Под небом Аргентины

Ряды пополняются

Прошло два месяца со времени забастовки, и Берисо снова был грязным городком, задыхавшимся от фабричного дыма и омерзительной вони. Рабочие, мужчины и женщины, потоками устремлялись по утрам к фабричным воротам, а вечером медленно растекались по улицам, устало волоча ноги, с апатичными лицами. Кабачки снова наполнялись посетителями, особенно по праздникам и в дни получки, публичные дома, как и прежде, встречали и провожали клиентов. На первый взгляд все осталось по-прежнему. Но только на первый взгляд.

В сущности, город жил новой, интенсивной жизнью. Давно уже кончилась забастовка, а люди все еще подводили итоги, спорили, сравнивали, выясняли ранее не известные обстоятельства. Наступил период переоценки событий, поисков истины, пробуждения самосознания.

Город быстро созревал политически. Рабочие, познав горький опыт заблуждений, развенчивали старых идолов. Женщины, впервые принявшие участие в борьбе, вдруг как-то сразу сравнялись в развитии самосознания с мужчинами и одаренные практическим чутьем, помогали им скорее прозреть истину. А коммунистическая партия, завоевавшая широкие симпатии трудящихся, вселяла в них веру в собственные силы.

Пролетарский Берисо уже имел свои жертвы и своих героев. Сотни рабочих были выброшены владельцами фабрик на улицу, томились в тюрьмах или залечивали раны, десятки пропали без вести и погибли. Коммунистическая партия организовала помощь пострадавшим, посылала врачей и лекарства, заботилась об адвокатской защите арестованных, пеклась о семьях уволенных, арестованных и убитых. Рабочим Берисо помогали трудящиеся всей Аргентины.

То новое, что родилось в результате поражения в Берисо, создало еще одну ступеньку на пути к единению. В будущем при новом неизбежном испытании это единение несомненно должно было дать свои плоды. Людям труда стало ясно, что их объединенные усилия подобны стальному кулаку, готовому со страшной силой обрушиться на их извечного врага — капитал — и уничтожить его.

День, прибывая на глазах, вытеснял мрак, все еще плотно окутывавший город. Сильный ветер со свистом завихрялся у домов, громыхал листами жести, выметал дворы, яростно толкал прохожих.

На улице Рай в окошках мигали огоньки. Безработные уже спешили к фабричным воротам, чтобы часами мерзнуть на ледяном ветру в бесконечно длинных очередях, проклинать, сквернословить, просить у всевышнего хоть какой-нибудь работы, пусть даже временной, на несколько дней. Счастливцы, уже имевшие работу, в эти утренние минуты допивали мате и ожидали с нетерпением фабричного гудка.

Стоян остановился у дома доньи Чолы. Огляделся, никого не увидел и решился войти. Постучал в дверь один раз, второй. Никто не ответил. Он обошел дом и увидел на заднем дворе плескавшегося над умывальником пожилого человека. Стоян хлопнул в ладоши. По обычаю, принятому в Аргентине, особенно в провинциях, этот условный сигнал — хлопанье в ладоши — он должен был подать еще на улице. Поэтому Арнедо встретил его с удивлением. Потом нахмурил лоб и строго спросил:

— Почему не предупреждаете, как положено?

— Разве ты не узнал меня, дон Арнедо? — печально улыбнулся Стоян.

— Постой-ка, постой! Это ты, Стоян?

Старик внимательно вгляделся в гостя. Медно-красное лицо Стояна выглядело постаревшим, широкая спина ссутулилась, сильные руки беспомощно висели.

— Откуда ты, Стоян? — спросил Арнедо и затряс его руку. — Чола! — позвал он и повернулся к гостю: — Когда тебя выпустили? А мой Эваристо? Ведь он с тобой был, где он?

— Выпустят на днях.

— Куда ты запропастилась, жена? — крикнул Арнедо громче.

Чола показалась на пороге с мате в руках.

— Ну что расшумелся?

— Зови гостя в дом!

— Ополоумел ты, старик? Какие там еще гости ни свет, ни заря? — удивилась Чола.

— Э, тогда пусть уходит. — Арнедо подмигнул Стояну. — Он сидел с Чоло, вот я и решил, что ты захочешь его порасспросить о том о сем.

Чола так и замерла с открытым ртом. Потом сбежала с порога и схватила обеими руками правую руку Стояна.

— С Чоло, говоришь, а? А ты, старик, чего хихикаешь, словно умом тронулся, человека в дом не догадаешься пригласить?

— Темно еще…

— Ох и вредный ты! — махнула рукой Чола. И обернулась к Стояну: — Так прямо оттуда а?

— Нет, из дворца президента, — засмеялся Арнедо.

— Держишь человека на улице, да еще и подшучиваешь. Как тебе не стыдно, пустая ты голова!

Они вошли в комнату. Растерянная и взволнованная, Чола подала гостю стул и села напротив него. Потом вдруг вскочила, сунула чайничек в руки улыбающемуся Арнедо, приказала ему приготовить мате и убежала в соседнюю комнату. Сквозь тонкую жестяную стенку ясно слышался ее мощный голос.

— Вставай, сынок! Сбегай в лавку, купи печенья и булочек. Только свежих.

Сын что-то бормотал сонным голосом.

— Да глухой ты, что ли, на все деньги возьмешь! Все такая же возбужденная, она ворвалась в комнату и с шумом хлопнулась на стул. Крикнула мужу, чтобы скорее приносил мате, потом уставилась на гостя, словно не желая пропустить и звука из того, что он произнесет, и спросила:

— Так говори же! Как там Чоло? Фу, Эваристо же, ну!

Стоян слышал о донье Чоле много хорошего. Но по правде сказать, такого не ожидал. Столько сердечности, теплоты и доброты исходило от этой энергичной женщины, что он сразу почувствовал себя, как в кругу родных.

— Да говори ты! — затеребила его Чола.

— Эваристо молодчина. Посылает вам привет. На днях придет.

— Били вас? — спросил Арнедо.

— Ты же знаешь, дон Арнедо, — неопределенно усмехнулся Стоян, — бьют собаки, да заживает..

— Но если судить по тебе… — Арнедо повернулся к жене: — Знала бы ты, каким он был.

— Их черед тоже придет, — взорвалась Чола, — отольются им наши муки!

— А как он держался? — спросил дон Арнедо.

Стоян пососал мате и уставился в окно. Какие вопросы они задают! Кому это нужно? Дело прошлое…

В комнату вошел младший сын Чолы с порядочным кульком в руках. Она придвинула стол к гостю, развернула кулек и положила перед Стояном булочки и бисквиты. Потом заглянула ему в глаза и тревожно спросила:

— Почему ты молчишь? Говори!

Стоян встрепенулся.

— Сын твой, донья Чола, держался, как мужчина…

— Рассказывай, не тяни!

Чола не сводила глаз с его губ. Арнедо приготовился слушать. А Стоян весь взмок, стараясь найти подходящие слова в своем еще бедном испанском словаре и произносил их, запинаясь:

— В первые дни нас держали в одной камере человек десять. Все с вашей улицы. Из болгар один я… Били всех, не говоря ни слова… — Стоян тоскливо улыбнулся. — Не побои были страшны, а унижение… Каждый день, утром и вечером, старшой, подлая тварь, открывал камеру, скалил гнилые зубы и хриплым пьяным голосом кричал: "Двигай! На чистый воздух, на тренировку!" Мы выходили, а полицейские псы, в форме и в гражданском, выстраивались по обе стороны коридора и избивали нас палками и дубинками. Каждый из нас получал дважды в день самое малое по пятьдесят ударов.

— Будь они прокляты, ироды! — выдохнула Чола Потом раздраженно крикнула мужу, не зная, на ком излить свою боль: — Давай же мате! А ты, — обернулась она к сыну, — чего торчишь, как свеча? Садись или убирайся подобру-поздорову!

— Ладно, старая, попей мате! Пусть лучше не рассказывает, если не можешь слушать…

— Еще чего! — опять рассердилась Чола. — Пусть все рассказывает! И как Чоло держался. Хочу знать, исполнил он мой наказ или… — И Чола другим тоном обратилась к гостю: — Что же ты не берешь печенья? Бери, ешь. И рассказывай.

— Исполнил он твой наказ, — тепло сказал Стоян.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю… Ведь я тебе сказал, что мои товарищи по камере с вашей улицы. Выдержал Эваристо все испытания, как настоящий пролетарий. Мы вместе в комнате следователя были… Меня бьют, мучают, а его заставляют смотреть, чтобы напугать. Пожелтел парень, как лимон… — Стоян жадно потянул мате и умолк. Стоит ли продолжать?

Но Чола хотела знать все.

— Думал я, что умру, — признался Стоян, — особенно когда выворачивали руки и ноги… Изо всех сил удерживался, чтобы не застонать, сознание потерял. Оставили, наконец, меня в покое, а Эваристо сказали: выбирай — или назовешь коммунистов в своем квартале и выйдешь на волю, или готовься к пыткам пострашнее. Он был как не в себе, и я подумал, что он не выдержит. Но он в ответ на предложение полицейского плюнул в рожу самому главному палачу, лёг на стол и крикнул: "Начинайте, собаки!"

— Вот молодец! — всплеснула — своими большими руками Чола. — И сильно его мучили?

— Выдержал все, как мужчина и коммунист, — избегая отвечать на вопрос, сказал Стоян.

— И ты тоже, жена! — с упреком заметил Арнедо. — Когда Чоло придет, тогда его и расспрашивай.

— Ты помолчи! — вспылила Чола и быстро утерла две слезинки, предательски блеснувшие в уголках ее красивых темно-зеленых глаз. Досадуя, что ее слезы увидели, она крикнула: — Чего уставился? Давай мате!

— А в тюрьме как вы жили? — спросил Арнедо, пытаясь переменить тему.

— В тюрьме Эваристо был для всех примером. Всегда веселый, шутит, смеется… Для каждого доброе слово найдет, рассмешит в самую трудную минуту. Там нас, политических, изолированно держали, кормили плохо. Но мы скоро стали получать передачи с воли — наладили связь с партией. Незнакомые товарищи передавали для нас корзины с фруктами и всякой едой. И лекарства для больных приносили. И все будто бы жена. Пепо передавала или брат Эверисто… Моя "жена" тоже присылала полные корзины, — усмехнулся Стоян, — только не знаю, кто она.

— Значит, заботились о вас! — с облегчением вздохнула Чола. — А когда, говоришь, выпустят Чолу? И наверняка это?

Она смотрела на него с такой мольбой, что Стояну совесть не позволила больше скрывать истину. Но нет, нельзя. Его предупредили — у нее больное средне.

— Наверняка. Может, выпустили уже.

Чола вскочила и шумно всплеснула руками.

— Ох господи! А вдруг он уже домой спешит?

Тут, видно, уловив что-то в выражении лица гостя, она подошла к нему и испытующе заглянула в глаза.

— Ты что-то скрываешь, — тихо сказала она. — Что случилось?

— Ничего. Эваристо может каждую минуту появиться.

Чола опустила голову.

— Ничего со мной не будет, — догадалась она. — Говори ты, ради бога, говори поскорее все, что знаешь.

— Мы вместе из тюрьмы вышли… Боялся он сразу появиться, напугать своим видом. Ослаб, похудел немножко…

— Сыночек мой! А чего он еще не идет?

— Сейчас я его вам приведу! — Стоян улыбнулся, довольный, что так благополучно справился со своей миссией.

— Никуда ты не пойдешь! — воскликнула Чола. — Адольфо пойдет, ты только скажи, куда.

Глаза его засветились радостью. Она засуетилась, расставила стулья, убрала со стола, оправила кровать и вдруг остановилась перед сыном:

— А ты все еще здесь? Беги, приведи брата! И разбуди эту лентяйку Луизу. Вели ей убрать кухню и разжечь оба примуса. Иди и возвращайся скорее! Потом на рынок пойдешь. А ты куда, старик?

— Не в церковь, жена, на работу, — счастливо улыбнулся Арнедо.

— Будь она неладна, твоя работа! — с досадой отмахнулась она от него. — Мало тебе, не наработался еще за всю жизнь? Хватит, сегодня у нас праздник.

— Ну что ж, начальник, раз ты мне велишь. — Арнедо развел руками и обратился к гостю: — Прости, забыли мы про тебя на радостях.

— Чего там, я свое дело сделал, теперь пойду.

— Еще чего? — Чола встала перед ним, упершись руками в бока. — Ты ведь говоришь — одинокий? Здесь останешься.

— Неловко, — смутился Стоян. — Времена сейчас такие… А я коммунист.

— А сын мой кто?

— Коммунист.

— Тогда и этот дом коммунистический, так и знай, — отрезала она. — Сейчас угощайся, со стариком поговори, будь как дома. Я полиции не боюсь…

— Перекуси, Стоян, — пригласил его Арнедо, — и расскажи, как было там, в тюрьме.

— Рассказывать-то есть чего, — Стоян говорил охотно, тронутый доверчивой сердечностью хозяев. — Надзиратели принюхиваются к нам, как ищейки. А мы собрания регулярно проводим, те, кто по-образованней, доклады делают, даже кружки по политическому просвещению организовали…

— А что это за политическое… как ты сказал? — спросила Чола.

— Как тебе объяснить, донья Чола… Мы учились, чтобы хозяева больше не могли нас обманывать, как последних неучей и простаков…

— А мой Чоло? И он учился?

— Нет. — Стоян уловил разочарование, мелькнувшее в глазах Чолы, и улыбнулся: — Он нас учил.

— Как? Он был вашим учителем?

Чола смотрела на него, не веря собственным умам.

— Да. Мы разделились на несколько групп по пять-шесть человек, и он занимался с двумя-тремя группами. С утра до вечера читал. А книги-то! Крохотные листочки, мелко-мелко исписанные… Псы сторожевые разве пропустят к нам книгу? Друзья сообразили, переписали несколько книг на маленьких листочках и пересылали их нам в хлебе или еще в чем… Да, Эваристо славный парень. Многому он меня научил.

— Ох миленький мой! — вздохнула Чола и приникла к окну.

— И где они так долго задержались? Господи, и что это со мной! — хлопнула она себя по лбу. — Воды ему согрею искупаться… И тебе тоже надо. Стоян. Шш-ш, без разговоров! Бог знает, какие вы грязные! Да и насекомые, наверно, завелись. — И она поспешила на кухню.

Скоро Эваристо был дома.

Вопреки ожиданиям, Чола встретила его спокойно, даже сдержанно. Арнедо украдкой наблюдал за ней, улыбаясь про себя. "Держит себя в руках. Но не стерпит, размякнет, как масло на солнце". Однако Чола была спокойна.

Незадолго до ареста старшего сына, которого Чола любила, пожалуй, больше других детей, она стала замечать в нем какую-то перемену, обеспокоившую ее. Под влиянием соседа, анархиста Педро, Эваристо начал почитывать сомнительные газетки, прятал их от всех, купил себе револьвер, часто говорил что-то несуразное и все угрожал хозяевам и полиции. Потом к ним стал наведываться Влад и беседовать с ним. Часами сидели они во дворе на скамейке и разговаривали. Сначала Чоло все спорил, сердился. А Влад всегда был спокоен и уверен в себе. Чоло стал прислушиваться к его словам, задавать вопросы и читать книги, которые ему приносил Влад. Через некоторое время Чоло закинул свой револьвер подальше. Она тогда даже обиделась. Сколько слез пролила из-за этого проклятого револьвера и не смогла добиться своего, а чужой человек одними словами сумел подействовать на ее сына. Сейчас ее Чоло даже учит других… Сердце матери переполнялось гордостью. Как переменился ее мальчик! Не только держался, как мужчина, перед мучителями-полицейскими, но сам стал ученым, уважаемым человеком… И она решила встретить его, как подобает, без всяких там слез и нежностей. Для ее волевой натуры, это не представляло особой трудности, хотя бы в первую минуту.

Но скоро переполненное счастьем сердце матери побороло искусственные преграды, самою ею воздвигнутые. Эваристо возмужал, вытянулся, но был очень бледен и худ. Она глаз с него не сводила. Часто напоминала ему, чтобы ел, и то и дело подносила салат или аппетитный кусочек печеного мяса. Эваристо все принимал с улыбкой, решив про себя ни в чем не отказывать матери. Но в конце концов и он не выдержал и, просительно подняв руки, со смехом заявил, что он так лопнет от еды.

Наконец с обильным и вкусным обедом было покончено. Арнедо собрался сообщить новость соседям, но жена выбранила его. Глупости! Она хочет наговориться с сыном, нарадоваться на него, а уж потом… Из-за чужих расспросов и словом не перекинешься. Чола пригласила всех перейти в соседнюю комнату, где стояли постели обоих братьев. Там уже шумел примус с начищенным до блеска алюминиевым чайником. Чола чуть ли не силой заставила сына и Стояна прилечь отдохнуть и, довольная, смотрела на них влажными от слез глазами.

— Кто знает, сколько вы о такой постели мечтали! На каменном полу спали, бедненькие! А ты, старик, — обратилась она к мужу, — не крутись как неприкаянный, завари мате. Тебе бы только языком чесать.

— Да разве ты дашь хоть слово вставить!

— Ну так что? — притворно рассердилась Чола. — Я тоже человек. Хочется порасспросить о том о сем.

— Разговоры придется отложить. У нас тут дело небольшое, — деловито сказал Эваристо.

— Ты насчет Влада? — спросил Стоян. — Рано, по-моему.

— Влад, говоришь? Так он жив?

— Да, мама, жив и здоров.

— Боже мой! — взволновалась Чола. — Жив, стало быть, а?

— Поговаривали, что он убит, — пояснил Арнедо. — Некоторые даже утверждали, что знают, где его похоронили. Говорили, что партия потребовала у парламента провинции предать суду его убийц. А он жив. Вот так новость! Никто не знает, каким образом он исчез.

— Кто-то выдал его квартиру. Десятки полицейских окружили дом, а он в это время спал. Так в постели его и накрыли.

— Вроде известно, кто предатель, — пробормотал Стоян. — Я дознаюсь и, если это правда, ребра кое-кому переломаю, а там будь что будет.

— Сам знаешь, что этого не следует делать, — строго оборвал его Эваристо. — Ты собери доказательства о предательстве и сообщи. Если понадобится ребра ломать, тебе скажут.

— Выдал-то его наш, болгарин. Подлюга… Я тебя послушаю, Эваристо, но попрошу разрешить мне с гадом расправиться.

— Кто еще из знакомых в тюрьме? — полюбопытствовал Арнедо.

— Было несколько, — ответил Стоян. — Но остались только Влад и Хосе.

— Как они, здоровы? — спросила Чола.

— Ничего. Влада мы не видели, но связь с ним держали.

— А Хосе вырвется оттуда?

— Неизвестно. Слышали мы, что Педро выжил, — сказал Эваристо. — Это поможет Хосе.

— Жив и здоров, собака, — подтвердила Чола.

— Его оправдали, мол, подвергся нападению, пояснил Арнедо. — Совсем озверел, стал рычать на всех. Если бы не Чола, худо бы нам пришлось.

— А что такое?

— Вы бы только на него посмотрели! — принялась рассказывать Чола, энергично жестикулируя. — Вообразил себя героем или еще черт знает кем, руку с нагана не снимал. А у нас все его презирали. Хороший человек был Иван, но заслужил такую участь, потому что завел шашни с этими, как их, анархистами. — Чола кинула быстрый взгляд в сторону сына. — Конча ушла от него еще до убийства, а уж после убийства и вовсе не желала его видеть. Бедняжка, все жизнь свою загубленную оплакивала…

— А что с ней? Неужто он и ее…

— Хотел… — сказал Арнедо, — да вот мать помешала.

— Расскажи, мама, — попросил Эваристо.

— Не жили они уже с Кончей, но один раз явился он вечером и набросился на нее с кулаками. Прибегает соседка Анхела и зовет: "Идем скорее, а то этот зверь ее застрелит! Я сразу туда. Хорошо, что дверь была незаперта, Вижу, Конча растрепанная сидит на кровати и смотрит на него такими страшными глазами… Господи, никогда я не видела столько ненависти во взгляде. А этот кабан зубы оскалил и целится в нее… Как только я вошла, он повернулся ко мне. Конча защищала. А я, не помня себя; давай его долбить кулаками по голове. Повалился он на пол, и пистолет отлетел в сторону. Пополз он за ним. У меня в глазах почернело. Ах ты, сукин сын, говорю, по людям стрелять обычай завел! Набросилась я на него и била, била ногами, кулаками… А как затих совсем, испугалась я.

— Здорово она его проучила! — Арнедо рассмеялся от всего сердца. — Так отлупила, что скорая помощь еле-еле от пола его отодрала. Два месяца пролежал.

— А потом? — спросил Стоян.

— Не видели мы его больше. Никто из соседей и проведать его не ходил. Когда узнали, что выписывается он, пошел к нему итальянец с нижнего конца и предупредил, что если он только покажется в Берисо, не говоря уже о нашей улице, на тот свет отправят. Так наша улица решила.

— Бедная Конча тогда только и вздохнула, — заметила Чола.

— Ну а Хосе? — вспомнил Арнедо.

— Пятерых детишек оставил этот осел! — вскипела Чола. — И он не далеко от Педро ушел. Поделом ему.

— Сейчас бы ты его не узнала, донья Чола, — сказал Стоян.

— Да, мама, — подтвердил Эваристо. — Успокой его жену. Изменился Хосе, разумным стал, слушает, когда ему говорят. Жалеет только, что Педро не успел зарезать.

— И правильно, что жалеет, — произнес Стоян. — В тюрьме об анархистах и слышать не хотел. "Полоумные, говорит, люди, дикари похлеще нас, индейцев". От них ничего не принимал. Они адвоката прислали, так он его прогнал. "Сам кашу расхлебывать буду, хоть вы ее заварили".

— А когда партия предложила ему помощь, он ее принял, — добавил Эваристо. — Потом сам захотел в наших кружках учиться, самым прилежным учеником стал. Партия о семье его заботится…

Чола так и ахнула от удивления:

— Сейчас я понимаю, как его жена пять ртов умудряется кормить! Работает изо всех сил, бедная, но разве заработка хватит? А детишки всегда неумытые, непричесанные… — Чола задумалась и решительно сказала: — С завтрашнего дня я ей буду помогать: за детьми присмотрю, пока она на работе, поесть состряпаю. Ненавидела я Хосе из-за Ивана, думала, что и он виноват в его смерти. Но теперь…

— Ты прямо молодчина, мама! Это чудесно!

Эваристо вскочил, порывисто обнял Чолу и расцеловал в обе щеки.

Во дворе захлопали, и веселый голос Амброзио ворвался в окно:

— Эй вы, эгоисты, чего зарылись, как кроты в свои норы! Эти гости не только ваши!

Чола и ее муж подбежали к окну и испуганно отпрянули: двор был полон соседей.

— Ах эта Луиза, я ей задам! — пригрозила Чола. — Уже растрезвонила!

— Ничего, жена, это не беда. Любят нас люди…

Эваристо вскочил.

— Да, но своей болтовней мы можем накликать беду. Мама, пригласи гостей в ту комнату. Я немного задержусь, скажи им, что я одеваюсь.

Он отвел отца в угол:

— Запомни хорошенько, отец! Влада держат в такой изоляции, что он еще не наладил связь с партией. Но мы сумели с ним связаться. Сейчас ты должен найти Франциско. Я передам ему важные новости. Гады готовят большой процесс и собираются свалить на Влада и коммунистическую партию всю вину за то, что произошло на площади перед фабрикой во время забастовки. Необходимо принять срочные меры. Передашь Франциско, чтобы он пришел сегодня в десять вечера в одно место. Адрес тебе Стоян даст. Я объясню тебе, где его отыскать, и скажу пароль. Ты справишься, — убежденно добавил Эваристо. — Тебе проще связаться, ты беспартийный, не находишься под наблюдением.

— Да, но…

— Что "но"? — удивленно спросил сын.

— Зачем же встречаться, неизвестно где? Откуда вы знаете, что вам не устроят ловушки?

— А где же?

— Дома, — Арнедо улыбнулся. — Здесь самое подходящее и безопасное место. По тем же причинам, что и я самый подходящий человек для такого дела.

Эваристо порывисто обнял его.

— Отец, ты замечательный человек!

— Хватит объятий, мальчик, — притворно сердитым тоном остановил сына Арнедо. — Повтори-ка, что я должен сделать.

— Довольно вам валяться, лоботрясы!

Наско ворвался в комнату с таким темпераментом, что Видю и Трако, как по команде, сели на своих тюфяках и изумленно уставились на него.

— Что с вами, ребята? — засмеялся Наско. — У вас такой вид, словно вы только и ждете, чтобы жандармы вывели вас на прогулку.

Первым опомнился Видю.

— Подумал, наконец, о бедных голодающих, — проворчал он сердито.

— Держи карман шире, — возразил ему Трако. — Новым костюмом пришел похвастаться.

Только сейчас Видю внимательно осмотрел гостя. Взглядом знатока оглядел он хорошо сшитый костюм из английского материала, элегантные туфли, шелковую рубашку и покачал головой:

— Ишь, как залоснился весь. Значит, дела в гору пошли. А я не верил…

— Чему не верил?

— Что ты у этой гиены Сирийца долго продержишься. Для такого дела бывалый человек нужен.

Наско усмехнулся:

— Да, бывалые вроде тебя валяются на вшивых подстилках и ночи напролет не спят, выуживая денежки у мужиков.

— Сейчас мы этим не занимаемся, — с горечью сказал Видю. — Этот идиот, — кивнул он в сторону Трако, — решил стать честным. А трюки только на работу вдвоем рассчитаны.

— Вот слопаете запасы, и Трако снова вернется к нормальному образу мыслей.

Трако, растянувшись на тюфяке и устремив неподвижный взгляд в одну точку, не вмешивался в разговор, делая вид, что к нему все это не относится..

— Ладно, оставим это, — махнул рукой Видю, — как-нибудь обойдемся. Расскажи лучше, как жизнь? Верно, и в твоем деле не обошлось без кризиса, но судя по твоему виду…

— Человеческая жадность не знает кризисов. Пака тянулась стачка, в Берисо, неизвестно откуда, набежали какие-то типы. Как они деньгами швырялись, Видю! Каждый день то пять-десять песо, а то и больше ставили. Двое из них ставили по пять песо на последние три цифры большой премии…

— А если бы они выиграли, что бы ты сделал? Тебя и пять тысяч песо не спасли бы. Знаешь неписаный закон здешних игроков: не заплатишь так… — и Видю провел пальцами по горлу.

— Мне-то что, это дело шефа. А он и так каждый день в карман по пять тысяч кладет, так что если решит заплатить, от него не убудет.

Видю вытаращил глаза:

— Трако, ущипни меня! Нет, ты не врешь, Наско, какой тебе смысл. И все же… Мы прямо в сумасшедший дом попали! На фабрике больше двух тысяч песо за весь год не заработаешь, да и то если работать нормально, а этот Сириец — пять тысчонок в день! И на чем зарабатывает! Нет, моя голова не способна такое переварить!

— Сейчас зашибаем меньше, чем прежде, сказал Наско, чувствуя себя явно польщенным. — А Сириец — голова. Идеальное предприятие создал. Все идет, как часы. Чуть застопорит где-нибудь, сразу же досылает ребят, и те, соответственно вине, разбивают носы, ломают ребра или просто-напросто убирают того, кто мешает. А какие ребята! Перед ними даже полиция дрожит… Денег у них уйма. Сириец по тысяче в месяц им платит, а за выполнение поручений — особо. Кроме того, каждый из них — "покровитель" одного из притонов. А это еще одна зарплата. Да и всякие там взятки от агентов кинелы, кабатчиков, содержателей тайных игорных домов.

Видю иронически усмехнулся:

— Ты досконально изучил систему. Мне это дело тоже знакомо, только в теории. Впрочем, нам важнее — послушать, как ты устроился.

— Шеф в восторге от меня. Я сразу как следует взялся за дело и скоро стал приносить ему в день по тысяче. Все у меня тютелька в тютельку. Он молчит и только улыбается. А знал бы ты, как ценны улыбочки этого медведя. Перед ним даже ребята его дрожат, а они и глазом не моргнут, если им придется собственную мать зарезать. Я и с ними сошелся — хотел все разнюхать, чтобы промаха не дать. — Наско сделал паузу. — Когда забастовка кончилась, шеф вызвал меня и велел заняться его агентами — контролировать их. Я такую систему контроля ему разработал, что он нахвалиться не мог…

Видю снова изумленно вытаращил глаза. Если так пойдет дело, то скоро Наско кучу тысячных банкнотов соберет! Он с трудом скрыл зависть:

— Уж не готовит ли он тебя в зятья?

Наско, уловив, что происходит в душе приятеля, торжествовал. Этого-то он и добивался, ради этого пришел сегодня к ним. Пусть лопнет от зависти этот дурак, который воображает, что он все знает. Что касается дочки Сирийца, Наско и в голову не приходила мысль о ней, но для большего эффекта он важно сказал:

— Красивая девушка. Да и я, на мой взгляд, не так уж страшен.

— Красивая, да потаскуха.

— В данном случае это незначительная подробность. Важно, что у старого хрыча есть тысчонки, к которым каждый день прибавляются новые.

При этих словах Трако все так же молча встал, свернул тюфячок и пошел к выходу. Наско смерил его презрительным взглядом, и Видю поторопился объяснить поступок товарища:

— В горле у него пересохло, винца захотелось. — И предложил Наско: — Поставь бутылочку.

Наско кивнул с улыбкой:

— Сегодня можно.

В кабачке бай Стефана было не больше десятка посетителей, занимавших два-три столика. Трое приятелей вошли с видом людей, случайно заглянувших сюда после утомительной дороги. Они медленно поплелись к угловому столику, не здороваясь ни с кем.

— Проходят, как по пустой деревенской улице, — громко заметил кто-то.

— Уж не досталась ли вам большая премия? — пошутил другой.

Их появление удивило всех — обычно они в это время еще спали. Наско, не любивший насмешек, лишь что-то пробормотал в ответ. Скучающие посетители оскорбились и наперебой стали отпускать по адресу друзей язвительные замечания.

— Все бока себе отлежали.

— Работать, никак, собрались. Сейчас на фабриках как раз таких и ждут.

— Ладошки у них слишком мягонькие. Там не как в тридцать одно.

— Не волнуйся, и там они найдут дело полегче, сукины дети.

Видю, уже обдумывавший в уме план, как использовать связь Наско с Сирийцем, не выдержал:

— Зачем, бай Коста, языком мелешь? Может, и мне невесело.

— А ты, случаем, не бастовал? — насмешливо спросил Коста. — Или может, в участке побывал?

— Все больше, чем ты, сделал, — взорвался Видю..

— Еще бы! — засмеялся Коста. — Может, ты и есть расклейщик прокламаций? Как его звали — фан…

— Фантом, бай Коста! — крикнул кто-то с соседнего стола.

Видю хотел было что-то сказать, но только охнул, потому что в этот миг Трако пнул его ногой и гневно прорычал:

— Трепло!

Боясь скандала, к ним поспешил бай Стефан:

— Не сердись на них, Видю. По целым дням киснут здесь, только и ждут, чтоб кто-нибудь бобовой похлебкой угостил. А такие все реже встречаются…

— И на нас сорвать злость хотят? — засопел Наско.

— Да нет, они ж только так… Тяжело им, вот и хочется иной раз душу шуткой отвести.

Трактирщик придвинул стул и уселся. Все примолкли.

Упоминание о "фантоме" и пинок Трако, полученный Видю, заставили Наско задуматься. Гм, тут что-то есть. Вряд ли Видю и Трако имеют что-то общее с этими безумцами, которые, подняв на ноги всю полицию, остались неуловимыми, эта работа не по ним — денег не принесет. Но видно, кое-что им известно. Он поговорит с ними, серьезно поговорит. И зачем привязался к ним хозяин?

— Бай Стефан, принеси-ка бутылочку винца.

Трактирщик выполнил заказ и отошел. Наско налил вина и неожиданно предложил:

— Ну, фантомы, рассказывайте!

— Что-о?

По выражению лица Видю Наско понял, что поступил правильно.

— Давайте, давайте, и не стыдно вам таиться от меня!

Он сам удивился уверенности, с какой произнес эти слова.

Трако метнул на него злой взгляд и проговорил:

— У тебя температура, Наско. Должно быть, малярия. Больно часто катаешься на лодке по этому болоту.

— Думаете, я слепой?

— Да мы так, развлекались малость, — с ухмылкой сказал Видю, решив, что признание поможет ему скорее завоевать доверие Наско.

— Идиот! — Трако снова пнул ногой под столом, на этот раз не достигнув цели. — Чего ты хвастаешься чужими делами?

— А ты чего так отчаянно толкаешься? — Наско засмеялся. — И откуда у тебя смелость пинать своего хозяина?

— Нечего делать, Трако, мы не должны скрывать от Наско. В сущности, ему давно пора об этом знать.

— А тебе в таком случае давно сесть за решетку. — И Трако громко выругался.

— Ты совсем коммунистом заделался! — рассмеялся Наско. Но снедаемый любопытством, проворно сообразил что-то — эта способность выработалась в нем на новой работе — и мягко попросил Видю: — Расскажи, а? Или вы уже поставили крест на коммуне? Мы же обещали навсегда духовно связать наши жизни.

— Твоя правда, Наско, — поспешно согласился Видю. Это было ему очень кстати. — А весело было тогда! Поверь, в эти дни я чувствовал, что живу.

Трако презрительно передернул плечами:

— Идиот! Я считал тебя умнее.

— Что ты разоряешься?

— Да так. Ты бы не выдержал самых пустяковых побоев в полиции, все бы выболтал. — Он зло посмотрел на Видю и медленно налил вина в стаканы. — Самый тупой агент хитрее Наско в этих делах, а он из тебя все вытряхнул.

— Мне трудно от него секреты иметь, — солгал задетый за живое Видю.

Трако только рукой махнул.

Видю того и ждал. Под действием вина и из желания прихвастнуть он стал рассказывать:

— Еще до того, как хоровод завертелся, попросили мы дело какое-нибудь нам поручить, а нас на смех подняли. Досада меня тут разобрала, я возьми да и скажи: "Завтра на фабриках появятся лозунги вот такими буквами. Чтоб знали — за краску платить придется!" Сказать-то сказал, а как исполнить? Раскинули мы мозгами, строим планы. Трако — старый маляр. Купили все, что надо, и пошли. Трудно было с фабрикой "Армур". Центральный вход в глубине большой площади, место открытое. Взял я детских потешных гранаток, тех, что прыгают, когда взрываются, подвязал несколько штук к специальному фитилю и послал Трако на другой конец площади поджечь. Только Трако вернулся, гранаты начали лопаться с треском. Полицейские побежали туда, а мы скорей мазать большими кистями. Я все хорошенько рассчитал и знал, что пока они добегут, поглазеют и вернутся, мы кончим работу. Так и получилось. Перед "Свифтом" легче было. Прошли дворами, засели под забором. Трако сторожит, а я вылезу, напишу две-три буквы и спрячусь, потом снова, вылезу, и так, пока дела не сделали.

Наско отпил вина. По его виду ясно было, что рассказ совсем не показался ему забавным. Видю, задетый, продолжал с горячностью:

— На следующий день вызывают нас в профсоюз или шут его знает, куда. Напишите, говорят, такой-то и такой-то лозунг. "Дайте денег на краски, — говорю. — И за вчерашнюю платите!" Хотели нам охрану дать. "Мне собственная голова охрана", — говорю. На указанном месте легко было работать, там всего двое полицейских дежурили. Трако прикинулся пьяным и затащил их в кабачок. Остальное — проще простого.

— Тебе и на угощение полицейских денег дали?

Видю, не уловив иронии, шутливо ответил:

— Нет, за мой счет пошло, идеи ради.

— Хорошо, но разве только из-за этого вас фантомами прозвали?

— Да нет, — усмехнулся Видю. — Пришлось стакнуться с разными типами из лиги. Ты их встречал, когда мы на "сеансы" выходили. Шатаются среди ночи по улицам, ревут до хрипоты, а мне важно притащить их к намеченному месту. Кабатчики открывают перед ними дверь в любое время. Ворчат, а впускают, подлые душонки! Боятся, как бы их "красными" не объявили и не разгромили их заведений. Заходим, значит в кабак, что поближе к нашему объекту, берем с собой и постовых, а инструменты я заранее припрятывал поблизости. Посижу с ними, выпью стопочку и тихо выхожу дело делать. А на другой день все говорят — фантом снова стену разрисовал… Вот потеха! — Видю самодовольно рассмеялся. — И еще было дельце, Наско: чемодан с листовками доставили из Ла-Платы. Попыхтеть пришлось. В трамваях и муха без проверки не пролетит, а ехать не меньше часу. Взялся я провезти листовки. Снова мне про охрану говорят. Предлагают всяких субъектов, которые и в обычное-то время внимание полиции способны привлечь.

— Не привираешь? — взглянул на него Трако, прищурив глаза.

— Оставим подробности… Прихожу, значит, к одному из лиги, а мне известно, что это тайный агент полиции в Ла-Плате. Выпиваем с ним, а план уже созрел в голове. Накачал его как следует и атакую по всему фронту. Двоюродный брат, говорю, уезжает, из Ла-Платы, а у него куча моих вещей. И чертыхаюсь вовсю. "Что ж ты их не возьмешь?" — смеется он.

"А как? — спрашиваю. — Сейчас и птаха не пролетит". — "Что ты! Это касается только красных". — "Враки, — говорю, — красные расхаживают, где им вздумается. Почему вы до сих пор тех, что лозунги малюют, не схватили?" — "Не сегодня — завтра попадутся мне в руки, мать их…" Трако пожелтел как лимон. А я агенту прямо в лицо ухмыляюсь и еще граппы требую. А он-то из себя выходит. "Я" — говорит, — везде могу пройти". — "Ты, но не я". — "И ты! — орет. — Куда хочешь проведу!" — "Тогда помоги мне вещи перевезти". — "Ладно. Сколько граппы поставишь?" — "Сколько выпьешь с моим приятелем, пока я их соберу". И поехали…

Видю осушил стакан, глаза его заблестели.

— К утру листовки были в Берисо. Разбросали их на следующий день и, как видишь, пока что живы… А у этого мышонка Трако голова на плечах. Здорово придумал. Вечером набиваем карманы листовками и ходим с типчиками из лиги по квартирам "красных". Они врываются в дом, шумят, а мы в это время листовки разбрасываем.

— Как? — удивился Наско.

— Очень просто. Дырку в кармане штанов проделали и оттуда по два-три листка выпускали… Я их все подговаривал ходить и шуметь, пока листовки не кончились. Смеху было! А те дурни думали, что их ругань нас смешит.

— Чудесно!

Это было сказано таким ледяным тоном, что Видю внимательно посмотрел на Наско. Вместо ожидаемого эффекта он увидел на лице приятеля холодную маску. Только прищуренные глаза злобно сверкали.

— Что это значит? — пробормотал, растерявшись, Видю.

— Натворили вы дел. Как подумаю, волосы дыбом встают.

— Э, меня это забавляло, и все! А тебя это не касается.

— Как не касается? Да кто бы мне поверил, что я ничего не знаю о ваших штучках?

— Верно, — согласился Видю, — но это не беда.

Дубинки вытряхнули бы немного гнили из твоих мозгов. Впрочем, могло бы произойти кое-что и похуже. Но волноваться из-за такой мелочи, что в вашем городишке стало бы одним бакалейщиком меньше, не стоит.

Наско грубо выругался, поднял стакан, осушил его и тихо заговорил:

— Ты и вправду — чудак. Класть голову на плаху ради потехи!

Видю потерял охоту хвастаться и обозлился:

— Не ради потехи, парень! Но ты не способен понять настоящие причины — вот тут не хватает, — и Видю постучал пальцем по лбу.

— Да, не понимаю твоего "социализма" или там еще чего-то…

— Нет необходимости называться социалистом, чтобы быть честным.

— Честным? Ты не лишен чувства юмора.

Видю забыл о своих намерениях и рассвирепел:

— Те немногие люди, которые знали о нашей работе, смотрели на нас, как на необыкновенных существ. Люди суровые, сильные. Да и наша игра немножко отличалась от твоей кинелы.

— Суетный ты человечишка — готов сто раз рисковать головой, только бы заставить кого-нибудь один раз ахнуть.

— А ну послушаем, — прервал его Видю, — как твоя бакалейная голова понимает забастовку?

— Пожалуйста! Кому нужна была эта забастовка? Собралась кучка пустоголовых фантазеров и увлекла за собой толпу. Да разве нормальный человек поверит, что фабриканты откроют свои сейфы и начнут раздавать все, что у них потребуют? Люди умеют беречь денежки. А чего вы добились? Сколько убитых, раненых, арестованных, тысячи снова без работы. Кто увлек рабочих? Вот такие, как ты, любители эффектов, восторгов и оваций, одним словом, самовлюбленные эгоисты, для которых забастовка — самый простой способ заставить говорить о себе, пролезть в вожди.

— Ого! — вдруг оживился Трако. — Я-то думал, что на твоих мозгах тоненькая пленка плесени, а выходит. Ведь ты живешь представлениями прошлого столетия. Так думали когда-то. Но люди все равно заставят фабрикантов открыть сейфы! Сейчас проиграли, потому что бастовали сотни, а в следующий раз встанут тысячи и тогда…

Наско с досадой отмахнулся. Потом бросил внимательный взгляд на Трако, и на лице его отразилось недоумение.

— Вот это да! Ты готовый красный агитатор!

— Я не агитирую, я только верю в будущее бедноты.

— Значит, блудный сын возвращается?

— Нет, слепой прозревает, если тебе так больше нравится, — спокойно, ответил Трако.

Наско желчно усмехнулся:

— Имеется и более точный диагноз для твоего случая. Так называемый "голос совести" часто пробуждается у мещан-полуинтеллигентов, то есть у людей твоего толка.

— Да, но один "мещанин" с действующим тормозом, именуемым совестью, приносит больше пользы, чем тысяча суперинтеллигентов вроде тебя!

— Разумеется, твоя "совесть" не мешает тебе жить, как прежде.

— Не угадал!

Видю развел руками.

— Да! — загорячился он. — Этот тип совсем опорочил идею коммуны. Представь себе, собирается идти в судомойки.

— Он случайно не температурит? — засмеялся Наско. — С каких пор наблюдаются у него симптомы анормальности?

— Бес его знает, — Видю поколебался. — Думаю, с того времени, как ночевал у нас несколько раз Влад.

Трако снова впал в безразличие. Слова Видю внезапно воскресили воспоминания о разговорах с Владом, так сильно повлиявшим на него. Где сейчас Влад? Не может быть, что он убит, этот хороший, удивительный человек…

Трако уже не помнил, как узнал, что Владу негде ночевать: полиция следила за всеми квартирами, где он уже бывал, а останься он на улице ареста не избежать. Трако предложил Видю приютить его — кому придет в голову подозревать их? Тот и слышать не хотел об этом. Нет, на такой риск он не пойдет. И кроме того, где они будут в карты играть? Это безумие… Но Трако впервые не уступил. И товарищ, как ни странно, подчинился, вопреки своему упрямству. Оставалось лишь найти Влада. Это оказалось нелегкой задачей. Никто из его близких не доверял им. Трако наудачу отправился бродить по Берисо и через несколько часов нашел его. Смешно: Влад долго убеждал его отказаться от своей затеи. Уже одно это говорило о редком сердце Влада. Он вспомнил разговор с ним. "Нет, — сказал он тогда. — Брат твой пострадал. Ты должен поберечь себя, хотя бы ради стариков…" — "Какая польза от меня старикам?" — "Будет польза, Трако. Ты станешь другим человеком, другой путь выберешь". — "Мое дело пропащее. Ты сам это говорил, Влад". — "Сейчас я иначе думаю. Даже твоя забота о моей безопасности показывает, что в тебе что-то происходит, и ты непременно выйдешь на верный путь".

Потом замелькали незабываемые вечера. Они лежали бок о бок на тоненьких тюфяках в тесной комнатушке и говорили, говорили, чуть не до утра. Прав был Влад — они жили, как паразиты. С того времени что-то словно переломилось в душе Трако. Неужели он так и останется лишним человеком, откажется от борьбы за свое место в жизни?.. Где он сейчас, Влад?

Трако встрепенулся, выйдя из задумчивости. Его приятели увлеклись разговором. Трако прислушался. Наско с циничными подробностями рассказывал о каком-то скандале в публичном доме, а Видю то и дело перебивал его, уговаривая похлопотать за него перед Сирийцем. Наско в конце концов вскипел:

— Ты не годишься для этого. Ты в денежных делах бессовестный. Потратишь чужие деньги, и пошлют тебя рыб кормить в канале. С этими людьми шутки плохи.

— Боишься, что я тебя подсижу, вот в чем дело, — разозлился Видю.

— Хотя бы и так.

— А если я тебе помогу добиться Веты?

— Кого? Ты с ума сошел!

— Шутишь, парень, меня на такую удочку, не поймаешь! Думаешь, не знаю, что ты вокруг нее увиваешься?

— Совсем рехнулся! — Наско взглянул на часы, встал, одернул пиджак и быстро пошел к выходу.

Видю бросился было догонять его, но потом раздумал и вернулся к столу.

— Здорово он втюрился, Трако. Стоит этим делом заняться.

— Но без меня, — твердо сказал Трако. — Я тебе сказал: хочу жить по-другому. А ты решай, что с квартирой делать. Пока поживем так.

Сделав открытие, что Наско сильно увлечен Ветой, Видю сразу почувствовал себя освеженным — ему вечно нужно было заниматься чем-то новым. Случай с Наско интриговал его, дразнил любопытство. Что происходит в душе этого сильного человека с умом мальчика? Честолюбие толкает его к красивой женщине или мстительность? Или искреннее чувство? Но разве способен любить такой посредственный и практичный человек? Видю с жаром взялся за разрешение этих вопросов. Он осторожно расспрашивал, наблюдал за Наско, даже следил за ним. И все выжидал удобный момент, чтобы извлечь для себя выгоду.

А Наско увлекся всерьез… Он был уверен, что полюбил сильно, чисто. Он дня не мог прожить без того, чтобы не увидеть Веты, не пожать ей руку, не поговорить с ней. Сначала ему не везло. Он потратил уйму времени, пока установил, где она прогуливается, к кому ходит в гости, где делает покупки. Старался "случайно" встретиться ей по дороге. Но при этих встречах он смущался, краснел, говорил глупости. Оставшись один, ругал себя, упрекал. Потом еще усерднее брался за работу — ему казалось, чем больше денег он нагребет, тем скорее завоюет ее. Но и на работе не мог не думать о ней, мечтать о встрече, представлять себе, как он скажет, что любит ее до смерти, куда поведет на прогулку, что будет говорить, чтобы убедить ее, что перед ней умный и зрелый мужчина…

Как произошло, что он полюбил Вету?

Однажды Наско почувствовал какое-то непонятное беспокойство. Его удобная новая квартира просто выводила его из себя своей тишиной. Покончив с делами в тот день, он стал думать, как использовать свободное время. Просидеть в кабаке, выслушивая дурацкие анекдоты Амуджи, не хотелось. Вдруг он вспомнил о Лене. Где она пропадает в эти бурные дни? Что делает? Наверно, тоже бастует.

Лена чудесная девушка. Наско время от времени встречался с ней, разговаривал, а то и спорил, когда заходил к Пышо. Он всегда заставал ее за книгами — она очень любила Горького, Толстого, Сармьенто. Что она в них понимает, эта неглупая, но все же простая деревенская девушка? — думал он. Но однажды она его поразила. Решив подшутить над ней, он завел разговор о Сармьенто, но оказалось, что Лена знает куда больше его не только об этом писателе, педагоге и демократе, но и вообще об истории Аргентины. Он тогда ловко переменил тему, но не мог не признаться себе, что Лена опередила его.

— Зачем ты столько читаешь! — спросил он ее как-то.

— Что же мне еще делать? Подруг у меня нет, да и не может быть.

— Почему? — удивился Наско. — Ты общительная, умница. — Он все еще разговаривал с ней, как с девочкой.

А Лена покраснела, потупилась и еле вымолвила:

— Сам знаешь, отец… — Она тут же осеклась и немного погодя добавила: — Да и мама болеет все время, я не могу ее оставить…

— Пустые отговорки, Лена! Ты красивая девушка, можешь найти себе хорошего парня.

Она не дала ему договорить:

— Как посмотрю на отца, и у меня всякое желании думать об этом пропадает. А ведь он был хороший человек..

Изнывая от тоски, Наско зашагал к дому Пышо.

Но открыв дверь, остановился на пороге, неприятно удивленный: в комнате сидела незнакомая женщина. И откуда она взялась? Поговорить не даст. А разговоры с Леной так ободряли его всегда.

Но в следующий миг Наско узнал Вету. При виде его она смутилась и быстро вытерла заплаканные глаза.

Вета была очень расстроена. Она только что узнала об исчезновении Влада. Весь город говорил об этом. Носились самые противоречивые слухи. Одни утверждали, что видели, когда полиция выносила его труп из дома, другие говорили, что он успел бежать, третьи — что он в тюрьме и умирает от пыток… Не думая о последствиях своего поступка, Вета обошла всех знакомых, которые могли хоть что-то знать о Владе. Бледная, вся в слезах, испуганная, она пришла к Лене, с которой сдружилась в последнее время. К счастью, Лена была одна, мать ушла к соседке. Вета уткнулась лицом в колени подруги и плакала долго, отчаянно. То был не плач, а вопль отчаяния человека, потерявшего самое дорогое в жизни. Лена молча гладила ее плечи, утешала, и постепенно Вета успокоилась, только плечи продолжали подрагивать, и слезы небегали на глаза. В этот момент и вошел Наско.

Он сел рядом и с любопытством принялся ее разглядывать. Вета усилием воли поборола смущение и заговорила с ним. Ее лицо пылало румянцем, грудь волновалась. Она изо всех сил старалась держать себя в руках.

Под влиянием первого неприятного впечатления Наско смотрел на нее холодно, как на любую случайную знакомую. С тех пор, как он поселился в Аргентине, все женщины казались ему продажными. Исключение делалось только для девушек, к каким он причислял и Лену. Но через несколько минут он уже поймал себя на том, что любуется Ветой. Она стала казаться ему такой желанной. Почему, он и сам не знал. Быть может, его очаровал теплый задушевный голос, или грациозные плавные движения. Ее обнаженные округлые руки и шея звали к поцелуям. Некогда испытанное им в кабачке бай Стефана при первой встрече с ней мимолетное желание сейчас охватило его с новой силой, грозившей перейти в страсть.

С того дня Вета завладела всеми помыслами Наско. Он забыл о том, что у нее есть муж, забыл о существовании Влада, пользовался любым предлогом, чтобы быть к ней поближе.

А Вета? Первое время этот большой мальчик раздражал ее. Ее мысли, сердце, все ее существо были устремлены к Владу. Где он сейчас? Почему от него нет никаких вестей? Она встречалась с его ближайшими друзьями, Ббню и Штерю, оставшимися на свободе. Они обещали ей сообщать малейшую новость, касавшуюся Влада. Но дни уходили, а о нем так ничего и не было слышно. Он словно сквозь землю провалился. Она знала, что товарищи искали его повсюду, что о нем официально заявлено судебным властям. Но следы не находились. У нее все чаще мелькала мысль, что Влад мертв, что он исчез навсегда. Эта мысль леденила сердце, сковывала ум, молодая женщина часто теряла голову, впадала в отчаяние. Жизнь стала ей противна, Она говорила Лене, что сейчас ей не для чего жить. Да, она ходила, разговаривала, иной раз даже улыбалась людям, но все казалось ей чужим. Она жила как автомат.

Время шло мучительно медленно, а Вета жила. Наско же не переставал ходить за ней по пятам. Постепенно она привыкла к нему, он даже стал казаться ей забавным. В душе ее словно задрожала какая-то тоненькая струнка, она испытывала желание смеяться, когда слышала, как заикается от смущения этот большой, сильный, давно возмужавший человек. Уступала его просьбам — несколько раз ходила с ним в кино, на прогулки, каталась на лодке.

Однажды Вета все поведала Лене.

— Он тебе нравится, Вета? — спросила та. — Можешь ты его полюбить?

Эти слова подействовали на молодую женщину, как холодный душ.

— Как ты можешь подумать о чем-то подобном, милая!

— Тогда не встречайся с ним, — с облегчением сказала Лена.

— Почему? Что мне терять? Он мне кажется таким забавным.

— Как хочешь, но…

— А что такое, Лена? Я тебя не понимаю.

— Он ветреный, легко дает обещания и еще легче их забывает, эгоистичный…

Вета рассмеялась от всего сердца и привлекла подругу к себе.

— Милая девочка, до этого далеко. Мне его просто жаль. А иногда он меня развлекает. В последнее время не могу переносить никого, кроме тебя и до некоторой степени его. Читать тоже не могу… Но это пройдет, не волнуйся!

Однажды вечером, провожая Вету, Наско снова заговорил о своей любви. Страсть, зазвеневшая в его голосе, смутила ее. Притом, на беду, он говорил умно и убедительно. Но Вета осталась далекой и чужой. Да, ничто ни с кем ее не связывает, она хозяйка себе и своим желаниям. Что общего может она иметь с этим мальчиком? На прощанье она напомнила ему еще раз, что, если он снова заговорит о любви, она перестанет считать его своим другом.

Но оставшись одна, она почувствовала себя растерянной и смущенной. Подумала, что надо бы зайти к Лене, потом отказалась от своего намерения. Нет, сначала нужно хорошенько обдумать все. Интуитивно она чувствовала, что в ней что-то происходит… Как хорошо, что Пепо не ночует сегодня дома! Она разделась и бросилась на кровать. Легла на спину, вытянулась, загляделась на дрожавшие в рамке окошка звезды, задумалась…

Что за жизнь, боже мой! Как бессмысленно прошли годы! Она хотела любить Пепо. Почему бы и нет! Ничего, что вышла замуж не по любви. Но Пепо еще в первые месяцы после свадьбы оттолкнул ее. Что она для него? Кухарка, прачка, прислуга, по временам любовница, когда из каприза он вспомнит о ее существовании. Он таскается по кабакам с сомнительными друзьями и женщинами. Хоть бы ребенок у нее был, все легче.

Тяжелый вздох вырвался из ее груди.

До каких пор она будет жить бок о бок с нелюбимым человеком только потому, что он ее законный супруг? Неужели такая жизнь ждет ее и завтра, и послезавтра? Нет, хватит! Она должна подумать о себе. Должна отыскать свое счастье. Но как? Наско, что ли, сделает ее счастливой?

Эта мысль, впервые возникнув в ее голове, заставила ее вздрогнуть. Она поднялась, зажгла лампу, подошла к зеркалу и всмотрелась в свое лицо. Да, ее душа насквозь пропитана мещанскими предрассудками. Но пора открыть глаза, освободиться. Если бы Влад был жив! Сейчас она знает, что надо сделать, чтобы заставить его заговорить, признаться ей в том, что так часто она читала в его глазах. Сейчас бы она не колебалась…

Она упала навзничь на постель и отчаянно зарыдала от невыносимой боли в душе.

— Влад, милый, почему я потеряла тебя? — шептала она вне себя.

Так миновала ночь. На рассвете Вета быстро оделась и неверными шагами направилась к дому Лены. Она знала, что подруга дома — после забастовки ее не приняли на работу.

Увидев ее, Лена ахнула от изумления:

— Что случилось, Вета?

— Ничего, дорогая, не спала я..

Лена смотрела на ее красные от слез глаза. В одну ночь ее подруга словно увяла. Беспомощно повисшие руки нервно комкали платок.

— Ничего, дорогая, ничего. Идем в наш уголок, я расскажу тебе…

Вета одним духом выложила подруге все свои мысли, раскрыла всю свою отчаянную тоску по Владу, горечь и боль от бессмысленно прожитых лет. Прижавшись головой к Лене, она безутешно заплакала. Лена, подождав, пока она успокоится, с досадой сказала:

— Это все Наско виноват. Достанется ему от меня.

— Чем он виноват, Лена? Мужчина! Может быть, он искренно относится ко мне. Но все равно… Я слишком поздно поняла, что мне нужно делать. Это надо было понять, когда был жив Влад. Может быть, я сберегла бы его. А сейчас все пропало…

— Чего бы я не сделала, чтобы помочь тебе, Вета! Но я твердо убеждена — Влад жив!..

— Я понимаю, дорогая, — печально улыбнулась Вета, — только добрые пожелания не помогут. Я все проверила, везде искала, не осталось ничего для самообмана. Впрочем, оставим это. Мне стало легче… Скажи, как у тебя с работой, есть надежда?

— Нет, Вета. Меня не приняли, говорят, что я красная, потому что не явилась, когда звали всех честных рабочих. Но.

— Что? Другая работа?

— Нет… Я должна посоветоваться… Нет, не сейчас.

— Сейчас, Лена, прошу тебя! Может быть, нельзя откладывать.

Лена грустно улыбнулась.

— Что такое, девочка? Говори! — забеспокоилась Вета.

— Хорошо. — Лена равнодушно пожала плечами. — Новаков предлагает мне идти к нему.

Вета вспыхнула.

— Как это — идти к нему?

— Вот так.

— Что, хочет жениться на тебе? Говори яснее, девочка!

— И без того ясно, Вета. Чтобы жить, как муж и жена. Тут, говорит, так делают…

— Подлец! И ты не плюнула ему в лицо?

Побледнев, Лена опустила глаза и еле вымолвила:

— Нет, промолчала.

— Лена, что происходит с тобой?

— Не видишь разве, Вета?. — Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза подруге сурово и холодно. — Отец домой ни гроша не приносит, мать больна, я безработная. Что я могу поделать? На фабрике мне бы дали работу, если бы я согласилась… А на то же самое. Несколько раз капатас предлагал. А мне еще жить хочется…

— Боже мой! — с болью воскликнула Вета.

Лена тихо проронила:

— Обещает обвенчаться со мной… попозже. Кто знает? Может, сумею его привязать.

— Значит, ты решила?

— Нет, Вета, нет! Мать умерла бы со стыда. Но она умрет с голода, если я не найду работы. Что мне делать? Посоветуй!

Вета подумала и сказала растерянно:

— Хорошо, Лена. Время есть, подумаем. Я помогу тебе, не бойся. Да, подумаем и работу поищем. Только смерти не поправишь…

И в этот вечер Видю пошел с Трако, когда тот пустился на поиски работы. Еще раз он вложил все свое красноречие, чтобы убедить приятеля, что все затеянное им — каприз, бессмыслица. Через несколько дней Трако и сам будет жалеть, захочет вернуться к приятелю, но ему будет стыдно. Кто не знает, как мало платят в ресторанах? Ему придется перемывать горы тарелок, чашек, кастрюль… И ради чего? Чтобы поесть два раза в день и получить тридцать песо в месяц. Ведь они за все это время кучу денег могут заработать. А тут еще и компания их может распасться, тогда ищи снова партнеров.

Сначала Трако слушал его с легкой усмешкой, но потом, сдвинув брови, отрезал:

— Не трать зря слов, Видю. Я стану честным человеком — это решено.

Видю махнул рукой и замолчал.

Но напрасно они обошли весь город — работы нигде не было, и они вернулись в кабачок бай Стефана.

На пороге они переглянулись — за угловым столиком задумчиво сидел Наско, перед ним стояла бутылка вина.

— Вот что наделала юбка, — прошептал Видю. — Не везет, видно, парню.

— И для такого дела нужна голова.

Они подошли к столику.

— Здравствуй, Павел! — воскликнул развеселившийся Видю.

Наско поднял голову.

— Почему вдруг Павел?

— Ты Павел, — ехидно ухмыльнулся Видю. — А она Виргиния. Павел и Виргиния из Берисо.

— Мне не до твоих глупостей, — сдержанно сказал Наско.

— Не везет, а? — спросил, переменив тон, Видю.

— Да ты разве человек, тебе откроешься? Не говоря уже об этом карлике..

— Видал? — сказал Трако товарищу. — Влип, как гимназист. А той молодке нужен мужчина.

— Ты помолчи! — остановил его Видю и, заметив, что Наско вот-вот взорвется, примирительно заметил: — Ты ничего не рассказываешь нам, отошел от нас. Но все же я тебе скажу… Ты думаешь, что Вета недоступна, а она обыкновенная женщина с сердцем, лишенным мужской ласки.

— Твои теории мне известны. Для гебя все просто и легко.

— Да, — продолжал Видю, не слушая его. — Ты думаешь, что перед тобой неприступная твердыня, а это всего-навсего обыкновенный дощатый барак, стоит только сильнее нажать на дверь, и она отворится.

Видю давно хотел поговорить с Наско по душам, помочь ему, подсказать кое-что. Не потому, что его беспокоили переживания приятеля, но он считал, что не стоит тратить время на ухаживания и подобные глупости. Кроме того, он был убежден, что Наско просто внушил себе, что влюблен. Видю надеялся извлечь пользу для себя из этого дела. Он подкупающе улыбнулся и заговорил спокойно, мягким тоном:

— Послушай, парень. Если бы Вета любила мужа или Влад остался жив, тратил бы ты время и деньги на кино, прогулки на лодке, пирожные? Почему ты увиваешься за ней? Потому, что знаешь, что добьешься своего. Но ты тратишь слишком много времени, ведешь себя, как школьник. Правда, это нравится зрелым женщинам, но все же срок можно бы сократить.

— Глупости! — рассердился Наско. — Послушать тебя, так нет материнской любви, любимых и любящих женщин…

— Мы говорим о конкретном случае и твоих побуждениях.

— Для тебя все лишь грязный расчет.

— Твоя "любовь" строится именно на таком расчете. Но ты не привык быть честным даже наедине с собой. Поэтому послушай меня — сокращай дорожки и бросайся прямо в атаку. Время дорого.

Наско гневно сжал кулаки и хотел наброситься на Видю с руганью, но в это время Видю увидел Гошо-мясника и, чтобы избежать ссоры, подозвал его. Гошо неохотно направился к ним.

— Где ты пропадаешь, Гошо?

— В городе, — ответил тот лаконично и подсел к ним. — Нет, пить не буду.

— Неужто и ты без работы?

— Нет, директором вот скоро назначат.

— Ну ладно ладно, — примирительно сказал Видю. — Вижу, у тебя неприятности. Ты хоть и не считаешь нас друзьями, но все же можешь поделиться.

Гошо, грубоватый, но чистосердечный, сжал зубы и процедил:

— Новаков, этот паршивец, женится.

— Так что же здесь плохого? — с улыбкой спросил Наско.

— На Пышовой дочке женится. Надо было ему ребра пересчитать, чтоб не гадил во время забастовки. А тут еще это…

— Но что тут особенного? — удивился Видю. Пусть женится. Верно, староват для девушки, но если она согласна…

— Дело в том, что отец ее продает. Мы голодали, а этот негодяй нахватал денег. И сейчас покупает себе красивую девушку, чтобы она усладила его грязную предательскую жизнь. — Гошо покачал головой. — Вы с ним одного поля ягоды, такие же паразиты, потому я и вас ненавижу. — Он вздохнул. — Новаков и отца родного продаст… Говорят, он выдал Влада. Если это окажется правдой, я так размалюю его подлую рожу, что и мать родная не узнает. Вот чтоб мне провалиться!

Трое приятелей, пораженные словами Гошо, некоторое время молчали. Первым опомнился Видю и, все еще не веря, опросил:

— Не понимаю, Гошо. Не в джунглях же мы живем!

— Для таких, как вы, здесь тоже джунгли, — разозлился Гошо. — Законы служат тем, у кого есть деньги.

— Да ладно тебе! — заерзал Наско. — Скажи что-нибудь конкретнее, не философствуй.

Гошо обвел всех взглядом.

— Девушку уволили, как "красную", и Новаков нанял ее в прислуги. По закону можно. Даже за несколько месяцев вперед можешь уплатить. Сейчас квартиру обставил: двухспальную кровать купил, одеяло, простыни, кастрюли всякие. К первой брачной ночи готовится. Сам об этом трубит налево и направо…

— А если Лена не захочет? — пожал плечами Видю.

— Она девушка умная, и не пойдет на это, — сказал Наско. — Ей известно, кто такой Новаков и что ее ждет с ним.

— И несмотря на все, сделка состоялась! — взорвался Гошо. — Девушка согласилась. Да и может ли она выбирать? Она без работы, мать больна, отец до того дошел, что даже бьет ее… Не все ли равно, кто ее будет бить? Одни говорят, что она ради матери так делает, другие, что тот посулил ей жениться. Иди пойми, где правда, а где нет!

— Нет, эта грязная сделка не должна состояться! — словно про себя проговорил Наско.

— Не должна, а состоится! — зло сказал Гошо. — Для таких, как вы, все можно. Хозяин платит, и девушка служит, договор подписывает — ясно? Отец подписал договор и в случае чего будет защищать интересы покупателя. Да видно, и девушка примирилась.

Наско ударил кулаком по столу:

— Нет, я не позволю!

— Да кто тебя спрашивает? — вскипел Гошо.

— Я поговорю с Леной, она нуждается в совете. А если понадобится, прибью Новакова.

— Не петушись, парень! — остановил его Видю. — Тебя никто не спрашивает, и дело не твое. — Подумав немного, он спросил: — Уж не влюблен ли ты и в Лену?

— Идиот! — Наско вскочил и бросился к двери.

Выбежав из кабачка, он помчался к дому Новакова. Как он поступит, чего потребует — Наско об этом не думал и, если бы его спросили, не смог бы ответить, почему так поступает. Добежав, он принялся нетерпеливо колотить в дверь. Наконец ему открыла какая-то женщина. Он засыпал ее вопросами. Прошло порядочно времени, прежде чем до него дошло из объяснений хозяйки, что Новаков переехал на другую квартиру.

— Как? — крикнул он.

Его поведение напугало женщину, и та поспешила его выпроводить.

— Да, он съехал с квартиры, не предупредив меня. Вернулся как-то возбужденный, злой, собрал свои пожитки. Да и сколько у него их было — в одной руке унесешь. Потом заважничал, будто к президенту его вызывают. Уж после я узнала, что молодую берет. Он все какими-то темными делами занимается…

— Куда же он переселился?

— Недалеко тут, за две улицы. Крайний дом у канала, с красными ставнями. Наверное, дома сейчас, к свадьбе готовится…

Наско быстро пошел через темный двор, на улице остановился, подумал и решительно зашагал к новому жилищу Новакова. Женщина смотрела ему вслед, озабоченно качая головой:

— Доставит хлопот полиции…

Новакова он не застал Наско медленно брел по улице, сам не зная, куда. Потом решил увидеться с Леной и повернул к дому Пышо. Вечерняя прохлада освежила его. Возбуждение прошло, и он только теперь подумал: о чем же ему говорить с Леной? Да и стоит ли вообще? Почему он должен вмешиваться? По какому праву! Каждый устраивает свою жизнь, как ему нравится. Но его что-то толкало к Лене, а к тому же он во всеуслышание заявил, что помешает этой сделке. Дурак! Теперь не вернешься, не сделав ничего. Видю и Трако со свету сживут насмешками… Надо попробовать поговорить с Леной. Он объяснит ей, насколько серьезно и важно то, что она решила сделать, заставит ее хорошенько подумать. Еще не поздно. Он попытается воздействовать и на Пышо, хоть голова у того затуманена вином. А если надо будет, обратится за помощью к Вете — она-то уже повлияет на Лену.

Мысль о том, что он увидит Вету, и она убедится, какой он благородный, и как он из высоких побуждений хочет помочь ее подруге, заставила его забыть с колебаниях. Он уверенно зашагал дальше. В его уме быстро созрел план: сначала он поговорит с Леной, потом с Пышо и Бетой, а уже потом, если понадобится, — с Новаковым. С "ним Наско меньше всего хотел бы беседовать, он знал, как тот груб и высокомерен. Вряд ли разговор с ним пройдет гладко. В крайнем случае, Наско рассчитывал на свои кулаки…

Войдя в дом Пышо, Наско огляделся с чувством, будто видит все в первый раз. В углу на полу спала мать Лены на домотканом деревенском половике. Старая покосившаяся койка, три ящика, заменявшие стулья, низенький стол, тоже сколоченный из ящиков — вот и вся обстановка. Серые унылые стены из жести действовали угнетающе, в щелях свистел ветер, делая комнату еще более мрачной и неприютной.

"Боже мой, как живут эти люди!" — с ужасом подумал он, и только тогда взгляд его остановился на Лене, тихо сидевшей в углу. Она выжидательно смотрела на него своими светлыми глазами. Ее красивое лицо поблекло. Две глубокие складки, спускаясь от углов сочных губ к подбородку, придавали лицу выражение тупого безразличия. Наско вспомнил жизнерадостную, любознательную и умную девушку, почти ребенка, какой была Лена на пароходе, и подумал, что в последнее время она удивительно повзрослела. Какие мысли волновали ее сейчас?

Из задумчивости его вывел голос Лены.

— Ты зачем пришел, Наско? Поздно уже.

Она сделала ему знак говорить тихо и указала место рядом с собой.

— Мы старые друзья, — заговорил он раздраженно. — Скажу тебе прямо: ты не должна идти к Но-вакову!

Лена опустила глаза. Ее лицо вспыхнуло, потом побледнело.

— Ты не знаешь, что тебя ожидает… Этот старый развратник и пьяница погубит твою молодость!

Она прервала его тоном, который он впервые слышал от Лены:

— Это мое дело!

— Нет, Лена, и мое. Мы друзья и в трудную минуту можем посоветоваться.

— Чем помогут тут советы?

— Ты погубишь свою жизнь, Лена!

Ее глаза смотрели на него холодно, даже вызывающе.

— А что мне беречь? — заговорила она медленно, отчеканивая каждое слово. — Знаю, что меня ждет. В иммигрантской гостинице и здесь, в Берисо, я увидела и узнала больше, чем за всю свою жизнь в деревне. Выхода у меня нет. Чтобы поступить на работу, мне придется пойти на то же — я уже получила несколько предложений. Что выбирать — это или Новакова?

Вопрос Лены поразил Наско, он не нашелся, что ответить.

— Посмотри! — она обвела взглядом комнату. — Думаешь, приятно здесь жить? Словно в темнице сидишь, ветер в щели завывает днем и ночью. Если я останусь здесь, то умру или сойду с ума. А я молода и хочу жить.

— Но то, другое разве жизнь?

— А это, скажешь, жизнь? Знаешь, куда ходила мама сегодня вечером? На улицу, милостыню просить. Принесла хлеба. Мы уже два дня ничего не ели. Отец давно попрошайничает, да все пропивает. Что у меня впереди? Туберкулез в этом дырявом жестяном ящике или Энсенада…

Она помолчала, подыскивая слова.

— Мама больна, еле ноги волочит, бедная. А за эту хибару мы не можем платить, нас скоро выгонят. Да, — промолвила она, словно про себя, — уж лучше одному мужчине принадлежать, чем оказаться в Энсенаде. Староват он, правда, зато много зарабатывает. Попытаюсь приручить его, может, и женится на мне. Обещает, не знаю, верить или нет. Ясно только, что выбора у меня нет.

У Наско словно сдавило горло. Слова девушки, убогость обстановки взволновали его больше, чем он мог допустить. Он порывисто сжал ее руки в своих:

— Не надо, Лена! Не губи свою жизнь! Я буду помогать вам, пока ты найдешь работу.

Она грустно улыбнулась.

— Поздно. Он заплатил за несколько месяцев вперед. С завтрашнего утра я у него на работе.

Он бросил ее руки и с досадой сказал:

— Верните ему деньги! Если вы потратили что-нибудь, я добавлю!

Лена долгим взглядом посмотрела на него.

— Зачем обманывать себя, Наско? Через несколько дней твои намерения испарятся… Я же знаю тебя — ты легко загораешься и так же легко охладеваешь. Вино, карты, приятели поглотят тебя снова, и ты сам будешь удивляться своим обещаниям… Я не сержусь, каждый думает о себе. Здесь так. Спасибо тебе. Я как-нибудь справлюсь.

Лена поднялась и безотчетно погладила его по голове. Она чувствовала себя намного старше Наско. Да, он варился в том же адском котле, но все как-то проходило мимо него. Никогда не понять ему неумолимого закона Берисо — бери и то малое, что предлагает тебе жизнь, или погибай…

Наско вскочил и посмотрел ей в глаза:

— Я не допущу, чтобы это произошло, Лена!

Ему показалось, что эти слова произнес кто-то чужой. Он медленно направился к двери, машинально повторяя: "Нет… нет!" А Лена устало опустилась на один из ящиков.

Прохладный ветерок заставил Наско зябко поежиться. Шагая к дому Веты, он думал: "Хоть бы Пепо еще не вернулся. Она, наверно, поможет уговорить эту упрямую девушку…"

И опять у него возник вопрос: зачем он вмешивается? Даже деньги предлагает, содержать семью обещает, будто он миллионер. Что за дурак! Но нет, надо помешать, а то Видю и Трако жить ему не дадут.

Наско ускорил шаги. У дома Веты остановился. Кто-то возился с ключом, пытаясь открыть дверь. Наско всмотрелся — это был Пепо. Он сжал кулаки. Впервые его обожгла ревность. В еще большем возбуждении он отправился по кабакам искать Новакова. Он его отыщет во что бы то ни стало и поговорит. Нет, им не о чем говорить, он будет требовать, приказывать… Он может приказывать! Ведь его покровитель — Сириец…

Наско все ускорял шаги, словно боялся опоздать на какую-то важную встречу, плутал в толпе, наталкиваясь на прохожих, принимавших его за пьяного. Наконец, в одном из кабаков он нашел Новакова. Тот сидел с Пышо за дальним столиком. Чисто выбритый, с блестящими от бриллиантина волосами, Новаков самодовольно улыбался. На нем был новый костюм. Пышо что-то возбужденно рассказывал ему, жестикулируя. За этим же столиком сидел еще один болгарин, известный под прозвищем Музыкант. С красным от вина и напряжения лицом он выводил на кавале протяжную мелодию. Наско остановился, колеблясь Он предпочитал говорить с Пышо и Новаковым отдельно. Но решив, что так, может быть, даже лучше, направился к ним, не зная, что сделает через минуту.

Пышо первый заметил его и громко подозвал:

— Иди к нам, Наско! Наконец-то и я могу тебя угостить.

— Мне надо поговорить с тобой, бай Пышо, — сказал Наско, сам удивляясь своему спокойствию.

— Давай поговорим, — заплетающимся языком произнес подвыпивший Пышо. — Здесь все свои. Я угощаю…

Наско встретил насмешливый взгляд Новакова и внезапно пришел в ярость.

— Верни ему деньги, бай Пышо, слышишь? Не жжет тебя эта водка? Телом дочери за нее расплачиваешься!

Эти слова он произнес громко, с театральным пафосом. Если бы его поза и гневное лицо не говорили красноречивее всяких слов, то, Наско, наверно, вызвал бы смех своей драматической тирадой. Пышо же ничего не понял и повторил:

— Да сядь, парень! Я угощаю.

— Ты должен вернуть ему деньги, бай Пышо!

На этот раз Пышо услышал Наско и машинально пощупал карман. Вот как! Этот молокосос требует, чтобы он вернул деньги! А ему еще не приходилось держать в руках такую кучу денег в этой Аргентине. Это его деньги. Вернуть их? Да что он, с ума сошел, что ли?

— Ну! Слышишь? — голосом, не допускавшим возражений, подстегнул его Наско.

Пышо, которому передалось настроение Наско, тоже раскричался:

— Чего тебе надо? Зачем лезешь не в свое дело? Убирайся отсюда!

Наско вдруг опомнился. Он почувствовал, что поступил по-ребячески. Музыкант перестал играть, Новаков, с издевкой смотревший на юношу, злобно захихикал. Наско сжал кулаки и сделал над собой усилие, стараясь говорить спокойно:

— Послушай, Новаков, откажись от этого дела. Не губи девушку.

— А тебе что? — ответил Новаков с тем же хихиканьем. — Деньги у меня есть, вот я и нанимаю себе прислугу за домом смотреть.

— Я деньги тебе верну, идиот! Откажись или.

Наско не закончил. Новаков, не говоря ни слова, вскочил и запустил в него стулом. Наско уклонился от удара и с яростным криком бросился на Новакова. Опомнился он только тогда, когда почувствовал, что его держат несколько пар крепких рук. Огляделся. Двое полицейских что-то ему говорили. С трудом он понял, чего от него хотят и, вдруг охваченный полным безразличием, пошел к выходу.

Берисо, закутанный в черный саван беззвездной ночи, лихорадило от усталости. Толпы рабочих выходили из фабричных ворот и тихо переговаривались, подавленные неприветливым мраком. Они растекались, по улицам, заполняли кабачки или спешили домой, мечтая о нескольких глотках бодрящего мате.

Вета сидела в темной комнате у окна. Весь день она думала о Владе. В последнее время, в особенности с тех пор, как на ее пути появился Наско, она все чаще возвращалась мыслями к нему, вспоминала его шутки, любимые словечки, звонкий заразительный смех, умные ласковые глаза, восстанавливала в воображении со всеми подробностями каждую из их редких встреч. Тоска по любимому отгоняла искушение, помогала ей побороть низменные желания. В такие минуты образ Наско отдалялся, он казался ей совсем чужим человеком.

Она встала, подошла к окну и облокотилась на подоконник. Монотонно гудели машины на соседней фабрике, ритмичные удары больно отдавались в висках. Ее взгляд скользил по лицам рабочих, выходивших из ворот, отыскивая одно лицо — лицо Влада. Чего бы она не отдала, чтобы только взглянуть на него! Как глупа она была, зачем сознательно отталкивала его от себя! Разве что-нибудь связывает ее с Пепо? Кому нужна ее верность? Ведь Пепо в первые же дни медового месяца осквернил чистоту их брака…

— Вета!

Она повернула голову — Лена. Обрадовалась.

— Как вовремя ты появилась! Входи же!

— Что с тобой, Вета? — с удивлением спросила Лена, взглянув на восковое лицо подруги.

— Ничего. Тоскливо что то…

— Опять Пепо?

— Нет. — Вета посмотрела на бледное лицо и подпухшие глаза девушки и в свою очередь спросила: — А с тобой что?

— Ничего.

— Скажи, милая, прошу тебя. Что тебя привело ко мне?

— Тебе, Вета, только моей беды не достает.

Вета подошла к подруге, нежно обняла ее и усадила на кровать. И вдруг Лена зарыдала, безутешно, как обиженный ребенок. Напрасно она старалась овладеть собой. Забыв о своем горе, Вета гладила ее по голове.

— Что произошло? Говори, ради бога!

— Ухожу к Новакову, — всхлипнула Лена.

— А отец?

— Разве с ним поговоришь? Вечно пьяный… Неплохой, говорит, человек, если хорошенько хозяйничать будешь, может, и женится на тебе. Он убежден, что Новаков меня только в служанки нанимает.

— А ты?

— Что мне делать? — тихо сказала Лена. — Сама знаешь, если не соглашусь, придется ехать в Энсенаду или же продаваться приказчикам с фабрики, чтобы получить работу. Броситься в канал у меня храбрости не хватает, жить хочется.

Вета захрустела пальцами и после долгой паузы нерешительно сказала:

— Не знаю, что и посоветовать тебе, милая.

— Отец подписал какой-то документ. Мне надо было бы уже сегодня пойти к Новакову. Но Наско вчера вечером избил его, и он послал ко мне сказать, чтобы приходила через несколько дней.

— За что это его Наско? — Вета испуганно вскочила.

— Да он настоящий мальчишка. Вчера приходил уговаривать меня не ходить к тому. Обещал деньги ему вернуть, помочь мне… Думает, легко это.

— Да ты подробней расскажи, девочка!

Лена рассказала обо всем спокойным, безразличным тоном. Это успокаивающе подействовало на обеих. Выслушав рассказ, Вета воскликнула:

— И все-таки в этой отвратительной Америке есть благородные люди!

— Не знаю, — неопределенно протянула Лена.

— Ты сердита на весь мир, но…

Лена поднялась.

— Пойду. Я знала, что ты не можешь мне помочь, но все же на душе легче стало.

— Не торопись, посиди немножко.

— С Пепо не хочу встречаться.

— Нет его, он опять куда-то уехал… Не знаю, когда я решусь уйти отсюда. Надоело мне есть хлеб этого человека, а работать он мне не дает. На любую работу бы согласилась, уйти бы только… Вот я замужем, а где оно, счастье?

Волнение с новой силой охватило Вету, она заговорила нервно и возбужденно. Ведь Лена единственное существо, способное понять ее, ее чувство к Владу, понять стыд женщины, вынужденной жить под одной крышей с человеком, которого никогда не любила и давно уже не считает своим мужем, потому что его близость противна ей… Только Лена способна понять ее колебания, ее желание порвать с ним.

Раздался сильный стук в дверь. Вета неохотно встала и пошла открывать. На пороге стоял человек, лицо которого показалось ей знакомым. Лена воскликнула:

— Что случилось? — И пояснила подруге: — Это Видю, приятель Наско.

Видю представился Вете с видом воспитанного человека, но вошел в комнату, не дожидаясь приглашения.

— Проходил мимо, Наско проведать — он в полицейском участке, увидел в окне свет и подумал, что…

— А что с Наско? — спросила Лена.

— Уж не убил ли он Новакова? — встревожилась Вета.

— Нет, ничего особенного. Разукрасил его малость. Через несколько дней Новаков будет на ногах.

— А Наско?

— А Наско заплатит двадцать-тридцать песо штрафа, и его выпустят. Полиция тоже благородство понижает. Дурная он голова, но сердце у него чистое, — нагло ухмыляясь, Видю посмотрел на Вету. — Да и силен, как медведь…

— Новаков не оставит его в покое, — задумчиво заметила Вета. — У него такие связи…

— Не посмеет, — уверенно мотнул головой Видю. — Я об этом позаботился, предупредил его. Да и Наско убедил его своими кулаками.

Вета отозвала Видю в сторону:

— В полиции узнали причину драки?

Видю усмехнулся:

— Наско на это и рассчитывал, хотел помешать грязной сделке.

— Значит, все раскрылось.

В первый момент Видю не понял Вету, но потом сообразил и сделал презрительный жест:

— Что вы себе думаете? Для полиции эта сделка вполне законная. Всякой может нанять служанку, если будет платить.

Забыв об осторожности, Вета спросила:

— Когда его выпустят? Передайте ему, пусть сразу приходит сюда.

Но тут же опомнилась и залилась краской.

— Как штраф заплатит, так и выпустят. С деньгами нигде не пропадешь.

Вета, еще больше смутившись, быстро отошла в угол и порылась в сумке. Вернувшись и став спиной к Лене, она протянула Видю банкноты.

— Возьмите, может быть, понадобятся… Позаботьтесь о том, чтобы Наско больше не задерживали в участке.

— Вот не думал, что все так легко уладится! Признаться, я как раз искал деньги… Сегодня же вечером он будет здесь. — И Видю шагнул к двери.

Подруги, давно свыкшиеся с грубостью мужчин, не придали особого значения ни дерзким ухмылочкам Видю, ни тону, каким он произнес последние слова.

Сириец легко постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Комиссар встретил его угодливой улыбкой:

— Какая честь!

Гость сел, вынул гаванскую сигару и молча протянул свой дорогой портсигар комиссару. Потом все так же молча достал изящный перочинный ножичек и принялся медленно подрезывать ее.

Отношения между этими двумя были не совсем обычными. Комиссар представлял верховную власть в городе. Этот человек прославился своей жестокостью. Перед ним трепетали самые закоренелые преступники, которых порядочно водилось в Берисо, наводненном игорными и публичными домами. Сириец официально считался коммерсантом, но никто бы не мог сказать определенно, в чем заключались его торговые дела. Каждому в Берисо было известно, что он контролировал все заведения, где играли в азартные игры. Никто не знал, откуда явился этот высокий, сильный, крупный человек. Лет десять назад он сумел разогнать банду убийц и подчинить себе всех дельцов, занимавшихся незаконными махинациями, связанными с публичными и игорными домами. О его силе и жестокости рассказывали самые невероятные истории. Но не страх заставлял комиссара, прекрасно сознававшего силу своей власти, терпеть дерзкое поведение Сирийца. Слишком тесно переплетались их интересы. Сириец щедро одарял тех, кто верно служил ему, и комиссар ежемесячно получал от него мзду, намного превышавшую его жалованье. Кроме того, Сириец пользовался немалым влиянием среди депутатов парламента провинции.

Сириец глубоко затянулся сигарой и лишь тогда взглянул на комиссара.

— Как дела?

Комиссар знал, что Сириец пришел к нему не для того, чтобы справляться о его делах, и с тревогой спросил:

— Что у тебя?

— Ты задержал одного из моих.

— Нет у меня такого. Твоих ребят я не трогаю.

— Есть. Болгарин.

— A-а, ты про него! Я не знал, что он твой. — Комиссар улыбнулся. — Неплохо кулаками работает… Помял бока одному моему парню.

— Что-нибудь серьезное?

— Ерунда. Рожу расквасил, пару зубов выбил.

— Позови его, Пожалуйста, сюда.

Комиссар нажал кнопку звонка и приказал явившемуся полицейскому привести Наско.

Наско робко вошел в роскошный кабинет и, встретившись с глазами Сирийца, низко опустил голову.

— Почему дрался? — строго спросил Сириец.

Наско интуитивно почувствовал, что если расскажет о настоящей причине драки, то упадет в глазах этих людей. Солгал:

— Пристал ко мне… Сует нос не в свое дело.

Сириец решил, что пострадавший сунул нос в "дела" Наско, связанные с интересами его же, Сирийца, сказал:

— Все равно ты плохо поступил. Для этого у меня есть люди. Чтобы больше не повторялось! Сейчас иди отдыхай, завтра зайдешь и все расскажешь.

Наско быстро вышел из кабинета. Комиссар искоса взглянул на Сирийца:

— Парень что надо. Твои львы его обработают.

— У меня другие планы, — сухо ответил Сириец и встал.

Очутившись на улице, Наско глубоко втянул в себя воздух. Резкая перемена отношения к нему в полиции скорее напугала, чем обрадовала его. У Сирийца и сила, и влияние, а он его обманул. Как теперь быть?

Впрочем, вид чистых асфальтированных улиц Энсенады, ярко освещенных роскошных витрин магазинов ободрил его. Он забыл о своей тревоге и даже стал что-то напевать. Да, неплохо он устроился. Далеко можно пойти, если держаться Сирийца и не терять сообразительности и ловкости. А история с Новаковым… Что-нибудь придумаем. До завтра есть время.

Мурлыча что-то веселое себе под нос, он зашагал к квартире Видю. Вот удивятся эти философы! Но он их помучает, ничего сразу не скажет, пусть хоть лопнут от любопытства.

Видю и Трако и вправду ахнули, увидев Наско. Он присел на старый расшатанный стул и засмеялся:

— Что глаза таращите? Как видите, я на свободе.

— Кутузка не для таких, как ты, — заметил Трако.

— Да, пришлось поваляться в участке, зато тот тип и думать позабудет про Лену до конца своей жизни.

— Далеко не так. Отец сам расписался, что дочку в прислуги отдает, даже аванс получил. Лена согласилась и… дело с концом.

— Ты откуда знаешь, что согласилась?

— От нее.

Наско с досадой махнул рукой:

— А ну ее! Пусть делает, что хочет.

— Все же, не будь она да ее подруга, покормил бы ты вшей денек-другой в участке, — умышленно сказал Трако, не поверивший ни слову из того, что ему рассказал накануне Видю.

Наско вскочил.

— Какое они имеют отношение к тому, что меня выпустили?

— Они ведь дали Видю деньги на штраф.

— Идиот! Если бы я вас дожидался, сгнил бы там. Что еще за история?

Трако остро взглянул на Видю:

— Я так и думал… Он взял у них деньги штраф уплатить, а сам сунул их в карман. — И решительно сказал товарищу: — Слушай, ты! Рано утром отдашь деньги обратно. Или нет, дай я сам верну!

Наско с недоумением переводил взгляд с одного на другого. Видю пошарил в кармане, бросил Трако две скомканных десятки и иронически произнес:

— Стало быть, ты уже вошел в роль честного дурака. Что ж, в добрый час! — И повернулся к Наско: — Я тебе объясню. Но прежде обещай, что угостишь.

— Было б за что.

Видю многозначительно улыбнулся.

— Я помог тебе одержать победу кое-где.

— Хорошо. Если что-нибудь серьезное, ставлю выпивку. Пошли к бай Стефану.

— Нет, брат. Ужинать будем в другом месте, и тоже за твой счет.

Наско только сейчас заметил что-то странное в поредении приятеля.

— Что скрываешь, лисица?

— Не торопись, сначала подзаправимся хорошенько.

Они пошли в самый дорогой ресторан.

Неожиданное освобождение заставляло Наско чувствовать себя счастливым. Он правильно понял: Сириец его освободил не только потому, что ценил в нем хорошего служащего. Шеф выказал к Наско интерес, не свойственный своему характеру. Наско прекрасно знал, что этот властный человек в крайнем случае только поднял бы телефонную трубку. А из-за Наско он лично отправился к комиссару. Что кроется за этим жестом? Наско не знал, что и думать, но чувствовал себя польщенным, и будущее виделось ему в розовом свете. Путь, на который он ступил, таил впереди много неожиданностей. Но поддержка такого могучего человека, как Сириец, может означать только одно — впереди карьера, успех. Разумеется, этот успех никто не преподнесет ему на блюде. Надо мобилизовать и ум, и знания, и природную смекалку… Богатое меню и хорошее вино развязали Видю язык. Он принялся рассказывать, беспорядочно, неровно, часто путаясь в подробностях, о своем визите к Вете. Зачем он к ней пошел? Чтобы проверить, как она относится к Наско. Его подозрения подтвердились — она влюблена в него, как кошка. Подкрепляя свои слова жестами, Видю рассказал, как Вета встретила известие об аресте Наско, как взволновалась, даже расплакалась, как просила сделать все, чтобы Наско не оставался в участке и лишней минуты. А деньги она просто сунула ему в карман. Десять раз, наверно, повторила, что как только Наско окажется на свободе, пусть сразу приходит к ней…

Ужин тянулся долго, и Видю уснащал свой рассказ все новыми и новыми подробностями. Для него это был "психологический опыт". Он сам не мог себе объяснить, почему ему хотелось посмотреть, устоит Вета перед Наско или нет. Что он-то выиграет? Ничего. Правда, развлечется, скуку разгонит. А может, удастся прибрать к рукам Наско и потом…

Трако молча слушал, ел неохотно и презрительно улыбался. Все это так бессмысленно и глупо! Ему казалось, что он сидит с людьми, язык которых не понимает, поступки которых его раздражают. Видю недовольно посматривал на него время от времени и продолжал долбить одно и то же:

— Значит, ясно: Пепо в отлучке, следовательно, раньше рассвета не смей от нее выходить.

— Ты рехнулся!

— Нет, это ты идиот, если пропустишь такой случай. Сейчас у нее душевное состояние такое, что стоит тебе только появиться…

— Ты совсем захмелел, Видю. Вета не такая.

— Как ты не понимаешь? В таком состоянии женщина на все пойдет, стоит только вовремя появиться..

Видю так настойчиво уговаривал Наско, что тому все уже начало казаться легко осуществимым. Наконец, он решился и даже заторопился. Но когда они вышли на улицу, вечерний ветерок прояснил его затуманившиеся мысли. Подозрительный по натуре, он сказал;

— Вот что, Видю: если это одна из твоих глупых шуток — смотри у меня!

Видю рассердился:

— Дурак? Собственный отец не дал бы тебе более бескорыстного совета. Эх, вот бы мне на твое место!

После ухода Лены Вета бросилась на кровать и долго плакала. Успокоившись, быстро разделась и легла, все еще всхлипывая. Потом вдруг подумала о Наско. Кто он для нее? Никто. И все же, когда она узнала о его драке с Новаковым, о его готовности помочь Лене, что-то изменилось в ее отношении к нему. Да, такие люди редко встречаются в окружающем ее жестоком мире, населенном волками. Она уставилась в черный потолок и перебрала в уме последние встречи с Наско. Как несправедлива была она к нему, принимая его за повесу, гоняющегося за легкими победами, и относясь к нему настороженно! А оказывается, он хороший, честный, благородный…

В это мгновение до Веты донесся легкий стук в дверь. Она испугалась. Стук повторился, тихий, как царапанье котенка. Мысль о Наско заставила Вету метнуться к двери. Она открыла и только тогда сообразила, что на ней лишь одна ночная рубашка. Смутилась, охнула и закрыла лицо руками. Наско, которому показалось, что она вот-вот упадет, подхватил ее одной рукой, а другой затворил дверь.

Вета беспомощно прильнула к нему, ни о чем не думая, ничего не понимая. Наско помедлил, ошеломленный, растерянный, потом наклонился и поцеловал ее. Легко подняв Вету, он понес ее к кровати, осторожно опустил и стал покрывать жадными поцелуями ее губы, лицо, шею. Вета не противилась…

После ухода Наско Вета еще долго лежала на смятой постели в какой-то полудремоте. Внезапно в ее сознании замелькали недавние сцены. Она зажмурила глаза. Нет, это не сон, это действительность. Только что пережитое ею с навязчивой ясностью вновь и вновь вставало в воображении. Вета вскочила, заходила по комнате, огляделась блуждающим взглядом, подняла и бросила на кровать свалившиеся на пол простыни. Ум ее лихорадочно заработал. Мысли становились все тревожнее. Тревога и беспокойство гнали ее по комнате, она, словно зверь в клетке, до утра металась из угла в угол, растрепанная, в одной рубашке, с лицом, искаженным отвращением. Она ведь любила, любила так, как любят только раз в жизни, но держала любимого на расстоянии. И он исчез, он, единственный. Потом появился тот, другой. Кто он? Мальчишка, ничтожество. А она отдалась ему. Почему?

Вета со стоном повалилась на кровать и отчаянно зарыдала.

В этот момент появилась Лена. Дверь была полуоткрыта, и когда Лена заглянула в комнату и увидела подругу рыдающей, то с криком бросилась к ней. Вета подняла голову.

— Как хорошо, что ты пришла!

Лена уставилась на ее расстроенное лицо и с ужасом спросила:

— Что случилось, Вета? Пепо тебя избил?

— Нет, милая… Слушай, я должна тебе все рассказать.

Вета с усилием поднялась, оправила кровать с помощью Лены и снова легла. Притянув к себе подругу, она тихо, прерывистым голосом заговорила. Она рассказывала долго, со всеми подробностями о своем падении, о стыде, какой испытывает сейчас. Ее глаза уже высохли, только плечи по временам подрагивали. Рыдания комом осели в горле, она не могла выплакать свою боль.

— Я хочу умереть, — закончила она свой рассказ, ужаснувший девушку.

— И мне бы надо было умереть, — произнесла после долгого молчания Лена. — Это проще всего. Но ведь мы молоды, умереть всегда успеем. Давай сперва попробуем жить.

Они еще долго говорили. В обед Лена сбегала к Новакову, отпросилась у него, навестила мать извернулась к Вете, чтобы провести с ней ночь. На следующий день Вета приняла окончательное решение. Она уйдет от Пепо. А Наоко? Он уже не существовал для нее. Почему Влада нет в живых? Как бы удивился он, увидев ее совсем другим человеком! Но как она посмотрела бы ему в глаза? Нет, если бы Влад был жив, Наско не встал бы на ее пути. А теперь… Теперь ей остается одно — найти работу, все равно какую, собрать деньги на дорогу и вернуться к матери. Ну, а там видно будет…

Вот уже три дня Наско никак не мог застать Вету. Он часто подходил к ее дому, стучал в дверь, ждал на улице. Веты все не было. Где она, что с ней? Как сквозь землю провалилась. После той бурной ночи Наско поверил в чувство Веты. Уверенный, что она целиком принадлежит ему, он подумал, что ее отсутствие вызвано чем-то непредвиденным, и решил зайти к Лене узнать, что произошло.

Лены дома не было. Мать сказала, что Лена уже работает у Новакова и возвращается поздно; днем иногда забегает на минутку проведать ее. Бедная женщина лежала в углу и тихо стонала. Наско поспешил поскорее уйти из этой жестяной коробки, где серые стены давили подобно свинцовым плитам. Вдруг он подумал о Пышо. Что с ним?

Дел у Наско в этот день было мало, и он принялся бродить по городу в надежде встретить Пышо. Ему хотелось поговорить с ним, узнать, как живет этот недалекий, но хороший человек. А кроме того, он обещал Ивану, с которым случайно встретился в кабачке бай Стефана, привести к нему старого друга. Иван, услышав от Наско историю Пышо, выразил готовность помочь товарищу.

Когда Наско подрался с Новаковым, Пышо незаметно выбрался из кабачка — не хотелось снова попасть в участок, где он побывал не раз. Он бесцельно шатался по улицам, потом завернул в другой кабачок. Но стоило ему вспомнить о жене и дочери, как какая-то смутная тревога сжимала сердце. Он внушал себе, что не он один отдал свою дочь в услужение и это то же самое, что работать на фабрике. Новаков человек образованный, уже в годах, с деньгами, так что может позволить себе платить за удобства. Он уверял Пышо, что будет беречь Лену, как свое дитя… А этот сопляк, Наско, какую чепуху молол! Выпил, небось… Но слова Наско врезались в сознание Пышо и часто заставляли его задумываться. Он боялся вернуться домой. Как встретят его жена и дочь? А вдруг, и вправду, в этом деле что-то не так?..

По старой привычке, Пышо переходил из кабака в кабак, устраивался в уголке, долго сидел задумавшись и уходил. И деньги были, а пить не хотелось. Сердце его учащенно билось, словно стараясь освободиться от тупой боли. Он не мог понять, что с ним происходит. Захворал, что ли? Постепенно мысли его прояснились, и он отчетливо понял, что произошло что-то плохое. Но что именно?

Наско отыскал Пышо в каком-то убогом трактирчике. Молча подсев к нему, он улыбнулся, заметив удивление на лице старого знакомого.

— Что будешь пить, бай Пышо?

— Ничего. А ты зачем здесь? Опять скандалить хочешь?

— Нет, бай Пышо. Увидел тебя с улицы и зашел спросить, как живешь. Сейчас у тебя деньги есть.

— Это мое дело.

— Жена у тебя больна, брат, — наудачу сказал Наско. — А ты и не думаешь домой возвращаться.

— Лучше нам с ней вдвоем помереть! — вырвалось у Пышо.

— Береги жену, бай Пышо. Она у тебя еще не старая. Да и за тобой присмотрит на старости лет.

— Не твоя забота, парень. Ты лучше скажи, зачем я тебе понадобился.

— Ладно, скажу. Думается мне, что ты можешь поправить свою жизнь, если откажешься от пьянства и найдешь работу.

Пышо поковырял ногтем покрытый жирными пятнами стол, не поднимая глаз. Его молчание ободрило Наско.

— Я слышал, что в Буэнос-Айресе можно найти работу на стройке. У меня там есть друзья, они тебе помогут. А до тех пор будешь жить на те деньги, что у тебя есть. Попытайся, бай Пышо.

— Верно, Наско, но…

— Какие еще отговорки найдешь? Язык здешний уже понимаешь…

— Эх, не понять тебе меня! Ничего-то я не хочу. Свалиться бы мне пьяным где-нибудь под забором, да и не вставать больше.

— Упрямый же ты, ей-богу. Поезжай, жену с собой возьмешь, начнешь жить как люди.

— Что ж, можно и так…

Наско помолчал, задумался.

— Нашел тебя Иван? — неожиданно спросил он.

— Какой Иван?

— Тот, из Чако, твой фронтовой друг.

— Неужто он здесь? — обрадовался Пышо, но тут же лицо его омрачилось. — Лучше мне с ним не встречаться. Ты ему говорил обо мне?

— Нет, — солгал Наско и заторопился уходить: — Ты подумай, бай Пышо, и как решишь, приходи, я тебе дам письмо к моим знакомым.

Встретившись с Иваном, Наско рассказал, ему о своем разговоре с Пышо и сообщил, что тот готов начать все сначала, только надо на него еще подействовать. Иван поспешно поднялся.

С Пышо он столкнулся в дверях трактира. Они обнялись и вернулись к столику.

— Что будешь пить, Иван? — спросил Пышо. — Постарел ты больно…

— Выпьем по кружке пива.

— Сколько воды утекло с нашей встречи в Буэнос-Айресе!.. Ну, рассказывай, как у тебя.

Иван охотно заговорил. Он подробно рассказал, где и кем работал, в каких городах побывал. Отказьь вал себе во всем, чтобы своим деньги посылать. Выкупили они заложенную землю, а сын даже в университет поступил. Иван в лепешку разобьется, но сыну поможет. Ведь человек ради детей живет. Пусть хоть он не гнет спину.

Пышо слушал, понурившись, и по привычке ковырял ногтем стол.

— А ты как живешь, Пышо?

— Как придется.

— Опустился ты, брат, — сурово проговорил Иван. — Наслышался я о тебе…

— Чего? — взвился Пышо.

— Из кабаков не вылезаешь.

— Тебе легко говорить! Землицу сберег, дети у тебя живы и здоровы.

— Я же хуже грешного дьявола мучился. Работы не было — голодал. Работал — опять голодал, от куска отрывал. А ты? Заладил — земля да земля! Если ты мужчина, то ни от какой работы не откажешься.

— Ты прав, Иван. — Пышо задумался и вздохнул: — С тех пор, как мальчиков потерял, все опостылело мне — и дом, и люди, и работа, весь мир. Знаешь, какие ребятки были? Крепкие, как медвежата, понятливые, с хитрецой. Кто их у меня отнял? Кто меня ограбил, землю забрал? Какая земля у меня была у Злого дола! Колючку воткнешь, и та яблоней зацветет. А что у меня сейчас?

— Сейчас у тебя жена и дочь, хорошие, работящие женщины. Обе на тебя надеются. Почему ты их забросил? И жена, слышал, хворает… — Иван дружески сжал его плечо. — Эх Пышо, Пышо! Возьми себя в руки, брат! Берись за ум, пока не поздно.

Пышо вышел из трактира совсем растерянный. Но впервые за столько времени он чувствовал себя ободренным, немного воспрянул духом. В уме зрело решение: он отправится с Иваном в Буэнос-Айрес, найдет там работу, устроится, потом вызовет жену и Лену. Иван хороший человек, поможет ему.

По дороге Пышо купил колбасы и хлеба. Хотел захватить и бутылку вина, но раздумал. В каком-то праздничном настроении зашагал он к дому. Эти улицы он исходил вдоль и поперек, знал каждый закоулок, а сейчас они казались ему какими-то новыми, чистыми. И люди будто приветливей стали, и дети, носившиеся вокруг с веселыми криками, милей. Пышо чувствовал себя, как человек, пробудившийся от долгого сна.

Он открыл дверь и остановился на пороге. У колченогого столика сидели жена с дочерью. Перед ними лежали развернутый сверток с колбасой и хлеб. Но они не ели. Жена, зарыв голову в платье Лены, рыдала, как по покойнику. Плач оборвался, когда дверь открылась, и обе испуганно уставились на него — его появление в этот дневной час было совершенно неожиданным.

Пышо захлопнул дверь.

— Ты разве не на работе? — пробормотал он, взглянув на Лену и не зная, что сказать. — Что-нибудь случилось?

— Ничего. Все в порядке, — резко ответила вместо нее мать.

Держа пакеты в руках, Пышо смотрел на жену. Как она постарела! В воображении мелькнул образ задорной, румяной, резвой девушки, в которую он влюбился с первого взгляда.

— Что ты стоишь, как неприкаянный? — раздраженно бросила жена и запричитала: — Пышо, Пышо, до чего мы дожили! Проклял нас кто, сглазил ли… Кому мы зло сделали, господи, за что ты нас наказываешь?

— Будет тебе, жена. Все переменится, — смущенно пробормотал Пышо. — Есть лучше давайте.

Вдруг она встала и зло посмотрела на него:

— Тебе что — ешь, пьешь, а о семье и не вспомнишь. Люди над нами смеются.

Непривыкший слушать от жены такие слова, Пышо возмутился:

— Замолчи!

— Не буду молчать, так и знай! — снова закричала она. — На улицу стыдно показаться. Что ты за отец, ежели посылаешь свое дитя прислуживать старому хрычу?

— А кто ее вырастил? Пусть помогает сейчас!

— Эх Пышо, знала бы, что так будет, монашкой бы стала, за волка бы замуж пошла…

— Разве я не работал? — растерянно спросил Пышо. — Не вносил в дом? Дети мои разве были не обуты, не одеты?

— Каким ты раньше был, Пышо! — снова запричитала жена. — Сильным, сноровистым. Твои борозды были самые глубокие, твои волы — самые ухоженные… С песней в поле выходил, с песней возвращался. И двор всегда почищен, и дрова на зиму заготовлены, и плетень, как новехонький…

Пышо протестующе поднял руку:

— А податных забыла? Сколько долгов скопилось, пока я на фронте был? Тебя послушать, так все, как по маслу, шло…

— Но ты работал. А теперь?.. Сглазили нас, не иначе…

Пышо подошел к столу, положил пакеты.

— Есть будем? — попробовал он замять неприятный разговор. Но тут вмешалась Лена:

— Ешь, если хочешь.

Пышо сжал губы.

— А ты почему не на работе?

— Потому что хорошую работу ты мне нашел, — желчно усмехнулась Лена. — Когда хочу, тогда и хожу.

— Ты что болтаешь? — Пышо угрожающе подступил к ней. — Говори ясней!

— Мозги у тебя заспиртованы, не поймешь! — вскричала Лена.

— Что мне понимать, сука? Говори!

— Ничего! Не твое дело!

— Как? — Пышо поднял кулаки. — Ты кому так отвечаешь? У-у, сука!

Но жена, собрав все силы, встала между ними:

— Не смей, зверь! Она уже не твоя! Ты ее продал.

Лена откликнулась эхом:

— Продал…

Сбитый с толку, Пышо опустился на ящик:

— Чего вы хотите от меня? Пришел домой, как человек, а вы меня будто чумного встречаете. Что вам надо?

— Спрашиваешь еще! Мужчина ты или нет? Начни работать, возьми на себя заботу о доме, как мужчина.

Пышо тяжело вздохнул и примирительно заметил:

— Я для того и пришел, жена.

— Для чего?

Пришел сказать, что уезжаю в Буэнос-Айрес с Иваном… тем коммунистом, ты его знаешь. Там, говорят, работа есть. Как только устроюсь, позову вас.

Он встал, медленно пошел к двери, остановился. Достал из кармана пачку денег и протянул часть жене:

— Возьми, жена, и ждите меня здесь. Я вас позову. Его слова прозвучали строго и торжественно.

Вета неожиданно нашла работу — ее взяли кассиршей в единственный приличный кинотеатр в Энсенаде. От нее требовалось быть обходительной и немного разбираться в бухгалтерии. Работа помогала ей избежать встречи с Наско. Она не то, чтобы боялась этих встреч, просто ей было бы неприятно увидеть человека, который напомнил бы ей о ее бессмысленном падении.

Но ей не пришлось долго наслаждаться душевным покоем. Скоро она поняла, что забеременела. Сначала она обрадовалась: жизнь для нее приобретала смысл. Все равно, что подумает Пепо, что скажут люди. Главное, она станет матерью. А она уже было совсем отчаялась и примирилась с горькой участью бездетной женщины. Разве не имела она право на счастье? Судьба дала ей мужа, для которого она была только красивой игрушкой. Кутила и развратник, он думал, что дает ей все, оставляя дома деньги, покупая ей разные вещи и по временам показываясь с женой на людях. Сколько горечи испытала она, сколько слез пролила, когда поняла, что с Пепо у нее не будет ребенка…

Жизнь мчалась с кружащей голову быстротой. Вся поглощенная своей радостью, она с нетерпением ждала того дня, когда появится малыш, и перестала думать о Владе с болью. Она привыкла каждый свой поступок оценивать глазами Влада, мысленно советоваться с ним. Иногда она испытывала какое-то странное чувство — ей казалось, что он здесь, рядом, со своей доброй и умной улыбкой. А по вечерам, в одиночестве сидя в пустой комнате, она разговаривала с ним. Как бы отнесся Влад к будущему ребенку? Как бы он любил ее, если бы это был его ребенок! Простил бы он ее? Наверно, чистое, хорошее чувство он был простил. Но это… Она с ужасом чувствовала, что ребенок ставит между ней и тем, кто постоянно занимал ее мысли, глухую стену. В такие мгновения ей казалось, что она не сможет полюбить свое дитя.

Дни бежали, исполненные то радостным предчувствием, то горькой болью и стыдом: ее будущее счастье — всего лишь плод случайной встречи. Вета то вдруг решала избавиться от своего положения, то с нежностью вязала распашонки и шила пеленки. В эти мучительные дни единственное утешение приносили ей встречи с Леной.

Однажды Лена бурей ворвалась к ней в комнату.

— Вета, родная!

— Что случилось, Лена?

— Он жив, жив!. Ой, родненькая, я еле вырвалась…

— Влад! — вскричала Вета и в изнеможении опустилась на кровать.

Потом вскочила, бросилась к подруге, затрясла ее за плечи:

— Говори же, Лена! Где он? Здоров?

— Я встретила Боню-сапожника, он мне сказал. Велел тебе передать новость, вот я и помчалась…

— Но где же он, ради бога?

— В тюрьме, бедный… Фабриканты хотят засудить его на каторгу и сослать на Огненную землю. Боню говорит, что товарищи его отстоят, но что и мы, его друзья, должны помочь. А как помочь — я не поняла…

Лена перевела дыхание.

— Побегу, ты ведь знаешь, мой хозяин сразу пристанет — где была, с кем была.

И она выбежала.

Вета опустилась на стул. — Значит, жив. Как же теперь?

Она уже свыклась с мыслью, что Влад навсегда ушел из ее жизни, и новость, принесенная Леной, смутила и испугала ее. Какими глазами она посмотрит на него? Как объяснит свое падение? Она может обмануть его — ведь Наско мелькнул и исчез в ее душе… Нет, между ней и Владом не должно быть лжи!

Вдруг ее обожгла мысль: что их связывает? Ничего. Да он, может быть, и не вспоминает ее — многое, наверно, пришлось пережить…

Отношение ко мне Влада — не что иное, как плод моего воображения, подумала Вета, и жизнь сразу показалась ей пустой и бессмысленной. Тогда для чего ей ребенок? Лучше уж… Но в ту же секунду она впервые ощутила, как в ней зашевелилось маленькое неведомое существо. Лицо ее вспыхнуло от радости. Ее охватила бесконечная нежность. Как может она подумать… Это же ее ребенок. Она его будет защищать… А Влад? Если он ее любит, то простит. Она примет только такую любовь, а если нет, то останется одна, со своим малышом и со своей тоской по любимому.

Ей не сиделось дома, и она вышла. Куда бы пойти? Достояла, задумавшись, потом пошла в ближайшую лавку. Посмотрела на полки, ничего не купила и вернулась домой. У двери чуть не столкнулась с Боню.

— Добрый вечер, Вета! Где ты пропадаешь?

— Вот не ожидала! — И, волнуясь, быстро спросила: — Правда, что Влад жив?

— Если ты меня еще продержишь на улице, я тебе ничего не скажу, — засмеялся Боню. — Узнал, что твоего красавца нет дома, вот и решил заглянуть.

Они вошли в дом.

— Рассказывай, что с Владом? — нетерпеливо спросила Вета.

Боню печально улыбнулся.

— В тюрьме он. До последнего времени полиция прятала его. Чего мы не делали, чтобы узнать, жив он или убит.

— Так он освободится? Вернется в Берисо?

Вета с таким жаром задавала вопросы, что Боню, знавший чувства ее и Влада, тщательно скрываемые ото всех, поспешил ее успокоить:

— Я думаю, его положение изменится. Полиция хочет сослать его на Огненную землю, в Ушуаю. А оттуда не возвращаются.

— Господи! — с болью воскликнула Вета. — Нельзя ли что-нибудь сделать?

— Сейчас мы выискиваем способ, как помочь, но…

— Ради бога, говори яснее!

— Если мы докажем, что 22 октября, вечером, с восьми до одиннадцати, Влад не был на месте преступления, полиция не сможет обвинить его в убийстве, и все обвинения рухнут. Мы знаем, что это не он убивал. Даже не был на том месте. Но нужны неопровержимые доказательства.

Вета задумалась, безотчетно провела рукой по животу. Да, она заметно поправилась. Бесспорно, она может сказать, что захочет. Никто не станет ее опровергать, — мелькнуло в голове. А Влад? Этим она только вызовет его отвращение, а может, и совсем его потеряет. Что ж, пусть… Важно его спасти, не дать заживо похоронить на Огненной земле. Она читала и слышала такие ужасы об этом острове… А там будь что будет…

— Ну я пошел, Вета…

— Постой! — почти выкрикнула она и вскочила с места. — В ту ночь он был у меня.

Боню смешно округлил глаза:

— Что? Неправда!

— Кто лучше знает — ты или я?

— Я никогда этому не поверю, Вета. Ведь это неправда, я знаю.

— Ничего ты не знаешь, — вспыхнула она.

Она не ожидала сопротивления. Значит, ей придется убеждать и доказывать. Хорошо, она начнет с Боню.

— Уж не хочешь ли ты, чтобы мы об этом на всех углах кричали?

Боню понял: Вета задумала спасти Влада. Это было неожиданным и наиболее удачным разрешением вопроса. Но можно ли идти на такое? Хотя, возможно, так оно и есть. Он решил проверить.

— Ты не можешь пойти на такую жертву, Вета. Это неправда.

Вета шагнула к нему, выпрямилась.

— Неправда? Вот, смотри!.. Если вы не запишете меня в свидетели, я сама поеду к следователю в Ла-Плату! — И добавила умоляюще: — Ты не подумай, что я хочу чего-то от Влада. Наоборот. Прошу тебя и твоих товарищей не говорить ему ничего. Он очень рассердится.

Боню готов был подпрыгнуть от радости и расцеловать эту женщину, но лишь сдержанно сказал:

— Все же подумай, Вета. Ведь надо явиться к следователю, в суд. Пепо узнает… Тебе будет нелегко.

— Я уже сказала: если нужно, я поеду к следователю сама. А что касается Пепо, то я только и жду его приезда, чтобы порвать с ним навсегда.

Боню встал. Он испытывал непреодолимое желание как-то выразить свое уважение к Вете, свидетельство которой, правдивое или ложное, решало дело, но не знал как. Взяв ее руку, он неумело поднес к своим губам.

— Ты стал очень галантным, Боню, — засмеялась Вета, полностью овладев собой.

— На днях ты должна отправиться к следователю. Я тебе сообщу, когда, — сказал он, поборов смущение. — Если тебе поверят, Влад спасен.

Вета улыбнулась:

— Поверят. Ведь я жена Пепо… Он сейчас на курсах полицейских агентов или еще там где-то.

— Это очень кстати. Еще раз спасибо тебе. Вета.

— Не забывай условие, — напомнила она ему смущенно. — Влад не должен знать… что я раскрыла нашу тайну. Прошу тебя!

Наско повсюду искал Вету и нигде ее не находил. Неужели уехала? Нет, она бы ему сообщила…

Однажды совсем случайно Наско узнал, что Вета в Берисо — ее где-то видели. Это сбило его с толку. Значит, она его избегает? Почему? Это казалось ему невероятным, но другого объяснения не было. Постепенно он примирился. Странные существа эти женщины! То держала его на расстоянии, то вдруг отдалась, не требуя ничего, и исчезла… Любовь Наско быстро испарилась, уступив место смешанному чувству удовлетворенного самолюбия и огорчения.

Проходили дни, и скоро и это чувство притупилось. Стараясь избавиться от всякой мысли о Вете, он зачастил в публичные дома Энсенады. А тут еще перед ним открылись неожиданные перспективы, сулившие ему богатство.

Однажды Сириец пригласил его домой, чтобы поговорить о делах. Уже в третий раз переступал он порог дома шефа, переступал со страхом. Но и на этот раз все обошлось благополучно. Шеф даже выразил удовлетворение, что он хорошо выполнил поручение, и предложил вермут. Наско был поражен. Обычно Сириец встречал своих подчиненных недовольством и бранью. Вермут сопровождала великолепная гаванская сигара, что, в свою очередь, равнялось особому отличию, — сигара предлагалась только очень важным гостям.

"Все это только предисловие, посмотрим, что будет дальше", — подумал Наско, и ему вдруг стало душно.

За второй рюмкой Сириец приступил прямо к цели.

— Почему ты зачастил в Энсенаду?

Наско побледнел и растерялся.

— Да я… случайно…

На лице Сирийца появилось какое-то подобие улыбки.

— Не ври, парень. Я знаю все о моих людях. Больше туда не ходи. Тебе нужна порядочная девушка, подходящее общество. Вот, в казино в Ла-Плате можешь иногда заглядывать.

— Меня туда не пустят.

— Предоставь это дело мне.

"Странно, — подумал Наско, — шеф говорит со мной, как с равным — с чего бы это?"

В этот момент в кабинет влетела девушка, подбежала к Сирийцу, обхватила его голову и расцеловала.

Наско смущенно поднялся.

Девушка скороговоркой выложила, что она очень соскучилась по папочке и мчалась со скоростью сто километров в час, чтобы только взглянуть на него одним глазом.

Сириец, улыбаясь, освободился из ее объятий и кивнул в сторону Наско:

— Об этом болгарине я говорил тебе.

Так значит она дочь шефа? Прелестное создание! Темные глубокие глаза. Матовое мраморное лицо. Стройное гибкое тело.

А Сириец, самый отъявленный головорез в Берисо, изменился на глазах. Он смотрел на девушку растроганным взглядом, по лицу разлилась широкая добродушная улыбка. Никогда бы Наско не поверил, что этот человек может так улыбаться. Голос девушки заставил его вздрогнуть.

— Почему мы торчим? Предложите и мне рюмку! Что это, вермут? Нет, люди со вкусом признают только виски.

Все с той же улыбкой Сириец спросил:

— Сколько?

— Ты тоже, папочка! — притворно рассердилась девушка. — Что подумает гость?

Сириец достал пачку денег, отсчитал несколько банкнотов и сказал со смехом:

— В это время ты приходишь только, если тебе нужны деньги. Посидишь с нами?

— Нет, у меня гости. Приедешь к ужину?

— Сегодня я ужинаю дома. А ты, если хочешь, подбрось Наско в Ла-Плату.

— А где его оставить?

— Где-нибудь в центре, — поспешил ответить Наско.

Сириец остался доволен его находчивостью.

— А если я его повезу домой ужинать?

— Это твое дело, — ответил, все так же улыбаясь, отец.

— Не будет ли неудобно? — смутился Наско.

Девушка окинула его критическим взглядом. Костюм на нем безупречный — шеф требовал, чтобы его люди всегда выглядели элегантно. Высокий, стройный, красивый… Она обменялась с отцом взглядом.

— Может быть, кто-то и почувствует себя неудобно, но это вас не касается.

Стояла поздняя ночь, когда Пепо постучал в дверь своей квартиры. Удивился, что Вета медлит открывать, постучал еще раз. Никто не ответил. Тогда он начал кричать.

Подумав в первую минуту, что ее ищет Наско, Вета притаилась и не подавала признаков жизни. Услышав голос Пепо, она вскочила, словно попала под холодный душ. Давно готовилась она к этой встрече и знала, что ему скажет, но сейчас растерялась. Включила свет и с тревогой подошла к зеркалу. Нет, под ночной рубашкой не так видно. "Не лучше ли отложить объяснения на завтра?" — подумала про себя.

Пепо, потеряв терпение, заколотил изо всех сил. Она открыла дверь и побежала к кровати. Он вошел с ухмылкой.

— Скучает моя женушка?

— Собака стережет дом хозяина, — ответила она спокойно.

Пепо затворил дверь, подошел к ней и нагнулся, чтобы поцеловать. На нее дохнуло — спиртом.

— Мне сейчас не до нежностей, я хочу спать.

Пепо, не поняв ее отвращения, быстро разделся и, улегшись в мягкую чистую постель, протянул к ней руку.

— Не трогай меня! — резко ответила она и свернулась клубком.

Привыкший получать все без сопротивления, он удивился:

— Это что еще за новости?

— Завтра узнаешь. А сейчас оставь меня в покое!

— Сегодня мы не в настроении, значит. Ладно!

Пепо отодвинулся и вскоре захрапел. Прежде чем прийти домой, он, уже как детектив, навестил "улицу беззаботных", выпил с друзьями, осведомился, что нового в игорных домах, познакомился с новыми девушками.

Вета не заснула в эту ночь. Прислушиваясь к дождю, она лежала с широко открытыми глазами и с отвращением думала о муже. Она не боялась, не колебалась. Особенно после того как она узнала, что Влад жив, решение положить конец старому, было принято окончательно. Нет, она больше не останется под одной крышей с человеком, который ей противен. Она уже не прежнее провинциальное робкое существо, привыкшее безропотно подчиняться фальшивой морали своей среды. Теперь она сама себе хозяйка. Вот он рядом с ней, а она знает, что сильнее его. Скорей бы рассвет…

Вета лежала не шевелясь. А дождь все лил и лил за окном. Сначала мелкие капельки зашелестели по жестяной крыше, потом они стали тяжелыми и редкими — будто кто-то осторожно ходил по крыше и постукивал по стенам. Капли стучали все реже, пока совсем не перестали падать. На миг стало тихо. Вдруг словно тысячи шлангов с силой забили по дому струями воды. Казалось, на него обрушился водопад. Но вот снова замерли звуки, и через секунду снова дождь полил как из ведра.

На рассвете Вета встала, оделась и села у окна, ожидая пробуждения Пепо.

"Ну и ливень, — подумала она. — Интересно, сколько домов залито у канала? Каждый год это происходит, и люди снова сбивают свои бараки на том же месте. Почему они это делают?"

Улица ожила. К фабрикам потянулись рабочие первой смены.

"Хозяева не признают проливных дождей… "

— Что это ты так рано, Вета?

Она вздрогнула, услышав голос Пепо, но быстро взяла себя в руки.

— Иди ко мне, моя красавица! — Пепо потянулся. — Давно мы не виделись.

"Какая мерзость!" — мелькнуло у нее. Вслух она произнесла: — Встань, надо поговорить, — и сама удивилась спокойствию своего тона.

— Что за комедия? — засмеялся Пепо.

— Нам надо поговорить.

— Все еще не в настроении? Да ну же, не будь ребенком!

— Я совсем серьезно. Встань.

— Говори, и отсюда слышно.

— Хорошо. — Ее голос сейчас был твердым и резким. — В двух словах: сегодня мы расстаемся.

— Что-о?

Пепо привстал на кровати, широко раскрыл глаза. Он показался ей таким жалким, что, наверно, она бы рассмеялась, если бы не испытывала такого нервного напряжения.

"Этот человек отнял у меня шесть лет моей молодости. Как я была слепа!" — подумала она с горечью и повторила:

— Сегодня мы расстаемся!

— Ты не в своем уме!

Пепо вскочил и в секунду натянул брюки.

— Как ты можешь так говорить! Да и то сейчас, когда я на новой службе. Знаешь, какая жизнь тебя ждет? Я в шелка тебя одену, дом у нас будет, машину куплю…

— Мы расстаемся!

— Это зависит от меня! — зло заорал он. — А я тебе говорю — нет! Хватит дурить, приготовь мне кофе!

Вета посмотрела на него холодным изучающим взглядом.

"И я принадлежала этому животному столько лет! Страшно подумать..

— Надо нам обсудить некоторые подробности, — заговорила она деловым тоном. — Возьми себе все, мне оставь только комнату.

Пепо бросился к ней, сжав кулаки:

— Я тебя научу соображать!

— Посмей только!

— Кто мне помешает?

— Я буду защищаться! — решительно ответила Вета. — Не думай, что тебе будет легко. Я закричу, соседи и без того тебя не любят. Сам знаешь, что тебя ждет. И пожалуюсь в полицию, а законы ты знаешь.

— Ха-ха-ха! В полицию? Вот она, полиция!

Он отогнул борт пиджака, показывая полицейский значок.

— Значит, ты действительно был на таких курсах! Конечно, разве ты способен на что-нибудь другое. Но именно потому, что ты в полиции, советую тебе поговорить по-хорошему. Скандал был бы плохим началом для твоей грязной карьеры.

Он попытался овладеть собой.

— Послушай, Вета, — заговорил он мягко. — Не знаю, что за дьявол в тебя вселился, но ты должна отказаться от своего намерения. Какая жизнь у тебя впереди! Дом свой у нас будет не хуже дворца..

— Да, — презрительно оборвала она его, — дом, купленный на взятки шулеров, воров и торговцев женским товаром. А я — дополнительное украшение в этом доме, где ты будешь устраивать оргии со своими гангстерами. Спасибо!

— Жила же ты до сих пор на эти деньги и не подавилась!

Она махнула рукой:

— Мне самой стыдно. Но ты все равно не поймешь… Решай: оставляешь мне комнату?

Пепо медленно достал из-под подушки новый блестящий пистолет и повертел им перед собой.

— Куда бы ты ни ушла, туго придется тому, кто тебе голову вскружил. Я всюду, как дома, запомни!

Она засмеялась:

— Да у тебя не хватит храбрости стрелять в человека. Я тебя знаю.

— Я уже сказал — никаких расставаний! — обозлился он.

— Гм! — покачала головой Вета. И вдруг решительно встала перед ним, выпятив живот.

— Посмотри на меня!

— Что это? Ты беременная? Да как ты посмела? Прибью, сука! — И поднял пистолет.

— Не смей! — крикнула она с такой яростью, что он замер на месте. — Ты приходишь ко мне отдохнуть от продажных красавиц Энсенады. Дурой меня считаешь? У меня тоже есть право на счастье.

— Кто он? — подступил к ней Пепо. — Убью!

— Если я тебе скажу, кто он, ты сразу хвост подожмешь.

Вета сама себе удивилась — какая отчаянная ложь!

— Кто он? — настаивал Пепо.

Но Вета уже знала: ложь поможет ей скорей покончить с отвратительной сценой.

— Сам узнай, господин сыщик! Предупреждаю: кулаки у него, как молоты. Кроме того, он достаточно смел, чтобы пустить в ход пистолет. И самое главное — он один из тех, кому ты служишь.

Пепо посмотрел на нее с недоверием. Она выдержала его взгляд с презрительной и самоуверенной улыбкой. Тогда он схватил пиджак и в бешенстве выкрикнул:

— Стерва! Сука!

Вета испытала дикое желание броситься на него и бить, бить, не переставая. Она сделала над собой усилие.

— Интересный случай: сводник, который считает проституцию недостойным…

— Убью! — заревел Пепо.

— Не ори! — приказала она. — А сейчас вот что: уходи и пришли за своими вещами. Я остаюсь здесь. И добром тебе говорю — не лезь сюда!

Не отвечая, Пепо выскочил из комнаты.

— У-ух, все! — вздохнула Вета и опустилась на кровать.

Дождь все так же монотонно барабанил по жести.

Двумя неделями позже Вета, сопровождаемая адвокатом, предстала перед следователем.

— Значит, вы утверждаете, что Владимир Иванов был у вас вечером 22 октября? — опросил следователь, поглаживая свое раскормленное чисто выбритое лицо.

— Да, — кивнула она спокойно. — И не только вечером, но и всю вторую половину дня.

— Почему именно в этот день?

— Потому что… — Она почувствовала, что краснеет. — Потому что тогда не было дома мужа… если уж вы все хотите знать.

Утонувшие в жирных складках глазки следователя впились в нее, обвисшие щеки запрыгали. Он нервничает, подумала она, значит, ее ответы убедительны.

— А как вы это докажете?

Вета с секунду поколебалась, потом показала глазами на свой живот и резко сказала:

— Вот, сами видите.

Следователь нервно повозил своими толстыми, в кольцах, пальцами и пробормотал что-то, видно, выбранился. Что ей до мнения этого человека? Важно вырвать Влада из его отвратительных лап…

— Прошу отметить, — вмешался адвокат, — что свидетельница — супруга Пепо Петрова, агента полиции.

— Какое это имеет значение?

— Суд решит.

Следователь попытался ее запугать:

— Вам известно, что вы отвечаете по закону, если показание ложное?

— Знаю. Но это правда.

Следователь прикрыл глаза и махнул рукой — ступайте.

На улице адвокат посмотрел на нее с восхищением:

— Спасибо вам, товарищ, от имени всех, кто любит Влада. Он непременно узнает о вашем поступке.

Вета вздрогнула.

— Но он не должен знать! Я думала, что он не узнает! — воскликнула она.

Адвокат улыбнулся:

— Я так и предполагал… Дайте мне вашу руку, товарищ, — добавил он восторженно.

Прежде чем Вета опомнилась, он поднес ее руку к губам.

— Влад не согласится, — сказала она, смущенная тем, что невольно выдала свою тайну.

— Должен согласиться… Иначе я не взялся бы его защищать. Необходимо парировать удар полиции. Другого более убедительного свидетеля не нашлось, что поделаешь. Своим заявлением вы спасаете не только его.

Вета улыбнулась и ускорила шаги.

Да, Влад будет спасен. Вернется ли он в Берисо? Нет, лучше пусть не приезжает, хотя она готова отдать часть жизни, только бы взглянуть на него…

Солнце заливало улицы ярким светом. Устроившись во дворе на складном тростниковом стуле, Амброзио грелся на солнышке. Легкая дремота не мешала течению мыслей.

С фабрики, на которой он проработал пятнадцать лет, его выгнали. Поступил туда, когда производство только налаживалось, а сейчас, когда он постарел, его вытолкали на улицу. Хозяева, воспользовавшись забастовкой, поступили так со всеми пожилыми рабочими, чтобы не платить им мизерного пособия по старости. Куда ему податься? Где искать работу? Оставалось одно — просить подаяния или умереть… И тут пришла на помощь партия. Сначала ему помогли соседи. Потом в комнату Тибора перебрался Штерю и принялся печь свои пирожки. Пирожков требовалось все больше, и старик уже помогал Штерю. Хороший он человек. Всегда веселый, шутит, в доме с его появлением светлее стало…

Внезапно Амброзио почувствовал, что кто-то смотрит на него. Он открыл глаза и чуть не вскрикнул от изумления.

— Анна! Ты?

— Я, дедушка, — улыбнулась Анна. И спросила тихо, залившись краской: — Тибор здесь?

"Вот так история!" — подумал Амброзио и попробовал встать, но старые ноги не слушались. Он не отрываясь смотрел на Анну и молчал. "Переменилась-то как! Такая же красивая, только лицо строже стало.."

Анна постояла с минуту в нерешительности, потом опустила голову и медленно пошла прочь. Только тогда Амброзио опомнился и крикнул:

— Куда ты, Анна? Иди сюда! Неужели со старушкой не повидаешься? — Он поднялся, взял ее за руку и повел в дом.

Жена его обрадовалась, увидев Анну. Со слезами на глазах расцеловала ее, как родную дочь, усадила, села рядом, взяла ее горячую ручку в свою. А Анна опустила голову и зарыдала…

Многое ей пришлось испытать. Уйдя от Тибора, она не знала, что будет делать. На вокзале столкнулась с мажордомом. Когда он предложил ей пойти к нему, она чуть глаза ему не выцарапала. Уехала в Буэнос-Айрес, там отправилась к одним своим соотечественникам. Приняли ее хорошо. Но она словно рассудок потеряла, только о смерти думала. В те дни она поняла, как сильно любит Тибора и какое непоправимое зло причинила ему. Поняла и бессмысленность своего падения. Анна сама себе была противна и решила себя наказать. Но Тибор снова ей помог. Навсегда запомнились ей его слова: "Коммунист не думает о смерти, коммунист борется за жизнь!" Она не коммунистка, но она помогала ему в борьбе, разделяла его взгляды. Она решила: если сумеет стать другим человеком, то вернется к Тибору. Анна трудилась, не брезгуя никакой работой — была служанкой, няней, судомойкой в ресторанах, выполняла самую грязную работу на фабриках… И наконец пришел день, когда она могла посмотреть в глаза Тибору. Он вправе оттолкнуть ее — нет ей прощения. Только бы увидеть его… Она думала, он уже на свободе..

— Пишет, что скоро его выпустят, дочка, — матерински утешила Анну жена Амброзио. Она поверила ей: умная и опытная женщина разбиралась в людях.

— Я пойду, — вздохнула Анна. — Завтра приготовлю ему передачу и уеду. Вы уж перешлите, только писать обо мне ничего не надо. Я скоро опять приеду…

Амброзио хотел остановить ее и взглянул на жену. Та, не дослушав просьбы Анны, сердито прервала ее:

— Если хочешь его увидеть, оставайся здесь!

— Мама! Мамочка! — всхлипнула Анна и захлебнулась слезами.

Вечер они провели вместе.

На следующий день Анна поднялась до рассвета и пошла посмотреть, как пекут пирожки. Помогала у печи и глаз не сводила с рук Штерю. Потом попросила:

— Дай и мне поработать.

— Но это же болгарские пирожки, — засмеялся Штерю.

— Были бы вкусные, а происхождение неважно, — ответила она серьезно.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что можешь их испечь лучше меня?

— Увидим!

— Бедные мои клиенты!

Она удивленно взглянула на него.

— Почему?

— Потому что сейчас они пальчики облизывают, а если пирожки будут еще вкуснее, могут и проглотить какой-нибудь из пальчиков…

Давно уже не было у них так весело, как в это утро. Штерю не лез в карман за словом, и Анна на каждую шутку находила ответ.

Анна справилась со своим тестом намного раньше Штерю. Он оглядел противни с ее пирожками и сказал, что в крайнем случае из них получатся хорошие колеса для детских колясок. Анна не ответила. Но когда их вынули из печи, сложенной во дворе Штерю и его друзьями, он не мог скрыть удивления. Взял один пирожок, оглядел со всех сторон — румяный, сонный. Надкусил, посмотрел на Анну и доел пирожок. Не сказал ничего и отправился разносить товар. А когда вернулся, вызвал Анну и сказал, хмурясь:

— И откуда ты взялась? Клиентов мне разгонишь!

Она засмеялась:

— Сколько народу отравилось моими пирожками?

— Разорился я, ясно! — стукнул он себя по взлохмаченной голове.

— Почему? — удивилась жена Амброзио. — Что случилось?

— А то, что я с трудом продал мои пирожки. Анна заколдовала свои — только их и покупали.

Глаза Анны блеснули.

— Это не беда, — засмеялась она.

— Как не беда? Сейчас мне одна дорога — в босяки.

— Такая опасность тебе не грозит, я некоторое время могу помогать тебе.

Но Штерю недовольно покачал головой:

— Куда таким ручонкам со всем тестом справиться!

— Эти ручищи, — показала она на большие руки Штерю, — тоже могут месить такие пирожки, если будут слушаться!

Штерю шутливо спросил Амброзио:

— Что скажешь, взять ее в компаньоны, а? А то уйдет от нас и станет опасным конкурентом.

— Да что вы, в самом деле, — смущенно пролепетала Анна. — Я скоро уеду.

Штерю хитро подмигнул хозяйке.

— Пока ты здесь, — сказал он Анне, — научишь нас месить. Амброзио будет ведать печкой и бухгалтерией, на мне же будут лежать обязанности агента по сбыту и мальчика на побегушках. Даю гарантию, что твоих чудотворных пирожков продам вдвое больше. Итак, решено.

И правда, пирожков стали сбывать больше. Дней через десять Штерю привел своих друзей, и они переделали печь, сделав ее шире.

— Сейчас, — радовался Штерю, — остается только построить месильный цех.

Тибор долгое время не писал и явился неожиданно. Он сгорбился, сильно прихрамывал, очень похудел. Хозяйка принесла ему стул и убежала за дом, не в силах сдержать слез. Господи, что сделали с мальчиком! Счастье еще, что Анна вышла за покупками. Надо перехватить ее по дороге и подготовить…

Тибор понял, какое впечатление произвел его вид, и, глядя на Амброзио, лицо которого выражало сострадание, тихо сказал:

— Били меня сильно. Ничего, пройдет. — И добавил: — Можно мне передохнуть?

— Надо ли спрашивать, сынок? Ты у себя дома.

Амброзио повел его в дом.

Тибор встал на пороге своей комнаты.

Все в ней блестело чистотой, каждый предмет стоял на своем месте, как когда-то, очень давно. Даже забытый аккордеон, вычищенный, сверкал там, где всегда.

Удивление блеснуло в глазах Тибора. Он повернулся к Амброзио. Тот смутился и отвел взгляд. Вот старый дурак! Как же он позабыл про Анну, не подготовил Тибора, прежде чем вести его в комнату?

— Кто здесь живет?

— Никто, сынок, — промямлил Амброзио, но не выдержал его взгляда и сказал: — Анна.

— Анна? Как же так?

— Входи, Тибор и садись! — Амброзио оправился от смущения. — Я тебе все объясню…

Тибор ни разу не прервал рассказ старого друга. Он молча взял мате, жадно пососал его и снова опустился на кровать, уставившись взглядом в одну точку.

В эту минуту в дверях показалась хозяйка, делавшая какие-то знаки Амброзио.

— Здесь Анна? — спросил Тибор.

— Да.

— Пусть войдет, — сказал он ровным мягким голосом.

Хозяйка исчезла. Амброзио последовал ее примеру.

Анна появилась тихо, она долго смотрела в глаза Тибору, безотчетно теребя платье. Он хорошо знал эту ее привычку. — она всегда так делала, когда была очень взволнована. Совсем не изменилась. Нет, очень изменилась! Хороша, как и раньше, и все же какая-то другая. Ничего в ней не напоминало прежней Анны, от ее детской свежести, магнитом притягивающей взгляды, и следа не осталось. Словно постарела на несколько лет. Особенно изменился взгляд. Большие светлые глаза, прежде такие живые, то нежные, то задорные, то насмешливые, теперь потемнели, взгляд их стал глубже, умнее…

Анна подошла к нему, поправила упавшие на лоб волосы. Он задрожал от ее прикосновения, любовь с давней силой сжала его сердце.

— Ты болен, Тибор, — почти шепотом молвила она. — Тебе плохо?

— Я еще долго не оправлюсь, Анна, может, навсегда останусь хромым.

— Ранена нога?

— Нет. Выворачивали мне ее.

— Натерпелся ты, видно.

Тибор горько улыбнулся.

— Анна, ты думаешь остаться? — вдруг спросил он. И глухо добавил: — Но я болен… Тебе будет нелегко.

— Я не смею просить о прощении, Тибор. Только прошу, не гони меня.

— Останься, Анна, — сказал он просто.

Она опустилась на пол и зарылась лицом в его руки, лежавшие на коленях. Он сидел не шевелясь, давая ей выплакаться.

Вета искупала ребенка и принялась его пеленать. Улыбаясь, смотрела она, как он сучит ручками и ножками. Ее маленький, ее сын! Как осмыслялась жизнь с приходом этого невинного создания! А она думала, что не сможет его любить. Вот глупая, ведь это ее дитя! Она посвятит ему всю свою жизнь. И будет любить его сильно-сильно, потому что его зовут Владимир — Влад. Лучшее имя в мире.

Теперь Вета не боялась за будущее. Будто стоило лишь расстаться с Пепо, чтобы жизнь как-то сразу наладилась. Владелец кино внезапно скончался, и его вдова подружилась с Бетой. Когда она вернулась на работу после родов, ей повысили жалованье. За ребенком присматривать помогала Лена, ее мать, а иной раз какая-нибудь соседка. Да, Вета не могла пожаловаться жизнь ее приобрела смысл.

В дверь тихонько постучали.

"Кто это так поздно?" — удивилась она и поспешила открыть. На пороге стоял незнакомый человек в синем рабочем комбинезоне.

— Вы Вета, да?

Сердце ее тревожно сжалось. Она смотрела на него, не в силах выговорить ни слова, только кивнула головой.

Незнакомец приветливо улыбнулся и протянул ей помятый конверт:

— Письмо от Влада.

— От Влада?

Все закачалось у нее перед глазами. Стоявший перед ней человек завертелся, превратившись в сплошной синий круг. Она в бессилии опустилась на ближайший стул.

— От Влада… Где он?

— Скоро навестит своих старых друзей, — все так же улыбаясь, сказал незнакомец.

— Значит, приедет в Берисо? Его освободили? Где он сейчас?

Тот протянул на прощанье руку:

— В Буэнос-Айресе, там у него дело одно есть. Но скоро приедет… До свидания! — и вышел.

Вета не поблагодарила, не ответила. Забыв о ребенке, она нервно разорвала конверт. Несколько коротеньких строк. Она впилась в них глазами. Какая-то пелена мешала видеть…

"Свободен… Приедет… Как же быть?" — мелькнуло в уме.

Потом она сжала губы и вчиталась в строчки:

"Я здоров, полон энергии и готов продолжать борьбу. Впрочем, тебя вряд ли это интересует. Мечтаю о минуте, когда я смогу пожать твою руку и сказать, как я тебе благодарен. Только бы найти слова, а то ведь знаешь, какой я неотесанный… Верю, что мы возобновим нашу дружбу, если ты и Пепо ничего не имеете против…"

Слезы брызнули у нее из глаз.

"Благодарен… Дружба… Пепо…"

Господи, как он далек от нее!

В последние месяцы и во сне и наяву Вета думала лишь о Владе и незаметно — привыкла считать его настолько своим, словно полицейские вырвали его прямо из ее объятий. Это письмо вернуло ее к действительности. В одно мгновение она поняла, как велико разделяющее их расстояние. Да ведь они никогда и не поминали даже слова "любовь"…

Ребенок заплакал.

"Я сошла с ума! — подумала она. — Чего я жду? Да еще с ребенком…"

Вета взяла сына на руки и стала его кормить. Свободной рукой взяла письмо, перечитала еще раз, задумалась. Да, сердечные, но обдуманные, спокойные слова — все указывало на расстояние, разделявшее их. Где была ее голова, как она могла внушить себе подобную глупость? Ясно, что у него даже и мысли подобной не возникало, а она… Нервно скомкала лист и отшвырнула его.

"Уехать… Не знаю, куда, но только уехать! Не могу я смотреть ему в глаза…"

Насосавшись, ребенок сразу же уснул глубоким, крепким сном. Вета заботливо уложила его на кровать, подняла брошенное письмо, с нежностью расправила бумажный комок. "Надо его сохранить. Единственное воспоминание о нем.." Потом вскочила и нерешительно посмотрела на ребенка. Тот спал на белой подушке.

Вета постояла несколько минут, прислушиваясь к мерному дыханию сына, потом тихо вышла и поспешила к дому Лены. Надо с ней поговорить, посоветоваться…

Лена сидела в углу с заплаканным лицом. Вета села рядом, обняла подругу, забыв о своем горе.

— Что у тебя стряслось? Опять этот пьяница тебя оскорбил?

— Нет, Вета, хуже, родная! — громко зарыдала Лена, опустив голову на ее плечо. — Отец, бедный.

— Что с ним? Говори же скорее!

— Умер. Упал с лесов… Вот, читай! — И протянула ей газету.

Черными большими буквами, как некролог, набран заголовок: "Еще одна жертва алчности предпринимателей. Разбился болгарин". Вета посмотрела на снимок: на тротуаре лежал труп, покрытый чем-то белым, рядом несколько зевак и полицейский. "Почему они так идиотски улыбаются?" — невольно подумала она. Несколько раз до боли потерла лоб рукой и стала читать:

"Вчера на строительных лесах на улице Корнентес, 185, обломилась доска, и на асфальт с пятого этажа упал рабочий Пышо Иванов, болгарин по национальности. Причиной несчастья и на этот раз был негодный материал, из которого сделаны леса, не соответствующий самым элементарным требованиям. Когда же будет положен конец преступной небрежности и алчности строительных компаний?"

— Несчастный, — тихо уронила Вета. — Мать знает?

Лена сокрушенно вздохнула.

— Знает… Слезами вся изошлась. Плачет и все вспоминает, каким он был раньше. Он ведь очень изменился с тех пор, как мы мальчиков потеряли… Прости ему, господи.

— А ты ему простила, Лена?

— Что мне ему прощать? — Лена подняла голову и посмотрела в окно. — Разве мало он сделал для нас? Но Америка его раздавила. Растерялся он, бедный, а помочь — никто ему не помог. Я могла, я должна была попытаться, но ничего не сделала. Очень, очень я виновата! — И Лена зарыдала.

Много дней думала Вета об одном и том же — как уехать из Берисо. После письма Влада ей стало казаться, что она не выдержит встречи с ним. Как она на него посмотрит? Как признается в своем позоре? Нет, оставаться в этом городе больше нельзя. Но куда деться? Что делать? Здесь все же у нее работа, возможность присматривать за ребенком.

Вета металась в поисках выхода. Особенно трудными были ночи. Днем работа и сын занимали все ее время и внимание. Но вечером, когда он засыпал, мысли гнали сон от ее глаз. Она поднималась, нервно ходила по комнате, а устав от тревоги и бессонницы, опускалась на стул у окна и устремляла взгляд в непроглядную темень ночи, вслушиваясь в шум дождя.

А дождь не переставал — больше недели тяжелые тучи над Берисо не двигались с места и изливали потоки воды, словно хотели затопить город.

Однажды ночью сквозь полусон Вета услышала какие то крики и сильные удары в стену. Усталая, она с трудом открыла глаза. В дверь стучали и что-то неразборчиво кричали. Пепо? Нет, не его голос. Вета прислушалась. Стучали уже в соседнюю дверь. Она нащупала выключатель и повернула его, но света не было. Вета встревожилась, принялась искать спички. В дверь снова сильно застучали. Сейчас она ясно разобрала слова:

— Вставайте! Наводнение!

Вета в испуге вскочила, спустила на пол ноги и тут же с ужасом отдернула их. Все завертелось у нее перед глазами. Откуда взялась вода? Ей казалось, что она теряет сознание. Она ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что не спит. В комнату сквозь легкую занавеску проникал бледный свет наступающего утра, отражавшийся в колышущейся поверхности воды, залившей пол. Вету обуял ужас. В дверь забили чем-то тяжелым. Удары словно падали на ее голову, она пыталась крикнуть, но издавала лишь какие-то хриплые звуки. Тонкие доски прогибались и скрипели от ударов. Еще один удар, и дверь широко распахнулась. В светлой рамке появилась крупная фигура человека в форме пожарного. В том странном состоянии, в котором Вета находилась, он показался ей чудовищем, ворвавшимся в дом.

— Поторопитесь! Вода прибывает, а вы близко к каналу.

Вета с ужасом смотрела на него и не шевелилась. Пожарник сдернул одеяло с постели, кое-как завернул ее и понес. Она не сопротивлялась — потеряла сознание.

Очнувшись, Вета увидела себя в теплой комнате. Села на чистой узкой узкой койке и с удивлением огляделась. На ней была чужая ночная рубашка, большая и теплая. На кровати в ногах лежал толстый щерстяной халат. Что произошло? Она потерла лоб, задумалась и вдруг поняла — ее положили в больницу. По комнате все время сновали две сестры. На некоторых кроватях лежали дети по двое — по трое. В углу хрипло заплакал грудной ребенок. Она сразу же опомнилась. В памяти встали дверной проем, вода на полу, пожарный… А ребенок? Где ее ребенок?

— Мой ребенок! Мой сын!..

Вета бросилась вон из комнаты. Никто не пытался ее остановить.

Задыхаясь, она побежала прямо к дому, не чувствуя ни холодного ветра, ни ледяных струй дождя, бивших по лицу. Колени у нее подкашивались, но она напрягала волю, думая только об одном — добежать, поскорее добежать. Ее губы шептали:

— Мой сын! Мой ребенок!..

Наконец, она добежала. Дико огляделась и закричала. Отчаянный крик понесся над толпой, и все головы повернулись к ней. Какой-то солдат подбежал к Вете, остановил ее, грубо встряхнул за плечи:

— Куда ты? Потонуть хочешь?

Она вырывалась из последних сил.

— Сынок, ребенок… он там… пустите меня…

— С ума сошла, бедная, — сочувственно произнес кто-то.

Солдат крепко держал ее за руки. Вета смотрела на него помутившимся взглядом, не переставая вырываться. Ей хотелось закричать так, чтобы голос ее перевернул весь город, но из горла вырывалось только хрипение. Разодрать бы в кровь, затоптать бы в грязь этого человека, вставшего на ее пути к ребенку, но у нее не было сил даже поднять руку.

Вокруг столпился народ. Неожиданно какой-то рослый человек в прилипшем к телу мокром комбинезоне с подвернутыми штанинами растолкал толпу.

— Вета, что с тобой? Что случилось? — сдавленным голосом спросил он.

Вета смотрела на него блуждающим взглядом: "Чей это голос? Кто он?"

— Ты не узнаешь меня, Вета?

Она перестала вырываться и внимательно посмотрела на него. Потом с неожиданной силой оттолкнула солдата и бросилась с рыданиями к рабочему: "Влад! Влад!. Мой ребенок… спаси его!"

Он посмотрел в ту сторону, куда она показывала рукой. В сотне метрах от них несколько домов, залитых почти до окон, зловеще скрипели, готовые в любой момент рухнуть. Вон ее дом, он хорошо его знает. Ребенок?. Это удивило его и сбило с толку. А впрочем, раз она говорит…

Влад оставил Вету на попечение солдата и шагнул в грязную холодную воду. Остановился и огляделся. Нигде не было видно даже лодки, а еще недавно поблизости пыхтел буксир с фабричной пристани. Влад смело ступал в воде, обдумывая слова Веты: "Ребенок? Ее ребенок?.. Странно!. "

Он одолел только половину расстояния, а вода уже дошла до пояса. Ничего, ему сегодня не в первый раз. Да и пловец он неплохой. Сильная волна ударила его в грудь, он с трудом удержал равновесие. Повернулся, увидел, как Вета тревожно машет рукой.

— Вернись! Влад, вернись! — услышал он ее голос.

Но он только тряхнул головой и поплыл.

Вот и дом. Дверь разбита. Широкая кровать покачивается на воде, ударяясь в жестяные стены. На кровати полуголый ребенок, синий от холода, пищит охрипшим голоском. Влад машинально подумал: "И правда, ребенок!" Осторожно поднял его, закутал во что-то сухое, что нашел на кровати, и, подняв повыше, стал пробираться обратно. Вода доходила ему до груди, когда он выбрался наружу. Толпа одобрительно загудела. За спиной что-то затрещало. Он повернул голову — дом быстро валился, спустя мгновение лишь крыша торчала над водой.

— Вовремя поспел, — усмехнулся он невольно.

Вета бросилась ему навстречу и схватила бесформенную кучу тряпок. Ничего не сказав, без сил оперлась на его руку. Только сейчас он заметил, что она босиком и странно одета.

— Откуда ты?

— Из больницы.

— Вышла так… босая? — Голос его был строгий.

Она прижала к себе ребенка, закрыла глаза и пошатнулась. Влад поднял ее на руки. Толпа раздвинулась, давая ему дорогу. Какая-то старушка твердила вслед благословения…

Много дней металась Вета в горячке, но молодой здоровый организм победил болезнь. Постепенно силы стали возвращаться к ней, щеки порозовели. Температура падала и, наконец, наступил день, когда она стала нормальной. На следующее утро Вета открыла глаза, зажмурилась от яркого солнца, с любопытством оглядела незнакомую комнату.

— Где я? — спросила она. И удивилась. Она хотела спросить громко, чтобы ее услышали, но голоса у нее не было. Чья-то большая шершавая рука нежно легла на ее губы. Это Влад, подумала Вета, еще не видя его. Удивительное, незнакомое до сих пор ощущение блаженного спокойствия и уверенности наполнило всю ее.

— Где я?

— У хороших людей, Вета. Не волнуйся.

Он нежно погладил ее руку, лежавшую поверх одеяла. Она шевельнула губами, чтобы спросить о чем-то, но он снова приложил к ним руку:

— Молчи, Вета, нельзя тебе. Отдыхай.

Она улыбнулась и закрыла глаза.

Влад тихо встал, подошел к окну и рассеянно выглянул на улицу. До его слуха долетели ритмичные удары молотка. Придя в себя от пережитого, люди торопились наладить жизнь — выпрямляли листы жести, подпирали стены домов, отыскивали унесенные наводнением двери, рамы окон, столы, стулья. Фабрики снова пыхтели, и ветер снова разносил над жестяными хижинами зловонные пары. Влад провел рукой по лбу. Тридцать домов унесла река, десятки других стали необитаемыми. Много семей лишилось крова. Больше двадцати человек погибло. А в Берисо продолжалась жизнь, словно и не было ничего.

Влад достал сигарету и постучал ею по коробке — он научился курить в тюрьме в бескрайние часы одиночества. Взглянул на Вету, поколебался, потом закурил. Затянулся глубоко и, вздохнув, выпустил дым.

— Влад!

Он вздрогнул и обернулся. Вета тревожно смотрела на него.

— Где ребенок, Влад?

Влад подошел к постели. Лицо его перекосила боль.

— Что с ним, Влад?

Он подсел к ней. Молча взял ее руку и нежно стал гладить ее. Потом, встретив ее умоляющий взгляд, тихо заговорил:

— Надо быть сильной, не бояться испытаний..

Недоговорил. Она уже почуяла беду сердцем матери, закрыла лицо руками.

— Господи, и это тоже? — и тихо заплакала.

Влад поднялся, на цыпочках отошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу.

Вета долго всхлипывала, шепча что-то, чего он не мог понять, хотя и напрягал слух. Потом — она притихла.

Когда Вета снова открыла глаза, взгляд ее упал на неподвижную, сгорбленную спину, заслонившую узкое окно.

— Иди сюда, Влад, — шепотом сказала она. — Расскажи, как все произошло.

— Потом, Вета.

Она попыталась удержать брызнувшие из глаз слезы и повторила настойчиво:

— Лучше сейчас… Я сильная.

Он снова присел рядом, взял ее бессильно лежавшую руку в свои ладони и заговорил, стараясь выбирать слова:

— В больнице не было мест. Я перенес вас, тебя и ребенка, сюда. В этой комнате я жил до ареста. Хозяева держали ее до моего возвращения, и я снова поселился здесь. В Берисо я вернулся в ту ночь, когда случилось наводнение..

Вета его прервала:

— И сразу бросился помогать?

— Если бы ты знала, что творилось. Люди голову потеряли от ужаса..

Рука Веты дрогнула.

— Перенес я вас сюда. Вы сразу горячкой заболели. Много дней лежали в лихорадке. Мой друг врач все перепробовал, но ребенок не выжил…

Две крупные слезы покатились по бледному лицу и упали на подушку. Она лежала, не шевелясь. На лице ее не дрогнул ни один мускул.

Влад умолк. Он ожидал бурной реакции и был готов ко всему. Неподвижность Веты успокоила его. "Только бы нашла в себе силы совладать со своим горем", — подумал он со вздохом. Потом лицо его нахмурилось, брови сдвинулись… Сказать и о другом? Самое страшное уже позади… Может быть, лучше сразу все выложить? Доктор говорил, что опасность миновала, но…

Вета следила за ним из-под приспущенных век. Уловив перемену в любимом лице, поняла, что в нем идет какая-то борьба, что-то его мучает… Сжала тревожно его руку и спросила:

— Что еще, Влад?

— Ничего, Вета, отдыхай.

— Нет, ты что-то скрываешь.

— Думаю о наводнении.

— Ты не умеешь лгать. — Вета грустно улыбнулась. — Лицо выдает тебя.

Он быстро погладил ее руку и глухо произнес:

— Я не все тебе сказал.

Она вздрогнула, закрыла глаза, внезапно почувствовав страх, но сделала усилие над собой:

— Что еще? Говори, я не боюсь, я сильная…

— Пепо уехал и вряд ли вернется.

Вета вздохнула с облегчением:

— Только и всего? Тем лучше!

Потом с тем же безразличием спросила:

— И куда он уехал, Влад?

Он подумал и решил, что откладывать нет смысла, тем более, что она приняла это известие без тени волнения.

— В самый трагический момент, когда, казалось, наводнение просто сметет Берисо, Пепо и Новаков побежали в контору фабрики "Свифт". Обезумевшие от ужаса люди даже и не подумали о том, что в кассе предприятия полно денег. Еще меньше думали об их сохранности полицейские. Пепо и Новаков успели разбить сейф — взорвали его… Но когда на обратном пути они добежали до ворот, в них выстрелили. Они спрятались за ворота и начали отстреливаться. Выстрелы услышала полиция. В перестрелке Новаков упал, а Пепо побежал через фабричный двор, бросив чемоданчик с деньгами. Полицейские, кинувшиеся следом, остановились у раскрытого чемодана и стали набивать деньгами карманы. Пепо же пошел им навстречу с поднятыми руками, и они в него выстрелили, решив избавиться от свидетеля. Но кое-кто видел это из дома напротив и рассказал мне…

— Он ранен? — глухо спросила Вета.

— Убит… Неизвестно только кто, стрелял, чтобы привлечь внимание полиции. Подозреваю, что это дело одного моего знакомого, Трако, который давно грозился отомстить Пепо за своего брата.

Вета ни о чем больше не стала спрашивать. В комнате застыла напряженная тишина. Удары молотков и человеческие голоса время от времени проникали сквозь стены. В коридоре и во дворе слышались осторожные шаги Хозяйки. Где-то заплакал ребенок, ему ответил хор сердитых детских голосов, которые вывели Влада из раздумья. Он спросил:

— Что ты думаешь делать, Вета?

Она недоуменно взглянула на него и ответила:

— Жить.

— Да, жить… — задумчиво повторил Влад. — Мы с тобой останемся друзьями, я буду помогать, чем смогу…

Влад вдруг смутился. К чему ей эти заявления? Разве это надо было сказать в такой момент? Он вскочил и снова прижался лбом к стеклу.

Вета с трудом подавила рыдание. Слова Влада показались ей преднамеренно холодными. Одна мысль настойчиво сверлила мозг: "Я ему чужая… чужая! Никогда он не любил меня..". С нескрываемым раздражением она заговорила:

— Я всегда слушалась твоих советов. Конечно, мы будем друзьями…

Не закончила. Что-то сдавило ей горло, предательские слезы заблестели на глазах.

Влада вдруг словно молнией ударило. Счастливая улыбка осветила лицо. Он быстро подошел к кровати, склонился над ней.

— Слушалась друга. А послушаешь советов мужа, человека, который тебя любит? Будешь хотя немножко любить меня?

Не отвечая, она обняла его, привлекла к себе и прижалась губами к его щеке, вложив в этот поцелуй всю нежность, какую испытывала к нему, всю боль долгого ожидания. Влад провел рукой по ее лицу, пригладил рассыпавшиеся волосы. Она поймала его руку и заглянула в глаза. Об этой улыбке мечтала она дни и ночи. Об улыбке, в которой и сила, и доброта, и нежность, и уверенность в себе…

— Влад… — Она в нерешительности умолкла, и вдруг проговорила одним духом: — Ты не спрашивал себя, от кого мой ребенок?

Он непонимающе взглянул на нее и растерянно проговорил:

— Какое мне дело? Важно, что сейчас… что ты меня любишь.

Она решила говорить прямо — и без того их так долго мучила недоговоренность.

— Ребенок не от Пепо, а от Наско…

Ее губы судорожно задрожали, из-под плотно сжатых ресниц брызнули слезы.

По лицу Влада пробежала тень, но он машинально продолжал гладить ее руки, наполняя Вету ощущением тепла. Все так же тихо, но твердо она сказала:

— Сейчас ты знаешь все. Решай.

Он нежно приложил палец к ее губам, приподнял подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Потом промолвил:

— Не волнуйся напрасно и выслушай меня. Твое прошлое меня не интересует… Потом… — он поколебался, — я думаю, что женщина это не вещь или какая-то неприкосновенная собственность мужа. Она сама себе хозяйка, имеет такое же право думать, чувствовать, страдать и даже грешить, как он. Одним словом, жить своей жизнью. Кроме того, когда жена молода, а муж и дом не могут заполнить ее жизнь, совсем естественно, что она ищет счастье на стороне. Человек уж так устроен. А я знаю Пепо и… вашу жизнь.

— Какое там счастье! Я не знаю, почему и как это произошло…

— Я ни о чем не спрашиваю тебя, Вета.

— Нет, ты должен знать!

— Хорошо, если ты настаиваешь. Но не сейчас…

Их взгляды встретились. Его лицо поразило Вету выражением спокойствия и доброты. Неужели она ему безразлична? Но взгляд его глубоких, полных нежности, глаз успокоил ее. Она притянула его голову к себе, долгим поцелуем прильнула к его глазам и смущенно сказала:

— Не сердись на меня… Я все тебе расскажу. Это было… нет, не знаю, будь он проклят, этот час! О тебе я знала, что ты умер…

Он улыбнулся:

— Я счастлив, что ты именно такая, какой я тебя представлял, Вета, — прямая, честная… Мне нечего тебе прощать. Прошлое позади, а будущее принадлежит нам.

Вета зарылась в подушку вспыхнувшим лицом и глухо зарыдала:

— Что с тобой, Вета? Успокойся, не надо так! Ты еще не совсем здорова..

Влад склонился к ней и стал гладить по волосам, по трясущимся в судорожных рыданиях плечам.

Постепенно Вета успокоилась, прикрыла глаза. Ее охватило странное, неведомое чувство. Большие руки Влада словно снимали с нее все то, что угнетало, сковывало ей душу и тело, отрывало от другой, удивительной, настоящей жизни, и она — Вета ощущала это почти осязаемо — вступала в эту новую жизнь чистой, чувствуя рядом плечо Влада.

Порывистым движением Вета остановила руку, ласкавшую ее лицо, и долгим поцелуем приникала к шершавой ладони.