Под зелёным знаменем. Исламские радикалы в России и СНГ

Глава 2 Угроза исламского радикализма в СНГ: миф или реальность?

Практически во всех аналитических статьях, посвящённых региональным войнам в мусульманских регионах бывшего СССР, упоминаются так называемые «ваххабиты». Совокупный образ в СМИ сторонников этого течения в исламе: заросшие бородами мусульманские фанатики, которые без колебаний отрезают головы своим секуляризированным соплеменникам, беспощадно уничтожают российских солдат, берут в заложники журналистов и иностранцев.

Ваххабиты — последователи религиозно-политического учения в суннитском исламе, возникшего в Аравии в середине XVIII в. на основе учения Мухамеда ибн Абд аль-Ваххаба, проповедывавшего строжайшее соблюдение принципа единобожия, отказ от поклонения святым местам, очищение ислама от поздних наслоений и нововведений. Ваххабизм близок к официальной идеологии Саудовской Аравии.

В СССР о «ваххабитах» заговорили впервые в начале 90-х во время гражданской войны в Таджикистане. Противники таджикской оппозиции уверяли, что они борются не с настоящими мусульманами, а с «ваххабитами». Причём этот термин использовали даже некоторые религиозные деятели. Так, например, в беседе с автором имам-хатиб (настоятель) кулябской соборной мечети Хайдар Шарифзода заявил, что считает Акбара Тураджонзоду «ваххабитом»^{1}. Сторонники оппозиции, получили у населения республики даже устойчивое прозвище — «вовчики» (от слова «ваххабит»), их же противников называли «юрчиками».

Действительно, исламская оппозиция в Таджикистане использовала некоторые элементы «ваххабитской» идеологии. Они призывали отказаться от пышных свадеб и похорон. «Эти обычаи утвердились в республике уже в советские годы, на свои похороны таджик должен пригласить сотни людей. Подобные обряды разоряют и без того бедное население Таджикистана!» — объяснял тогда свою позицию автору этих строк тогдашний казикалон (глава мусульман Таджикистана) хаджи Акбар Тураджонзода^{2}. Вообще, в то время Акбар Тураджонзода сделал немало заявлений, дававшим его противникам формальный повод зачислить таджикскую оппозицию в «ваххабиты». Акбар Туражонзода не скрывал, что на его мировоззрение большое влияние оказали «братья-мусульмане» и считал их прекрасными философами. «По моему убеждению, фундаментализм — это не экстремизм, не религиозная нетерпимость. Думаю, что каждый религиозный человек должен быть немного фундаменталистом, если понимать под фундаментализмом то, что человек придерживается истинной веры» — говорил в те годы Тураджонзода^{3}.

Однако в реальности, ставить знак равенства между терминами «фундаменталист» и «ваххабит» в корне неверно. Первое понятие значительно более широкое, чем второе. Отметим также, что в современной востоковедческой литературе используются достаточно сильно различающиеся друг от друга определения термина «фундаментализм». Одни авторы определяют его как феномен, суть которого заключена в стремлении воссоздать фундаментальные основы «своей» цивилизации, очистив её от чуждых ей новаций и заимствований, вернуть ей «истинный» облик ^{4}. По мнению же других, использование этого термина и вовсе неправомерно, так как оно является не более, чем тавтологией, так как любой мусульманин, стремящейся к истинной вере (фундаменту) является фундаменталистом ^{5}. Автор, как уже говорилось выше, пользуется наиболее распространённым определением фундаментализма — стремление очистить ислам от более поздних нововведений и наслоений, следовать образу жизни и вере ранних мусульманских общин.

Примечательно, что основу руководящего слоя таджикской оппозиции составляют выходцы из знатного среднеазиатского сословия ишанов — руководителей суфийских орденов-братств^{6}. Первыми суфиями считают аскетов, живших в Ираке и Сирии в конце VIII — начале IX вв., которые стремились постичь «тайный» смысл коранического откровения, строго следовали предписаниям Корана и сунны, участвовали в бдениях, принимали обеты, соблюдали дополнительные посты. Названия движения происходит от арабского слова «суф» — шерсть, так как суфии носили плащи из грубой шерсти. Приверженцы суфизма объединены в особые братства — тарикаты (от арабского слова «тарика» — путь, в данном случае подразумевающего правильный путь поиска истины). Тарикаты в свою очередь делятся на более мелкие подразделения — вирды. С точки зрения ваххабитов, привер-женность к суфизму противоречит канонам ислама, а, следовательно, таджикскую оппозицию никак нельзя считать последовательницей этого течения в исламе. После изгнания таджикской оппозиции из Таджикистана многие из её лидеров поселилось в шиитском Иране (главном идеологическом конкуренте Саудовской Аравии), что является ещё одним убедительным доказательством, что оппоненты Душанбе не являются ваххабитами. Отметим также, что костяк сопротивления российским войскам во время войне в Чечне в 1994–1996 гг. составляли также приверженцы суфизма. «Термин “ваххабиты” специально был запущен КГБ для того, что внести раскол среди верующих», — убеждал автора этих строк Акбар Тураджонзода^{7}. По мнению же одного из крупнейших российских мусульманских учёных-теологов, дагестанца Ахмедкади Ахтаева, «ваххабиты — это ярлык, который приклеивают невежественные люди к часто достаточно сильно отличным друг от друга группировкам мусульман. По сути в “ваххабиты” зачисляют всех людей, которые выступают с критикой официального духовенства. Если ж быть совсем точным, то так называемых “ваххабитов” СНГ можно назвать салафитами (общее название мусульманских религиозных деятелей, которые в различные периоды истории выступали с призывами ориентироваться на образ жизни и веру ранней мусульманской общины) или же, фундаменталистами» ^{8}.

Скорее всего, точка зрения Ахтаева недалека от истины, и в реальности «ваххабитами» на территории бывшего СССР обобщённо называет все группы мусульман, выступающие с критикой региональных особенностей ислама, нередко усложнённого местными обычаями и даже советскими нововведениями. Как отмечает Роберт Ланда, главный секрет успеха фундаменталистов (впрочем, весьма относительного почти на всём постсоветском пространстве) — их ставка на молодежь. Им, в частности, удалось поставить себе на службу некоторые традиции полуспортивных мужских групп — гапов. Их происхождение относят ещё к временам сопротивления монгольскому завоеванию. В дальнейшем они под руководством мулл занимались также изучением Корана и сочинений мусульманских авторитетов ^{9}. Практически при всех нынешних «ваххабитских» мечетях есть спортивные залы, где изучаются каратэ и другие восточные единоборства (именно это обстоятельство особенно любят вменять в вину салафитам, которых обвиняют чуть ли не в создании террористических групп). «Ваххабиты» приходят в мечеть до рассвета — на первую утреннюю молитву, и уходят из неё нередко лишь после заката солнце, проведя день в философских дискуссиях и занятиях спортом. То есть мечеть становится своеобразным клубом близких единомышленников — людей, как правило молодых и энергичных.

Разрозненные, и достаточно разношерстные группировки фундаменталистов объединяет одно: всех их можно назвать исламским консерваторами (или же радикалами), они не принимают как и прежнюю коммунистическую систему, так и пришедшую ей на смену западную модель развития. Подавляющая часть салафитов считает неподобающим для мусульманина подчиняться светским властям и выступает за создание исламского (живущего по законам шариата) государства. Как правило, в фундаменталистские группы идут наиболее думающие, и при этом не связанные с криминальными структурами молодые люди из традиционного, неиндустриального общества (крестьяне, торговцы). Это обстоятельство, пожалуй, особенно опасно для властей. В регионах распространения «ваххабизма» (Таджикистан, Узбекистан, Дагестан, Чечня) около 70 % живут в традиционном обществе, с практически не изменившемся за годы советской власти укладом, и то обстоятельство, что лучшие его представители выступили против новой системы ценностей, не может не вызывать тревогу.

В то же время было бы неверно считать, что только «ваххабиты» являются в СНГ исламскими консерваторами. Не менее ревностными сторонниками исламского образа жизни является часть приверженцев суфийского ислама. В Чечне и Джохар Дудаев, и сменивший его Аслан Масхадов создавали исламское государство при помощи суфийского духовенства. К исламским консерваторам, но отнюдь не к «салафитам», можно отнести и идеологов таджикской оппозиции.

Явление исламского консерватизма в бывшем СНГ порождено серьёзнейшей проблемой, для определения которой подходит термин Сэмюэля Хантингтона — «конфликт цивилизаций». До перестройки Москве с успехом удалось приспособить к коммунистической идеологии столь сильно отличающиеся друг от друга культуры разных народов страны. Однако подобное было возможно лишь при тоталитарной системе. Западноевропейские демократические институты, взятые Кремлем за образец для подражания, оказались совершенно неэффективны в мусульманских регионах распавшейся империи. «Наша демократия несовместима с западной! На Западе права личности не-ограничены до такой степени, что практически не признаются общественные, из-за вседозволенности западного образа жизни Запад идёт к развалу. В Советском же Союзе до недавнего времени личные права были сужены до предела. Мы будем стремиться держаться между двух крайностей», — еще в 1991 г. говорил автору этих строк лидер Исламской партии возрождения Таджикистана Мухаммадшариф Химатзода^{10}.

Росту социальной базы исламских консерваторов способствует правовой беспредел, процветающий практически во всех мусульманских регионах бывшего СССР. Например, в сегодняшнем Дагестане власть фактически поделили между собой две прослойки общества — бывшая партноменклатура и так называемые «новые дагестанцы», то есть обладающие собственными вооружёнными отрядами криминальные авторитеты. Конфликт дагестанских ваххабитов из села Карамахи с официальной Махачкалой впервые проявился после того, как они отказались платить дань местному криминалитету. В Узбекистане же и Киргизии мафию с успехом заменяет «официальный рэкет» — коррумпированные чиновники. В такой ситуации многие из мусульман теряют веру в эффективность действий светских властей и приходят к убеждению, что справиться с правовым беспределом можно лишь в том случае, если общество будет жить по законам шариата.

В немалой степени успеху фундаменталистов способствовало их финансовое могущество. Так многие фундаменталистские общины получают солидную денежную помощь от таких зарубежных организаций, как «Мировой фронт Джихада» и партия «Братьев-мусульман»^{11}. В фундаменталистских медресе студенты получают стипендию от 20 до 100 долларов, а новообращённый в фундаменталистскую общину получает «подъёмные» в размере несколько сот долларов США. Для Северного Кавказа и Средней Азии — это достаточно большие деньги.

«Всё это, разумеется, вздор. Цивилизацию Азии не перекроить на западный манер… В воскресную школу или на выборы её можно загнать только с оружием в руках», — писал Редьярд Киплинг^{12}. Действительно, возможно не случайно, что практически во всех мусульманских республиках (как в самой России, так и новых независимых государствах ближнего зарубежья) у власти осталась бывшая партноменклатура, лишь слегка изменившая стиль управления, сформировавшейся ещё в советское время. Нельзя не отметить некоторого сходства коммунистической и исламской идеологий. Обе системы не признают классический для западной системы принцип разделения властей. Во главе классического исламского государства стоит халиф, во главе коммунистического — генсек, то есть светская и духовная (политическая) власть сочетаются в одном лице. Достаточно жестокую, но в то же время точную характеристику ислама даёт исследователь Дмитрий Трофимов, по мнению которого в исламе существует «практика двойного стандарта, ярко выраженный общинный антиличностный подход, навязываемый контроль и самоконтроль над нравственностью, очевидное предпочтение формы над содержанием, возможность обращения к любым средствам во имя достижения поставленных целей, беспрецедентно высокий мобилизующий потенциал» ^{13}. «Ислам — единственная религия, которая предлагает собственное законодательство для регулирования отношений в обществе — шариат. Такое вмешательство в светскую жизнь неприемлемо для секулярной (что, в общем-то, тоже относительно) Европы»^{14}.

Возможно, именно указанными выше причинами объясняется то обстоятельство, что многие рядовые таджикские боевики-исламисты говорили автору, что они за «Советский Союз и исламскую республику». И даже чеченские боевики сопротивления клеймили «развалившего» Советский Союз Горбачёва и с ностальгией вспоминали о доперестроечных временах, когда, к слову говоря, ни о какой чеченской независимости не могло идти и речи. В этом смысле примечателен рассказ автору Георгия Заалиашвили, которого чеченские боевики более года удерживали в заложниках: «Почти все бандиты, державшие меня в заложниках, сражались с федеральными войсками, защищая независимость Чечни. Но самое интересное, что эти же люди вспоминали советские времена, как лучшие дни своей жизни. Мне особенно запомнился один бывший тракторист, потерявший все свои сбережения во время денежной реформы Павлова. Почему-то во всех своих бедах он винил именно меня. Бывший механизатор часто избивал меня, приговаривая при этом: “При коммунистах я был богатым человеком, а теперь я вынужден воевать с русскими и торговать заложниками! ”» ^{15}.

По-видимому, именно исламская идея оказалась единственно возможной (действенной) идеологией для революционных движений в мусульманских республиках СНГ. Любое же оппозиционное движение под чисто демократическими или национальными лозунгами было обречено на провал.

В начале 90-х Джохар Дудаев выступал как светский политик, отстаивающий независимость секулярного, созданного по западным стандартам национального государства. Он так ответил убеждавшим его провозгласить исламское государство старейшинам: «Корни ислама у нас сильно подорваны коммунистами и восстановить их ни за час, ни за год невозможно. Я уважаю вашу настойчивость, но считаю её преждевременной. Если мы сегодня объявим жизнь по шариату, то завтра вы потребуете, чтобы я приступил рубить головы и руки грешникам, не думая о том, что послезавтра редкий участник этого съезда сохранит голову и руки. Вы к этому не готовы и я тоже. Давайте поэтому наводить порядок по Корану — в душах, по Конституции — в жизни» ^{16}. Однако вскоре Джохар Дудаев был вынужден переменить свою точку зрения. Чечня оказалась единственным мусульманским регионом Российской Федерации, в котором исламизация — в её экстремальной форме — оказалось следствием внешнего давления^{17}. В интервью Джохара Дудаева американскому журналу «Тайм» было заявлено: «Россия… вынудила нас стать на путь ислама, хотя мы и не были хорошо подготовлены к восприятию исламских ценностей» ^{18}.

По схожей схеме развивалась ситуация и в Таджикистане. Достаточно примечательна точка зрения бежавшего за границу, опального муфтия Узбекистана Мухаммада Садыка Юсуфа: «Мусульмане Таджикистана тоже хотели воспользоваться своими законными правами. Они создали Исламскую партию возрождения (ИПВ) Таджикистана и присоединились к демократическому блоку. Да, именно к демократическому, так как сами себя считали тоже демократами. Но демократический мир, несмотря на свои многообещающие заявления, не был готов принять их»^{19}. В неофициальных беседах с автором многие активисты оппозиции (даже из числа демократических организаций) фактически подтверждали точку зрения Мухаммада Садыка Юсуфа. Так, по их мнению, демократические лозунги оказались совершенно чужды таджикскому крестьянству и, если бы оппозиция использовала чисто исламскую идею, то получила бы большую поддержку у населения республики.

Отметим также, что исламская идеология органично переплетается с националистической. Не только чеченские сепаратисты, но и таджикская оппозиция отстаивали национальную самобытность, противостояли русской культурной «экспансии». «Это человек совсем не нашего круга, дома он говорит по-русски», — как-то обмолвился в беседе с автором Акбар Тураджонзода ^{20}. Примечательно, что среди руководства таджикской оппозиции было немало людей (например, лидер Движения исламского возрождения Таджикистана Саид Аб-дуллохи Нури, председатель Исламской партии возрождения Таджикистана Мухаммадшарифзода Химатзода), которые практически не говорили по-русски (явление чрезвычайно редкое для современного Таджикистана), но зато владели арабским языком. Идея «реальной независимости» Таджикистана занимала важное место в идеологии таджикской оппозиции, своих же противников они обвиняли в том, что они настолько ассимилировались под влиянием русской, «советской» культуры, что по сути уже перестали быть собственно таджиками. «При нынешних властях Таджикистана (разговор происходил до создания коалиционного правительства — И. Р.) Таджикистан превратился по сути в сателлита России, в одну из её провинций. Мы же выступаем за то, чтобы наше государство было независимым не на бумаге, а в реальности», — говорил автору Акбар Тураджонзода^{21}. «Я светский человек, но прекрасно понимаю, что ислам является неотъемлемой частью нашей культуры, и только с помощью религии мы можем отстоять нашу независимость» — делился со мной лидер узбекской националистической партии «Эрк» Мухаммад Салих^{22}. Исламская идеология с ее отличной от православной, и пришедшей ей на смену советской системой ценностей, служила великолепным барьером, предотвращающим культурную экспансию с Севера. Интересно, что подобные тенденции были характерны и для мусульманских регионов дальнего зарубежья. Так, исламская революция в Иране была реакцией традиционного общества на попытки шаха кардинально модернизировать страну, сделать её ещё одним государством Южной Европы. По мнению исламоведа Юрия Полякова, «успешное распространение известного движения “Братья-мусульмане” в Египте было обусловлено реакцией египетского общества на привнесение западных моделей капиталистического развития и их столкновений с традиционным капиталом» ^{23}. Как верно подмечает Роберт Ланда, «для любого, даже неверующего националиста… ислам — это “повседневная жизнь”, защищаемая от вторжения извне и навязываемой насильно (как принято считать) модернизации. Поэтому ислам — интегральная часть национализма»^{24}. В этом смысле достаточно примечательна точка зрения одного из наиболее видных идеологов исламских радикалов современной России Гейдара Джемаля, всерьёз считающего, что русские, чтобы избавиться от разрушительного по его мнению, влияния Запада, будут просто вынуждены принять ислам ^{25}.