эти недели он не думал ни о мастерской, ни о королевском заказе.

– Нельзя допустить, чтобы ты потерял то, что вложил, – добавила она.

Об этом он тоже не думал.

– Наверное, ты права.

Снова молчание. Какое невероятное счастье было в том, чтобы просто сидеть, держа ее за руку. Они пережили вместе глубокую страсть, но и без этого он любил ее.

– Они нашли мне мужа.

Их идиллия разлетелась вдребезги, и ее осколки резали, словно лезвие ножа.

– Он приезжал в Брекон, и я встречалась с ним. Ему принадлежат земли близ Йорка, и он один из фаворитов Эдуарда. Это будет прекрасный союз родов.

– Так скоро? Твой брат…

– Аддис получил опеку над моим братом. И пока Марк не научится тому, что должен уметь, Бэрроубург, а не я, будет защищать его и давать ему советы и наставления. Это и к лучшему. Он больше не хочет слушать советов женщины.

– Как по-твоему, этот лорд достойный человек?

– Да, достойный.

Риза поразило, как глубоко его задели ее слова. Животная ярость обуяла его. Риз знал, что Джоан будет отдана другому, но, услышав об этом, почувствовал, как в его крови вспыхнул огонь. Она пришла, чтобы сказать ему об этом, а вовсе не для того, чтобы вспомнить свое ремесло или навестить бывшего возлюбленного. На этот раз если их руки разъединятся, то навсегда, теперь разрыв будет окончательным.

Риз пристально вглядывался в ее тонкий профиль. Она могла это сделать, могла сделать все, что угодно, стоило ей только проявить волю, сильно захотеть. В свое время она оказалась сильнее отчаяния, вызванного нищетой и унижениями. По сравнению с тем, с чем ей пришлось справляться в последние три года, судьба, предопределенная ее рождением и долгом, покажется мелочью, и она расцветет в доме этого мужчины, если решит ответить ему согласием.

В нем зрело решение, твердое, как скала, и было оно продиктовано не справедливостью и благонравием, а эгоистичным желанием и глубокой потребностью.

Он надеялся, что поступает правильно, и узы их любви сильнее уз крови и долга. Он коснулся ее щеки и повернул к себе ее лицо. Он молился, чтобы то, что он собирался сделать, не принесло ей несчастья.

Сидя с ним рядом, держа его за руку, Джоан чувствовала себя уверенной в себе и в то же время крайне уязвимой. Она наслаждалась тем чувством защищенности, что давало ей присутствие Риза, но его прикосновение пробудило в ней желания, и на это нельзя было не обращать внимания. Не сегодня, а все это время, проведенное в разлуке, она хотела полностью раствориться в нем, а не просто быть любимой на расстоянии. Неужели он не понимает, для чего она на самом деле вернулась в этот дом?

Джоан продолжала надеяться, что он снова ее поцелует, и спрашивала себя, неужели ей придется просить об этом? Он, конечно же, чувствовал, что напряжение между ними нарастает с каждой минутой. Это ощущение прожигало их стиснутые руки, их близость из спокойной и дружеской превращалась в чувственную и страстную.

Кончики его пальцев коснулись ее щеки. Риз повернул ее лицо и заглянул в глаза. В его пристальном взгляде она увидела не только тепло и любовь, но и еще какой-то холодный металлический блеск.

– Если ты собираешься скоро выходить замуж за этого лорда, тебе не следовало приходить сюда.

– Нет ничего страшного в том, чтобы навестить друга.

– Я никогда не смогу быть просто твоим другом. Ты не Мойра, и я никогда не смогу любить тебя как сестру.

– Я не прошу тебя об этом.

– Хорошо, что не просишь, потому что упоминание об этом мужчине чертовски разозлило меня. Но я думаю, ты знала, что так и будет.

Да, она знала, что он разозлится, и рассчитывала, что ревность заставит его вести себя менее пристойно.

Он поцеловал ее. Не так, как в первый раз. Не приветственно и не сдерживая страсть. Эти недели все ее существо было наполнено воспоминаниями о нем. Она нетерпеливо ждала, когда останется одна, чтобы отдаться во власть фантазий. Упиваться ими. Отдаться призракам его прикосновений, запахов и ласк. Ее любовь стала волшебным миром, в который она убегала каждую ночь, а зачастую и днем. И этот мир был более реальным, чем зал и комнаты, по которым она бродила.

Но это был печальный мир. Мир, полный тоскливого желания и мучительного горя. Живя в окружении призраков любви, но не испытывая ее в реальном мире, она чувствовала, как боль от разлуки становится все мучительнее и острее.

Сейчас она испытывала реальную любовь, прильнув к мужчине из плоти и крови, а не к иллюзорному фантому. Она ощущала страстные поцелуи и настойчивые ласки, с новой силой переживая то, чего не хватало ее воспоминаниям. Чувственность этой близости сокрушила ее. Ее красота, ее реальность лишила Джоан самообладания.

Она спрятала лицо у него на груди, чтобы он не увидел этого, но он все равно знал. Он прижал ее крепче, поцеловал волосы.

– Я делаю тебя несчастной.

Сдерживаемые слезы душили ее. Она могла лишь покачать головой. Неужели он не понимает, что ее переполняет не печаль, а радость? Неужели он не видит?

Он поднял ее лицо и смахнул слезы своими губами.

– Я хочу, чтобы ты была со мной сегодня, в моих объятиях, в моей постели. Я хочу проснуться утром и увидеть тебя, обнаженную, рядом со мной. Ты не сможешь отречься от нашей любви сегодня ночью. Я думаю, что именно ради этого ты и пришла сюда. Или я не прав?

– Ты прав. – Она пришла ради этого, но и ради многого другого. Одна ночь, и еще одна. И еще…

Она потянулась и провела пальцами по его лицу. Джоан уже и забыла, как лишь от одного взгляда может заиграть ее кровь.

Они не спешили: не отпуская друг друга, они наслаждались счастьем, которое, как она считала, ей никогда больше не познать. Страсть может подождать до ночи и пуховой перины, а на этой скамье они связаны иными, более глубокими узами.

– Скоро стемнеет. Нам следует послать кого-нибудь во дворец, известить, что ты останешься здесь. Королева может обеспокоиться твоим отсутствием и прислать сюда стражу в поисках тебя.

– Она никого не пришлет, потому что я ни разу не была во дворце. Она даже не знает, что я покинула дом. Всю неделю я провела в этом доме, дожидаясь тебя.

Он приподнял ее юбку.

– Это платье вполне годится для посещения дворца. Я подумал, что ты приехала в Вестминстер.

– Это все, что у меня есть. Есть, конечно, и другие платья, те, что остались от прошлой жизни, но Марк не позволил мне их носить. Он говорит, что они напоминают ему о тяжелых временах.

– Марк знает, что ты приехала ко мне? Удивительно, как он мог позволить.

– Я не спрашивала его разрешения. Он видел, что я полна решимости, и не пытался меня остановить. Он даже обязал меня попросить лучшего каменщика Англии об одной услуге. Пойдем, я покажу тебе.

Она встала, взяла его за руку и вывела в сгущающиеся сумерки. Она чуть не забыла об этой просьбе. На самом деле, это был подарок Она с нетерпением ждала, как он удивится.

Джоан подвела его к верстаку у куста боярышника. На нем, закрытая полотном, возвышалась большая бесформенная глыба.

– Закрой глаза.

Он с любопытством посмотрел на верстак, и его веки сомкнулись. Она сбросила покрывало и обнажила не Святую Урсулу, а мерцающую глыбу белого камня.

– Смотри.

Он открыл глаза, и она увидела в них изумление, но ни капли той радости, которую рассчитывала увидеть.

– Это мрамор, – пояснила она.

– Я знаю.

– Когда мы приехали домой, первое, что Марк сделал, перенес могилу отца. Он хочет поставить статую в часовне возле склепа, где сейчас покоится его тело. Святой Георг в доспехах, чтобы таким образом увековечить то, как он погиб. Из лучшего мрамора, сказал он, высеченная лучшим каменщиком, то есть тобой. Найти такую глыбу было нелегко. Ее из Италии привез епископ, хотел оставить на свое собственное надгробие.

– Камень прекрасен, Джоан.

Ее смутило отсутствие энтузиазма в его голосе.

– Разве ты никогда не работал с мрамором?

– Работал, дважды, но я не смогу сделать эту статую.

– Почему? Она будет прекрасна, и ты можешь делать все, что захочешь. Марк доверяет твоему вкусу, ему не нужны эскизы. Он знает, что ты занят на строительстве и на изготовление статуи потребуется много времени, если это тебя волнует.

Он не спеша приблизился к камню, коснулся его поверхности, пробежался пальцами сверху вниз. Сожаление омрачило его черты.

Он поднял свою левую ладонь, и она увидела толстый красный шрам от кинжала Ги, пролегший от большого пальца до мизинца.

– Я не смогу высечь ее для тебя. Я не могу держать резец.

Эти слова, произнесенные безжизненным голосом, ошеломили ее. Она взяла его руку и внимательно посмотрела на шрам, затем осторожно обвела пальцем его неровный край.

– Мне рана не кажется опасной, кости целы.

– Дело не в костях. В другом.

– Ты говорил, лекарь уверял тебя, что все будет в порядке. Рана Аддиса была гораздо тяжелее, но время залечило и ее.

– И лекарь, и Аддис говорят, что еще есть надежда, но я знаю. Еще до того, как она начала затягиваться, я уже знал.

– Как ты можешь знать? Еще слишком рано отчаиваться. Ты просто должен тренировать ее, работать с инструментами и со временем…

– Бог свидетель, я пробовал. Я взял инструменты взаймы у каменщика в том городе, где живет мой дядя, и попытался. Чтобы удерживать резец под ударом молотка, нужна сила, а в моей руке ее больше нет. Смотри. Я не могу даже сжать кулак.

Он попытался, но лишь согнул пальцы. Он пытался сжать кулак, и вся его рука напряглась от усилия. Его бессилие разрывало ей сердце.

Она наклонилась и прижалась щекой к его ладони.

– Ты лишился из-за меня возможности ваять.

– Как видишь, потеря оказалась незначительной.

Очень значительной. Огромной. Она прекрасно понимала, как велик был нанесенный ему ущерб.

– Я все равно буду строить. Дворцы и церкви, как я и мечтал. Я получил больше, чем потерял.

Она посмотрела на него, и их взгляды встретились. Несмотря на его браваду, они оба знали правду. Он сможет строить, но он никогда не сможет ваять. Может быть, его рисунки и геометрия позволят ему увидеть разум, но он никогда больше не познает душу.

Она отпустила его руку. Затем подошла к деревянному ящику возле стола, открыла его и извлекла оттуда молоток и резец.

– Этому не бывать. Я не смирюсь с этим. Ты будешь пробовать снова и снова, пока твоя рука не станет сильной. Ты высечешь статую моего отца.

– Твоя решимость ничего не изменит, прелестная голубка.

– Изменит. Вот увидишь. – Она вручила ему инструменты. – Возьми. Увидишь.

Риз неохотно взял инструменты в руки. Спокойствие исчезло с его лица, когда он почувствовал их тяжесть и объем.

– Джоан…

– Пожалуйста, попробуй. Я не смогу вынести, если ты потеряешь эту часть себя. Это несправедливо. Неправильно. Так не должно быть.

Его начала злить ее настойчивость. Она испугалась, что он сейчас бросит инструменты на землю и уйдет.

– Пожалуйста. Ради меня.

Его правая рука сжала рукоять молотка. Левая сомкнулась на основании резца. Гнев ярче вспыхнул в его глазах.

– Хорошо, я попробую один раз, ради тебя, чтобы ты убедилась в тщетности этой затеи. А когда ты все увидишь сама, то больше никогда не заговоришь со мной об этом.

Он посмотрел на камень, и какая-то особая сила сменила его гнев. Он измерил камень, оценив его глубину и прочность, принимая решение. Выражение его лица напомнило ей о том прекрасном воскресном дне, когда она лепила свою статуэтку, наблюдая, как он ваяет.

– Ты видишь в нем фигуру? – спросил она.

– Да, в нем есть твой Святой Георг.

– Значит, его нужно только освободить.

Он посмотрел на инструменты. Затем поднял резец и, под углом приложив его к камню, взмахнул молотком. Удар пришелся точно по ручке, но рука не смогла удержать резца, он выскользнул и упал в грязь.

Этот глухой стук отозвался болью в ее сердце. Риз не солгал: его рука не могла держать резец.

Напряженное молчание повисло между ними. Риз казался смирившимся с неизбежным, но немного обиженным. Он не хотел больше надеяться, не хотел еще раз испытать разочарование на глазах у нее. Глубокая печаль, скрытая от посторонних глаз, просочилась сквозь все воздвигнутые им преграды, и устремилась к ней.

Ее сердце сжалось от жалости и сострадания к нему. Он пытался скрыть от нее свои чувства, но это ему не вполне удавалось.

– Это так несправедливо по отношению к тебе! Ничего не приобретя, ты столько потерял.

– Этот мир не всегда справедлив, и тебе это известно не хуже, чем мне. А по поводу того, что я ничего не приобрел, ты ошибаешься. Я достиг того, чего хотел для тебя. Я ни о чем не жалею, и я не позволю тебе жалеть меня.

Все такой же мужественный, как всегда сильный, но она знала: он глубоко несчастен. Ей хотелось во что бы то ни стало найти способ утешить его, вернуть ему эту, такую важную для него, часть жизни. Непременно должен найтись такой способ, который позволит исправить эту несправедливость.

Она обошла вокруг Риза и подняла резец, холодное металлическое основание отозвалось тяжестью в ее ладони.

– Возьми его, приставь к камню в том месте, куда нужно бить. Я буду держать его за тебя.

– Из этого ничего не выйдет, любимая. Когда я работаю, две руки становятся одной, это одно движение и одна мысль.

– Возьми его, сделай так, как я прошу. Тебе нечего терять, а еще один удар по самолюбию ты вполне способен вынести.

Он глубоко вздохнул и махнул рукой.

– Тогда встань здесь, и я покажу тебе, как держать руки.

Она встала перед ним со стороны его левого локтя и подняла резец обеими руками. Его ладонь обхватила ее руки и приставила инструмент к камню.

– Нет, ничего не получится. Если я промахнусь, я сломаю тебе пальцы.

– Ты не промахнешься.

Он колебался, но она держала руки, отказываясь сдвинуться с места и всем своим видом призывая его действовать. Подумав, он своей рукой полностью прикрыл ее пальцы, защищая от возможного удара, а она собрала всю силу, чтобы удержать инструмент.

Он размахнулся, и только от взгляда на этот размах ей стало страшно, но она не позволила страху взять верх над собой. От удара образовалась трещина, и резец глубже вошел в камень. Еще четыре взмаха – и от камня отлетел маленький осколок.

Она посмотрела на то, что они сделали, и оглянулась на него. Он казался таким же потрясенным, как и она. Джоан рассмеялась от радости и изумления.

– Я и не думала, что получится!

Это заставило и его рассмеяться. Он покачал головой с притворным недовольством.

– Черт возьми, женщина! Твое упрямство – это и проклятье, и благословенье. Кто бы мог подумать, что работа с глиной сделает тебя такой сильной.

– Еще. Давай попробуем еще. Он приставил резец.

Раз за разом они откалывали белые осколки. Она стала его продолжением – одно тело, а не два, отсекало от камня лишние куски. Две руки, а не четыре, держали инструменты.

Их связь стала еще теснее, единая цель объединила сначала их тела, а затем и души. Наслаждение процессом творчества постепенно овладело ею, впрочем, так бывало всегда, когда она занималась своим ремеслом, и Джоан радостно улыбнулась. Но на этот раз все было иначе: она не была одинока в этом восторге созидания. Они с Ризом разделяли его и прежде, но не так, как сейчас. Теперь это была не просто встреча друг с другом в этой эйфории, а погружение в нее, будучи единым целым.

Джоан не нуждалась в его указаниях, чтобы сделать следующий проход, ее руки перемещались, зная направление, в котором нужно двигаться: она видела святого, заключенного в камне, но видела его глазами Риза, чувствовала, куда и как ставить резец, словно его душа стала частью ее души.

Это чувство захватило ее, и она чувствовала, что они слились воедино, достигнув наивысшей формы близости.

Джоан повернула голову и посмотрела ему в глаза: да, Риз чувствовал то же, что и она. Восторг, упоение, экстаз, знание о чем-то прекрасном – все это светилось в его глазах. Меж ними протянулась невидимая, но прочная нить абсолютного, высшего взаимопонимания.

Она попыталась передвинуть резец, но его рука, бережно закрывавшая ее ладони, остановила ее. Он освободил инструмент от ее хватки и отбросил его в сторону. Молоток последовал за ним.

Его сильные руки обвили ее тонкий стан, прижали к своей груди. Постояв так секунду, Риз наклонился, чтобы поцеловать ее шею. Близость не исчезала, просто стала другой, более глубокой, что ли. Джоан полностью отдалась этому новому прекрасному чувству и полностью растворилась в нем.

Его объятия пробуждали больше чем желание. Прижимаясь к нему спиной, чувствуя позади себя его тело, она не могла не думать о предстоящей разлуке, и тупая боль терзала сердце. Ясно представляя, что могло быть между ними, познав это сегодня гораздо глубже, она ощутила боль при мысли о том, что они с такой легкостью отказались от своего счастья.

Он прижал ее крепче, обвил руками, прижался губами к ее шее – его любовь окружала ее.

– Ты не должен был отпускать меня, не должен был, – прошептала она.

– Да, не должен был. Мне нужно было поехать с тобой, дать тебе возможность довести до конца то, что ты начала, а потом забрать тебя с собой.

Он по-прежнему крепко сжимал ее в объятиях, но его рука, лаская, скользнула вверх по спине, начала распускать шнуровку платья. Желание, предвкушение мига единения заставило ее сердце биться быстрее: они не станут дожидаться ночи, не нужна им пуховая перина, они просто не смогут ждать так долго.

Наконец все шнурки распущены. Он повернул ее лицом к себе, прижал спиной к мраморной глыбе, продолжая раздевать – спустил ткань с плеч, стянул сорочку. Видеть, какими глазами он смотрит на нее, Джоан было еще мучительнее, чем чувствовать, как его пальцы касаются груди, ласкают кожу.

– Я хочу любить тебя сейчас. Я говорил об одной ночи, но, после того как я еще раз овладею тобой, я не смогу тебя отпустить. – Он наклонился, чтобы коснуться губами ее груди, и на это ласкающее тепло отозвалось все тело. Его прикосновения разожгли в ней пламя, ее охватило безумное желание полного единения – сейчас же, сию минуту.

Он приподнял юбку ее платья и погладил обнажившуюся ногу. Порыв прохладного ветра напомнил Джоан о том, что уже далеко не лето, но это было неважно – она знала: скоро он согреет ее своим теплом.

Его рука двинулась выше, еще выше, до тех пор, пока не достигла средоточия ее чувственности.

– В кухне я решил, что ни за что не позволю тебе снова уйти, Джоан. Я не настолько силен и свят. Я буду любить тебя так сильно, как способен, только чтобы ты осталась, не на одну ночь – навсегда.

От его прикосновений у Джоан перехватило дыхание, и она едва смогла ему ответить.

– Именно поэтому я здесь, Риз, поэтому я и вернулась. Я хочу остаться с тобой, хочу быть свободной.

Он смотрел ей в глаза, продолжая ласкать тело.

– Ты должна сказать своему брату, что теперь твой дом – здесь.

– Я уже сказала, любимый, уже сказала. Марку это не понравилось, но что поделать? Может быть, когда-нибудь он и поймет нас.

Риз прижал Джоан к мрамору и, согнув ее ногу в колене, всем телом прильнул к ней. Их тела и души слились воедино, и Джоан застонала от наслаждения. Придерживаясь за Риза руками, она положила голову ему на плечо. Их тела слились в одно целое и были похожи на живую статую, изображающую сцену любви.

Желание, многократно усиливаемое словами и сдержанностью чувств, достигло своего апогея. Ее тело молило о большем, но душу уже наполнило сладостное удовлетворение.

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, хочу, чтобы к той клятве, которую мы дали друг другу той ночью, добавилась свадебная клятва. Мы засвидетельствуем свою любовь перед всем миром.

Он произнес это прерывисто дыша, в порыве жаркой страсти. Ее глаза подернулись слезами от этих слов, которые она так хотела услышать. В ответ она сильнее прижалась к нему.

– О, да!

– Ты будешь моей законной женой и родишь мне детей.

– Да, любимый, – шептала Джоан. – Да!

– Мы всегда будем вместе и найдем свое счастье в этом саду. Ты будешь для меня всем, – его голос стал низким и прерывистым, – всем, что у меня есть!

Он поцеловал ее, чтобы полностью слиться с ней в экстазе. Страсть была так неистова, что камень за спиной Джоан шатался от их любви.

Она прижималась к нему, ощущая его ровное и спокойное дыхание, и слезы катились по ее щекам, но она не пыталась их сдержать. Риз поцеловал ее влажную щеку, не спрашивая, почему она плачет. Он все прекрасно понимал и хотел разделить с ней ее радость. Джоан чувствовала, что для Риза все это так же важно, как и для нее самой.

Он прижался лбом к ее лбу, и она в ответ старалась прикоснуться к нему каждой частичкой своего тела. Так будет всегда, если не физически, то духовно.

– Я так рад, что ты вернулась, – сказал он. – Так рад, что ошибался по поводу того будущего, которое тебя ждет.

– Я должна была вернуться. Если бы я не вернулась, мне пришлось бы прожить еще одну жизнь в грезах о прошлом.

Она дотронулась до его лица, чтобы навсегда запечатлеть в памяти этот прекрасный миг. Ей совсем не обязательно было демонстрировать те чувства, что бушевали сейчас в ее сердце, ведь перед ней открывалась целая жизнь, полная прекрасных мгновений любви.

– Я должна была вернуться, потому что принадлежу тебе, Риз. Мое сердце никогда не было бы счастливо без тебя, а я не чувствовала бы себя в безопасности, не ощущая рядом с собой твоей силы и уверенности. Я должна была вернуться в наш дом, любимый. Ты – мужчина моего сердца, ты – мой рыцарь.

Загрузка...