По волнам эфира (Астрономический роман)

ГЛАВА VI Кто и куда?

Луна или Ганимед? Венера или Марс?

Этими вопросами интересовался весь мир в декабре 19.. года. К партиям политическим присоединились астрономические. Больше всего приверженцев находили ближайшие соседи Земли — Луна, Венера и Марс. У Меркурия, Юпитера, Урана и Нептуна их не оказалось вовсе. Ганимед и Титан, главные спутники Юпитера и Сатурна, были в очевидном меньшинстве.

На чьей стороне была правда в возникшем споре, могли показать только будущие исследования, а пока каждый из противников приводил свои веские аргументы.

Петербург и Москва, как всегда, оказались в разных лагерях. Обсерватории первого города, с Пулковской во главе, стояли за Венеру. Московские астрономы, к мнению которых присоединился Нижегородский Кружок, — за Марс. Вот, что можно было прочесть по этому поводу в «Известиях Русского Астрономического Общества» (изд. в СПБ.):

«Наши московские коллеги представляют себе Венеру чем-то в роде средневекового ада; там будто бы грозы и бури сменяются землетрясениями и извержениями, спокойствия же никогда не бывает. Они предпочитают Марс, эту почти мертвую планету, прекрасной, молодой Венере. Марс, на котором атмосфера настолько разрежена, что не годится для дыхания, средняя температура которого около минуса 73°, и где угольная кислота играет роль нашего снега! Правда, многие астрономы с этим не согласны и утверждают, что моря Марса состоят из воды, а полярные пятна образованы снегом, который весной тает, а не угольной кислотой, как предполагаем мы. Как бы то ни было, на Марсе гораздо холоднее, чем на Земле, воздуха и воды там меньше, — словом это состарившаяся и одряхлевшая планета, совершенно не подходящая для жизни человека.

Но, лучше оставим его и обратимся к юной и полной жизни Венере. Рассмотрим объективно, что мы знаем про нее и какие, на основании этих сведений, можно сделать заключения.

Венера принадлежит к числу нижних планет, то есть она ближе к Солнцу, чем Земля; именно, она удалена от него на 108 миллионов километров. Принимая во внимание эксцентриситет (вытянутость) орбиты, мы получим длину пути, который она пробегает вокруг Солнца в 224,7 дня, равную 674 миллионам кил. Произведя деление, мы увидим, что скорость ее равна 34,7 кил. в секунду, то есть больше Земли на 5,7 килом. Главнейшим отличием Венеры от Земли является значительный наклон ее экватора к плоскости орбиты: между тем как земной экватор наклонен на 23 ½°, экватор нашей соседки наклонен на 55°. Это обстоятельство должно делать климатические пояса описываемой планеты чрезвычайно резкими, — если только какие-нибудь другие причины не смягчают разницу времен года. Кроме того, положение оси известно далеко не точно. Может быть, и даже весьма вероятно, что будущие исследования покажут совсем другое. 55° — это только предположение. Никто не видел, как следует, вращения планеты и поэтому не знает, как проходит ее ось.

Изучение Венеры сделало успехи только в новое время, что объясняется его необыкновенной трудностью по сравнению, например, с Марсом. Действительно, последний удобнее всего наблюдать, когда его полушарие, обращенное к нам, целиком освещено. Это бывает тогда, когда Земля находится между Марсом и Солнцем (так называемое противостояние Марса). В это же время планета в ближайшем от нас расстоянии и видна всю ночь. Такие благоприятные условия дали возможность подробно изучить Марс, и мы об нем знаем гораздо больше, чем обо всех других небесных телах, кроме Луны. Совсем иначе обстоит дело с Венерой. Правда, она подходит к нам значительно ближе Марса (Венера на 41,5 мил. кил., Марс на 57 мил. кил.), но в это время находится между Землей и Солнцем. Поэтому к нам она обращена темной стороной, и никакие наблюдения над планетой невозможны. Когда же диск Венеры весь освещен, то планета находится от нас дальше всего, уходя по ту сторону Солнца и утопая в его лучах. Остаются положения, при которых она нам видна лучше всего, так называемые элонгации. Но в это время от Земли ее отделяет 103 миллиона километров (вдвое больше Марса в противостояниях) и освещена только половина видимого полушария. Вот причины, препятствующие изучению Венеры, несмотря на ее близость к Земле. Густая облачная атмосфера еще увеличивает затруднения, скрывая большею частью за своим покровом подробности ее поверхности.

Остается, например, не выясненным такой кардинальный вопрос, как время обращения Венеры вокруг оси. Вопрос этот имеет свою вековую историю. Первый, определивший длину суток Венеры в 23–24 часа, был Кассини, астроном XVII века; затем, уже в следующем веке продолжительность их была увеличена до 24 дней, но это мнение удержалось недолго, ученые все больше и больше склонялись к 23 с минутами часам. Но вот, во второй половине прошлого XIX века появились новые наблюдения знаменитого Скиапарелли, согласно которым периоды обращения Венеры вокруг оси и вокруг Солнца совпадают, то есть равны 224,7 дня. Если это так, то планета обращена к Солнцу всегда одной и той же стороной, как Луна к Земле.

В таком случае физические условия Венеры совершенно отличны от земных, потому что на полушарии ее, обращенном к Солнцу, должна господствовать чрезвычайно высокая температура, а на противоположном — страшный холод. Но как же объяснить облачность атмосферы Венеры, наблюдаемую на освещенной стороне? Ведь тогда вся влага должна бы была очень быстро перенестись на темную сторону и там замерзнуть, после чего полушарие, обращенное к Солнцу, превратилось бы в раскаленную, безжизненную пустыню. Наблюдения Скиапарелли были, очевидно, ошибочны, и большинство современных астрономов думает именно так и склоняется к 23–24 часам. Самый решительный удар гипотезе Скиапарелли нанес наш соотечественник Белопольский в Пулкове; он вывел из данных спектрального анализа, что Венера вращается довольно быстро, и сутки ее близки к нашим.

Остальные свойства планеты несомненно похожи на земные. Объём = 0,975, масса = 0,787, вес на поверхности 0,807, может быть, даже еще несколько ближе к земному, так как объем вычислен, вероятно, вместе с атмосферой, и если он окажется для твердого ядра меньше, то, при той же массе, тяжесть на поверхности увеличится.

Остается рассмотреть состав и свойства атмосферы и температуру планеты. Она ближе нас к Солнцу и получает от него тепла и света в два раза больше. Общая средняя температура Земли = 15 °C; казалось бы, на Венере она должна быть 30°. Но надо помнить, что два обстоятельства умеряют температуру атмосферы Венеры: газы удерживаются на планете силою притяжения; чем эта сила больше, тем больше сжаты нижние слои атмосферы, тем выше их температура. Мы уже знаем, что на поверхности Венеры все тела легче, чем на Земле, поэтому атмосфера там меньше сжата; и температура ее должна быть ниже. Впрочем, надо помнить, что это верно лишь в том случае, если высота атмосферы обеих планет одна и та же; если же на Венере она больше, то это может иметь последствия как раз обратные.

Главным образом температуру умеряет облачность атмосферы. Это свойство ее вытекает из следующих данных: Венера очень сильно отражает получаемый от Солнца свет; в этом отношении с ней могут сравняться только Уран и Юпитер, которые всегда покрыты облаками. Между тем Марс, обладающий очень редкой и чистой атмосферой, отражает свет гораздо слабее. Расплывчатость и неясность пятен, которые мы наблюдаем на Венере, также доказывают, что мы имеем дело с облаками. Существование атмосферы на Венере несомненно; сумерки и различные световые явления удостоверяют это. Каков же ее состав?

Спектральный анализ показал, что никаких газов, не существующих в нашем воздухе, в ней нет, а выводы из кинетической теории газов заставляют нас допустить существование в ней тех же составных элементов, что и у нас.

В результате мы смело можем назвать Венеру второй землей, но более молодой. Она образовалась из первичной туманности после нашей планеты и сохранила большую жизнеспособность. Нам представляется вероятным, что жизнь там бьет ключом; влажность и теплота атмосферы должны только способствовать этому. Конечно грозы и ураганы бывают в этом молодом мире и, может — быть, более сильные, чем на Земле, но ведь и здесь они в прежние геологические эпохи чаще нарушали спокойствие нашей планеты, и все-таки растительный и животный мир процветал. Существуют ли на Венере разумные существа, — покажет будущее, но, как бы то ни было, присутствие на ней жизни, и не слишком чуждой земной, мы считаем почти достоверным, так же как и обитаемость ее для человека. Различие между Венерой и Землей, несомненно, меньше, чем между Бразилией и Гренландией, а, между тем, обе эти страны населены людьми. Венера — это новый мир для колонизации и культуры!»

Заметка была написана астрономом, профессором Петербургского университета Г. Подобные же статьи нашли себе место на столбцах больших петербургских газет: «Нового Времени», «Речи» и др.

Вызов был ясен, и Москва не замедлила ответить. Через два дня в «Русских Ведомостях» по-явилась статья против Венеры и в защиту Марса.

«В появившемся на днях нумере „Известий Русского Астрономического Общества“ есть заметка о том, какая из планет — Венера или Марс более похожи на Землю. Она прямо начинается насмешкой по нашему адресу. Мы считаем ниже своего достоинства отвечать на насмешки, а предпочитаем разобраться в вопросе с строго научной точки зрения. Если окажется, что предпочтение, которое мы отдавали в предыдущих заметках Марсу, не согласно с данными науки, мы сами откажемся от нашего взгляда. В противном же случае, мы осмелимся, несмотря на иронию петербургских астрономов, остаться при своем прежнем мнении.

Так ли уж Венера сходна с Землей, как это старается доказать г-н Г.? Мы про нее действительно очень мало знаем, но это никак не говорит в пользу его поспешных выводов. Вопрос о вращении ее вокруг оси нельзя считать окончательно решенным, хотя мнение, поддерживаемое нашим противником, несомненно, в данное время, наилучше обоснованное. Зато относительно температуры и состояния атмосферы Венеры мы далеко не разделяем оптимизма г-на Г.

Планета имеет высокую и плотную газовую оболочку; она получает вдвое больше света и тепла, чем Земля, — мы думаем, что это дает основание считать температуру ее очень высокой. Облачность конечно, смягчает ее, но она же и служит доказательством большого количества тепла, получаемого планетой. Не будет преувеличением сказать, что экваториальные моря Венеры состоят почти из кипятка. Хорошо, если первая экспедиция опустится в полярных областях, а что если она попадет в тропический пояс? Ведь там ее ждет неизбежная гибель. Кроме того, Венера должна обладать большим, чем Земля, внутренним запасом тепла, так как она моложе нашей планеты и не успела еще одеться столь же толстой и твердой корой. Таким образом, в противоположность г-ну Г., мы не решаемся утверждать, что наша соседка будет пригодна для колонизации.

Состав атмосферы Венеры, вероятно, подобен нашей, хотя и это не вполне доказано. Но в ней, несомненно, должны происходить какие-то грандиозные процессы, возможные только в неустановившемся мире. Доказательством этого является так называемый пепельный свет Венеры. Около новолуния можно наблюдать, что неосвещенная часть лунного диска слабо светится. Этот пепельный свет Луны есть отражение падающего на наш спутник света Земли. Подобное же явление наблюдается на Венере, но там это, конечно, не может быть отражением света далекой Земли, спутника же, способного его вызвать, у Венеры нет. Таинственное свечение, напоминающее нам свечение Луны, осталось до сих пор необъясненным, но раз это не отблеск какого-нибудь небесного тела, значит, причина, его вызывающая, находится на самой планете и указывает нам на то, что спокойствия на ней не может быть.

Наконец, есть еще одно обстоятельство, которое должно удержать экспедицию клуба „Наука и Прогресс“ от рискованного посещения Венеры, и оно самое главное. Раз попав туда, аппарат не будет в состоянии весьма долго или даже никогда покинуть планету, ибо он приводится в движение Солнцем, а оно на Венере постоянно закрыто облаками.

Совсем не то мы встретим на Марсе, о котором мы теперь хотим сказать несколько слов. Он в 1,52 раза дальше от Солнца, чем Земля, и год его равняется 687 дням. Объем и масса Марса значительно меньше нашей планеты. Объем = 0,147, масса = 0,105. Он изучен лучше всех других планет и все-таки много еще остается на нем темного и спорного. Марс обращается вокруг оси в 24 ½ часа, то есть сутки его, приблизительно, равны нашим. Солнце дает ему света и тепла в 2 с лишним раза меньше, чем Земле. Таковы новейшие точные астрономические данные об этой планете. Каковы же физические условия ее?

Температура Марса, несомненно, гораздо ниже, чем на Земле, но какова именно — вопрос спорный, стоящий в связи с объяснением полярных пятен, о которых мы будем говорить несколько ниже. Почва его красноватая; из чего она состоит, мы, конечно, не знаем. Атмосфера по составу, вероятно, близка к нашей, но значительно разреженней и прозрачнее. Облаков в ней наблюдалось мало. На поверхности планеты видны темные и светлые пятна. Первые называются морями, вторые материками; воды в противоположность Земле меньше, чем суши. На полюсах лежат два ярких белых пятна, невольно заставляющих думать о полярных снегах. Когда в каком-нибудь из полушарий Марса наступает весна, соответствующее пятно на полюсе убывает, — зимой увеличивается. Что представляют из себя моря и полярные пятна Марса? Здесь мнения ученых расходятся. Одни считают, что это, как у нас на Земле, настоящие моря из воды, а полярные пятна образованы снегами, которые весной стаивают. Известный пулковский астроном, Г. А. Тихов, делал даже заключение о том, что полярные пятна на Марсе состоят из льда. Дело в том, что на полученных им цветных фотографиях полярные пятна имели отчетливую голубовато-зеленую окраску. Г. А. Тихов полагал, что с наступлением холодов жидкость, существующая на Марсе (весьма вероятно — вода), начинает замерзать от полюса того полушария, в котором наступает зима. Мало-помалу этот лед покрывается инеем, не достигающим, однако, сколько-нибудь значительной толщины. С наступлением весны прежде всего тает иней, и полярное пятно принимает свою голубовато-зеленую окраску. Другие, как например, знаменитый американский исследователь Марса, П. Ловелл, предполагают, что моря Марса — это места, покрытые растительностью, а материки — красноватые, безжизненные пустыни. Наконец третьи отрицают всякое сходство между Землей и Марсом, вследствие крайне низкой температуры, будто бы господствующей на последнем. К ним, очевидно, принадлежат и наши петербургские коллеги. Согласно их мнению, полярные пятна образованы твердой угольной кислотой, замерзающей при 78° ниже нуля и в этом состоянии очень похожей на снег. Вся вода на Марсе, в таком случае, давно и на веки обратилась в лед, и никакая жизнь на ней невозможна; разве только на сильно пригреваемых Солнцем местах ютятся какие-нибудь жалкие остатки ее.

Скиапарелли, а за ним целый ряд других ученых наблюдали на Марсе длинные, прямые полосы — „каналы“. Иногда они вдруг раздваивались, и тогда вместо одного оказывалось рядом два параллельных канала. Природа этих таинственных явлений, столь похожих на результат деятельности разумных и могущественных существ (некоторые каналы оказываются величиной с Адриатическое море), окончательно пока не выяснена, и некоторые ученые считали даже каналы и, особенно их раздвоения, оптическим обманом. Однако, например, проф. Ловелл в своем труде „Марс и жизнь на нем“ убедительно доказывает „разумное“ происхождение каналов.

По его мнению сеть каналов Марса, действительно, искусственного происхождения и представляет собою целую сложную систему, регулирующую правильное распределение воды по всей планете. В виду того, что моря Марса сосредоточены в северных и южных близполюсных пространствах, а материк сплошным экваториальным поясом охватывает вокруг всю планету, во время весеннего таяния полярных снегов грандиозные наводнения должны бы были затоплять материк. Но прекрасная система каналов регулирует напор воды и, вместо бедствия, несет собою весеннее пробуждение жизни на материке, который представляет собою безграничную мертвую пустыню. Приток воды в каналах развивает быстро растительную жизнь по их берегам. Вот почему с наступлением таяния полярного пятна в каком-либо полушарии Марса, постепенно от полюса к экватору сеть каналов делается более явственной для земных астрономов и наоборот — с наступлением зимы каналы становятся почти невидимыми. Таким образом то, что мы называем каналами, в сущности не только русла водной сети, но и берега их, на далекое пространство по сторонам покрытые растительным покровом, представляющим собою резкий контраст с красноватой пустыней материка.

Посмотрим теперь, что ожидает нашу экспедицию, для которой мы нарисовали такую мрачную картину на Венере, — что ее ожидает на поверхности Марса? Воздух его, вероятно, слишком редок для наших легких, но это затруднение легко устраняется респираторами, в роде тех, которыми запасаются наши водолазы. В случае чрезвычайного холода, аппарат, пользуясь светом Солнца, не закрытого постоянными облаками, как на Венере, всегда может умчаться в пространство и вернуться на Землю. Если же, — а это мы считаем самым верным, — экспедиция встретит на Марсе условия, близкие к земным, то изучение этого мира при полной безопасности представит колоссальный интерес, ибо какие широкие перспективы открываются нашей цивилизации, если мы найдем там разумных существ с своеобразной культурой, быть может, во многих отношениях превосходящей нашу?!

Нет, разобрав все доводы pro et contra, мы остаемся при нашем прежнем мнении: небесные экспедиции следует начать с Марса, а не с Венеры, так как это интереснее и безопаснее.

Профессор Московского Университета Ц.»

Подобная же полемика возникла между учеными всего мира, при чем, кроме Венеры и Марса, защит-ников нашли еще только три небесных тела: Луна и самые большие из спутников Юпитера и Сатурна — Ганимед и Титан. Сторонники Луны говорили, что хотя атмосфера ее и разрежена, она все же, вероятно, сохранилась, как доказывает это проф. Ловелл, в небольшом количестве в долинах и ущельях. Там же, может быть, есть своеобразная органическая жизнь. Поэтому прежде, чем удаляться куда-то за миллионы верст, лучше изучить ближайшее небесное тело, Луну, отделенную от нас всего 384,000 килом., и с которого, поэтому, всегда легко будет вернуться.

За Венеру стояли Петербург, Гринвич, Чикаго, Потсдам и другие обсерватории. Воинственный Марс соединил под своими знаменами Москву, Париж, Страсбург, Ареквипскую обсерваторию в Перу, Ликскую в Калифорнии и проч. Партия Луны была значительно слабее; из больших обсерваторий к ней примкнули только Берлинская Урания и Петербургская Обсерватория Русского Общества Любителей Мироведения. Венские астрономы предлагали целью первого небесного путешествия Ганимед или Титан. Хотя про этих спутников нам почти ничего неизвестно, зато как великолепно оттуда можно изучить Юпитер и Сатурн, — эти еще не вполне остывшие планеты, более похожие на Солнце, чем на Землю, которую они превосходят в 1280 и 719 раз. А грандиозные кольца Сатурна, а пятна Юпитера?! Для разрешения этих задач стоит пожертвовать изучением таких, сравнительно ничтожных миров, как Луна, Марс и Венера. К Вене присоединился Капштадт и Одесская Университетская Обсерватория.

Часто ученый спор переходил в ссору, и астрономы обратились в настоящих парламентских бойцов. Примирить все мнения попробовали миланцы. Они предложили, не спускаясь ни на одну планету, приблизиться, насколько возможно, поочередно ко всем, начиная с Меркурия, и затем вернуться на Землю с большим запасом наблюдений. После их обработки можно будет окончательно решить, которые из планет наиболее удобны для человека, и на них отправиться. Несмотря на благоразумие этого совета, он не имел никакого успеха: слишком сильно было желание спуститься на почву нового мира и водрузить там флаг, подобно Колумбу в Америке.

Члены клуба «Наука и Прогресс» тщательно следили за полемикой, так как разрешить спор зависело от них: 15 декабря они выберут планету и членов экспедиции. Они ответят на вопросы: «кто и куда?»

Если второй его частью, «куда?», интересовался весь мир, то первая — «кто?» касалась исключительно самих прогрессистов. Два имени были у всех на устах и назывались всегда в первую голову — это Имеретинский и Аракчеев; оба имели неоспоримое право быть выбранными и несомненно пройдут единогласно. Но третий член экспедиции только намечался, и кто из кандидатов выйдет из борьбы победителем, было очень сомнительно. Называли Гольцова, Штернцеллера, зоолога Флигенфенгера, Невельского и других.

Два жгучих вопроса в одно заседание! День 15 декабря обещал быть бурным, а прения сильно затянуться. Поэтому открытие собрания было назначено, вместо обыкновенных восьми часов, в пять.

Имеретинский, задержанный делами, несколько запоздал и когда вошел в залу, прения уже начались. Спорили о том, что нужно выбрать раньше: участников экспедиции или планету, на которую они должны отправиться? Защитники первого справедливо указывали, что прежде, чем соглашаться принять участие в экспедиции, необходимо знать его цель, и, в виду очевидной справедливости такого мнения, оно победило. Собрание приступило к обсуждению во-проса о планете, а корреспонденты стали торопливо записывать содержание речей в свои книжечки. Из 28 астрономов, членов клуба, 13 приготовили доклады, к счастью небольшие; 10 из них были прочтены всего в 2 ½ часа, причем по партиям они делились следующим образом: за Венеру — три, за Марса — три, за Луну — два, за Ганимеда — один, за Титана — один.

Настроение членов клуба продолжало оставаться неопределенным; каждая партия аплодировала своим докладчикам, но общего энтузиазма не сумел вызвать никто из них. Собрание, утомленное долгим вниманием, потребовало перерыва, и прогрессисты рассыпались по залам своего клуба. Повсюду можно было видеть оживленные группы, спорящие о климате или составе атмосферы какой-либо планеты. Люди, никогда прежде не бравшие в руки астрономической книги и ничуть не интересовавшиеся царицей наук, горячо доказывали преимущество Луны перед Ганимедом, или Венеры перед Марсом. Еще за несколько дней до 15-го декабря все имевшиеся на складах петербургских книгопродавцев сочинения по астрономии были раскуплены; букинисты брали за них втридорога и все-таки желающих оказывалось больше, чем нужно. Небольшая обсерватория Русской Урании на Марсовом поле в десять раз повысила цену, так как право хоть мельком взглянуть в ее телескоп брали с бою, и по всему Марсову полю тянулась длинная очередь, как перед Мариинским театром.

Не удивительно, что при таком всеобщем возбуждении не могли оставаться спокойными горячие головы прогрессистов. В день решительного собрания азарт дошел до высшего напряжения, и перерыв ни в каком случае не мог быть назван отдыхом. Во всех залах слышались страстные пререкания, часто переходившие в насмешки и, наконец, личные оскорбления, правда, через час забываемые. Но если бы сосчитать количество предполагавшихся дуэлей, из которых ни одна не состоялась, то каждый член клуба имел бы полную возможность быть убитым несколько раз.

Вопрос — «куда» в данную минуту волновал всех гораздо больше, чем судьба России.

Только три человека не принимали участия в спорах; двое из них — Аракчеев и Имеретинский — спокойно сидели в небольшой уютной гостиной и обсуждали технические подробности аппарата. Третьим был Штернцеллер. Он быстро ходил по пустой во время перерывов зале собраний и нервно кусал себе губы. Последнее время он все куда-то уезжал по делам и только в дни заседаний появлялся в клубе. Несмотря на свои шестьдесят лет, астроном выглядел еще очень бодрым, и ум его сохранил полную свежесть. Он был маленького роста, худ, но широкоплеч и довольно небрежно одет. Некрасивое лицо с горбатым носом и холодными, проницательными, умными глазами одновременно привлекало и отталкивало. Штернцеллер не носил бороды и усов, а баки и длинные густые волосы его были белы, как снег. В общем, этот человек производил впечатление ловкого и сильного хищника, борьба с которым не легка. Когда получасовой перерыв кончился — он первый занял свое кресло и, закрыв глаза, приготовился слушать.

Прогрессисты опять наполнили залу и, продолжая шумно спорить, рассаживались по местам. На председательскую трибуну взошел вице-председатель Стремоухов, а ораторскую кафедру занял Аракчеев, один из трех остававшихся докладчиков.

Он начал спокойно и бесстрастно, но постепенно тон его речи повышался, увлекая собрание. Величественная фигура, образец старческой красоты, и громкий, приятный голос усиливали впечатление. Аракчеев говорил о Венере.

Он ясно и логично, с полным знанием дела доказывал преимущества этой планеты перед другими. Он опровергал все доводы московских астрономов, так как, по его мнению, аппарату на Венере не могла угрожать никакая опасность. Спуститься в экваториальном поясе было бы, конечно, неосторожно, но путешественники имеют полную возможность управлять своим кораблем в эфирном океане и направить его в умеренные широты Венеры. Бури и грозы не страшны аппарату, который предназначен для межпланетных сообщений, ибо он, согласно своей цели, должен быть чрезвычайно прочным. Удалиться с Венеры будет вполне возможно, потому что она вовсе не постоянно закрыта облаками. Целая серия наблюдателей удостоверяют, что они видели пятна постоянной формы, то есть самую поверхность планеты, не задернутую туманной завесой. Солнце там светит ярче, — и быстрее, чем на Земле, понесет небесных странников, так что им не придется поднимать аппарат в верхние слои атмосферы, — обстоятельство, которое могло бы служить серьезной помехой для путешествия. Далее маститый оратор смелыми образами описал великолепие девственной природы молодого, богатого жизненными силами мира, согретого лучами близкого Солнца и полного света и красок.

Это уже больше не был спокойный доклад ученого, а страстная проповедь пророка, борца за свою идею. Голос Аракчеева гремел и покорял себе слушателей. Он кончил призывом не удаляться от источника жизни, благодетельного Солнца, а, наоборот, стремиться к нему, так как только там мы найдем истинную красоту и разнообразие, превосходящее все, что существует на Земле.

Собрание пришло в энтузиазм. Прогрессисты аплодировали до тех пор, пока у них не распухли руки. Их старый вождь, всегда такой ровный и спокойный среди частых бурь, первый сумел увлечь всех, без различия партий. Победа сторонников Венеры казалась обеспеченной, и члены клуба очень неохотно стали слушать следующего, предпоследнего докладчика. Ему сначала пришлось говорить под довольно громкий ропот не успокоившихся коллег, совершенно не расположенных выслушать его. Однако, постепенно собрание заинтересовалось и утихло.

Оратором выступил молодой приват-доцент Петербургского Университета, Б. Г. Добровольский. Несмотря на молодость, он уже успел зарекомендовать себя, как талантливый ученый, прекрасный знаток Марса и последователь проф. П. Ловелла и Г. А. Тихова. Среди кандидатов в члены экспедиции Добровольский был не из последних. Теперь на его долю выпала трудная задача — восстановить авторитет планеты, изучению которой он себя посвятил. Это было нелегко после блестящего доклада Аракчеева, склонившего все умы в свою пользу.

Молодой астроном, видимо, волновался, и сперва слова его были нетверды, но потом, увлеченный своей мыслью, он успокоился, и речь зазвучала уверенно и сильно.

Он мало говорил о Венере, только упомянув о том, что мы про нее знаем немного определенного, а то, что и знаем, как например, близость к Солнцу, сильный наклон оси и прочее — не говорит в пользу ее сходства с Землей. Перейдя к Марсу, Добровольский весь преобразился и восторженно начал его описывать, полемизируя с учеными, считающими нашего соседа полумертвой холодной планетой. Оратор с любовью и увлечением рассказывал о ясной атмосфере Марса, не заволакивающей красот звездного неба, украшенного там двумя небольшими, быстро движущимися лунами; о пурпурных зорях и об оригинальности пейзажей этой планеты, благодаря преобладанию красного цвета. Таинственные каналы, существование которых в последнее время подтвердила фотография, их правильность и раздвоение — несомненно, указывали на присутствие искусных инженеров.

— Пусть даже, — заключил он свой доклад, — мы встретим на Венере более богатую природу, что, впрочем, еще не доказано, — на Марсе мы найдем старую и высокую культуру, созданную его обитателями. Они, как сама планета их, вероятно, старше, чем род человеческий на Земле, и мы многому научимся у них; марсиане откроют нам такие тайны природы, о которых мы и не подозреваем. Поэтому я вас зову не к материальному свету Солнца, а к духовному свету цивилизации наших таинственных небесных соседей!

Взрыв восторга, подобный тому, которым проводили Аракчеева, был ответом на вдохновенные слова Добровольского. Настроениё собрания опять стало гадательным: Венера и Марс нашли себе равносильных защитников. Кто же, наконец, победит?

Оставался последний, тринадцатый докладчик, которым оказался Штернцеллер. За кого он будет говорить? Он ни с кем не делился своими взглядами, и для всех было тайной, к какой астрономической партии он принадлежит. Впрочем собрание почти не сомневалось, что после двух предшествующих докладов он выскажется за Марс или за Венеру, потому что, в противном случае, его ждет верное фиаско.

Старый астроном, видимо, нисколько не волновался; взойдя на ораторскую кафедру, он спокойно достал из кармана записную книжку и положил ее перед собой. Затем, основательно откашлявшись, стал говорить. Он начал с Луны. По зале пронесся ропот неудовольствия, так как прогрессисты подумали, что Штернцеллер хочет выступить ее сторонником. Не обращая на это ровно никакого внимания, он продолжал. Почтенный ученый доказывал, что мы еще очень мало знаем про земного спутника; гипотезы, стоящие в полном противоречии одна с другой, невероятные наблюдения и ненаучные толкования — всем этим полна селенография. Он приводил из своей книжечки и просто на память различные данные, подтверждавшие его слова.

После Луны пришла очередь Меркурия; здесь не требовалось особых усилий для доказательства того, что наши знания о природе его равняются нулю. Пока что собрание оставалось спокойным и слушало довольно вяло. При имени Венеры все оживились. С тонкой иронией и неподражаемой логикой, обнаруживая колоссальную эрудицию и опытность в наблюдениях, разбирал Штернцеллер все утверждения сторонников Венеры и неумолимо доказывал их полную необоснованность и даже часто противоречивость. Марсисты торжествовали, заранее предвкушая свою победу после такого поражения их противников. Штернцеллер, которого они уже считали своим, насмешливо взглянув в их сторону, заговорил о Марсе. Увы! Эту планету постигла участь ее предшественницы. Оказалось, что мы про Марс знаем не больше, чем про Венеру. Только данные небесной механики точны и неопровержимы, а все рассуждения о температурах, атмосферах, морях и жителях строгий астроном презрительно назвал «беллетристикой». Записная книжка продолжала служить неиссякаемым источником фактических доказательств правоты его.

Прогрессисты были вне себя. Некоторую слабую надежду сохраняли еще сторонники Ганимеда и Титана. Но их иллюзии были скоро разбиты: астероиды, Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун со спутниками или точнее те данные, которые имеет о них астрономия, подверглись критическому анализу и также не выдержали его. Штернцеллер видел эффект, им производимый, и саркастическая улыбка не сходила с его лица. Закончив суровый обзор солнечной системы, он прибавил:

— В заключение позвольте и мне, подобно предыдущим докладчикам, обратиться к вам с призывом, но не к Солнцу и не к свету фантастической цивилизации, а с благоразумным призывом — остаться дома на нашей старой, но надежной планете. Только если аппарат уважаемого г-на Имеретинского оправдает на предварительных опытах все возлагаемые на него упования, можно попробовать, не приближаясь никуда чрезмерно, осмотреть ближайшие небесные тела, и лишь после нескольких подобных рекогносцировок мы вправе рискнуть жизнью трех человек.

Штернцеллер спрятал записную книжку в карман и, не спеша, оставил ораторскую кафедру.

Собрание сидело, как пришибленное! Ни одного протеста на насмешливый призыв старого ученого! ни одного свистка! полная и томительная тишина! Все как-то невольно, сами собой, без объявления перерыва стали выходить из залы, чтобы собраться с мыслями и остановиться на чем-нибудь. В клубе было так тихо, как ночью, когда в нем никого нет.

Лишь мало-помалу прежнее оживление вернулось к прогрессистам. Астрономы стали опровергать Штернцеллера, и вновь возникли бесконечные споры между партиями. Однако многих скептический ученый решительно склонил на свою сторону, и они хотели голосовать за его предложение. Когда все окончательно успокоились, заседание возобновилось, и за поздним временем было решено без прений приступить к голосованию. Председательствовал опять Аракчеев. Из 251 членов клуба присутствовало 249. Из них высказалось за Луну 33, за Ганимеда — 20, за Титана — 13. Оставшееся число 183 — делится на три без остатка, что в данном случае оказалось весьма печальным, так как за Венеру, за Марс и за предложение осмотреть ближайшие планеты, не спускаясь на них, высказалось как раз по 61 человеку.

Что тут было делать? Председатель находился в большом затруднении. Прекрасный выход нашел Гольцов; он предложил выбрать восемь кандидатов в экспедицию и, в виду совершенно неопределенного настроения собрания, предоставить им самим решение спорного вопроса. Из восьми человек несомненно найдутся трое, согласных отправиться на выбранную планету; если же желающих окажется больше, чем нужно, то вторичная баллотировка покажет, кого члены клуба считают достойным подобной чести.

Предложение Гольцова приняли единогласно, и началась скучная процедура подачи записок. Каждый писал восемь кандидатов и опускал свой бюллетень в общую урну. Так как был уже одиннадцатый час, и собрание продолжалось больше 5-ти часов, Аракчеев хотел отложить подсчет голосов, который займет, по крайней мере, час или полтора, до утра; на завтра же назначить еще заседание и на нем закончить обсуждение и баллотировку осложнившихся вопросов. Но прогрессисты и без того потеряли терпение. Вопросы: «кто» и «куда?» необходимо разрешить сегодня же, хотя бы для этого пришлось просидеть до четырех часов ночи. Стали считать записки. Через час объявили результаты: граф Аракчеев и Имеретинский получили по 249 голосов. Их единогласное избрание встретили громкими аплодисментами и возгласами: «Да здравствуют первые путешественники по волнам эфира!».

Несмотря на дружное избрание, Аракчеев наотрез отказался от почетной миссии: он заявил, что очень благодарит членов клуба за доверие и готов высказать свое мнение в предварительной комиссии, но заранее отказывается от участия в экспедиции независимо от выбора планеты, так как не чувствует в себе достаточно сил и энергии, необходимых для трудного путешествия; он надеется, что преклонный возраст послужит ему достаточным извинением в глазах коллег.

Остальными шестью избранными в комиссию оказались: секретарь, князь Гольцов — 186 голосов, Добровольский — 154 голоса, Штернцеллер — 153, вице-председатель Стремоухов — 119, Флигенфенгер — 116. Голоса разбились так сильно, очевидно, оттого, что каждая партия хотела провести своих кандидатов, и только очень популярным лицам удалось собрать абсолютное большинство голосов.

Избранники удалились на совещание, чтобы немедленно дать собранию ответ на поставленный им вопрос: «куда?». Это не отняло много времени, и через 20 минут комиссия уже вернулась в залу. Аракчеев, как старший член ее, поднялся на трибуну, чтобы объявить результат. Водворилась мертвая тишина; на Аракчеева были обращены напряженные взоры прогрессистов и газетных корреспондентов, замерших с карандашами в руках. Как раз в этот момент часы стали бить двенадцать часов ночи с 15-го на 16-е декабря 19… года. Вместе с последним ударом прозвучало последнее слово следующего заявления: «первая небесная экспедиция клуба „Наука и Прогресс“, в составе членов его: В. А. Имеретинского, Б. Г. Добровольского и Карла Карловича Флигенфенгера, согласно постановлению предварительной комиссии, отправится на Венеру».

Раздались восторженные, долго не умолкавшие крики сторонников ее. Оказалось, что из восьми кандидатов трое высказались за Венеру, по двое за Марс и предложение Штернцеллера и один за Луну. Вместо отказавшегося Аракчеева изъявил желание ехать, несмотря на неудачу, постигшую его партию, Добровольский.

Так закончилось второе экстренное собрание, разрешившее интересные вопросы: «кто» и «куда?»