По волнам эфира (Астрономический роман)

ГЛАВА VII Работа строительной комиссии и новый член экспедиции

После разрешения важных вопросов «кто» и «куда?», деятельность по постройке аппарата сосредоточилась в строительной комиссии. Еще во время второго экстренного собрания члены комиссии условились встретиться на другой день в клубе и приняться за организацию экспедиции. Председателем был, само собою разумеется, единогласно избран Имеретинский. Среди остальных членов мы найдем также много знакомых: графа Аракчеева, князя Гольцова, секретаря клуба и автора гигантского парового котла, так трагично закончившего свое существование; далее, вице-председателя Стремоухова, талантливого инженера, строителя обсерватории, которая явилась первым предприятием прогрессистов; одного из участников экспедиции, молодого астронома Добровольского; его почтенного коллегу по науке, Штернцеллера, который, впрочем, вскоре был отозван семейными обстоятельствами на родину и потому мог присутствовать лишь на первом заседании; наконец, мы встретимся тут еще с двумя незнакомыми лицами: с физиком Люмьером и химиком Вассерштофом; оба были выдающимися учеными и дали, как увидим ниже, много ценных для экспедиции советов. Всего же комиссия состояла из восьми человек, что было совершенно достаточно, так как излишнее многолюдство могло бы только затянуть ее работу. Первоначально членом ее избрали еще Флигенфенгера, как участника путешествия, но он сам отказался от сотрудничества в комиссии в виду своей полной некомпетентности в вопросах, подлежащих ее разрешению.

А вопросы эти, естественно, распадались на три группы: о зеркале, о вагоне и о необходимом для путешественников снаряжении. На устройстве зеркала долго останавливаться не пришлось, так как у Имеретинского имелся уже детально разработанный проект. Некоторое разногласие вызвала форма его, несмотря на то, что Аракчеев справедливо указал, что она не имеет ровно никакого значения. Наконец, решили сделать зеркало круглым, с отверстием в шесть метров в поперечнике посередине; оно предназначалось для вагона. Так как отражательная площадь должна была равняться 900 кв. метр., то, принимая во внимание срединное отверстие, радиус зеркала достигал 17-ти с лишком метров. Во всем остальном комиссия руководствовалась чертежами и расчетами изобретателя, согласно с которыми зеркало состояло из четырех частей: рамы, сетки, отражающих листов и защитительной ширмы. Рама была сделана из ванадийного максвеллия, благодаря чему соединяла прочность с легкостью. Толщина ее превосходила один сантиметр, а металлический стержень такого поперечного сечения способен выдерживать большие давления, не ломаясь. Общая длина всех составляющих раму стержней была 1000 метр., а вес их 140 килогр. или 0,16 килогр. на один кв. метр зеркала Они образовали как бы паутину, в центре которой, вместо гигантского паука, был прикреплен вагон.

Так как окна рамы были довольно велики, а именно, равнялись четырем квадратным метрам каждое, то натянуть тонкие, отражающие листы на нее непосредственно оказывалось невозможным: эти листы порвались бы от действия лучевого давления. Поэтому Имеретинский предложил покрыть раму частой сеткой из того же максвеллия; один квадратный метр ее, при совершенно достаточной прочности, весил всего 30 гр. На эту вспомогательную сеть наложили отражающие листы из максвеллия со свинцом; они собственно и составляли главную часть всего аппарата, так как он приводился в движение ударами о них частиц эфира. Из доклада Имеретинского нам известно, что толщина отражательных пластинок предполагалась в 0,1 мм.; это давало 0,1 клг. на 1 кв. метр. Наконец последней составной частью зеркала являлась защитительная завеса из легчайшего черного шелка. Посредством системы шнуров пассажиры вагона будут иметь возможность задергивать ее и таким образом закрывать зеркало от солнечных лучей, что в два раза уменьшает скорость движения аппарата. Вес защитительной ширмы составлял 0,11 клг. на кв. метр. Общий итог получается следующий:

Результат вполне сходился с теми данными, которые изобретатель приводил в своем докладе.

Когда вопрос о «локомотиве» небесного поезда был разрешен в первом заседании, комиссия, собравшись во второй раз, обратилась к обсуждению устройства вагона. Аппарат мог поднять 1800 килогр.; из них по предварительному расчету на долю вагона падало всего 600 килогр. и 100 килогр. на скрепление его с зеркалом. Само собой разумеется, что материалом для того и другого послужит великолепный сплав Имеретинского.

Первоначально предполагали сделать вагон в виде ящика со стенками в 1 сант. толщины; с точки зрения прочности, это представлялось совершенно достаточным, принимая во внимание качества ванадийного максвеллия. Самой выгодной формой, чтобы при наименьшей поверхности получить наибольший объем, является, как известно из геометрии, шар. Гольцов и Стремоухов стояли именно за такую форму. Однако Имеретинский возразил им, что шарообразный вагон неудобен во многих отношениях: придется делать внутренние полы, так как ходить по вогнутой поверхности и что-либо на нее ставить — немыслимо; далее, при малой высоте шара, можно будет сделать только два окна сверху и снизу, с остальных сторон зеркало закроет пространство, и пассажиры аппарата не будут в состоянии производить наблюдения по всем направлениям; наконец, шарообразный вагон труднее скрепить с движущим зеркалом. Большинство комиссии высказалось за мнение изобретателя, и, таким образом, шарообразная форма была отвергнута.

После зрелого обсуждения, решили придать вагону форму цилиндра, но с закругленной верхней стороной. Тогда, оставаясь в пределах 600 килогр., ва-гон, при толщине стенок в 1 сант., мог иметь 4,5 метра высоты и 3 метра в поперечнике; внутренняя перегородка разделит его на два этажа. Каждый этаж будет освещаться тремя окнами: двумя боковыми и одним сверху или снизу. Вопрос о вагоне казался разрешенным: пассажиры небесной экспедиции получат комфортабельное помещение из двух круглых комнат в 2,25 мт. (3 арш.) высоты и 3 метра (4 с лишком аршина) в диаметре; это гораздо лучше, чем два купе железнодорожного вагона.

Но тут Люмьер представил одно чрезвычайно важное возражение: металлы вообще очень хорошо проводят тепло; поэтому, если бы мы вздумали жить в металлическом доме с тонкими стенами, то зимой мерзли бы от невыносимого холода, а летом страдали бы от жары; таким именно домом является вагон-аппарат. В межпланетном странствовании его ждет, с одной стороны, крайне низкая температура мирового пространства, с другой — ничем не умеряемый зной солнечных лучей; устроенный по вышеизложенному плану вагон не предохраняет путешественников ни от того, ни от другого.

— Однако, позвольте, — ответил Вассерштоф, — температура безвоздушного пространства вовсе не так низка. Фурье считает ее равной…

— 60° ниже нуля, — перебил его Люмьер, — но вы забываете, что большинство ученых, с Пулье во главе…

— Предполагают холод не меньший, чем —140°, - в свою очередь не дал договорить оппоненту Вассерштоф, — мы, химики, никак не можем согласиться с таким предположением…

— Мне кажется, в данном вопросе физика компетентнее всякой другой науки…

— Как? — загорячился Вассерштоф. — Новейшие, блестящие успехи химии дают ей право…

— Ничто и никому не дает права вторгаться в чужую область, — спокойно, но с сарказмом, заметил физик.

Видя, что спор обостряется, Имеретинский поспешил вмешаться.

— Как бы то ни было, господа, температура в 60°, а тем более в —140° настолько низка, что могла бы представить серьезную опасность для нашей экспедиции; но, я думаю, что главное препятствие в солнечном тепле; оно не только не даст вагону остынуть, но нагреет его почти до точки кипения воды, особенно в близких к солнцу областях пространства, куда мы думаем направить свой полет. Таким образом, я считаю недостаток выработанного проекта, указанный г-м Люмьером, чрезвычайно существенным и нахожу, что его необходимо так или иначе устранить.

Пока остальные спорили, Добровольский что-то торопливо вычислял; через несколько минут он сказал:

— Вот приблизительный расчет температуры, до которой солнце накалит аппарат: она равняется 80 °C выше нуля, принимая даже холод небесного пространства в 150°, если же считать его в 60°, то вагон нагреется еще сильнее. Такой жар не может вынести ни одно живое существо.

Дело осложнялось, и члены комиссии находились в большом затруднении. Гольцов предложил следующий выход: построить вагон не из максвеллия, а из дерева. Можно найти прочный и настолько легкий сорт дерева, чтобы, не превышая веса в 600 килогр., придать стенкам толщину в два сант. Дерево плохо проводит тепло и лучше металла предохранит пассажиров от высокой температуры.

Сначала предложение понравилось, и ученые облегченно вздохнули, но новое возражение предусмотрительного Люмьера разочаровало их. Физик доказал, что, во-первых, даже двух сантиметров недостаточно, чтобы умерить жар, а во-вторых, и это самое главное, деревянные доски хорошо пропускают газы, и потому путешественники рискуют остаться без воздуха, который рассеется в пустом пространстве. С своей стороны, инженер Стремоухов, справившись в таблице сопротивления материалов, довел до сведения коллег, что ни одно легкое дерево не имеет достаточной прочности. Все это принудило строительную комиссию отбросить план секретаря. Пришлось оставить вопрос открытым до третьего заседания, назначенного на следующий день.

Неожиданное препятствие, на которое наткнулись прогрессисты при осуществлении проекта Имеретинского, быстро стало известно всему миру и многих повергло в уныние. Некоторые газеты уже называли предприятие неудавшимся и даже неразумным. Было очевидно, что если комиссия не сумеет в следующий раз выйти из затруднения, то настроение общества может круто повернуть в другую сторону, и предприятие потеряет всякую популярность.

Члены-строители в назначенный час собрались и расспрашивали друг друга, не удалось ли кому нибудь из них придумать что-либо подходящее. У всякого оказывался план, но это все было не то, что нужно, и остальные разбивали его еще до открытия заседания, которое задержалось, так как не хватало председателя комиссии, Имеретинского. Наконец он пришел и, сделав общий поклон, ни слова не говоря, занял свое место и объявил начало заседания. Все представленные проекты были один за другим отвергнуты, и роковая задача казалась все более и более запутанной и неразрешимой. После всех встал Имеретинский и развернул какой-то чертеж. Водворилось глубокое молчание; присутствующие понимали, что только гений их молодого председателя в состоянии спасти дело; если же и он окажется недостаточным, то придется отказаться от гордой мечты завоевать Вселенную.

— Идея того в высшей степени простого и остроумного выхода, который я хочу вам предложить, уважаемые коллеги, — заговорил Имеретинский, — принадлежит не мне, а дочери маститого председателя нашего клуба, Наталии Александровне Аракчеевой.

Град вопросов и восклицаний «Как? Что? Не-ужели? Молодец! Браво!» и т. д. перебили его.

— Вчера вечером мы, вместе с графиней, просматривали последний номер «Revue Scientifique» и там, между прочим, оказался рисунок известного Дьюаровского сосуда для хранения жидкого воздуха. Увидев его, мы сразу воскликнули: «Вот разрешение задачи» (из этих слов Имеретинского видно, что идея принадлежала ему столько же, сколько Наташе Аракчеевой, но он из скромности всю честь открытия приписал своей молодой помощнице).

— Позволю себе напомнить принцип, которым руководился Дьюар. Когда был получен жидкий воздух в большом количестве, то явилась потребность сохранять его возможно дольше. Это представляло значительные затруднения, так как, благодаря очень низкой температуре кипения (190°—185°), он быстро испаряется. В сосуде Дьюара два литра жидкого воздуха сохраняются около двух недель. Этот сосуд представляет из себя обыкновенную стеклянную колбу, но с двойными стенками. Воздух из пространства между ними выкачан. Через пустоту тепла передаваться не может, и поэтому жидкость оказывается изолированной от наружной теплоты. Незначительное количество ее, которое могло бы про-никнуть в прозрачный сосуд в виде так называемой лучистой теплоты устраняется тем, что внутренняя поверхность наружной стенки и наружная поверхность внутренней — высеребрены, и тепловые лучи от них отражаются. Эта идея, примененная к аппарату, разрешает поставивший нас в тупик вопрос. Стенки вагона будут двойные, и воздух между ними тщательно выкачан. Таким образом, теплота наружной стенки, которую нагреет солнце, не передастся внутрь, и мы не будем изображать из себя грешников в адском пламени. Толстые стеклянные перемычки соединят обе стенки и потому, хотя толщина каждой и будет всего ½ сант., общая прочность не пострадает нисколько. Кроме того пол нижнего этажа можно сделать толщиной в 1½ сант., что увеличит вес вагона всего на 35 килогр. Окна также будут состоять из двух чечевиц с пустотой между ними. Такое устройство стенок оградит нас от чрезмерного повышения или понижения температуры, и мы сумеем ее поддерживать на желательном уровне.

Предприятие было спасено, задача, казавшаяся неразрешимой, разрешена. Новый взрыв восторга во всем мире явился результатом находчивости Имеретинского и Наташи. Последняя стала, безусловно, самой знаменитой из современных женщин, и портреты ее разошлись в количестве 15 миллионов экземпляров. Строительная комиссия в полном составе отправилась благодарить молодую изобретательницу, которая была очень смущена такой честью.

После благополучного разрешения вопроса о вагоне, на очереди стоял способ скрепления его с зерцалом. Тут требовалась прочность в соединении с удобоподвижностью, чтобы пассажиры могли свободно управлять движущим зеркалом и, таким образом, регулировать скорость и направление аппарата. Комиссии пришлось прибегнуть к весьма сложным приспособлениям, к целым системам различных рычагов и зубчатых колес. Чертежи, сообща составленные Гольцовым и Стремоуховым, были положены в основание утвержденного комиссией проекта. Вес скреплений составил 85 клгр., то есть был даже меньше предположенных сначала 100 клгр. Всего, стало быть, понадобится 887 или, круглым счетом, 900 клгр. (167 рама, 635 вагон и 85 скрепления) ванадийного максвеллия. Благодаря тому, что в этот сплав, секрет которого принадлежал Имеретинскому, входят, с одной стороны, некоторые редкие металлы, с другой — очень ценный ванадий, получение каждого килограмма максвеллия обходилось в 100 руб., то есть гораздо дороже серебра. Свинцовый максвеллий стоил несколько дешевле (около 90 р. клгр.). Общая же цена всего необходимого количества сплава достигла солидной цифры в 98.000 р. Но уж конечно не денежная сторона дела могла остановить членов клуба «Наука и Прогресс»!

На следующее заседание был назначен к обсуждению вопрос о том, какой фирме поручить постройку аппарата. Поэтому комиссия поместила в газетах уведомление, что все заводы, желающие взять подряд, должны прислать своих представителей в здание клуба к 12-ти час. дня 22-го дек. 19. года. Уже к 11 часам этого дня зал, назначенный для торгов, был битком набит агентами русских, западно-европейских, американских и даже японских заводов. Они довольно недружелюбно поглядывали друг на друга и почти не разговаривали. Увидев такое многочисленное сборище, члены строительной комиссии очень удивились: они с трудом пробрались сквозь густую толпу и заняли свои места вокруг стола, покрытого традиционным зеленым сукном. В 12 часов Имеретинский объявил начало торгов. Он в нескольких словах изложил сущность работ, за которые предложил цену в 125.000 р., с тем, чтобы через 3 месяца все было готово.

Тогда агенты начали назначать цены за работы. Один крикнул:

— Мы исполним заказ всего за 100 тысяч!

И тотчас посыпались предложения.

— А мы за 50 тысяч…

— 20 тысяч…

— Восемь…

— Пять…

— Две!

— Наша фирма берется исполнить подряд даром!

— Согласен приплатить 30 тысяч…

— 50 тысяч!

— 100 тысяч…

— Двести…

— Позвольте, позвольте, господа, — перебил Имеретинский разгорячившихся агентов. — Мы не только не можем согласиться получать с вас какую бы то ни было сумму денег, но даже решительно настаиваем на том, чтобы заплатить самим истинную стоимость работ.

Но это заявление не остановило криков с самыми соблазнительными предложениями.

Расчет представителей заводов был ясен: исполнение работ для самого модного и славного предприятия всего мира послужило бы им широкой и блестящей рекламой. Этим и объяснялось кажущееся бескорыстие фабрикантов.

Наконец, вышел вперед толстый человек небольшого роста, до сих пор молчавший; он медленно и веско сказал:

— Американский стальной трест готов взять на себя обязательство исполнить постройку аппарата и, кроме того, приплатить 10 милл. руб. за честь хоть косвенного участия в первой небесной экспедиции!..

Это прямо-таки чудовищное заявление оказало совершенно неожиданное действие. Имеретинский вскочил, как ужаленный, и почти крикнул огорошенным представителям сталелитейной промышленности:

— Честь участвовать в нашей экспедиции не оценивается и не покупается деньгами, как бы велика сумма ни была. Если бы даже вы предложили нам не миллионы, а миллиарды, вы встретили бы у клуба «Наука и Прогресс» неизменный и категорический отказ.

Члены строительной комиссии ответили на энергичную отповедь своего председателя дружными аплодисментами. Затем Имеретинский добавил:

— Комиссия удалится на несколько минут для совещания. Долго мы вас, господа, не задержим.

С этими словами он и его товарищи встали и ушли в другую залу.

Участники торгов зашумели и заволновались. Теперь, когда они увидели, что денежный вопрос больше не играет никакой роли, они сразу стали добрыми друзьями. Все оказались в восторге от бескорыстия почтенного клуба. Только агент стального треста отошел в сторону и недовольно молчал.

Не прошло и пяти минут, как вернулись члены-строители, и Имеретинский объявил:

— Строительная комиссия единогласно решила предложить постройку аппарата, с обязательством закончить ее в 3 месяца, за вознаграждение в 125.000 р., то есть на первоначальных условиях, Обуховскому сталелитейному заводу. Согласен ли на это агент названной фирмы?

— Само собой разумеется! — послышалось в ответ.

— Итак, господа, я извиняюсь за причиненное вам напрасно беспокойство, но признаюсь, никто из нас не ожидал таких необыкновенных торгов. Вас же, — обратился он к представителю Обуховского завода, — я попрошу остаться, чтобы передать вам чертежи и все необходимое.

Разочарованные представители сталелитейной промышленности молча потянулись к выходу. Толстый американец, дважды обиженный за свой грандиознейший в мире трест, не утерпел и пробормотал, так что все могли слышать:

— Какая нелепость: поручить самое славное предприятие 20-го века жалкой кузнице, именующей себя Обуховским заводом.

Агент этого последнего ответил подобной же колкостью, и, несомненно, возникла бы перебранка, если бы остальные агенты не поспешили увести возмущенного янки.

Окончив скучную и неприятную процедуру с заказом аппарата, члены строительной комиссии облегченно вздохнули и разошлись до следующего заседания.

Между тем произошли события, увеличившие предполагаемый состав экспедиции новым, четвертым членом.

Сергей Аракчеев, восхищенный остроумием, с которым его сестра разрешила вопрос о стенках вагона, в тот же вечер категорически объявил ей:

— Наташа! Отныне ты имеешь полное право принять участие в экспедиции. И, как раньше ты, так теперь и я говорю: «ты едешь на Венеру!»

— Я тебе это давно сказала, но ты мне не верил. Каким же образом думаешь ты это устроить?

— У тебя на этот счет есть, кажется, какой-то план? позволь же и мне не открывать своего, но дай carte blanche действовать, как я найду нужным.

— О, это охотно. Только добейся для меня места в экспедиции, и я тебя… Собственно я не знаю, что я тебя. Во всяком случае, что-то очень хорошее: обоготворю, что ли! и буду воссылать тебе молитвы и воскуривать перед тобой фимиам.

— Мое честолюбие не идет так далеко, чтобы завидовать Зевсову трону. В награду за труды ты мне привезешь интересную коллекцию с Венеры. Итак, условие заключено; я думаю, что нотариального акта не требуется.

Сергей немедленно написал в «Новое Время», в «Temps» и в «Times» горячие письма. В них он доказывал, что молодая девушка, сумевшая разрешить вопрос, над которым напрасно ломали себе голову выдающиеся ученые, имеет неоспоримое право принять участие в экспедиции, для которой она столько сделала.

Письма произвели фурор. Отвага Наташи пора-зила всех, и она сразу завоевала симпатии широких кругов общества. Многие газеты начали в ее пользу целую кампанию. Феминистские организации всего мира забили тревогу и требовали, чтобы жители Венеры в составе первой небесной экспедиции нашли не одних только мужчин, но также и представительницу женского пола.

Аракчеев долго не обращал внимания на это но-вое общественное движение; наконец, и он уступил и согласился созвать экстренное собрание клуба «Наука и Прогресс» для разрешения злободневного вопроса. Однако, в виду того, что дело шло о близком для него лице, он передал председательствование Стремоухову и совсем не пошел на собрание, заявив, однако, что он, с своей стороны, ничего не имеет против участия дочери в экспедиции.

В этот вечер залы клуба опять были полны. На заседание, кроме членов и обычных почетных гостей и корреспондентов, получили приглашение представительницы «Союза женского равноправия» и всех аналогичных обществ. Наташа и Сергей также были в числе приглашенных. После целого ряда блестящих речей в защиту прав Наташи, члены клуба единогласно постановили просить ее принять участие в организуемой ими экспедиции. Решение вызвало бурю восторга, еще усилившегося, когда счастливая, но совершенно сконфуженная героиня дня взошла на кафедру, чтобы несколькими словами поблагодарить собрание за оказанную ей высокую честь.

Так исполнилась Наташина мечта, которую все сначала считали безрассудной и неосуществимой!