Побег

Глава 20 Гематит

В лесу было холоднее.

Первые несколько минут Вэл бежала, желая, как можно сильнее оторваться от семьи Гэвина. Она считала, что не исключено, что они закончат «чай» раньше и отправятся за ней до истечения тридцати минут.

Сосны тянулись повсюду во всех направлениях. Стволы стояли слишком редко, и, если бы она оказалась в неподходящем месте в неподходящее время, ее бы сразу заметили. Оставались кусты, за которыми можно было спрятаться — или забраться внутрь, если она отважится — но у Вэл сложилось впечатление, что Анна-Мария и Лука на это и рассчитывали.

«Они продолжают называть меня мышью, — подумала она. — А что делают мыши? Они убегают, прячутся. И они найдут меня, если спрячусь; я знаю, что найдут».

Эта мысль снова подтолкнула Вэл к бегу. Ее тело еще помнило, как бежать, но она плохо с ним обращалась и потеряла форму. Вскоре у нее заныло в боку, а дыхание стало коротким и резким. Она замедлила шаг. Меньше всего ей хотелось споткнуться о корень.

Солнце пробивалось сквозь деревья, и свет, падая на землю, становился янтарным. В тех местах, где деревья росли гуще всего, оставались глубокие тенистые участки с небольшими прорехами полузамерзшего снега, из которых, словно позолоченное серебро, торчали витки мертвых лоз.

Три года назад — во вселенной, далекой от этой, — Гэвин привез ее в дендрарий кампуса, чтобы преследовать среди деревьев. Сейчас у Вэл возникло то же чувство тревоги, та же настороженность по отношению к деревьям и тому, что может скрываться за ними.

Но Гэвин не хотел ее убивать, не тогда. Она не понимала его намерений, пока он снова не привел ее в свой номер в гостинице с тихой, кипящей силой, которая напугала Вэл, а затем трахнул, хотя они все еще оставались покрыты листьями и озерной водой.

Тогда она поняла все слишком хорошо.

Вэл посмотрела на небо, жалея, что не может определить время по тени от солнца. Боже, как же холодно. Здесь не было особенно густого полога как в вашингтонских лесах с их зеленеющими туннелями растений, но ощущение изолированности ощущалось реально, и по какой-то причине в тонких лентах тени казалось на десять градусов холоднее.

Она прошла мимо высокой насыпи, поросшей паутиной орляка и плюща.

Неужели прошло тридцать минут? Наверное, да. Вэл казалось, что она шла несколько часов. Ноги еще не заболели, но скоро начнут. При каждом шаге она ощущала, как ботинки натирают пятку. Через час или около того появятся мозоли.

По крайней мере, земля оказалась достаточно ровной. Если не считать странных бугров, это была ровная местность. Здесь росли кусты, которые, должно быть, когда-то стояли зелеными, но теперь стали хрупкими, как кость. Она осторожно перешагнула через один из них, вдыхая с каждым вдохом острую терпкость сосны.

В ветвях деревьев копошились животные — в основном белки, а также незнакомые птицы, окрашенные в коричневые тона с яркими вкраплениями красного или желтого. Их крики звучали незнакомо и жутко; они разносились в безмолвной пустоте.

«Не издавай ни звука, а то и твой будет слышен».

Внезапный треск заставил ее замереть. Она повернула голову в ту сторону, откуда он раздался, сердце стучало в ушах так громко, что Вэл оглохла от его грохота. Звук казался таким громким по сравнению с тихими шорохами в кустах и щебетанием птиц, но теперь она ничего не могла разобрать.

У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что это олень — крупный самец, с рогами, похожими на корону. Олень стоял неподвижно, мгновение глядя на нее своими большими, влажными глазами, а затем бросился бежать, поднимая за собой тучи пыли.

Облегчение Вэл продлилось недолго. Олень заставил ее вспомнить картину на кухне и зловещие слова Луки. Гэвин, по его словам, был хорошим стрелком.

«А Селеста сказала, что Гэвин охотится и на меня».

Что бы это ни значило.

Вэл избегала подтаявших снежных валов, обхватив себя руками, когда проходила через полосы тени. Острова снега скрывали спящие растения: скелетные каркасы кустов тысячелистника и черники, частично оголенные, с ягодами, покрытыми ледяной коркой. На одном кусте прекрасно сохранилась паутина, с замерзшими бусинками росы, свисающими с прозрачных линий, как бриллианты, нанизанные на платиновые цепочки.

«Как я сюда попала? — спросила она себя, осторожно переступая через гнилое бревно. Ветерок шевелил голые ветви над головой, скрежетал ими, создавая сухой и жутковатый шелест. — Неужели какой-то один-единственный момент обрек ее на гибель, приведя на путь, где за ней будет охотиться семья социопатов в лесу?»

В ее груди расцвело знакомое стеснение, которое обычно предшествовало слезам. Она почувствовала жжение в глазах от безнадежности своего положения, отчего они заслезились, грозя вот-вот пролиться. «Когда я могла разорвать этот порочный круг?»

Была ли она обречена с того самого момента, когда в четырнадцать лет переступила порог зоомагазина? Или это началось с вечеринки в доме с привидениями в семнадцать? Если бы она не колебалась в ту ночь у бассейна, если бы разбитое стекло попало в Гэвина и убило его, прекратилось бы все это? Или его братья и сестры просто пришли бы за ней раньше?

Она со злостью ударила ногой по камню, отправив его кататься по мучнистой земле, вздымая тучи грязи при каждом ударе. Это не принесло никакого облегчения, и ее мрачные мысли не переставали кружить, как стервятники.

Вэл резко остановилась. Она не могла вспомнить, с какой стороны пришла. Деревья мелькали вокруг, одинаковые на вид. С одной стороны, она различила озеро, частично замерзшее вдоль береговой линии. Было ли озеро перед ней, когда она начала идти? Или сбоку?

«Я не помню. — Она уставилась на темную воду. — Дерьмо».

Вэл решила, что лучше всего использовать озеро как ориентир и идти вдоль него. Она не видела озеро из окна комнаты Гэвина наверху, значит, по крайней мере, она отошла достаточно далеко от дома Мекоцци, чтобы ее продвижение не было заметно из него.

Поверхность озера походила на серебряное зеркало, прекрасно отражая ясное, холодное небо и кроны деревьев. Справа от нее находился короткий деревянный причал с обветренными досками, где можно поставить на якорь гребную лодку или ловить рыбу. Гребная лодка была, но сплошь в граффити и старых пивных банках, а мутная вода в ней имела цвет нюхательного табака.

«Наверное, вода в озере ледяная, — подумала она. — Даже если бы я умела плавать…»

Громкий хлопок разнесся по поляне и эхом прокатился над озером.

Вэл напряглась, ища укрытие. Ничего не было.

В панике она огляделась по сторонам и наткнулась на причал. О боже… Опустившись на колени, она нырнула под деревянный столб, прячась в тени, пока вода жадно ласкала ее.

Стало жутко холодно. Она хотела бы снять ботинки, но их негде было оставить, чтобы никто не заметил, и они наполнились водой, намочив леггинсы и раздражая мозоли. Еще больше воды плескалось у живота, поднимаясь вверх, вода намочила верхнюю часть ее тела и пропитала платье.

Дрожащая и несчастная, Вэл ждала.

Она услышала их раньше, чем увидела — Луку и Анну- Марию. Они выглядели одновременно устрашающе и элегантно, как боги охоты.

— Ты видела рога у этого оленя? — воскликнул Лука, и сердце Вэл упало. — Какое красивое животное. Ему, наверно, не меньше шести лет. Он будет отлично смотреться на фоне стены, и еще несколько недель мы сможем есть оленину.

«Нет, — подумал Вэл. — Бедный олень».

— Меня не волнует ни олень, ни то, как сильно ты хочешь его заарканить, — резко сказала Анна-Мария своим ледяным голосом. — Я хочу найти ее. Сегодня ночью будет холодно. Она вряд ли доживет до рассвета. Я хочу насладиться тем, что убью ее сама, пока она не умерла от переохлаждения.

— И совсем не помогает то, что она красивее оленя, — добавил Лука.

Анна-Мария посмотрела на брата. Они стояли слишком далеко, чтобы их лица можно было разглядеть, но Вэл могла представить себе этот взгляд.

— Я так и знала. Она тебе нравится.

— Нравится. Ты ревнуешь? — Он усмехнулся, засунув руку в карман жакета. — Возможно, не зря. Если бы не это твое пари с Гэвином, я мог бы поддаться искушению оставить ее рядом.

— Не волнуйся, — сказала Анна-Мария. — Ты ее не захочешь, когда я с ней разберусь.

Вэл крепче сжала руку на столбе, за который держалась. «Не двигайся, — приказала она себе. — Не издавай ни единого чертова звука».

— Ты всегда не умела проигрывать, Анна, — проговорил Лука укоряющим тоном. — Не делай ничего с ее лицом. Если ее изуродовать, сложно будет списать смерть на несчастный случай.

— А выстрел — нет? — огрызнулась Анна-Мария. — Ты просто хочешь ее трахнуть.

Лука проигнорировал сестру.

— Скажу следующее: она умеет прятаться лучше, чем я думал. Особенно учитывая, как очевидно она себя вела, когда покидала праздник.

— Жаль, что Селеста привела ее обратно. Я надеялась, что она попробует сбежать.

— Да, — сказал Лука. — Знаешь, это странно. Я заходил к ней в комнату, чтобы проведать, и могу поклясться, что вчера вечером она с кем-то разговаривала.

— Ты заходил к ней, — категорично заявила Анна-Мария. — Похоже, олень — не единственный, кого ты хочешь заарканить.

— Не смотри на меня так. Дверь все равно была заперта.

Она насмешливо спросила.

— Ты не взял ключ?

— Он пропал.

— Хм. — Анна-Мария оглядела поляну, и Вэл почувствовала, как сердце заколотилось, когда взгляд блондинки скользнул по ее укрытию. — И ты не видел, с кем она разговаривала? Может быть, Селеста или Леона взяли ключ.

— Ты так думаешь? — с сомнением сказал Лука. Зачем?

— Они преданы Гэвину безоговорочно, — заявила она категорично. — И сделают все, чтобы помешать мне, даже в случае смерти. Боже мой, я хотела встряхнуть ее сегодня утром.

— Валериэн? Или Селесту?

— Обеих. — Анна-Мария поджала губы, ее взгляд вернулся к озеру.

«Нет», — взмолилась Вэл.

— Как думаешь, она попыталась бы переплыть его?

Лука уставился на воду, а Вэл закрыла глаза и стала молиться.

— Нет, — ответил он через мгновение. — Я так не думаю. Не верю, что она сможет. В одной из статей говорилось, что она чуть не умерла в бассейне. Этого бы не случилось, если бы она умела плавать. А если бы она не утонула там на глубине, холод бы ее доконал, — добавил он. — Я уверен, что вода ледяная.

«Без шуток», — подумала Вэл.

Если бы они подошли ближе, то могли бы увидеть ее, скрючившуюся под причалом. В тени или нет. Вэл подтянула колени к мокрому телу. «Уходите. Убирайтесь. Прочь».

— Давай продолжим поиски, — предложил Лука. — Там были какие-то следы на снегу.

— Я не могу избавиться от ощущения, что тебе нужен олень, Лука, а не девица.

— Даже ты должна признать, что рога будут великолепно смотреться в столовой.

— Мать убьет тебя за то, что ты принес в наш дом такое вопиющее проявление варварства.

— Я не сомневаюсь, что она меня простит. — Их голоса становились все слабее. — Панты — символ мужественности, в конце концов. И кто еще, кроме меня, будет продолжать фамилию?

— Никто, — послышался голос Анны-Марии, — если ты не поможешь мне ее найти.

И тут, к огромному облегчению Вэл, они снова скрылись за деревьями, направляясь в ту же сторону, откуда пришли. Она ждала. Единственный звук — это плеск воды о дерево. Через несколько минут она услышала, как птицы снова начали щебетать.

«Они ушли», — настороженно подумала она и медленно поднялась из своего укрытия, глядя, как вода струйками стекает с ее юбок.

Ветер, прохладный до этого, стал безжалостным к ее влажной одежде. Вэл задрожала, ее конечности стали такими жесткими, что походка стала дерганой и механической. Когда она двигалась, влажная ткань отрывалась и снова прилипала к ее липкой коже с резким жжением.

Она направилась обратно в лес, подальше от озера, и услышала треск.

И тут что-то резко ударило ее в позвоночник.

Твердое, как ствол пистолета.

— Попалась.

Анна-Мария, подумал Лука, никогда не умела достойно проигрывать.

Дориан, Селеста и Леона поняли это и с врожденной детской жестокостью доводили ее до крайности при каждом удобном случае, иногда нападая на нее по двое или по трое, пока она наконец не срывалась.

Вот и сейчас она сорвалась, набросившись за то, что им не удалось найти Валериэн в лесу. Из мелочности она сама убила оленя, возможно, решив, что это его разозлит. Олень ему очень понравился, но разделывать его дело нелегкое, и было забавно наблюдать, как она борется с весом мертвого животного, пока теплая кровь струится по ее прекрасной одежде.

Это пари.

Он всегда удивлялся, почему Анна-Мария выбрала испытание, в котором брат наверняка превзойдет ее. Она была нетерпелива, порывиста и не любила делать то, что могла поручить другому. Все эти черты плохо сочетались с охотой.

Гэвин, с другой стороны, всегда оставался собранным — пока не срывался. В отличие от Анны-Марии, Лука редко видел, чтобы он выходил из себя, но, когда это случалось, он был страшен. В тот день он отсутствовал, когда они вдвоем — Гэвин и Анна-Мария — заключили это ее пари, но Селеста сказала ему, что Гэвин пришел в ярость.

Всем, кроме Анны-Марии, было очевидно, ее отчаяние, с которым она смотрела на старшего брата, не обращая внимания на то, что теперь все, что делало Анну-Марию самой собой, стало черной меткой на ее имени. Она хотела его именно потому, что он оказался единственным мужчиной, который никогда не уделял ей внимания, а он, Лука, стал лишь временной заменой.

Но если любовь и слепа, то только по нашей воле.

И Анна-Мария, похоже, думала, что убийство Валериэн все исправит.

Жаль. Как ни приятна эта небольшая прогулка по лесу, Лука успел привязаться к объекту их охоты. Анна-Мария великолепна, но непостоянна в своих милостях, и она никогда не проявляла такого полного и безоговорочного подчинения, как Валериэн.

Если у нее остался хоть какой-то здравый смысл, она бы нашла укрытие от холода и ветра. Впрочем, Лука совершенно уверен, что она, скорее всего, уже мертва.

Говорят, что перед смертью от переохлаждения в теле ощущается прилив тепла, почти жара. Настолько, что некоторые замерзающие жертвы даже снимали с себя всю одежду, хотя температура их тела резко падала. Последний акт утешения.

«И все же, — подумал он. — Лучше, чтобы она заснула и никогда не проснулась».

Идя по следу сестры, погруженный в свои мысли, Лука не ожидал встретить в этом лесу кого-то еще. Им принадлежала уединенная часть большого пространства дикой природы. Земля Мекоцци заканчивалась у озера, и сейчас не сезон для туристов.

Рука на его плече шокировала Луку. К его досаде, он даже вскрикнул, но быстро оправился и попытался вывернуться. Попытался, но не смог. Хватка оказалась настолько сильной, что у него не получилось от нее освободиться.

«Кто, твою мать…»

Лука оглянулся через плечо и потрясенно уставился в знакомые серые глаза, которые водились в их семье. Он никак не ожидал увидеть обладателя этих глаза снова.

— Ты, — пролепетал он. — Ты… ты жив?

Гэвин улыбнулся, задумчиво постукивая ножом по щеке. Его руки были обтянуты толстыми кожаными перчатками.

— Привет, брат, — сказал он спокойно. — Охотишься?

Вот дерьмо.

Когда Лука не ответил, улыбка Гэвина стала шире.

— О, хорошо, — сказал он, подходя ближе. — Я тоже.

Вэл крутанулась на месте, задыхаясь от страха. Она слишком замерзла, чтобы кричать, ее тело настолько устало, что хотело лечь и признать поражение.

Но, к своему удивлению, она увидела не Анну-Марию или Луку, а Гэвина.

Он опустил руку, которой прикасался к ней. Она поняла, что это были его пальцы. Указательный и средний, вытянутые вместе. Не пистолет. Не пистолет.

Это, однако, принесло мало облегчения. Вэл знала, что он предпочитает нож.

— Ты… — Она перевела дыхание, слегка дрожа. — Как долго ты с-следил за мной?

Он улыбнулся.

— Достаточно долго.

«Он тоже охотится на тебя», — сказала Селеста. Вэл не поняла, что сестра Гэвина имела в виду, но подозревала, что скоро узнает.

Он был одет так буднично, каким она его никогда не видела: тяжелая кожаная куртка, накинутая на толстовку с капюшоном, и облегающие темные джинсы, привлекающие внимание к длине его ног. На руках — кожаные перчатки, которые поскрипывали, на ногах красовались ботинки со стальными носками, а завершал ансамбль свободно намотанный шарф на шее.

Она уставилась на шарф, стараясь не дрожать.

«Черный, — подумала она, — чтобы не было видно крови».

— Ты промокла. — Он потирал пальцы в перчатках. — Провалилась под лед?

— Н-нет. — Она выбивала слова одно за другим. — Т-твои брат с сестрой чуть не поймали меня. Я спряталась в воде под причалом.

— Верно. — Последовала пауза, достаточно долгая, чтобы до Вэл дошел смысл его слов. Он посмотрел на нее и улыбнулся. — Тебя вряд ли можно винить за твою глупость, моя дорогая. Но озеро зимой всегда замерзает. Даже животные знают это.

Раздраженная теперь не только страхом, но и гневом, Вэл повернулась и стала уходить, хлюпая ботинками. Даже отвернувшись, она знала, что он последует за ней. И Гэвин догнал ее за несколько стремительных шагов прежде, чем завести в кизил.

Душистые ветви обнимали ее тело, пока он пригибался под их кронами. Аромат листьев казался удушливым, щетинки проникали сквозь одежду.

— Ты думаешь, — спросил он, — что это игра?

Вэл уставилась на него.

— Да, — проговорила она. — Игра.

Он стряхнул с плеч рюкзак — она и не подозревала, что на нем был рюкзак. Зачем он ему понадобился? Она перевела взгляд на его лицо, которое оставалось нечитаемым.

— Моя сестра, — неожиданно сказал он. — Она дала тебе срок?

— До рассвета.

Гэвин задумчиво кивнул и стянул с себя куртку, протягивая ее. Вэл слишком замерзла, чтобы отказываться. Она позволила ему укутать себя в куртку, пытаясь справиться с комом в горле, когда обжигающее тепло его тела коснулось ее липкой кожи.

Он обмотал шарф вокруг ее шеи, притянув ближе за концы. У нее свело живот, когда он опустил глаза в томительном раздумье, а затем медленно вернулся к ее лицу.

— Влажная драпировка тебе идет, моя дорогая.

— П-п-пошел ты.

— Да, Вэл, — заявил он, — надо бы избавить тебя от этой мокрой одежды.

Она споткнулась, и Гэвин схватил ее за руку.

Не говоря больше ни слова, он повернул вглубь леса.

Трудно не почувствовать себя девушкой, которую заманивают с проторенной дорожки — хотя, если бы волк был таким лихим, сказок с несчастливым концом оказалось бы гораздо больше.

«Это чтобы быстрее съесть тебя», — подумала она и задрожала.

Почувствовав ее дрожь, Гэвин крепче сжал ее руку.

Все вокруг было коричневым и зеленым. Но в основном коричневым. Зима здесь совершенно не походила на зиму на Западном побережье. Незнакомые ей растения пробивались сквозь подлесок, как тонкое кружево, а грибы проглядывали сквозь почву, как пятнистые бородавки. Грязь, лед и сломанные ветки хрустели под их ботинками, и Вэл не могла не оглядываться на каждый звук, боясь, что родственники Гэвина найдут их.

Сам Гэвин казался беспечным, он шел уверенным шагом, что говорило о том, что он точно знает, куда направляется. Но они шли уже дольше, чем она, и вскоре Вэл начала думать, не заблудились ли они.

Она осторожно спросила:

— Мы в-возвращаемся в дом?

— Нет, Вэл.

— П-почему н-н-нет?

Его лицо, хищное и напряженное, испугало ее, когда Гэвин повернулся, чтобы пригвоздить ее к месту своим стальным взглядом. В этом взгляде не было тепла, только лед и острые углы. Он лишал ее дыхания и заставлял чувствовать себя беспомощной; он заставлял ее чувствовать, что она уже поймана.

— У нее есть время до рассвета, чтобы убить тебя.

«Мы здесь замерзнем». Она устало кивнула, слишком измотанная, чтобы спорить. Ее разум притупила боль. Вэл представила, что влага на ее коже образует твердые кристаллы.

Она так увлеклась, что налетела на Гэвина, когда он резко остановился в хрустящих зарослях. Когда он протянул руку, чтобы поддержать ее, Вэл посмотрела на узловатую стену из корней и листьев. Это была одна из больших земляных стен, мимо которых она проходила ранее.

Эрозия создала эту стену из грунта, которую быстро покрыли цепкие ветки быстрорастущей листвы и кустарника. За завесой из лозы, орляка и листьев виднелось отверстие, наполовину скрытое нависающим стволом сосны. Когда Гэвин отодвинул лозы в сторону со скрежещущим звуком, напомнившим ей о боли в горле, Вэл поняла, что нора гораздо глубже, чем она думала.

«Я прошла мимо укрытия и даже не заметила этого?» — Она с ошеломленным восхищением наблюдала, как он опустился на колени и заполз внутрь. Черт.

Повисла пауза, нарушаемая лишь тихими шорохами.

«Я могу убежать, — поняла она, глядя на его рюкзак, который он оставил. — Возьми его и беги».

Но ноги отказывались двигаться, и очередной поток холодного воздуха заставил Вэл замереть на месте. А потом он снова оказался перед ней, на коленях, в пыли, припорошившей его волосы и одежду, и возможность была упущена. Она смотрела на него, сжав челюсти.

— Залезай внутрь.

— Т-туда?

«Если он убьет меня там, мое тело никогда не найдут».

— Если только ты не предпочитаешь мороз моей компании.

Вэл приготовилась к очередному нападению и полезла в дыру.

Это логово животного, поняла она, почувствовав слабый запах мускуса и старой мочи. Как они назывались? Норы. Оно оказалось довольно глубоким, достаточно просторным, чтобы два человека могли лечь или скрючиться в тесном пространстве, и, похоже, им не пользовались годами.

Свет исчез, когда Гэвин вполз за ней, отчего маленькое пространство стало еще теснее.

— Сними куртку, — потребовал он, и она неохотно подчинилась, наблюдая, как он закрывает ею вход и закрепляет на месте ножами.

— А вход не рухнет? — спросила она, глядя, как осыпаются несколько комьев грязи.

— Нет. — Гэвин посмотрел на нее. — Остальное тоже. Раздевайся.

Вэл покраснела и с трудом сняла обувь. Ее пальцы полностью онемели. В ботинках хлюпала вода, и, когда она угрюмо швырнула их в самый дальний угол, вода вылилась на земляной пол.

Она взглянула на Гэвина, занятого своим рюкзаком, прежде чем снять леггинсы. С платьем пришлось повозиться, но ей удалось справиться с молнией и стянуть его через голову. Под ним шелковое платье Анны-Марии прилипло к ее телу, как вторая кожа. Вэл выдохнула и сняла его тоже, обняв себя за плечи.

— Я закончила.

Он протянул одеяло, большое, мягкое, вытащенное из рюкзака.

— Иди сюда.

Вэл начала двигаться, но заколебалась. Она голая, а он нет; и ей придется ползти к нему.

— Не будь трусихой.

Она пошла; поползла. Одеяло оказалось флисовым. Она слегка вздохнула от его тепла и не протестовала, когда Гэвин обхватил ее руками.

— Кожа к коже работает лучше, — сказал он, — но идея та же.

Тепло. Она старалась не дрожать, но ощущения были слишком сильными. Она уставилась на коричневые стены, осознавая каждую точку соприкосновения между ним и ею, и то, насколько Гэвин заполнил пространство. Запахи сандалового дерева, роз и промасленной кожи казались настолько сильными, что она подумала, что может задохнуться от них, как будто его аромат — это пары яда.

Рукой в перчатках он лениво перебирал ее холодные, дрожащие пальцы. Кожа была прохладной, неприятной. Вэл тяжело сглотнула и хрипло сказала:

— У меня болят руки.

Гэвин помедлил, а затем потянулся к ней, чтобы стянуть перчатки. Она почувствовала, как они скользнули по ее телу и упали на землю. А потом его руки оказались на ее руках, нежно потирая. Ощущение его горячей голой кожи казалось до странности порочным, хотя он касался только ее пальцев. И все же, подумала Вэл. Она чувствовала, как он прижимается к ней.

— Твои руки, — проговорил он, держа их в своих, — как лед.

«Я и есть лед», — подумала она.

— Что теперь будет? — устало спросила она. — Что нам делать?

— Думаю, идея в том, чтобы ты пережила эту ночь.

— Я имею в виду после. — Она прочистила горло. — После этого.

— Я еще не решил. — Его грудь гулко стучала о ее спину, когда он говорил. — Это во многом зависит от тебя, моя дорогая. — Гэвин провел ладонями по ее рукам, вызывая мурашки. — Ты, должно быть, произвела сильное впечатление. Мои братья и сестры настолько не были уверены в том, что убьют тебя, что на всякий случай предусмотрели твою смерть от переохлаждения. Ты должна быть польщена.

— Так п-п-п-ольщена. — «Ублюдок». — Они могут катиться в ад.

Вэл не могла перестать дрожать, и знала, что он может почувствовать ее дрожь и предположить, что это из-за него и его присутствия. И отчасти, как ни унизительно, это правда. Она вцепилась пальцами в одеяло, прижимая его к своему телу.

— Тебе не следовало лезть в воду.

— У меня не осталось выбора. Твои брат и сестра убили бы меня.

— М-м, да. — Он прижался к ней. — Полагаю, это правда.

Она ощутила тихий приступ паники.

— Почему так холодно? — пролепетала она, отчаянно пытаясь заполнить тишину, отвлечь внимание от потрескивающего напряжения, заполняющего пространство между их телами. — Даже снег не идет.

— Снег защищает, — сказал он. — Он помогает согреться.

— Какая-то бессмыслица.

— Снег задерживает тепло, Валериэн. Как это одеяло. — Он провел рукой по плечу, его голос звучал на уровне ее уха. Если он говорил шепотом, шероховатость его поврежденного горла казалась не так заметна. — Хм. Твоя кожа все еще довольно холодная.

Но он не убрал руку. Ее дыхание участилось.

«Нет», — подумала она, не в силах расслабиться. Ее кожа покрылась мурашками.

Гэвин снова переместился, совершив серию странных движений, которые необычно ритмично прокатились по ее позвоночнику. Что он делает? Она повернулась, намереваясь спросить, но слова замерли у нее на языке, когда Вэл увидела, что он снимает с себя футболку, его толстовка уже исчезла.

— Ч-что ты делаешь? — простонала она, и ему, видимо, показалось, что ее учащенное дыхание особенно приятно, потому он одарил ее улыбкой волка, готового укусить.

— Согреваю тебя. — Он снял футболку, обнажив стройную грудь, и прежде, чем ее мозг успел это осознать, прижался обнаженным торсом к ее спине, а рукой обхватил ее талию. — Разве так не лучше?

«Нет, — хотела сказать она. — Нет, не лучше».

Грубые волосы на его груди щекотали ей позвоночник, но его тело было твердым, упругим и, да, очень теплым. Когда он переместил руку, задев бок ее груди, кожа вокруг сосков напряглась, что не имело ничего общего с холодом.

Вэл подалась вперед, издав протестующий звук, когда он сжал ее руками.

— Нет, — попросила она, охваченная затаенной паникой. — Подожди…

— Я не собираюсь насиловать тебя, — пообещал он, проводя пальцами по ее животу. — Какой бы соблазнительной ты ни была, а ты действительно соблазнительна, я предпочитаю видеть твой темперамент. — Он перекинул одну из своих ног через ее ноги, и его таз уперся в ее спину. — Но, если ты и дальше будешь так сопротивляться, я не знаю, что мне делать.

Вэл застыла на месте, ее ухо все еще горело от его дыхания.

— Тебе это нравится.

Он подразнивая провел рукой по ее ребрам.

— Может быть, немного.

Лука никогда не обнимал ее. С ним было безопаснее, с Ильей тоже; Вэл знала, что ее ждет рядом с ними. С Гэвином всегда оставалось неясно, хочет ли он спасти ее от падения или желает подтолкнуть к краю. Всегда оставалась угроза, что он зайдет слишком далеко.

— Ты перестала дрожать, — заметил он.

— Я все равно чувствую холод, — прошептала она. — Такой же, как в твоих глазах. — Ее собственные закрывались, убаюканные ложным чувством безопасности. — Мне всегда холодно. — «Внутри и снаружи». — Даже на солнце.

Гэвин провел рукой по ее бедру, безобидно скользнув по нему.

— Правда?

Вэл вздохнула.

— Твои глаза… — сказала она. — Они совсем другие, ты знаешь.

— О? — Она подумала, что он улыбается. — Что не так с моими глазами?

— В них ничего нет. — Он снова погладил ее по боку. Она никогда не была так откровенна с ним, но вся эта ситуация напоминала сон, от которого реальность вылетала в окно. Она смело сказала:

— Это единственное, что ты не можешь исправить. Твое лицо, твой голос — с ними ты справляешься прекрасно. Но не глаза. Особенно когда ты улыбаешься. Твои улыбки никогда не достигают твоих глаз.

— Вот это детектив, — пробормотал он. — Ты говоришь глупости.

— Нет. — Вэл вздрогнула от предупреждения, скрывавшегося под этим шелковым покровом. — Ты делаешь это сейчас. Ты социопат. Это то, что ты делаешь. Ты манипулируешь. Ты контролируешь.

Наступила тишина. Она почувствовала, что в какой-то мере удивила его — не тем, что знала, а тем, что осмелилась высказать это. Вэл так же остро ощущала его пристальный взгляд, как если бы в ее сердце вонзили булавку.

Когда она рискнула взглянуть на него, он наблюдал за ней.

— Ты весьма проницательна.

— Опровергни это, — прошипела она, и он рассмеялся.

Смех, похоже, что-то решил, потому что направление его прикосновений стало более легким, более целенаправленным. Жесткое давление его бедер смущало Вэл, но не так сильно, как его молчаливое наблюдение за тем, как он воздействует на ее тело.

— У тебя учащенный пульс. — Гэвин провел рукой вверх и накрыл одну из ее ноющих грудей. Вэл застонала, когда он начал легонько поглаживать сосок. Его дыхание было медленным, как и прикосновения руки. Между ног стало влажно, и она сжала бедра. Вэл начала двигаться, бессознательно наклоняясь к нему, и была вознаграждена тем, что его рот коснулся ее горла. — Ты боишься?

— Нет, — отозвалась она, не зная, на что именно ответила: на его прикосновение, на его слова или на свои собственные сомнения. «Ты боишься?» — спросил он, но она боялась так долго, что это звучало почти так же, как если бы он спросил, помнит ли она, как дышать. Боялась и нет; она словно находилась в ящике Шредингера, существуя в двух состояниях.

— Нет, — повторил он. — И все же, ты так не хочешь смотреть мне в глаза.

Снова наступило молчание, тягучее, как сироп.

В таком молчании люди могут утонуть.

— Тебе ведь больно уступать мне, Валериэн? — Он снова поцеловал ее шею, нежно покусывая. Она застонала. — Вот почему я люблю, когда ты наконец делаешь это. Подчинение так естественно для тебя. Ты пытаешься изобразить это как неповиновение, но я вижу, что это на самом деле. Желание покориться.

Темнота затуманила ее рот. А может, это просто смертельный эффект присутствия Гэвина на ее мораль. Вэл прижалась к нему спиной, под флисом было так тепло. Он мог облечь свою жестокость в лайковые перчатки, и она растаяла бы от этого прикосновения. Она и сейчас таяла. Ласки опасности могли казаться приятно соблазнительными, вплоть до того момента, когда они обхватывали ее горло и сжимали.

— Так скажи мне. — Зубы задели мочку уха. — Почему у тебя колотится сердце?

— Пожалуйста, — сказала Вэл. — Я так устала.

«Я устала бежать.

Я устала бороться».

— Ты знаешь, чем это закончится.

Вэл знала. Он обозначил варианты четко; ей предстояло самой выковать клетку, в которой она теперь окажется запертой. Ты не можешь сохранить все фигуры, сказал он ей однажды.

Она не могла спасти даже себя.

Она часто размышляла, будут ли родители по-прежнему любить ее, если узнают о темной стороне ее сердца. Как бы мама ни осуждала Гэвина за любовь, каждое резкое слово отсекало кусочки души Вэл, потому что ей казалось, что мама осуждает и ее.

Потому что, хотя Гэвин безусловно опасен, она чувствовала, что может быть в безопасности, находясь в его объятиях. Это было то, что он предлагал: иллюзия. Соблазнительная, но все же иллюзия. И он оставался единственным, кто знал ее такой, какая она есть на самом деле, и все равно ее желал.

«Я люблю его», — подумала она, и слезы хлынули из ее глаз. Эти слова были шипами, зарытыми так глубоко в ее сердце, что раны, которые они оставили, превратились в гнойные язвы, покрытые слоями желчной гнили. Каждый удар ее сердца приносил болезненную пульсацию правды, которую долгие годы она отчаянно пыталась игнорировать. О боже.

Он все еще прикасался к ней, гладил, разжигая ее тело. Вэл повернулась к нему, одеяло соскользнуло с ее плеч на колени, и его глаза опустились, чтобы проследить за этим движением, а затем Гэвин снова посмотрел ей в лицо. Огонь в этом взгляде заставил ее тяжело сглотнуть.

— Так, так, — тихо сказал он, и слова словно колючки впились в нее. — В чем дело, Вэл?

— Я-я хочу тебя, — проговорила она, отводя взгляд.

— Посмотри на меня.

Требование прозвучало сурово, и, когда она посмотрела на него, его глаза смотрели так же. Гэвин поднялся на колени, с плавностью пантеры скрытой в тени.

— Скажи это еще раз.

— Я хочу тебя, — прошептала она.

Она не поняла, кто первый начал, она или он, но в следующее мгновение его рот оказался над ее ртом, и Вэл почувствовала, как он упирается ей в живот, твердый под джинсами. Гэвин перевернулся, частично зажав ее под собой, запах земли поднялся, когда они потревожили верхний слой почвы, и он поцеловал ее с такой разрушительной силой, которая топит целые корабли.

Вэл ухватилась за его широкие плечи, чувствуя, что тонет.

Чувствовала, что хочет утонуть.

— М-м-м… — Его рот пламенел на ее коже. — Такая нетерпеливая.

Она позволила своим ногтям впиться в безупречный участок бледной кожи, и он убрал ее руки с плеч, прижав их к бокам. Его тело было длинным и худым, широкая грудь покрыта легким пушком. В ее душе что-то перевернулось, когда он посмотрел на нее с диким голодом, его лицо в угасающем свете исказилось. Он надавил на ее запястья.

— Не двигайся.

Не в силах говорить, Вэл покачала головой.

Откинувшись назад, он стянул с себя джинсы. Его член выскользнул на свободу, испещренный голубыми венами. Головка окрасилась в насыщенный розовый цвет и блестела на кончике. Она почувствовала, как он коснулся ее живота, когда Гэвин толкнул ее назад, переползая через нее и накрывая их одеялом, как саваном. Ее сердце пульсировало, как открытая рана.

Тело Вэл, казалось, было утыкано булавками и иголками, всплески разрядов, похожие на статическое электричество, возникали там, где его кожа прижималась и скользила по ее коже. Его член терся о ее щель. Она неуклюже раздвинула ноги, забыв о его приказе. Он тихонько зарычал на нее.

— Не двигайся.

Гэвин прижимался к ее отверстию, ее кожа только начинала растягиваться для него. Но он приостановился, еще не ворвавшись в нее.

— На этот раз, — сказал он с заминкой в голосе, когда его дыхание наконец изменилось, — ты не сбежишь, Вэл.

— Я знаю. — Вэл отвела глаза. — Я сделаю все, что ты скажешь.

Она застонала, когда он частично вошел в нее. Его руки лежали по обе стороны от ее плеч, лицо находилось над ее лицом. Задыхаясь, Вэл выгнулась дугой в бессознательной попытке принять его глубже, и Гэвин с необычайной нежностью толкнул ее обратно вниз, проскользнув еще немного глубже.

— Пожалуйста, — вздрогнув, попросила она.

— Покончим с этим, — сказал он. — Доведи нашу маленькую игру до конца.

Вэл уставилась на него, не зная, что он хочет от нее услышать…

Пока, с чувством ноющего отчаяния, не поняла.

— Я сдаюсь, — сказала она ему.

Он толкнулся сильнее.

И земляной потолок, казалось, разбился, как хрупкое стекло.