Под солнцем горячим

Бесповоротное решение

— Изучили? — улыбаясь, спросила девушка и положила записку на место так же, как она лежала: «… сле, иди на хутор Алюк. Степан Бондарь знает, где спрятано».

Значит, «сле» это не «по-СЛЕ», а «в Принави-СЛЕ»!

— Принависла! — сразу догадалась и Гутя. — А в нашем маршруте тоже есть Принависла. Это она, да?

— Принависла — такое место в горах, — сказала девушка. — Если идти в горы от Чистого Ключа.

— Значит, она, — подтвердила Гутя. — А записка — та, про которую ты говорил? — повернулась она к Гере.

Гера вспомнил, как в коридоре школы Коноплева тоже спрашивала у него про эту записку. Уже тогда интересовалась. Но объясняться с Гутькой сейчас не хотелось — Гера и сам еще во всем этом не разобрался. Поэтому он промолчал.

А на улице, едва захлопнулась музейная стеклянная дверь, Толстый Макс потребовал:

— Пломбир!

— А ты хочешь? — спросил Гера у Коноплевой и, раньше чем она ответила, объявил таким тоном, словно дарил полцарства: — Всех угощаю!

Пломбир ели, в сквере, стоя под старым платаном. Швидько свою порцию проглотил, как удав, и жадными глазами следил, за Гутей — волновался, что у нее течет. Она торопливо лизала, но все равно у нее текло. Может, оттого, что ей было неудобно лизать: скрючившись, она прижимала одной рукой к боку книжку про птиц. Наконец она тоже справилась с пломбиром и, бросив скомканную бумажку в урну, сказала: «Спасибо».

Гера покосился на нее: смотрите, какая воспитанная! И вдруг сообразил: надо же ее предупредить.

— Ты вот что, Коноплева. Про все это помалкивай.

— Про что про это?

— Ну, про все. Никакой записки нет, и ничего ты не видела. Поняла?

— Не поняла, — замотала она головой. — Почему я не видела? И почему — помалкивай?

Ну вот, и свяжись с девчонкой! С первого шага начинаются осложнения. Гера рассердился:

— Потому что кончается на «у»!

Как ни странно, но этот «аргумент» убедил Коноплеву.

— Хорошо, — согласилась она. — Буду помалкивать.

— И ты тоже! — повернулся Гера к Швидько.

— Да я могила! — Толстый Макс стукнул пухлой рукой по груди и подмигнул: — А пломбирчик бы… повторить не мешало, а?

— Нет, нет, — сразу отказалась Гутя, словно испугалась, что Гусельников разорится на таком щедром угощении.

Но Гера и не думал разоряться.

— Хватит с тебя, — сказал он Швидько, — а то лопнешь. — И, не добавив больше ни слова, пошел прочь.

Хотелось остаться одному, чтобы во всем разобраться. Когда же он дошел до бабушкиного архива, у него уже было принято решение. Твердое и бесповоротное.

— Бабушка, — сказал он. — Я иду с ребятами в поход.

— В хутор Алюк?

— Нет. Куда и они.

— А что же сказано в записке?

Гера объяснил.

— Ну, правильно, — согласилась бабушка. — Если от Принавислы до хутора недалеко, вы сможете и в него заглянуть.

На это Гера ничего не ответил. Он еще не знал, как все там будет. Ведь от ребят он свои планы решил утаить. Сейчас важно было одно: пойти в поход! Но бабушка спросила:

— А мама знает?

Мама еще не знала. И как ей скажешь?

Да и как убедишь вожатую Альбину, что пионер Гусельников достоин пойти вместе со всеми в поход? Конечно, тут может посодействовать Кулек-Малек. Он всегда всем сочувствует. Но ему придется доказать, что Герка не шутит. То есть надо будет и тренироваться, и закаляться.

Словом, столько навалилось на Геру забот, что он невольно нахмурился.

— Ну, ничего, — успокоила бабушка. Она, конечно, вообразила, что он скис из-за мамы. — Жалко, уезжаю. Но что-нибудь придумаем.