Побег

Глава 21 Аквамарин

Запах земли сбил Вэл с толку, и на мгновение, оглядев темное пространство и коричневые стены, она испытала непреодолимый приступ клаустрофобии. «Погребенная заживо», — с ужасом подумала она, вспоминая морскую пещеру, которая до сих пор снилась ей в кошмарах.

Но под ногами была земля, согретая ее телом, а не ледяной Тихий океан. И в нос ударил кисловатый привкус минералов и разложившихся растений, а не соленой воды. «Где я?» — недоумевала она, приоткрыв глаза. И тут она увидела его.

Гэвин.

Он наблюдал за ней. Не с желанием, конечно, но с чем-то другим, не менее сильным и странно знакомым. «Он смотрел на меня так, когда я едва знала его», — поняла она с чувством тревоги, граничащим со страхом. Она потеряла сознание после того, как целый день ничего не ела, а когда пришла в себя, обнаружила, что он смотрит на нее с выражением холодного любопытства, прежде чем заметил, что она очнулась, и скрыл это.

Перемена наступила быстро. Четырнадцатилетняя Вэл гадала, не привиделось ли ей это. Двадцатиоднолетняя Вэл знала, что нет.

— Кошмары?

Она напряглась, когда Гэвин потянулся к ней, но его пальцы сомкнулись на футболке, а не на ее колене. Вэл смотрела, как он натягивает ее, прежде чем отвести взгляд.

— Каждую ночь. — «Из-за тебя». — Тебе действительно не все равно?

— Конечно, — сказал он ровно.

«Я сдалась ему, — подумала Вэл. — Я его».

Заглянув внутрь себя, она ожидала почувствовать сожаление или панику. Вместо этого ощутила… опустошение. Да, опустошение. Она боролась с ним так долго, что борьба оказалась всем, что у нее было.

Вэл понятия не имела, что будет дальше.

Она испуганно вскрикнула, когда одеяло соскочило с ее тела. Гэвин свернул ткань с веселой улыбкой.

— Одевайся, — сказал он, еще одна улыбка мелькнула в уголках его рта, когда она сложила руки, чтобы спрятаться. — Твоя одежда должна быть сухой. Я позволил тебе немного поспать. Ты выглядела… весьма утомлённой.

Вэл чуть не уронила шелковое платье, теперь безнадежно испачканное пятнами от воды. Ее щеки пылали от нестерпимого жара, как будто ей дали пощечину. Ей казалось, что так оно и было. «Пошел ты», — чуть не сказала она, в последний момент прикусив язык. Она знала, что он ответит на такое. «Ах, Вэл. Так хочется, чтобы я снова овладел тобой».

Она ждала ужаса или гнева, но ничего не чувствовала. Только пустота, которую страх выдолбил и оставил бесплодной, когда последние остатки самосохранения улетучились. Прошлой ночью ее тело пылало, но теперь, когда все пламя сгорело, от нее остался лишь холодный пепел и опустошение.

Как это — быть его? Вэл не думала об этом. Будет ли он контролировать все, что она делает? Она почувствовала такой ужас, когда он принес старомодное платье, чтобы она надела его. Не только потому, что Гэвин знал, какой размер взять, но и потому, что это было неким навязыванием его воли.

Вэл подумала, что он, вероятно, так и будет делать, и в этом проглядывалось что-то зловеще-архаичное: патриарх из ушедшей эпохи, который не прочь применить силу.

Она снова застегнула пуговицы на платье. Гэвин протянул ей толстовку, и она позволила ему надеть ее на себя, кутаясь в ткань, пока он натягивал остальную одежду. Сначала она по привычке отводила глаза, но потом поняла, что это не имеет значения. Она уступила; любое сопротивление теперь превратилось в рудимент, томительный остаток морали, которая с годами увяла или испортилась. Вэл могла смотреть или не смотреть, и это ничего не изменит.

— Ты молчишь. — Гэвин натягивал джинсы на бедра. Слишком высокий, чтобы стоять или приседать, он опирался на руки так, что Вэл показалось, что он намеренно пытается навести ее на определенные размышления. — Пенни за твои мысли.

— Я не знаю. — Она уставилась на свои руки, решив, что так будет безопаснее. — Я не очень хороший собеседник.

— Мне удивительно это слышать. — Он вытащил ножи из стены и накинул куртку. Сложив лезвия в карман — передний, как она отметила. Туда, куда она не смогла бы дотянуться. — Я всегда считал тебя довольно разговорчивой.

— Ну, уже нет, — резко ответила она. — Не думаю, что это имеет значение.

— О, это имеет значение. — Он выделил слово «имеет», заставив его звучать грязно. — Я уверен, что ты обретешь свой голос, Валериэн. Особенно сейчас, когда ты со мной.

Вэл тяжело вздохнула, натягивая ботинки. «Это ты его украл».

— Знаешь, я действительно ценю это, — сказал Гэвин, внимательно наблюдая за ней. — Твой голос. Твои мысли. Я всегда находил тебя пленительной.

Какой ужасающий выбор слов. Пленительная ассоциируется с чем-то парализованным и инертным, с пленницей во власти одержимого безумца.

«Привыкай, — противно шептал ее мозг. — Теперь это твоя жизнь».

— А что произойдет, когда ты не будешь этого делать? — Вэл подняла взгляд от шнурков. — Когда перестанешь находить меня пленительной? Избавишься от меня?

— Одно то, что ты вообще решила задать подобный вопрос, не делает тебе чести. — Он обхватил ее лицо, провел большим пальцем по щеке, опустив глаза к ее рту. — Поцелуй меня.

Она поцеловала, послушно сократив расстояние. Его язык прошелся по ее губам, тщательно исследуя их, а затем обвился вокруг ее собственного. Гевин целовался с открытыми глазами, но она держала свои крепко закрытыми, не желая смотреть, как он наблюдает за ней. Ей казалось, что она хочет скрыть слишком многое от него.

Его хватка усилилась, когда он запустил руки в ее растрепанные волосы, позволив прядям обвиться вокруг костяшек его пальцев. Гэвин укусил ее, когда Вэл прикоснулась к нему, положив ладони на его обтянутые джинсами бедра, чтобы не упасть вперед. Это было острое жало, которое растаяло, как лед, у нее во рту, и она не могла сказать, означало ли оно упрек или призыв. Возможно, последнее, так как ладонь другой его руки лежала у нее на спине, и он прижимал ее к себе, будто думал, что она все еще может попытаться убежать, даже сейчас.

— Я никогда не прощу тебя, — прошептала она, когда он наконец отстранился, прижался лбом к ее лбу и вздохнул. Расширенные зрачки его глаз поглотили призрачные радужки, и она увидела, как они сузились в пугающем, словно у рептилии движении, когда Гэвин сфокусировался на ней так, что напомнил статуи с мертвыми глазами в саду.

— Мне не нужно твое прощение. — Его губы прижались к ее виску с твердостью пистолета. Он убрал руку с ее волос, отчего по коже до затылка пробежали мурашки. — Только твоя душа.

«Кажется, у меня ее больше нет».

Закончив разговор, Гэвин закинул рюкзак на плечо и снова накинул шарф ей на шею. Вэл смотрела, как он выползает из укрытия, достаточно уверенный в себе, чтобы показать ей спину, не опасаясь, что она воткнет в нее нож. Вэл сделала неуверенный вдох и последовала за ним, неохотно взяв его руку, когда он помог ей выбраться, и не сопротивлялась, когда не отпустил ее.

«Я его», — снова подумала она, когда пальцы в перчатках переплелись с ее собственными. Может быть, если будет говорить это достаточно часто, она поймет, какую глупость совершила.

Устало подняв голову, она посмотрела вверх. Небо было чистым, только птицы в полете. По крайней мере, она все еще жива. Она полагала, что Лука и Анна-Мария не ожидали этого. Они считали ее слабой, и, возможно, так оно и есть, но она умела выживать, и именно это она и сделала — выжила.

Гэвин наблюдал за ней, когда она взглянула на него. Он неожиданно улыбнулся, одной из тех тихих улыбок, которые использовал, чтобы очаровать ее, когда она была молода.

— Я забыл, как прекрасны твои глаза на солнце.

— Не надо, — попросила Вэл.

Он смотрел на нее еще мгновение, пока ее глаза не начали гореть от усилия не моргнуть и не отвернуться.

— Кстати, — сказал он. — Мои братья и сестры знают, что я все-таки жив.

— Ты имеешь в виду… Селесту?

— Нет, — сообщил Гэвин. — Все они теперь знают.

Вэл моргнула.

— Как?

— Вчера я столкнулся с Лукой в лесу. Незадолго до того, как нашел тебя. Прошло много лет с тех пор, как я разговаривал с ним в последний раз. Он совсем вырос.

Вэл не пропустила его взгляд, от которого ей стало холоднее, чем от воды озера.

— У нас состоялся, — Гэвин сделал паузу, казалось, подыскивая правильную фразу. — Довольно братский разговор по душам.

— Ты хочешь сказать, что убил его, — слова рассыпались пеплом у нее во рту.

Его рот скривился.

— Он мой брат, Валериэн. Мы одной крови. Я не собираюсь перерезать Луке горло только потому, что ты позволила ему дотронуться до тебя.

Он провел большим пальцем по костяшкам ее пальцев, смягчая слова. Но прежде чем она смогла полностью расслабиться, добавил:

— Однако я рассказал ему, что происходит с жеребцами, которых невозможно контролировать. Их кастрируют и выгоняют на пастбище. Что касается тебя…

Кожа на его перчатках заскрипела.

— Я советую тебе хорошо запомнить, кому ты принадлежишь и что обещала, если не хочешь почувствовать прикосновение уздечки, пока я буду взнуздывать тебя, как дикую лошадь.

— О боже, — прошептала Вэл, сжимаясь.

Наступила долгая, тяжелая тишина. Его хватка на ее руке ослабла.

— Как я уже упоминал, после нашей… беседы Лука ушел, и я могу только предположить, что он поведал остальным родственникам историю о моем триумфальном возвращении из могилы, включая мою дорогую сестрицу.

Вэл выдержала долгую паузу, боясь того, что собиралась сказать.

— Я… я видела, как она смотрела на меня. Неважно, что я… что мы выиграли ее дурацкое пари. Она уже пыталась отравить меня однажды. И она снова попытается меня убить?

— Да, — согласился он. — Она превратилась в маленькую гадюку.

Казалось, он точно знал, куда они идут, что заставило Вэл почувствовать себя немного глупо. Когда бродила одна, ей казалось, что она прошла много миль. Возможно, так оно и было, но видимо она ходила кругами. В какой-то момент она заплутала, шагая по узким тропинкам, пока не оказалась у озера.

«Я бы не пережила эту ночь без него», — подумала она. Не с моей влажной одеждой и отсутствием очевидных укрытий. Только вспомним о том, как близко она оказалась к тому, чтобы провести ночь под открытым небом, когда температура подползла к нулю…

Вэл заскрипела зубами, и Гэвин с любопытством посмотрел на нее.

— Просто… холодно, — сказала она.

— Мы почти на месте.

Она твердо была уверена, что ей не послышалось предвкушение в его голосе.

Вэл отвернулась от него, предпочтя смотреть на деревья, которые казались куда безопасней. Теперь, перестав бороться за свою жизнь, она смогла оценить красоту дремлющего леса. Засыпанные снегом и спящие растения пока слабы, но весной они пробудятся.

Интересно, как выглядит это место, когда оно зеленеет, а земля покрывается ковром из полевых цветов и папоротников? Впервые за долгое время ее рука чесалась взять карандаш.

— Как думаешь, — начала она, и тут Гэвин резко ее остановил.

Вэл услышала треск только после того, как ее ноги перестали двигаться.

Шаги.

Анна-Мария появилась из-за деревьев, одетая в еще одно из этих маленьких костюмных платьев. Оно выглядело более облегающим, чем твидовое, и она отказалась от галстука, оставив тонкую блузку расстегнутой достаточно низко, чтобы можно было предположить, что под ней ничего нет. Вокруг ее горла вилась нитка жемчуга, которую она надевала в ночь вечеринки.

Ее глаза загорелись неподдельной радостью, когда она увидела Гэвина. Анна-Мария бросилась бежать с потрясающей ловкостью, несмотря на каблуки. Если она выглядела красивой, когда была угрюмой и злобной, то сейчас казалась просто сногсшибательной.

«Но она его сестра», — подумала Вэл, наблюдая за происходящим с ощущением надвигающейся катастрофы.

— Гэвин, — выдохнула Анна-Мария. — Ты жив. Лука сказал, что ты жив. Я так рада тебя видеть. Я думала, что больше никогда тебя не увижу, после нашего расставания еще и при столь неприятных обстоятельствах.

— Привет, Анна. — Гэвин позволил своим губам искривиться в усмешке. — Ты совсем не изменилась.

— Что случилось с твоим голосом? Он звучит по-другому. Ты болен? — Она перевела взгляд с его лица на шею, и тут ее глаза расширились от ужаса. — Твое горло…

— Не бери в голову. — Гэвин скосил глаза на Вэл. — Ты знакома с Валериэн?

Анна-Мария перевела взгляд на Вэл, и та сжалась от промелькнувшей в нем ненависти.

— Крыса выжила, да? Очень жаль. Я надеялась, что больше не увижу ее до весны.

— Она намного выносливее, чем кажется. — Вэл напряглась, когда Гэвин обхватил ее за талию, притягивая к себе под жадным взглядом сестры. — Конечно, она должна быть такой, чтобы играть со мной. Ты проиграла, Анна. Похоже, я заканчиваю пари. Я выиграл.

— Ты всегда выигрываешь, — язвительно проговорила Анна-Мария. — Но только потому, что жульничаешь.

— Нет, — возразил Гэвин. — Я просто больше готов сделать все, что потребуется — хотя, если мы говорим о жульничестве, дорогая сестра, что это я слышал о яде?

Анна-Мария обнажила зубы.

— И она того стоит, Гэвин? — спросила она, игнорируя обвинение. — Тебе следует знать, что твоя игрушка была испорчена в твое отсутствие. Лука провел с ней несколько раундов, и она встречалась с неизвестно сколькими другими. Лука сказал…

— Довольно. — Его голос мог расколоть гранит. — Как думаешь, кого ты обвиняешь, Анна? Я вижу тебя насквозь так же легко, как эту вульгарную блузку, и ты дура, если думаешь, что говоришь мне что-то, чего я еще не знаю. Лука теперь твердо усвоил, что нельзя трогать то, что ему не принадлежит, а Вэл поклялась быть образцом послушания, когда я возьму ее в жены.

— Жена? — повторила Анна-Мария, перекрывая удивленное восклицание Вэл. — Ты не можешь говорить об этом всерьез.

— О, но это так. — Он посмотрел на Вэл и улыбнулся. — Я никогда не был так серьезен.

— Нет, — прошипела Анна-Мария. — Я не позволю тебе жениться на ней. Она слаба — разве ты не видишь? Какая она жалкая? Она разрушит наш род. Она должна умереть.

— Боюсь, сезон охоты закончился, Анна.

— Сезон охоты, может быть, и закончился, — заявила Анна-Мария, порывшись в жакете. — Но браконьерство, в любом случае, никуда не денется. — Раздался щелчок, когда она сняла старый деревянный револьвер с предохранителя. — Если я не могу заполучить тебя, брат, то никто не сможет.

Анна-Мария металась между раздражением и весельем, когда в дом ввалился Лука с окровавленной губой и порванными джинсами.

— Она тебя поймала, да? — спросила она, оторвавшись от книги.

— Это был Гэвин. — Он сплюнул кровь на один из их обюссонских ковров. Анна-Мария внутренне поморщилась, увидев, как красноватый плевок попал на один из искусно выполненных бежевых узоров, но при словах Луки подняла глаза, забыв о гневе матери.

— Что? — Она сложила руки и подошла ближе. — Что ты сказал?

— Гэвин жив. — Лука обиженно потер распухшую губу. — Он врезал мне по лицу, а потом всадил нож в штаны, едва не проткнув член, и произнес длинную речь о меринах и «держись, нахрен, подальше от Вэл».

Анна-Мария ощетинилась.

— Меня это не волнует. Он сказал что-нибудь еще? Он рассказал тебе, как выжил? — «Он сказал что-нибудь обо мне?»

— Я не знаю, как он выжил, но он жив, и очень зол. — Лука скорчил гримасу, зажав пальцами дырку на штанах. — Спустя столько времени, можно было подумать, что он хотя бы поинтересуется нашими делами. Но нет, все что он соизволил сказать: «Я не умер, и, кстати, не трогайте мою подружку», — произнес он, опуская руку на бок.

Но Анна-Мария думала, что знает причину, по которой Гэвин хранил молчание. Он помогал ей. Эта сука все время знала, что он жив! Неудивительно, что она не выглядела такой испуганной, какой следовало бы. Анна-Мария зарычала. «Держу пари, он сейчас с ней».

Если бы она знала, что Гэвин еще жив, она бы не ограничилась простой охотой в лесу. Гэвин всегда был лучшим охотником. Она бы придумала другое испытание, которое не гарантировало бы брату легкой победы. Тогда он стал бы ее, а не получил бы на блюдечке с голубой каемочкой свою жалкую подружку.

Той же ночью она отправилась в лес на поиски Гэвина и Вэл. Было холодно и темно, ее дыхание поднималось морозным шлейфом. Никого из них не удалось найти.

«Значит, — мрачно подумала она, обхватив себя руками. — Он с ней».

Анна-Мария легла спать той ночью в мягкие, пуховые простыни, надеясь про себя, что Вэл где-то там, на морозе, доживает свой последний день, но зная в глубине души, что, если бы от нее осталось хоть что-то, что можно найти, Гэвин нашел бы это.

Он всегда был для нее единственным героем. Такой же холодный и отстраненный, как айсберг, и с такой же запретной, неподвижной красотой. Анна-Мария постоянно бросалась на него, пытаясь оставить свой след, но ничего из того, что она предпринимала, никогда не срабатывало. Гэвин отмахивался от нее, как и от всех остальных, и ее злило, что она не может получить от брата то, что другие отдают так свободно.

О да, она любила своего старшего брата. Она любила его, потому что он олицетворял собой все то, что недоступно ей, и ненавидела его по тем же причинам. Она была так же умна, как и он, и по-своему сильна, так же мужественна, но те самые качества, которые вызывали в нем восхищение, осуждались в ней, потому что она — женщина. Они были двумя сторонами одной медали, одинаково противоположными.

Мать Анны-Марии, сама не чуждая честолюбия, так же относилась к отцу Гэвина: жестокий и капризный гроссмейстер, не стеснявшийся портить жизнь другим мужчинам — как на шахматной доске, так и вне ее. Его хладнокровие произвело на нее впечатление, как и его навыки в постели. Холодные мужчины, говорила ей мать, — лучшие любовники, потому что, когда они тают, это все равно что медленно тонуть в глубоком темном море.

Анна-Мария хотела утонуть.

На следующее утро она проснулась рано, чтобы подготовиться. Анна-Мария всегда старалась одеться как можно лучше. Даже если Гэвин смотрел на нее, как на пустое место, другие мужчины видели безупречную красоту и жаждали ее для себя.

Она добивалась этого в подростковом возрасте, нуждаясь в утверждении, признании, потому что от него она этого точно не получала. Сколько бы раз она ни предлагала ему себя, он каждый раз отвергал ее попытки: иногда с грубостью, но всегда с бесстрастием, которое оскорбляло ее больше, чем его отказ или брань.

Иногда Анна-Мария оказывалась между противоречивыми желаниями забраться голой в его постель или прокричать ему в лицо, и единственное, что останавливало ее, это знание, что он презирает потерю контроля как слабость, а она не хотела, чтобы он видел ее слабой. Только не тогда, когда она желала видеть его своим мужчиной.

Ей потребовалось время, чтобы найти их. Она подозревала, что Гэвин куда-то исчез вместе с мышью, оставаясь незамеченным до самого рассвета. Зарылись вместе, возможно, он трахал ее, потому что она заметила, как мышь дергалась всякий раз, когда кто-то произносил его имя. Это совершенно очевидно, так убого очевидно, и все же, когда Анна-Мария увидела их двоих, она оказалась совершенно не готова к тому, что они шли рука об руку. В ней вспыхнул гнев, особенно когда она заметила помятую одежду Валериэн и листья, запутавшиеся в ее темно-бордовых волосах.

Шлюха.

Но гнев на мгновение затмила радость от того, что она снова увидела Гэвина, именно таким, каким запомнила его три года назад, худым и жилистым, как ягуар, с этой привлекательной щетиной и крадущейся походкой. О, но его шея — ее рот застыл в ужасе, когда он подошел ближе, и она увидела, что сотворили с этим прекрасным участком кожи.

Кажется, она догадалась, кого надо винить за это. Сучку, которую он так властно прижимал к себе, лаская ее, как любимое, но непослушное животное. Конечно, брат, которого она знала, убил бы любого, кто поднял бы на него руку.

Но именно его последнее заявление заставило Анну-Марию окончательно потерять самообладание: он собирался жениться на этой тощей, неотесанной шлюхе. Она смотрела на него, не желая верить, в то время как девка побледнела, и мысль о том, что эти зеленые глаза смотрят на нее через стол за завтраком каждое утро, запоздало побудила ее к действию.

Она бросилась вперед, выхватив пистолет. К ее досаде, Гэвин заслонил эту гадину, и Анна-Мария оказалась сверху не на Валериэн, а на своем брате.

«Но в этом есть свои преимущества», — подумала она, когда он перевернул ее и прижал к земле. Наслаждаясь тем, как твердые контуры его тела прижимаются к ее собственному, Анна-Мария вздохнула, потираясь грудью о его грудь:

— Приятно, правда? Признайся, — сказала она, задыхаясь, когда его пальцы сжались вокруг запястья руки, державшей пистолет. — Ты хочешь меня, по крайней мере, немного.

— Твое поведение невероятно пошло, — ответил он. — Хотел бы я сказать, что оно тебе не идет, но, к сожалению, скорее наоборот. Отдай мне пистолет.

— Да, ты так привык, чтобы люди подчинялись тебе, мой темный Адонис, — промурлыкала она. — Ты всегда жаждал контроля. — Она взглянула на Валериэн, которая смотрела на нее с белым лицом и выглядела так, словно ее вот-вот стошнит. — Но вон та тварь — не более чем безвольная тряпка.

— Анна. — Он зарычал, и от этого звука ее пронзила дрожь. — Отдай его мне.

Тяжело дыша, она ударила коленом в живот и вывернулась из-под него, когда Гэвин захрипел от боли. С победным смехом сжимая пистолет, она поднялась на ноги и помчалась прямо на Валериэн, которая вскрикнула и бросилась бежать.

«Это для твоего же блага, Гэвин. Ты поблагодаришь меня позже».

— Вернись, сука! — Анна-Мария вслепую смахнула волосы с глаз. Она слышала, как Гэвин поднимается, но ее это не волновало. Он никогда не был таким быстрым, как она. — Если ты так сильно хочешь что-то засунуть в себя, это будет свинец.

Вэл бежала быстрее, чем хотелось бы Анне-Марии, но она немного спотыкалась, словно пьяная. Ах, да. Она боялась, что ее отравят, и поэтому ничего не ела. Анна-Мария жестоко улыбнулась и снова взвела курок, выстрелив как раз в тот момент, когда Гэвин схватил ее, вынудив промахнуться. Ветка сорвалась над головой Вэл и упала на землю, осыпав ее щепками, от которых эта тварь отпрыгнула назад.

Анна-Мария снова разразилась истерическим смехом, когда он мрачно вывернул ей руку за спину, разодрав шов. Ее блузка оказалась частично расстегнутой и развевалась на ветру. Жемчужное ожерелье запуталось в узлах вокруг горла. Сейчас она выглядела так же дико, как и чувствовала себя, и это было восхитительно — она вздрогнула — абсолютно восхитительно.

— Я собираюсь убить ее, ты знаешь, — сказала она своему неулыбчивому брату. — Мне все равно, выиграл ли ты пари. Я разорву эту твою тощую маленькую шлюху на части.

— Ты проиграла, Анна, — проговорил он почти успокаивающе.

— Пошел ты. Я никогда не планировал отпускать тебя. Ты мой — мой, мой, мой. Ты всегда принадлежал мне. — Она прислонилась спиной к его теплому и неотзывчивому телу. — Я не позволю тебе жениться на ней. Она умрет до того, как ты насладишься медовым месяцем. Неужели ты не понимаешь, брат? Она не может дать тебе того, что могу дать я. Посмотри на меня, черт тебя побери. — Ее грудь вздымалась, но он не смотрел на ее тело. — Черт возьми, посмотри на меня, Гэвин!

Он посмотрел на нее.

— Если ты тронешь Вэл, — спокойно предупредил Гэвин, — я убью тебя.

Анна-Мария почувствовала себя так, словно ей дали пощечину.

И тут она увидела Вэл, держащуюся за бок — не раненую, нет, ей так не повезло, а просто задыхающуюся. Она замерла, столкнувшись взглядом с Анной-Марией, которая издала еще один дикий крик и бросилась на нее с таким отчаянием, что даже Гэвин не смог ее удержать.

Ногти впились в бледную веснушчатую кожу. В последний момент Вэл вскинула руку, закрывая лицо.

— Ты… — Кровь хлынула, и она впилась глубже, сгребая пальцами запястье ненавистной соперницы. — Ты сдохнешь, — шипела Анна.

Вэл хрипло вскрикнула и дернулась, ударив локтем другой руки Анну-Марию по лицу. Раздался хруст и ослепляющая боль, от которой заслезились глаза, а запах сырой крови заполнил горло Анны-Марии. «Мой нос, — подумала она, глядя, как жидкость стекает по ее лицу, — Ты сломала мне нос. Я поквитаюсь с тобой за это, грязная сука».

Раздался громкий звук. Что-то ударило в спину, отчего ей показалось, что позвоночник сломался. Кровь хлынула на грудь и лицо Вэл, и Анна-Мария иррационально подумала: она не нанесла никаких серьезных ран, откуда же взялась кровь? Она моргнула, на мгновение растерявшись, когда давление стало переходить в боль.

Дезориентированная, Анна-Мария попыталась схватить Валериэн за лицо. Та почему-то всхлипывала — «я обязательно дам тебе повод для рыданий», — и слезы делали ее кожу скользкой, когда Анна-Мария хваталась пальцами за что-нибудь, что можно вырвать или разорвать. Вэл выгнулась, с силой откинув голову, и с хриплым всхлипом прошлась ногтями по горлу Анны-Марии и по ее голой груди, судорожно пытаясь оттолкнуть.

— Сука! — Анна-Мария отвесила Валериэн пощечину, и ее рука запуталась в волосах этой стервы. Да. Спина Анны-Марии словно горела, но она сомкнула пальцы на волосах и дернула, наслаждаясь резким стоном боли. Она сильнее сжала пальцы. — Я вырву твои глаза за то, что ты поцарапала меня!

Раздался еще один громкий хлопок, а затем пол-лица Анны-Марии превратилось в бушующее море огненной, жидкой боли. На этот раз Вэл пронзительно завопила, не умолкая, отчего у Анны-Марии разболелась голова. «Заткнись», — попыталась сказать она, но рот, похоже, не слушался.

— Ты ее застрелил, — казалось, говорила Валериэн, ее голос отдавался странным эхом. — Ты застрелил свою сестру!

«Подождите, — подумала Анна-Мария. — Он стрелял в меня? Гэвин стрелял в меня?»

Гэвин оторвал ее от этой сучки и повалил на землю, отчего Анна-Мария вскрикнула, когда странное жжение в спине превратилось в горячую, жгучую пульсацию. Одним глазом она видела, как он подхватил Валериэн и почти нежно вытер кровь с ее сопливого лица, отчего та согнулась и ее вырвало в листья.

«Отвратительно, — подумала Анна-Мария. — Но неужели он действительно стрелял в меня?»

Эта девка перестала кричать, теперь она издавала бессвязные звуки, скуля, как побитый щенок. А затем ее брат совершил непростительный поступок. Он повернулся к ней спиной, оставив в лесу на растерзание зверям или на волю стихии.

Она все еще смотрела, даже когда оба глаза перестали видеть, и следы того, что могло быть слезами, смешивались с кровью на ее щеках в сверкающие ленты соленого льда, когда солнце скрылось за горизонтом и воздух стал холодным.

— Ты убил ее, — проговорила Вэл. Она не переставала дрожать с тех пор, как горячая кровь Анны-Марии брызнула на нее, как жидкая дробь. Даже сейчас она чувствовала, как кровь остывает на ее одежде. Внутренности, мозговое вещество и бог знает, что еще.

Она судорожно сглотнула, и Гэвин остановился.

— Дыши глубже, Вэл.

— О, боже. Ты просто взял и убил свою собственную сестру. Ты выстрелил ей в лицо…

— Она бы убила тебя, — сказал Гэвин. — И испортила твое прекрасное лицо.

Вэл остановилась и посмотрела на него, все еще с трудом переводя дыхание. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. В ушах звенело, а в глазах постоянно таилась тьма, грозившая поглотить ее зрение, как полное затмение.

— Разве ты… разве ты не любил ее? Она твоя кровь. Разве тебе не все равно?

— Нет. — Он сказал это совершенно спокойно, так, как можно ответить, что небо голубое.

Ее снова чуть не стошнило, и Гэвин опять остановился, чтобы дать ей отдышаться.

— Что мешает тебе сделать это со мной? — прошептала она. — Просто вывести меня на улицу и пристрелить, как собаку, когда я тебе надоем?

— Вэл, — сказал он, притянув ее к себе за плечи и целуя, когда кровь его сестры все еще засыхала на ее губах, и Вэл чуть не вырвало в четвертый раз, но он сильно обнял ее, не давая упасть. — Милая, милая Вэл. Я не собираюсь тебя убивать. Ты слишком меня забавляешь.

Она мрачно посмотрела на него, и он чмокнул ее в подбородок.

— Пойдем домой.