Под тихое мурчание...

Глава XXII

В снег Тая приземлилась уже на четыре кошачьи лапы. Егор прыгнул следом за ней в соседний сугроб, и ему тоже удалось сменить облик еще в воздухе, но завершить прыжок так аккуратно, как она, молодой человек все же не смог. Он упал на бок, несколько раз перекувырнулся в снегу и, вскочив, наконец, снова на лапы, недовольно зафыркал и принялся отряхиваться.

Таисия — то есть, Ушкомила — нетерпеливо мяукнула высоким голосом и большими прыжками бросилась в лес. В изданном ею коротком звуке было сказано так много — требование, чтобы Хвостомысл поторопился, добродушная насмешка над его неуклюжестью, беспокойство о том, что даже если они будут очень спешить, то все равно могут опоздать…

— Мяфф! — ответил ей Хвостомысл и помчался ее догонять. В его коротком возгласе тоже было множество сообщений: он призывал подругу не паниковать раньше времени, уверял ее, что они успеют в соседний питомник и что сам он уже бежит следом за ней, и высказывал свой восторг от новых ощущений в кошачьем облике, к которым ему до сих пор не удалось привыкнуть.

Так они и бежали по заваленному снегом лесу, с головой проваливаясь в сугробы и выпрыгивая из них, не чувствуя холода, зато ощущая тысячи оттенков разных запахов и слыша тысячи самых тихих, недоступных им в человеческом обличье звуков. Бежали гораздо быстрее, чем могли бы, будучи людьми. Неслись вперед, не только беспокоясь за оставшийся позади городок и всех его обитателей, но и радуясь этой пробежке, получая невероятное удовольствие от движения, морозной свежести и свиста ветра в бархатных треугольных ушах. Хвостомысл порой даже вовсе забывал, для чего он мчится по лесу рядом со своей любимой — ему казалось, что он хищник, дикий кот, охотящийся за полевой мышью, далекий древний предок всех кошачьих, не знающий ни мягких подушек, ни блюдечек с молоком, привыкший спать на ветках деревьев, не умеющий мурлыкать. В такие моменты лес оглашался его пронзительным воплем, который эхом возвращался к ним с Ушкомилой и в котором другие коты могли прочитать все эти удивительные чувства. А Ушкомила отвечала на это негромким насмешливым фырканьем, напоминая своему спутнику, что та древняя жизнь в дикой природе только кажется ему, изнеженному цивилизацией, свободной и полной радостей, что окажись он на самом деле в шкуре первобытного дикого лесного кота, он бы очень быстро взвыл от тяжелой голодной жизни и запросился бы обратно, в теплый дом, где всегда сытно кормят.

Хвостомыслу хотелось поспорить с ней, попытаться доказать, что не так уж он и изнежен, поведать, как он, еще не умея превращаться в кота, в человеческом обличье, ходил в многодневные походы, в том числе и зимой, и прекрасно себя при этом чувствовал. Но вести серьезные беседы на бегу, даже на емком кошачьем языке, было не очень удобно, так что он решил отложить этот разговор до лучших времен, когда они не будут никуда спешить и ни о чем беспокоиться. А пока стоило пользоваться моментом и радоваться полету над сугробами, не отвлекаясь на посторонние мысли.

Несколько раз и Ушкомила издавала звонкое победоносное мяуканье, и ее друг читал в нем не только удовольствие от бега, но и чуть злорадное напоминание ему о том, что еще недавно он никак не мог превратиться в кота, а потом сердился на нее за то, что она напугала его, заставив все-таки сменить облик. Если бы она этого не сделала, ему никогда не пришлось бы испытать все то, что они испытывали теперь, ехидничала кошка. И ответом ей было фырканье со стороны Хвостомысла — скачущий по сугробам кот давал подруге понять, что даже если бы он не сменил облик тогда, месяц назад, это еще ничего бы не значило. Он вполне мог бы превратиться позже, и сейчас рядом с ней все равно бежал бы пушистый серо-полосатый кот.

С этим Ушкомила не спорила. У нее не было сомнений, что сколько бы ее любимый ни тянул время, не решаясь окончательно изменить свою жизнь, рано или поздно он бы точно сделал это. И она лишь радовалась, что это случилось рано, а не поздно, что они уже сейчас, всего через три месяца после своей первой встречи, вместе бежали по снегу в облике кошек.

Три часа пролетели, как одно мгновение — спешащие вперед коты не чувствовали усталости и не следили за временем. Они бы и не заметили, что бегут уже так долго, если бы в лесу не начало постепенно темнеть. Для заката было еще слишком рано даже для этих мест, но лучи низкого солнца не могли заглянуть под огромные ели с пышными ветками, и там быстро стали сгущаться тени. Ушкомила, бежавшая чуть впереди Хвостомысла, остановилась и махнула ему хвостом, предлагая сделать небольшую передышку. Ее друг мог бы пробежать еще столько же, но не стал возражать и, сделав последний прыжок, тоже остановился рядом с ней. Сверху, с задетой им еловой лапы, на них шлепнулась пригоршня снега, и оба принялись недовольно от него отряхиваться.

А потом Ушкомила подошла вплотную к стволу дерева, прижалась к нему боком и легла на снег, подвернув под себя лапки. Ее друг улегся рядом с ней, тоже постаравшись прижаться к ней как можно теснее, чтобы кошка хотя бы частично закопалась в его длинную пушистую шерсть, и накрыл ее сверху своим огромным хвостом. Над ними был низкий темно-зеленый «потолок» из хвои, и Хвостомыслу снова, как и в те дни, когда он просыпался в питомнике в человеческом облике, казалось, что он лежит в большом гнезде, присыпанном снегом, но все равно очень теплом внутри.

Он бы не отказался подольше задержаться в этом гнезде, подремать в нем и увидеть какой-нибудь яркий и интересный сон об охоте за грызунами, какие снились ему только в кошачьем обличье, но спустя некоторое время коту стало ясно, что скоро это убежище придется покинуть. В нем было уже не так уютно, как раньше — несмотря на теплую Ушкомилу, мурлыкавшую у него под боком, в целом сибиряку постепенно становилось все холоднее. Даже его пышная длинная шерсть не могла так долго защищать его от мороза, а значит, его спутница с еще менее теплым мехом тоже уже должна была начать мерзнуть. Пора было двигаться дальше, согреваясь на бегу.

— Мурк? — спросил Хвостомысл свою подругу.

— Уррр, — согласно отозвалась она, и оба, поднявшись на лапы, выглянули из-под елки.

В лесу теперь было уже почти совсем темно, хотя кусочек неба над головами кошек пока еще был не совсем бездонно-черным. Но на этом кусочке уже горели несколько самых ярких звезд, и можно было не сомневаться, что скоро над лесом окончательно опустится ночь. Впрочем, с кошачьей способностью видеть даже почти в полной темноте, это не было особой проблемой.

Ушкомила еще раз коротко мурлыкнула и прыгнула в очередной сугроб, безошибочно определив нужное им направление. Хвостомысл скакнул за ней, отметив про себя, что тоже правильно понял, в какую сторону им надо бежать. И они снова понеслись по лесу, подныривая под низко склонившиеся к земле ветки, вываливаясь в снегу и взлетая в высоких прыжках над сугробами. Холод, начавший было пробираться сквозь их пушистые шубки, опять был вынужден отступить ни с чем — вскоре бегунам стало даже жарко. Ели и сосны, кусты и сугробы, замерзшие ручьи и засыпанные снегом огромные пни оставались у них позади, а они все бежали, изогнув дугой свои пушистые хвосты, с каждым прыжком все больше приближаясь к своей цели.

Еще через несколько часов Ушкомила замедлила бег, а потом, выбежав на небольшую поляну, и вовсе остановилась. Она снова принялась нюхать воздух, высоко подняв голову и нервно подергивая хвостом, а потом подошла к краю поляны и с сомнением уставилась на одну из растущих там сосен.

— Мыррр? — поинтересовался подошедший к ней Хвостомысл.

— Ууау! — протянула в ответ кошка и, подпрыгнув, вцепилась в припорошенный снегом шершавый ствол когтями.

Через минуту оба кота уже взбирались по стволу все выше и выше. Порой они натыкались на обледеневшие участки коры и едва не соскальзывали вниз, но им все же удавалось удержаться на сосне и, недовольно фырча, продолжать карабкаться к ее верхушке. Поляна, покрытая гладким слоем снега, на котором четко отпечатались две цепочки кошачьих следов, осталась далеко позади. Кошки уже не видели ее, они смотрели только вверх, туда, где на сосне начинали расти густые зеленые ветки.

Остальные деревья, росшие вокруг этой сосны, были не такими высокими, и через несколько минут их верхушки тоже остались внизу. Перед поднявшимися на пару десятков метров кошками открылся вид на множество таких верхушек — голых черно-белых и покрытых хвоей бело-зеленых. Но если с одной стороны это скопление верхушек бесконечным «ковром» уходило куда-то за горизонт, то с другой деревья постепенно становились ниже и словно бы терялись в тумане, а за ними в темноте тускло светились в ночном мраке десятки крошечных огоньков. «Откуда там зимой туман? — удивился про себя Хвостомысл и тут же сам себе ответил. — Это не туман, у них там просто снег идет! А значит, там сейчас намного теплее, чем здесь!» Это было лишним поводом поспешить в ту сторону — в тепло.

Ушкомила радостно взмуркнула, сообщая своему товарищу, что все идет по плану: они бежали в правильном направлении, не сбились с дороги, и цель их путешествия сейчас была не так уж далеко. Хвостомысл тихо мурлыкнул в ответ, давая ей понять, что нисколько не сомневался в том, что она знает дорогу, и предлагая не терять больше времени и поскорее спускаться вниз, чтобы продолжить путь. С этим его подруга и не спорила, и они начали осторожно съезжать по стволу вниз, цепляясь за него когтями — сначала медленно, по-прежнему боясь соскользнуть с обледеневшей коры, но потом все смелее и быстрее. Когда до земли оставалось, по примерной прикидке Хвостомысла, метра три, Ушкомила вдруг развернулась на стволе головой вниз, оттолкнулась от него всеми лапами и прыгнула на поляну, нацелившись в пока еще не тронутую ими кучу снега. Ее друг с восхищением проследил взглядом за тем, как она изогнулась в воздухе дугой, перевернулась лапами вниз и приземлилась в центр сугроба, взметнув вверх маленький снежный вихрь.

— Мяу! — крикнула она, выпрыгнув из сугроба и глядя вверх, на висящего на сосне кота. «Прыгай, не бойся, для кошек это не высоко, ты перевернешься в воздухе, даже если никогда этого не делал, за тебя все сделают инстинкты!» — примерно так можно было перевести этот короткий звук на человеческий язык. Хвостомысл, достаточно освоившийся в кошачьем облике, не сомневался, что все это правда, однако проверять слова подруги на практике ему что-то не хотелось. Может быть, для кота расстояние до земли действительно было небольшим — в конце концов, он не раз слышал истории о том, как кошки падали с очень высоких этажей и не только оставались живы, но даже не получали никаких травм — но человека, которым Егор оставался, несмотря на долгое путешествие по лесу на четырех пушистых лапах, такая высота пугала.

— Фыррр! — ответил он Ушкомиле, не двигаясь с места. «Я ничего не боюсь, но спрыгнуть так грациозно, как ты, у меня пока не получится, и ты будешь надо мной смеяться, так что нет уж, я лучше пониже спущусь и только после этого прыгну!»

— Пффф! — отозвалась снизу сиамская кошка. «Конечно-конечно, я так и подумала, зря ты стесняешься, я не стала бы смеяться ни над твоим страхом, ни над неуклюжестью, видел бы ты меня несколько лет назад, когда я сама училась с большой высоты прыгать!»

— Уррр! — проворчал Хвостомысл. «Вот во что я в жизни не поверю, что ты, когда училась прыгать, чего-то боялась или не была такой же грациозной, как всегда!»

Кот продолжил спуск по стволу и, оказавшись примерно в метре от земли, тоже рискнул оторваться от него и прыгнул вниз. Прыжок получился очень даже удачным, разве что в воздух взвился целый фонтан снега, на мгновение полностью скрывший от Ушкомилы ее товарища.

— Мяк! — воскликнула она, давая ему понять, что мысленно аплодирует его смелости и ловкости, а потом махнула хвостом в ту сторону, где их ждали огни города жар-птиц. И двое котов снова побежали по снегу, петляя между деревьями и перепрыгивая через преграждающие им путь горы валежника.

У них все еще было достаточно сил, чтобы быстро продвигаться вперед, но теперь Хвостомысл уже не чувствовал той легкости, с которой он летел над сугробами в начале пути. Было ясно, что усталость постепенно начала брать свое и что еще через час или два кошкам станет по-настоящему тяжело бежать и им не хватит короткого отдыха, чтобы восстановить силы. Но к счастью, до питомника с жар-птицами как раз и оставалось не больше полутора-двух часов бега — а уж прибыв на место, сибирский кот рассчитывал отдохнуть по максимуму. «Если у них там такое же здание, как у нас, то уж наверное, пара коек для нас с Таиской найдется! — думал он, перепрыгивая через очередную яму. — Да нам и одной койки хватит! Накроемся несколькими одеялами, обнимемся — и будем дрыхнуть сутки напролет, и горе тому, кто попытается нас раньше разбудить!»

— Мрррряаууу! — взвыл он, повторяя свою мысль вслух, чтобы поделиться ею с Ушкомилой.

— Уррр! — ответила та, полностью одобряя такие планы на будущее, и оба зверя рванулись вперед еще быстрее, чтобы это будущее стало как можно ближе.

Постепенно Хвостомысл начал замечать, что бежать, несмотря на растущую усталость, стало как будто бы удобнее. Он повнимательнее поглядел по сторонам и обнаружил, что скачет теперь по более широкой и ровной тропинке и что деревья вокруг растут уже не так густо, как раньше. Расстояние между ними становилось все больше, а сами они делались все менее высокими и толстыми — непроходимый лес, по которому кошки так долго пробирались, медленно, но верно сдавал свои позиции, превращаясь в лесотундру.

Это значило, что Хвостомысл с Ушкомилой были почти у цели. Оба к тому времени снова начали мерзнуть, несмотря на то, что находились в движении, и оба заметно устали, но продолжали нестись вперед, стремясь поскорее закончить свое бесконечно длинное путешествие. Вековых елей вокруг них больше не было, гигантские сосны с теряющимися в небе верхушками тоже исчезли — теперь кошки бежали мимо маленьких корявых березок, искривленных под всевозможными углами, а порой даже стелющихся по земле. Через некоторые из них коты перепрыгивали, хотя прыжки давались им все труднее, и оба уже подумывали о том, чтобы сбавить скорость или даже вовсе перейти на шаг. Но с этим тоже были сложности — тогда им пришлось бы в прямом смысле пробивать себе дорогу головой сквозь толстый слой снега, и это наверняка утомило бы их еще больше. Так что они продолжали бежать, делая высокие прыжки и считая минуты до появления впереди долгожданных огней.

Хвостомысл заметил их первым: сделав очередной, особенно высокий скачок, он увидел над горизонтом что-то похожее на две пары белых светящихся кошачьих глаз. Теперь эти «глаза» уже не были тусклыми, полускрытыми дымкой огоньками: снегопад в этом месте кончился, воздух стал кристально прозрачным, и огни закрытого города сияли в нем яркими путеводными звездами.

— Мииаааууу! Мяк! — завопил сибирский кот. «Земля! То есть, город!»

— Уррра-а-а! — взвизгнула в ответ Ушкомила, и ее радостный крик поняли бы без перевода и люди.

До огней оставалось не больше километра по прямой. Там, в конце этого километра, путешественников ждали свет, тепло и еда. А еще мягкие кровати и пуховые одеяла, в которые они так мечтали скорее закутаться…

Ради этой цели стоило еще раз ускориться, постараться не обращать внимания на холод и еще сильнее навалившуюся усталость и уже на втором дыхании добежать, наконец, до этого спрятанного посреди вечно холодных северных земель города.