Под солнцем горячим

Неожиданная союзница

Только зря он так думал о Коноплевой. Она его выдавать не собиралась. И даже совсем наоборот. Она его выручила.

Как это произошло? А вот так.

После обеда всем отрядом пошли в Красногорийское — посмотреть школьный музей. Директор школы Олегу Захарович — невысокого роста, с бородкой клинышком, в очках и в серой шляпе с дырочками («Для вентиляции», — хихикнул Толстый Макс) — встретил гостей у входа. Директора окружали красногорийские ребята, среди них был, конечно, и Топчиев.

В этой школе до войны учился Андрей Гузан. Сейчас в классе, где он сидел, висит его портрет. И класс называется «класс Гузана». А в музее много документов — школьный дневник, тетрадки, сочинения, письма с фронта и самое главное — комсомольский билет сержанта Гузана, простреленный вражеской пулей, залитый кровью… Гера смотрел, не отрывая глаз. Много уже знал он о Гузане, часто говорили о его подвиге ребята, но, глядя сейчас на этот комсомольский билет, будто услышал, как из дали военных лет, сквозь грохот артиллерийской канонады и треск пулемета донесся звонкий голос: «За Родину!» И метнулась на фашистский дзот фигура бесстрашного сержанта с автоматом в руках, захлебнулся вражеский пулемет.

Нет, не погиб Гузан тридцать лет назад. Он стоял сейчас перед Герой Гусельниковым — молодой, плечистый, веселый, бесстрашный, — такой, каким был тогда. И правильно решили ребята: побывать здесь, где он жил, прошагать по земле, по которой он шагал, посмотреть на горы, на которые он смотрел.

Но ведь так же храбро еще шесть десятков лет тому назад, в девятнадцатом году, воевал Степан Бондарь! Он так же звал на бой с врагами: «За революцию! За Советскую власть!».

— Олег Захарович, — Гера оттеснил Абрикосову, — скажите, а в гражданскую войну здесь были партизаны?

— Были, — ответил Олег Захарович. — В этом самом доме размещался их партизанский штаб.

— В этом? — обрадовался Гера. Вот здорово! Значит, вполне возможно, что в комнате, где учился Гузан, за тридцать лет до него заседал со своим штабом Степан Бондарь! И у Геры невольно вырвалось: — И Бондарь здесь бывал?

— Какой Бондарь?

Гера хотел уже ответить, но не успел. Муврикова, хмыкнув, сказала:

— Опять Гусельников с гражданской войной вылез!

И учительница спросила:

— Тебя по-прежнему интересуют красно-зеленые?

Геркин взгляд упал на Гутю. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, приложив палец к губам, как бы предостерегая: «Молчи, молчи, а то дознаются!» И он забормотал еле слышно:

— Да я просто так, я ничего…

Олег Захарович пожал плечами:

— Если про здешнего партизана речь, то я не слышал.

И вдруг запищала белобрысая девчонка:

— Олег Захарович, а вот наш дедушка Кондрат…

Но Гутя не дала ей закончить:

— Пошли, Лена, пошли!

— Погоди, куда ты меня тянешь?

— Пошли, пошли, — не отставала Коноплева и, можно сказать, силой выволокла девчушку из комнаты.

Олег Захарович продолжал рассказывать о Гузане. Красногорийский ученик совершил подвиг далеко отсюда, под Ленинградом, но и здесь, в горах, шли упорные бои с фашистами. Через Красногорийское проходила линия франта — на одной окраине были немцы, на другой укрепились наши.

— А вы сами воевали, Олег Захарович? — спросил Дроздик.

— Да, я был в десантных войсках. Меня вместе с товарищами забрасывали в тыл к немцам.

— Расскажите, — запросили ребята. Муврикова даже тетрадку раскрыла — приготовилась записывать. И Гера с уважением взглянул на Олега Захаровича — вот ведь не подумаешь: невысокий, в очках, ничего героического по виду, а десантник! Только рассказывать сейчас о себе он не стал, пообещал это сделать при следующей встрече.

Когда Гера вышел на улицу, то только тут вздохнул с облегчением. Пока теснились в комнате, он боялся, что взрослые снова начнут выспрашивать у него о Степане Бондаре. А на улице можно держаться подальше. И он шел в сторонке, рядом с Серегой, мысленно ругая себя за то, что чуть все не погубил, и спасибо говорил Гутьке — она же удержала его от глупой болтовни, выручила! И теперь уж все — все! — ни одна живая душа теперь не услышит от Герки о Степане Бондаре. Надо только завтра поговорить еще с Кондратом. Без этого не обойтись. Ясно, что Бондарь мог бывать в Красногорийском, мог, хотя никто здесь об этом не догадывается. А Гера все, выяснит у деда, потом побывает где надо, а уже после этого напишет сюда письмо: «Дорогие красногорийские ребята и директор Олег Захарович! Вы, конечно, не помните, что среди городских туристов находился я, а я узнал новость, очень важную для истории вообще и для вашего поселка в частности…» Короче, так или примерно так напишет он, чтобы не пропало важное открытие.

Только опять перед Герой возникло препятствие… Когда пришли в лагерь, Лидия Егоровна, выстроив отряд, сказала вожатой:

— Альбина, зачитай приказ номер два.

Семен опять освещал листок карманным фонариком, как в Чистом Ключе, потому что опять было уже темно. Небо хмурилось, покрылось тучами, от реки повеяло сыростью. Ветер шевелил у ребят галстуки, а у Альбины в руках листок с приказом. Приказ гласил, что турист Максим Швидько с должности отрядного хозяйственника снимается. А вместо него назначен Максим Дроздик. И вдруг Гера услышал свою фамилию:

— Завтра по кухне дежурят Абрикосова и Гусельников.

Вот тебе раз! Значит, весь день будешь привязан к костру. А как же свидание с дедом?

— Назначаю ночных дежурных, — продолжала читать Альбина. — Смена у костра через каждые два часа.

И Гера крикнул:

— Я тоже ночью хочу!

— Придет время, подежуришь и ночью, — ответила Альбина.

— А я сегодня хочу!

— Да хватит тебе, Гусельников, — захныкали девочки в строю. — Дождь уже, холодно. — Действительно начал накрапывать дождь.

— Да что ты споришь, — сказал и Кулек-Малек. — Мы по алфавиту назначаем. — Он крикнул: — Разойдись! — И все разбежались.

У ведер с киселем выстроилась очередь. Летучими светлячками замелькали внутри палаток карманные фонарики. Снова пролетел над поляной ветер, глухо зашелестели почерневшие в темноте кусты. Гера юркнул в палатку за миской и наткнулся на Серегу.

— А я завтра на Красную гору полезу, — похвастался он. — Договорился со здешними ребятами.

Гере стало досадно — ему не удалось освободиться от завтрашнего дежурства, и Серега же помешал — выдумал поваров по алфавиту назначать! А сам пойдет, куда хочет.

— Как же ты полезешь, хромой-то?

— А я уже могу. — Кулек, выбравшись из палатки, попрыгал на больной ноге.

— А зачем? — спросил Гера, тоже выбираясь из палатки.

— Геологический образец брать.

— Да у них каменюк в музее полно. Попроси — и дадут.

— К твоему сведению, уже предлагали, да я не взял. Геолог должен сам отколоть. Для него самое главное — из какого пласта и при каком обнажении.

— Да бери, бери, — сказал Гера. — Все это чепуха!

— А что не чепуха, что? — вдруг прищурился Серега. — Не днем дежурить, а ночью, да? Делать тебе нечего!

— Нет, есть что делать, есть! — заспорил Гера и сразу замолчал. Спорить и то нельзя, а то догадаются. Пусть уж лучше и Кулек-Малек считает, что у Герки Гусельникова нет ничего серьезного, а так, одни капризы.

Получив кисель и горячий чай, Гера нехотя поплелся в палатку. И тут услышал шепот:

— Гусь! — Из-за куста высунулась Коноплева, тоже с миской в руках. — Послушай, — зашептала она, озираясь.

— Ленки больше не бойся, я с нее клятву взяла, молчать будет. И у дедушки все выспросит. Завтра ты дежурный по кухне, так я сама в поселок схожу, у нее узнаю, может, он еще про Бондаря помнит, верно? Т-с-с, идут! — Она оглянулась и исчезла в темноте.

От неожиданности Гера не двигался целую минуту. Потом обрадовался — вот так тихоня! Сообразила, что надо делать. Союзница!

— Ура! — завопил он, вваливаясь в палатку. Кулек-Малек надувал матрац.

— Зачем же, в темноте? — спросил Гера и зажег фонарик. Он уже не сердился на Серегу.

По брезенту снаружи все сильнее плясал дождь. Сидеть в тесной палатке, поджав ноги кренделем, было уютно. Только опять не повезло Сереге. Максы завозились, и Толстый вышиб у Дроздика кружку с киселем. Кисель разлился по Серегиному матрацу. Стали смахивать, но еще хуже размазали. Кулек-Малек выпачкался и вылез обмываться под дождь в одних трусиках. Когда он влез обратно, мокрый и дрожащий, то сразу уткнулся в стенку. С другого бока от Геры уже сопел Швидько.

А Гера никак не мог заснуть. Приглушенно доносились от костра голоса ночных дежурных. Лагерь затихал. Поскребывал по палатке дождик, шелестел понизу, словно шептался с травой. И на сердце у Геры становилось почему-то тревожно. Союзница-то у него теперь есть, это — да. А вот что их ждет дальше?