Подмастерье палача

ГЛАВА 5

Мне очень не нравилось, что приходилось делать, к тому же полностью отключить эмоции не удавалось, когда рядом с тобой дико орет истязуемый человек, но в эти моменты я старался себя чем-то отвлечь. Менял факелы, таскал воду, поддерживал огонь или чистил инструмент. По окончанию рабочего дня, вместе с Монтре, шел домой. Как и предсказал палач, Королевская ярмарка завалила нас работой сверх головы: грабители, воры, убийцы, аферисты. Мы разбирали по пять, а то и по шесть дел в день, иногда задерживаясь допоздна. В отличие от меня Пьер Монтре был доволен свалившейся на нас работой, так как мы получали, помимо стандартной оплаты, еще премию за трудоемкую и сверхурочную работу. В обычные дни наша работа заканчивалась с первым ударом колокола к вечерней молитве. Приятным исключением для меня стало воскресение, когда с самого утра мы пошли на воскресную мессу. В эту церковь ходили еще родители Монтре, поэтому ритуал посещения был отработан десятками лет. Когда мы пришли, народ потоком вливался в распахнутые двери церкви, при этом люди старательно отводили глаза, делая вид, что нас не существует. Дождавшись, пока церковь заполнится людьми и только потом мы вошли. Из сумрака церкви на меня пахнуло прохладой и сладковатым запахом ладана. Я посмотрел на толпу прихожан, на стоящего на кафедре священника, потом перевел взгляд на стоящего у двери Монтре с каменным лицом и только сейчас понял, каково человеку в его положении — быть изгоем всю свою жизнь.

"Был бы он тупым приложением к топору и дыбе, все было просто, а для такого человека подобное положение унизительно. Да и церковь хороша. Монтре утверждал, что папа официальным указом дал отпущение всех грехов французским палачам, связанных с их деятельностью, и в тоже время отделяет их от других людей, заставляя стоять их у двери, словно те прокаженные. Вот как это понять?"

Вопрос отпал сам собой, потому что в мой памяти сама по себе всплыла католическая молитва "Angelus Domini", только стоило ее начать читать священнику. Больше никаких чудес со мной за время мессы не случилось, поэтому уже к середине проповеди я откровенно заскучал. Выйдя из церкви, мы с Жаном пошли в таверну и купили еды, а затем сели за стол в доме палача. Еще где-то через час к Пьеру пришла Амелия и, судя по всему, не просто поболтать, так как мы с Жаном получив по несколько монет, были выставлены из дома. Моя одежда к этому времени была приведена в порядок, почищена и зашита, к тому же мастер подарил мне свой старый пояс с кошельком, так что я теперь имел относительно приличный вид. Жан сделал попытку соблазнить меня таверной, где есть дешевое вино и податливые девки, но я даже говорить ничего не стал, только махнул рукой. Парень, который относился ко мне с определенной долей страха и уважения, не обиделся, а просто развернулся и зашагал по улице.

Моя воскресная программа состояла из трех пунктов. Во-первых, я собирался сходить в городскую баню или купальню, во-вторых, навестить брадобрея, а в-третьих, посмотреть на себя в зеркало, чтобы понять, как я выгляжу, и только потом уже прогуляться по праздничному городу.

Улицы были переполнены гуляющим народом. Толпы горожан, празднично одетые, растекаясь по улицам, шли в таверны или собирались на рыночных площадях, где шли представления артистов, жонглеров и музыкантов, специально приехавших на Королевскую ярмарку. Вокруг меня были яркие костюмы и улыбающиеся лица, били барабаны и звонко пели трубы, временами заглушая радостные крики и веселый смех людей, вот только слиться с всеобщим весельем у меня никак не получалось. Я до сих пор оставался чужаком в этом времени.

Немного поплутав по улочкам, я все же вышел к общественной купальне. Заплатив за вход, разделся и вошел в, насквозь пронизанное сыростью, полутемное помещение. Слово "общественная", мне стало понятно, стоило мне увидеть здесь моющихся мужчин и женщин. Меня порадовало, что народу в этот час было немного, так как мое мужское естество при виде женской наготы непроизвольно встопорщилось, поэтому пришлось прикрываться и ретироваться в темный угол. Постаравшись отрешиться от подобных мыслей, я сел на деревянную лавку, как можно дальше от людей, затем быстро помылся, и переодевшись в чистое белье, ушел. Цирюльню нашел рядом с баней. Меня там тщательно выбрили, подстригли волосы до воротника, после чего средневековый парикмахер предложил мне отремонтировать зубы, если есть в этом нужда. Я вытаращил на него глаза.

— Чего смотришь? Не веришь? Да я замажу гипсом дыры у тебя в зубах намного лучше, чем эти тупоголовые лекари с их патентами!

— Не надо, — отказался я, затем рассчитался и вышел из цирюльни.

Город шумел, кричал, вопил на разные голоса. Будь это обычное воскресенье, то лавки были бы закрыты, но так как шла вторая неделя Королевской ярмарки и улицы были переполнены съехавшимися в Тур иноземными негоциантами и гостями, многие городские купцы и лоточники старались не упустить ни малейшей выгоды, торгуя в воскресенье. Этим я и решил воспользоваться, отправившись на улицу ювелиров, где находились лавки золотых и серебряных дел мастеров. Мне было уже известно от Пьера, что зеркала в это время представляли слишком большую ценность и стоили настолько дорого, что их могли себе позволить только герцоги и короли, зато по совету мастера я мог полюбоваться на себя в лавке, где выставлены отполированные серебряные подносы.

Идя по улицам, слушая смех, музыку, веселые крики, несущиеся со всех сторон, принюхиваясь к вкусным запахам, доносившимся из дверей таверн, я постепенно начал понимать, чем живет средневековый человек. В этом была немалая заслуга Пьера, который мне, как малому ребенку, объяснял нюансы и особенности своего времени, при этом дав краткое описание мира, в который меня закинуло. Вот только причин для радости от этих знаний было мало, так как везде шли непрерывные войны, перемалывая границы государств. Сейчас Европа представляла собой мир, в котором границы и отношения между вассалами, сюзеренами и союзниками, менялись чуть ли не ежедневно, где клятвы в вечной и нерушимой верности ничего не стоили, где наливали яд в бокалы и нанимали убийц, чтобы захватить власть или получить наследство. Здесь, в Европе, где прославляли рыцарскую честь и воспевали любовь к прекрасной даме, эти же рыцари грабили, насиловали и убивали, а женщины, которым полагалось быть слабыми и хрупкими, не меньше мужчин жаждали власти и богатства, меняли любовников, как перчатки, подсылали убийц и устраивали мятежи.

Углубившись в свои мысли, я не заметил, как свернул с указанного пути и забрел в квартал мясников, где сразу сразу понял, что здесь приходится тщательно смотреть под ноги, ибо улицы, где стояли лавки, полны неприятных сюрпризов. Переступая ручейки высохшей на солнце крови, с роями кружащихся над нею мух и обходя собак, дерущихся из-за требухи, я старательно обходил лавки торговцев птицей, так как привязанные снаружи куры и утки били крыльями, а гуси, вдобавок, больно щипались.

Развернувшись, снова двинулся к центру города. Рядом со мной по улицам шли мужчины и женщины, ярко и празднично одетые, купцы в нарядных одеждах, расшитых золотыми и серебряными узорами, священники и монахи в черных или коричневых рясах. Среди них, рассекая толпу, сновали туда-сюда лоточники с самым разнообразным товаром, так как согласно городским законам им нельзя было торговать на одном месте. Они продавали рыбу, курицу, сырое и соленое мясо, чеснок, мед, яйца и пирожки с фруктами, рубленой ветчиной, курицей или угрем.

Вывернув из-за угла очередного дома, я оказался на площади, полной праздничного народа. На противоположной стороне вознесся в небо кафедральный собор города, посвященный святому Гатьену, а недалеко от меня находилось, украшенное статуями, здание мэрии. На его верху, по самому центру крыши, стояла ажурная колокольня, а ниже располагались большие круглые часы с одной стрелкой и римскими цифрами на циферблате. Если внешний вид кафедрального собора меня не сильно вдохновил, показавшись мне каким-то недостроенным, то здание, где заседал городской совет, наоборот понравилось своей своеобразной архитектурой. Недалеко от ратуши находилось городское место казни преступников — мощный деревянный помост со здоровенной плахой. Рядом с ним стояла вкопанная в землю, в виде буквы "п", виселица на четыре лица, а по другую сторону от эшафота, чуть подальше, стояли два позорных столба, сейчас пустовавшие. О месте публичных казней мне рассказывал Пьер, поэтому я только обошел вокруг места моей будущей работы, которая не вызвала у меня совсем ничего, кроме чувства брезгливости. Рядом с эшафотом прогуливался стражник с дубинкой в руке, на лице которого была написана скука. Подойдя к нему, я попросил его только указать нужное мне направление к лавкам ювелиров, но страж порядка так обрадовался возможностью поговорить, что в течение целых десяти минут грузил меня подробностями маршрута. Впрочем, его подсказки оказались нелишними, так как уже на подходе я стал ориентироваться на крики-вопли зазывал о волшебном блеске серебряных тарелок и небывалой красоты бокалах, достойных стоять на столе у самого короля. Публика в подобных местах была соответствующая, солидная и богатая, так как выставленный здесь товар можно было купить только при наличии тугого кошелька, но и тут не обходилось без воров и жуликов, причем все они были ряженые, так как в обносках их бы сюда не пустили. На меня, кстати, подмастерья, стоявшие за прилавками, как и зазывалы, смотрели подозрительно-презрительно, не торопясь предлагать свою продукцию. Меня подобное отношение абсолютно не трогало, так как я уже понял, что в этом времени именно одежда человека стала знаком принадлежности к тому или иному сословию. Материал и цвета костюма также играли немаловажную роль, говоря о достатке и социальном статусе этого человека. Крестьянам разрешалось носить одежду только темную — серого, черного, коричневого цветов, либо не окрашенную вовсе, а цветные заплаты, которые они нашивали, были, похоже, своеобразной формой протеста. Кроме этих признаков, символом принадлежности к дворянству являлся кинжал на поясе, так как горожанам запрещалось что-либо из оружия носить на улице, кроме простого ножа.

Идя между лавок, я стал высматривать выставленное на прилавке "зеркало". Несмотря на слова женщин, которые считали меня симпатягой и красавчиком, мне, наконец, хотелось понять, что я из себя представляю. Стоило мне, наконец, увидеть поднос, стоящий в окружении другой посуды, как сразу направился к цели, вот только не успел я сделать и пары шагов, как меня опередила симпатичная молодая девушка, которая, как нарочно, остановилась перед ним, чтобы полюбоваться своим отражением. Правда, спустя минуту стало понятно, что она остановилась не просто так, тут же рядом с ней вырос молодой парень, по виду подмастерье, который с ней заговорил. Судя по неожиданно нахмурившемуся лицу девицы было видно, что они знакомы, причем разговор ее совсем не радует. Так как подойти к импровизированному зеркалу у меня не было возможности, я начал глазами искать похожую лавку, но тут вдруг разразился скандал.

— Ах, ты мерзкая шлюха! — громко воскликнул парень, причем было нетрудно понять по злому личику девушки, что его слова стали своеобразной реакцией на ее ответ.

— Может я и шлюха, а ты мерзкая образина, у которого член меньше моего мизинца!

Причем это было только началом, так как бойкая, как на язык, так и на жесты, девица, разойдясь, стала громко высмеивать мужские достоинства парня. Проходившим мимо гулякам стоило только услышать подробности из сексуальной жизни молодого человека, причем высказанные со знанием дела, и понять, что тут намечается скандал, как они стали останавливаться, постепенно собираясь в толпу. Пока шли препирательства между молодыми людьми, начавший собираться народ стал ехидно ухмыляться, бросая сначала взгляды на красное и злое лицо подмастерья, потом на его модный гульфик, а когда один из гуляк, явно в подпитие, оттопырив мизинец, воздел его к верху и показал толпе, среди прохожих раздался громкий смех. Парень пытался ей достойно отвечать, но бойкая на язык девица, закончив с его мужским достоинством, описала, причем настолько ярко и сочно, какой он трус, подлец и негодяй, что толпа уже не смеялась, а откровенно ржала над ним. Поняв, что словесную битву он проиграл начисто, подмастерье замахнулся рукой на девушку, вот только у этой шустрой особы оказался свой план. Причем неожиданный, как для парня, так и для меня. Отбежав, она спряталась за мою спину. Толпа замерла. Красный и потный парень растеряно смотрел на меня, не зная, что делать, как из-за моей спины снова раздался громкий голос наглой особы: — Луи — бобовый стручок!

Собравшаяся толпа снова заржала, тем самым подстрекнув парня к действию и тот, окончательно потеряв голову, кинулся на меня. Поднырнув под его широкий и неуклюжий замах, я нанес ему удар в солнечное сплетение, после чего парень сложился вдвое. Люди замерли в ожидании продолжения драки, вот только я не оправдал их ожиданий, а вместо этого, обойдя скорчившегося на земле парня, подошел к лавке, где, к удивлению толпы, стал рассматривать свое отражение в отполированном серебряном подносе. Из толпы сразу раздались негодующие крики, требующие продолжения, но мне было не до них, так как я, сейчас внимательно рассматривая свою физиономию. Внешность у меня оказалась, как у классического красавца. Волосы густые, кожа чистая, приятные черты лица.

"С одной стороны заметное лицо, в толпе трудно потеряться, а с другой стороны, у женщин успех буду иметь. Будем извлекать пользу… — но додумать мне не дал пожилой мужчина с рассерженным видом, лет пятидесяти, выскочивший на улицу из лавки. Подскочив ко мне, он стал трясти кулаками, правда, при этом держась поодаль.

— Пошел вон отсюда, мерзавец! Или я сейчас стражу вызову! — стал он кричать и трясти кулаками. Гуляки при виде него снова зашумели, очевидно все же рассчитывая на продолжение скандала, вот только я не доставил им такого удовольствия и развернувшись, быстро зашагал по улице. Толпа сразу отреагировала на мое бегство свистом и обидными прозвищами. Не успел я успел завернуть за угол, как за спиной раздался звук каблучков, а затем меня окликнул женский голос: — Эй, мужчина!

Остановившись, я оглянулся, хотя и так знал, чей это голос. В пяти метрах от меня стояла та наглая особа, которая только что спровоцировала громкий скандал. Ничего не говоря, я молча уставился на нее. Девушка, ничуть не стесняясь холодного приема, быстро подошла ко мне.

— Ловко ты этого дурачка Луи стукнул, красавчик, — не дождавшись никакой реакции на свои слова, неожиданно представилась. — Меня зовут Николь. Я белошвейка.

Глаза, опередив разум, сразу оценили внешние достоинства девушки. Симпатичное личико, высокая грудь, крутые бедра. К тому же недавнее посещение купальни сразу навело меня на греховные мысли, поэтому мысленно раздеть ее мне не составило труда. Я был не прочь завести себе постоянную подругу, но мысль о венерических болезнях, пока держала меня на коротком поводке. С другой стороны, Монтре немного успокоил меня, сказав, что лечит срамные болезни. К тому же мне хотелось женщину. Очень хотелось. Пока я колебался, девушка вдруг улыбнулась, показав хорошие, ровные зубы, чем окончательно разрешила все мои сомнения.

— Ты мне там не показался стеснительным, — в ее словах читался вопрос: долго мне еще ждать пока ты меня куда-нибудь пригласишь?

— Меня зовут Клод, только не знаю, получиться ли у меня достойно развлечь красивую девушку.

— Не попробуем — не узнаем. Ты куда шел?

— Просто гулял по городу.

— Я тебе нравлюсь? — последовал неожиданный вопрос.

— О, да! — я постарался вложить в это восклицание максимум восторга, при этом придав себе восхищенный вид. — Клянусь всеми святыми, в жизни не видел таких красивых волос и нежной кожи. Ты очень красива! Мне бы хотелось любоваться твоей красотой каждое утро!

Я уже заметил, что люди в этом времени больше открыты чувствам и непосредственно выражают свои эмоции, чем очень похожи на детей, поэтому воспринимают самую грубую лесть, как нечто само собой разумеющееся. Вот сейчас я решил проделать подобный эксперимент с девушкой. Мои слова оказали на нее волшебное воздействие. Она улыбнулась, щечки окрасились легким румянцем, а в глазах появилось обещание райского блаженства. Удовлетворенная моим восхищением, девушка, чуть восторженно, с придыханием, неожиданно спросила меня: — Ты поэт? Сочиняешь стихи?

— Нет. Эти слова навеяла твоя красота, девочка.

При этом я подумал, что меня хватит еще на десяток подобных фраз, но тут оказалось, что я зря начал беспокоиться. Мне больше не пришлось ломать голову о том, что ей рассказывать или каким способом ее развлечь. Бойкая Николь прекрасно справлялась со всем этим за нас двоих. Она почти непрерывно говорила, рассказывая о своей работе, о себе, о подругах, о том, что ей нравится или не нравится. От нее я узнал, что белошвейками называют женщин, которые вручную шьют тонкое бельё и рубашки для знати, дамам — нижние юбки, а также украшают одежду вензелями и кружевами. В отличие от простой крестьянской одежды, которую шили из грубой материи, белошвейки создавали наряды из благородных тканей: бархата, муара, тафты и парчи. Получали белошвейки довольно мало, но у них всегда был шанс поправить свое положение, так как снимая мерки с полуголых дворян, имелась возможность стать чьей-либо содержанкой.

Сначала мы пили в трактире сладкое вино, потом ели горячие вафли и смотрели представление, затем слушали уличных музыкантов, после чего пошел проводить домой… и оказался в ее постели. Девушка оказалась истинной француженкой, страстной, любвеобильной, не стесняясь проявлять свои чувства, но при этом оказалась совершенно наивной в плане секса. Когда страсти утихли, и мы просто лежали в постели, отдыхая, я неожиданно почувствовал себя спокойно и уютно. Так у меня, бывало, в той жизни, когда после очень долгого отсутствия я переступал порог своей квартиры. Не отрывая головы от подушки, бросил взгляд по сторонам. На окне в горшках стояли цветы, на тумбочке — какие-то баночки и флакончики, на сундуке лежало недошитое платье, рядом с ним кружева и разноцветные клубки ниток, а над всем этим витает ароматно-цветочный аромат.

"Наверно в такой обстановке у мужчины рождаются мысли о семье, — подумал я, чувствуя прижавшееся ко мне горячее тело молодой и здоровой женщины.

Встав и приведя себя в порядок, мы с Николь отправились в таверну, так как после долгого постельного марафона были голодные, как звери. Наевшись, снова гуляли, потом я проводил девушку домой, но на этот раз она меня к себе не пригласила, объяснив это тем, что ей нужно работать, чтобы завтра отдать заказ клиентке — нижнюю юбку. Долгий и страстный поцелуй завершил нашу встречу.

Колокольный звон сразу после рассвета возвестил о начале нового дня.

В этот час городская стража сменяется, воры и бандиты прячутся в свои норы, а честные люди принимаются за работу. Раньше всех открывают двери для посетителей кузницы, лавки мясников и пекарей, а по улицам направляются к колодцам, с ведрами в руках, заспанные служанки и хозяйки. Под уже привычные для меня звуки просыпающегося города, встал и я. Приведя себя в порядок, я только начал выставлять на стол завтрак, как дверь распахнулась и на пороге появился Жан, вычесывая солому из своей пышной шевелюры. Боязливо поглядывая на мастера, он поздоровался и тихонько сел за стол. Я только посмеивался про себя, глядя на притихшего на парня. Дело в том, что два дня тому назад ему хорошо досталось от Пьера, когда тот утром обнаружил его спящим под навесом, где хранились дрова. Судя по всему, незадачливый подмастерье палача, вернувшись пьяным, начал устраиваться спать на свежем воздухе и каким-то образом развалил поленницу. Стоило ему увидеть храпящего Жана, среди раскиданных по земле поленьев, Монтре вернулся домой, взял дубинку и принялся избивать своего злополучного помощника. После этого случая он даже дышал через раз, лишь бы не привлекать к себе внимание мастера. Он даже теперь не кривился, как раньше, когда по приказанию палача я ставил перед ним кувшин с водой. Не успел я доесть бутерброд с паштетом и зеленью, как в дверь постучали. Мы все переглянулись, так как если и приходили в этот дом гости, то это были больные и поздно вечером.

— Открой! — отрывисто бросил Пьер Жану.

Тот сорвался с места и бросился к двери. Вернулся спустя пару минут с растерянным видом: — Мастер, там стражник пришел. Хочет вас видеть.

Поднявшись из-за стола, палач вышел, а я и Жан продолжили есть. Вернувшись, Пьер вместо того, чтобы сесть за стол, стал отдавать распоряжения: — Жан, ты идешь в тюрьму. Зажжешь факелы и разожжёшь огонь в камине. Для этого тебе и одной руки хватит. Потом дождешься заместителя прево и извинишься за меня перед ним и скажешь, что я приду позже. Еще скажи, что это приказ мэра. Теперь, пошел, живо!

Парень схватил со стола кусок колбасы с хлебом и выскочил в дверь.

— А ты, Клод, идешь со мной. Ну, чего смотришь? Хватит жевать! Пошли!

Заинтригованный нестандартным началом рабочего дня я выскочил из-за стола, после чего вышел из дома вслед за Монтре. В десяти метрах от входной двери мялся стражник городской стражи, вооруженный мечом. На нем был шлем и одетая поверх стеганой куртки короткая кольчуга. Увидев Пьера, он приглашающе махнул рукой: — Сударь, следуйте за мной.

— Куда идем? — спросил я Пьера, когда мы, следуя за стражником, углубились в лабиринт городских улочек.

— Ты уже слышал про дьявола, который ходит ночами по улицам города и забирает души?

В наше время я бы закатил глаза и сказал бы, что дядя взрослый, а в сказки верит, но только не сейчас, когда люди повсеместно и вполне серьезно верили в призраков, упырей и оборотней, а тут еще церковь нагоняла на них страх, запугивая сатанинскими кознями и злым колдовством ведьм.

Этот дьявол был одной из множества городских сплетен, которые в большом количестве ходили по городу. Вера в нечистую силу, лишний стакан вина и два зеленых глаза черной кошки, увиденные ночью, вполне могли породить в уме горожанина самые нелепые фантазии, которые потом разлетались, обрастая подробностями, с космической скоростью. В основном подобные сплетни нам приносила мадам Амелия и Морион, ее доверенная девушка. Сам хозяин дома с большой долей скептицизма относился к подобным легендам, будучи более здравомыслящим человеком, чем женщины. Новости, которые они приносили, были самые разные: повышение налогов; фальшивые монеты, появившиеся в городе; красивый священник, который стал недавно проповедовать в ближайшей церкви, ограбление дома какого-то купца; новая любовница мэра. Все это настолько оживленно и энергично обсуждалось ими, что только брызги слюны в разные стороны летели. Всю эту чепуху я обычно пропускал мимо ушей, как и недавно появившуюся сказку про дьявола, в которой говорилось, что либо сам дьявол, либо его слуга, ходит по ночам по городу и забирает людские души в плату за оказанные им услуги. Одни его видели в черном плаще с капюшоном, под которым клубится тьма, другие утверждали, что самолично видели его светящиеся красные глаза, а из ноздрей у него шел черный дым. Так как эта новость за последнюю неделю, заняла первое место в рейтинге, то подробностей с каждым днем становилось все больше. Уже нашлись даже такие, что видели, как дьявол кружил над городом, маша крыльями, а позади у него мотался длинный хвост.

— Слышал, мастер. И что?

— Убили Луи Буланже, родственника нашего мэра, Жирара Броссара.

— Мы-то здесь причем? — искренне удивился я. — Пусть этим стража занимается.

— Когда власти не понимают, что происходит, они иногда приглашают меня, чтобы разобраться с подобными случаями.

"Это как понять? Городского палача приглашают в качестве коронера? Тогда причем здесь дьявол?".

Последний вопрос я озвучил вслух и получил ответ, что, судя по описанию, подобные убийства уже случались. Да и дьявол здесь оказался очень даже причем, так как на теле двух предыдущих жертв не нашли ран, поэтому в народе поползли слухи, что это властитель ада забрал их души в качестве оплаты за старые долги.

— А кто нашел труп? — чисто автоматически спросил я Монтре.

— Горожане или стража, — ответил он, при этом явно думая о чем-то другом.

— А кто там будет? — поинтересовался я, зная подобную процедуру только с современной точки зрения.

— Да как обычно. Офицер стражи, врач и судейский с писцом.

Вывернув из-за угла, мы чуть не врезались в небольшую толпу людей, которые что-то оживленно обсуждали. За ними в метрах десяти лежал на земле ничком мужчина, возле которого, со скучающим видом, стоял стражник, опираясь на алебарду.

"Похоже, Монтре, на этот раз ошибся. Тут людей в два раза больше, чем он сказал, — подумал я, оглядывая группу людей.

Палач остановился, не доходя несколько метров, вежливо поклонился, а за ним и я, после чего спросил: — Ваши милости, я пришел, как только мне сказали. Что от меня нужно городу?

Вперед выступил богато одетый человек, в возрасте, с аккуратно стриженой бородкой с проседью и острым, проницательным взглядом. На его груди лежала золотая узорчатая цепь, на конце которой висел золотой диск с образом святого Мартина, покровителя города Тура.

— Палач города Тура, Пьер Монтре, ты знаешь, кто я. Не знаю, сказали тебе или нет, но этой ночью убили моего родственника, бедного Луи Буланже, поэтому я хочу…. Хм. Нашему городу нужна твоя помощь, палач. Твои услуги будут оплачены, — сказано это было уже официальным языком.

Тем временем, я быстро оглядел стоящих перед нами людей. Судя по составу следственной группы, которое дал мне Монтре, тут был явный перебор. Если парочка важных горожан с холеными физиономиями, скорее всего, являлись членами городского совета, пришедшими вместе с мэром, то определить, что собой представляет кряжистый мужчина, стоящий в стороне от них, и одетый не менее богато и пышно, чем советники, мне не удалось. К тому же в отличие от них, его выделяла твердость и прямота взгляда.

"У этого мужика, похоже, характер — кремень, — подумал я, встретившись с ним взглядом. — Интересно кто он такой? И что за тип рядом с ним?".

Окинув его спутника беглом взглядом, я решил, что одет тот довольно неплохо, да и держится довольно независимо, а значит это не слуга, а доверенный человек. О чем говорила свернутая в трубку бумагу, которую он держал в руке. Судейский чиновник вместе с писцом стояли особняком, разговаривая с дородной матроной, которую к ним подвел один из стражников. Кроме них здесь находилась офицеры из городской стражи. Один из них, более молодой, в кирасе, украшенной чеканкой, с мечом и кинжалом на поясе, стоял с надменным видом, изображая большого начальника. Лейтенант, человек в возрасте, с седыми висками и усами, сейчас внимательно слушал одного из сержантов, который что-то негромко ему говорил. За ними уже начала собираться толпа из пары десятков зевак, которых ближе не пускали два дюжих сержанта с алебардами, большую часть из них представляли женщины-домохозяйки, судя по ведрам и корзинкам, которые они держали в руках. Среди них я увидел несколько мужчин. Пробежав глазами по толпе, я прислушался к разговору Монтре с седоусым офицером.

— Что от меня требуется, господин лейтенант?

— Нужно осмотреть тело бедного Буланже и сказать, как его убили. Потом мне скажешь, насколько оно похоже на смерть Шарля Дакена. Это важно, палач.

— Я понимаю, господин. Буду стараться, — Пьер коротко поклонился, затем нашел меня взглядом, после чего последовал кивок головой в сторону трупа. Стоило нам подойти к лежащему на земле телу, как, стоявший рядом с трупом, стражник отошел в сторону, при этом стараясь не смотреть на нас. Пьер наклонился над телом, внимательно осмотрел его, после чего мы повернули мертвеца с боку на бок, после чего он неожиданно спросил меня: — Что думаешь?

— Похоже, ему шею сломали, — автоматически ответил я ему и тут же сердито подумал: — Вот зачем сказал? Лучше дурачком прикидываться, так незаметнее будешь".

— Молодец. Догадался, — подтвердил мой вывод Пьер. — А как думаешь: чем его убили?

Я пожал плечами.

— Дубинкой? — предположил палач, щупая место удара.

— Возможно — ответил я ему.

— Обычно грабители действуют ножом или дубинкой. Бьют по голове, или ножом в шею, а тут… удар нанесен опытной рукой. Убийца знал, что если нанести сильный удар в соединение головы и туловища, то можно убить человека. Согласен?

— Вам виднее, мастер, — ушел я от ответа, а сам подумал: — Молодец мужик, в корень зрит".

— Скорее всего, это бывший солдат, который и раньше так убивал.

— Или бывший врач, который знает куда бить.

Монтре недовольно на меня посмотрел, но все же соизволил согласиться: — Возможно и такое.

Выпрямившись, палач, подошел к членам городского совета, стоявшими вместе с офицерами городской стражи, после чего изложил им свои соображения. Мэр и остальные, после того как выслушали, стали о чем-то негромко говорить.

— Идем, Клод. Нас ждет работа.

Только он успел, так сказать, как доверенный человек, по знаку непонятного мне господина, развернул бумагу и хорошо поставленным голосом стал громко зачитывать текст объявления. Еще спустя несколько минут стало понятно, что купцы города, в лице своего представителя Жюля Монти, скинулись и предложили премию за поимку убийцы в десять турских ливров. Народ, услышав подобную новость, сразу заволновался, зашумел, заохал.

"Смешные люди, — подумал я, глядя на зашумевшую толпу. — Где его сейчас найдешь в большом городе? Особенно после такого заявления. Ляжет на дно и будет выжидать".

Дослушав объявление до конца, мы отправились на работу.

— Мастер, а почему именно купцы, а не городские власти, решили объявить о награде? Им-то что от этого?

— Да потому что убивают именно купцов. Меня в прошлый раз тоже вызывали, и тогда я тоже самое сказал лейтенанту. Ты его сегодня видел, с седыми усами. Погоди, я кое-что еще вспомнил. Он мне тогда еще намекнул, что был еще похожий труп. И тоже из купцов. Так это получается… уже третий труп, убитый одним и тем же человеком.

"О, как! Неужели серийный убийца? Хотя… если подумать, то необычного здесь нет, так как злоба и жестокость тут через край хлещут".

Жестокость в этом времени составляла часть повседневной жизни обычного человека, что мне было хорошо известно, так как на допросах поневоле приходилось слушать "откровения" убийц и разбойников. Ее проявления можно было видеть в диких драках из-за места на рынках, пьяной поножовщины в таверне, банальном отравлении члена семьи или зверском убийстве во время ночного ограбления. Все это, как я понял позже, происходило от того, что люди относились к смерти намного проще, чем в будущем. Каждый человек Средневековья сталкивался со смертью повсеместно: постоянно кто-то умирал из его родных, братьев и сестер, родственников, собственных детей. Помимо этого, были внешние причины: неурожаи, несущие голод, эпидемии и войны, помогавшие людям еще сильнее осознать, что дама с косой находится постоянно рядом, к тому же, согласно учению церкви, люди рассматривали смерть как переход из одного жизненного состояния в другое. Именно поэтому жестокие казни преступников воспринимались и как торжество закона и как представление, сродни выступлению уличных артистов.

— Так это из-за того, что купцов убивают? — решил уточнить я.

— Дурья ты башка! — вдруг неожиданно разозлился на меня Пьер. — Что люди видят, когда такой труп находят? Голова не разбита, кровавых ран на теле нет. Увидев его, они сразу думают о нечистой силе, о том, что это дьявол забрал у человека душу. Только тут дело не только в наших горожанах, а в том, что идет ярмарка, много гостей, купцы иноземные съехались! Они же эти слухи потом за собой потащат, в свои земли! Дошло до тебя, придурок?!

— Мастер, а ты чего злишься? Нас-то это не касается.

— Касается, да еще как! Если раньше эти случаи замалчивали, то теперь после объявления и премии город зашумит и народ потребует от властей чтобы злодея как можно быстрее схватили. Городской совет, в свою очередь, даст хорошего пинка городской страже. А это что значит? — палач бросил на меня вопросительно-недовольный взгляд. — Не понимаешь? Вот потому ты и дурак. Все дело в том, что городская стража начнет проявлять свое усердие, хватая всех, кто под руку повернется, после чего потащат их к нам! Теперь ты понял?

— Теперь понял, мастер. Нас ждет много работы.

Спустя два дня, стоило мне только открыть глаза и сладко потянуться под бой колоколов, как неожиданно раздался стук в дверь. Я встал и пошел открывать дверь. На пороге стоял растерянный Жан, а за его спиной, на приличном расстоянии, маячил стражник.

— Что, опять? — зевая во весь рот, спросил я его.

— Ага, — дыхнул на меня, застарелым перегаром, парень. — Вон, опять прислали.

Я развернулся и пошел известить мастера, но тот уже был на ногах и уже все понял из нашего короткого диалога.

— Одевайся, Клод. Пойдешь со мной, — потом он повернулся к Жану. — Поешь, потом пойдешь в тюрьму и все приготовишь. Потом у тебя будет еще работа. Договоришься с нищими или бродягами. Подошло время чистки общественных уборных. Сразу предупреждаю: если узнаю, что ты присвоил хоть один обол, изобью до полусмерти. Ты меня знаешь!

— Я не подведу вас, мастер, — тихо и проникновенно ответил Жан, но ни Монтре, ни я его словам не поверили. Он был неисправим. Отъявленный лгун, пьяница и бабник, готовый в любой момент уйти в загул.

Пока шли, мы с Монтре не разговаривали. Палач был не в духе. На этот раз на месте преступления присутствовал только седоусый лейтенант из городской стражи, судейский с писцом и два городских чиновника, которые, как мне представлялось, находились здесь для пересказа городским властям отчета Пьера Монтре. Место другое, а все остальное выглядело, как в прошлый раз — труп, стражники и небольшая толпа зевак. Мы поздоровались, коротко поклонившись представителям городской власти, после чего лейтенант небрежно ткнул рукой в направлении трупа. Работайте! Подойдя, занялись обследованием тела. Собравшаяся толпа и представители городских властей внимательно наблюдали за нашими действиями.

— Сломана шея? — спросил меня Пьер, сидя на корточках перед трупом. Вопрос был задан для проформы, потому что и так все было ясно.

— Она, — ответил ему я, затем выпрямился.

Делать здесь было нечего. Это был настоящий маньяк, который убивал не столько для того, чтобы ограбить жертву, а удовлетворить свою страсть к убийству.

"Стоит сейчас, сука, где-нибудь рядом и хихикает про себя: мол вот я какой умный и хитрый. Ублюдок хренов!"

Монтре выпрямился и был готов уже идти с докладом, как я, скользнув глазами по столпившимся зевакам, вдруг неожиданно выцепил уже знакомое мне лицо в толпе зевак. Мужчин в собравшейся толпе, как и тогда, можно по пальцам пересчитать. Всматривался не стал, наоборот, отвел взгляд в сторону. Мозг привычно принялся за анализ сложившейся ситуации.

"Если там он мог оказаться невзначай, будучи жителем того района, то здесь и сейчас его появление случайностью не назовешь. Во-первых, это совершенно другая часть города, во-вторых, раннее утро, в-третьих, слухи о новом убийстве еще не разошлись, в-четвертых, способ убийства один и тот же. Зачем пришел? Получить кайф, глядя на труп? Или порадовать свое раздутое эго? Может послушать, что о нем говорят в толпе? Дескать, я неуловимый убийца, а вы грязь под моими ногами. Тебя урод, похоже, заводит человеческий страх, дает возможность возвысить себя, почувствовать страшным и опасным зверем, — снова прокрутил в памяти его образ. — Он. Без сомнения. Было бы лучше всего проследить за тобой, до твоей норы. Только кто мне это разрешит сделать? Значит, надо тебя брать сейчас. К тому же хуже не будет. Если что, скажу: ошибочка вышла!".

Вслед своим мыслям я ощутил охотничий азарт, почувствовал пьянящий прилив адреналина, желание начать схватку и… победить. У меня не было к нему ненависти, просто надо было выполнить задачу, поставленную передо мной. Снова, с ленцой, провел взглядом по толпе, при этом изобразив зевок человека, который не выспался. Попробовал оценить возможные варианты и риски при его захвате. Средний рост, неопрятная одежда, мешки под глазами, бегающий взгляд. Легко возбудим. Жесток. Окажет жесткое сопротивление, а при возможности, убьет, не задумываясь.

"Вот только как его брать? Просто так не подойти. Народ от нас шарахается, как черт от ладана. Может, напролом?".

К этому моменту Пьер отчитался перед властями, ответил на несколько вопросов, после чего подошел ко мне и вдруг неожиданно спросил: — Клод, ты чего?

"Ты, смотри, заметил. Совсем я, похоже, расслабился, — с некоторым удивлением подумал я, но отвечать не стал, а вместо этого, быстро и тихо, сказал: — Все потом, а сейчас нам надо пройти, как можно ближе к толпе.

К чести палача, он не стал требовать объяснений, только его лицо затвердело, превратившись в неподвижную маску, как с ним обычно бывало во время казни. Идя с ним в сторону толпы, перегородившей улицу, я постепенно стал увеличивать расстояние между собой и палачом. Любопытные горожане, вовсю обсуждавшие очередную жертву дьявола, стоило им увидеть, что к ним идет палач с подмастерьем, стали постепенно сдвигаться в сторону, освобождая нам дорогу, а вместе с ними отошел убийца. Нетрудно было заметить, что в отличии от остальных, он не пытался вступать в споры или обсуждать происшествие с другими горожанами, а только жадно слушал разговоры зевак, а по его губам скользила слабая улыбка, полная торжества. В тот момент, когда мы поравнялись с сгрудившейся толпой, я неожиданно сорвался с места и кинулся в толпу. Я видел, как зеваки замерли, тупо глядя, на бегущего на них человека, но стоило им только осознать, что на них несется подмастерье палача, их глаза наполнились ужасом. Ничего не соображая, в панике, они кинулись бежать сломя голову, сталкиваясь и толкая друг друга, а уже в следующую секунду, три человека, сбитые с ног, барахтались на земле, дико вопя от страха.

— Убивают!! Спасите!! Стража!! — неслось со всех сторон, а один из тех, кто окончательно потерял голову, даже закричал. — Пожар!!

В тот самый момент, когда я был готов схватить маньяка, он вдруг неожиданно рванулся в сторону, затем попытался развернуться, но ему помешал мужчина, столкнувшийся с ним. Убийца пошатнулся, но не упал, а вот мне не повезло, так в этот момент мне под ноги рухнула, истошно вопя, дебелая женщина в белом чепце. Он уже разворачивался, перед тем как бежать, а я собирался перепрыгнуть через неожиданное препятствие, и в этот самый момент мы встретились глазами. Не знаю как, но он понял, что я охочусь именно за ним. Он кинулся бежать. Если его гнал вперед дикий страх и инстинкт самосохранения, придававшие быстроту его ногам, то меня — азарт охотника. Несмотря на то, что он начал бег первым, его рывок запоздал. Не пробежали и двадцати метров, как я его нагнал и схватив за плечо, рванул на себя. Его повело в сторону, он пошатнулся, но опять не упал, как я рассчитывал, при этом сумев не только вывернуться у меня из-под руки, но выхватить дубинку, которой сразу замахнулся на меня. Его замысел был понятен: сбить меня с ног и сбежать, пока до него не добралась стража, которая, придя от изумления, еще только бежала к нам. Уйдя от удара дубинки, я почти одновременно выбросил вперед кулак, метя ему в челюсть. Вот только мой удар прошел вскользь, голова убийцы дернулась, он отшатнулся, но его секундного замешательства вполне хватило, чтобы нанести ему новый удар в челюсть, бросивший того на землю. Подбежавшие сержанты, не понимая, что происходит, но при этом действовали, как натасканные псы, сходу принялись пинать его ногами и бить древками алебард. В этот самый момент к нам, быстро шагая, подошел Монтре, бросил быстрый взгляд, на кричавшего от боли убийцу, которого продолжали пинать стражники и только тогда посмотрел на меня. Хотя он ничего не понимал, но я интуитивно чувствовал, что он мне верит. Я протянул ему дубинку, которую успел поднять с земли. Тот взял ее, покрутил ею в воздухе. Потом спросил: — Почему ты думаешь, это он убийца?

— Я видел его в толпе в прошлый раз, а вот теперь он опять здесь. Это совпадение? Не думаю. Я плохо знаю город, но мне кажется, что места, где были совершенны убийства, расположены довольно далеко друг от друга. Он просто не мог где-то услышать о новом трупе и прибежать сюда. Да и дубинка сама за себя говорит.

Он хотел мне верить, но при этом мои слова, я чувствовал, не показались ему убедительными. Тут мы вторгались в психологию человека, а эта область, пусть даже для продвинутого палача и лекаря являлась "terra incognita".

— Значит, ты точно уверен, что это именно он, — в его голосе все еще звучало сомнение. — Сможешь это клятвенно подтвердить, положа руку на библию?

— Да.

— Ладно. Попробую им объяснить, что случилось.

Покачивая дубинкой преступника, Пьер развернулся и направился к представителям городских властей, объяснять ситуацию. Я задумчиво посмотрел ему в след, затем скользнул взглядом по вновь собравшейся толпе. Увидев, что я на них смотрю, люди, возмущенные моей выходкой, стали кричать и ругать меня, но с опаской и без особой злости, так как они сейчас с увлечением гадали, что именно произошло на их глазах. Впрочем, я тоже сейчас пытался разгадать загадку непонятного мне поведения чиновников и лейтенанта. Городские власти, к моему удивлению, ничем не высказали свое возмущение. Меня даже не позвали для объяснений, когда Монтре закончил говорить, а вместо этого чиновники с лейтенантом стали негромко, но довольно оживленно совещаться, причем все трое имели довольный вид. Так продолжалось до того момента, пока их совещание не прервал крик одного из сержантов, которые перестали избивать убийцу и теперь делали вид, что его охраняют: — Ваша милость! Ваша милость! Мы у него кошелек нашли! Он у него за пазухой лежал!

Повинуясь повелительному жесту лейтенанта, стражник принес кошелек своему начальству, после чего те стали просматривать его содержимое, которое вдруг неожиданно вызвало среди них новое, довольно бурное оживление, которое закончилось тем, что лейтенант отдал приказ кого-нибудь из соседей убитого.

Мы стояли недалеко и, хотя следствие, велось без нас, мы все прекрасно слышали. Оказалось, что среди монет в кошельке нашли перстень и теперь они решили выяснить, не принадлежал ли он убитому.

— Да, ваша милость! Это его перстень, нашего бедного Нуаре. Он еще тогда выпил лишку вина и перед всей улицей им хвалился! — тут же затараторила женщина, соседка покойного, стоило ей предъявить перстень. — Он был славный малый! Он даже….

Стоило ей это сказать, как лейтенант, перебив женщину, резко скомандовал стражникам: — Схватить этого мерзавца и немедленно доставить его в тюрьму!

Двое дюжих сержантов тут же рывком подняли избитого убийцу с земли и потащили в направлении тюрьмы. Тем временем, я пытался найти самые простые слова для объяснения с чиновниками, но, к моему великому изумлению, меня никто ни о чем не стал спрашивать. Судя по довольным лицам чиновников, которые уже топливо удалялись в сторону мэрии, и лейтенанта, чуть ли не сиявшего от радости, их всех, похоже, удовлетворил сам факт поимки преступника. Монтре только спросил лейтенанта: — Мы можем идти, сударь?

— Иди, палач! И вытряси душу из этого слуги дьявола! — громко и важно заявил в ответ лейтенант. Он явно работал на публику, что было видно по его улыбке, когда в ответ на его слова толпа зевак разразилась одобрительными криками. Мы неторопливо зашагали следом за стражниками, волочившими, еле переставляющего ноги, преступника.

— Мастер, а почему нам так просто поверили?

— Слушай, Клод, все никак не могу понять, как в тебе могут сочетаться дурость и ум, — причем это было сказано не зло, а скорее, снисходительно. — Народ в городе уже всерьез начал волноваться, того и гляди, соберется толпа, напишет петицию и понесет в городской совет, а к этим жирным свиньям у людей и так причин для недовольства хватает. Представляешь, во что это все могло вылиться?

Я согласно кивнул. Уж кому как не мне, это было понятно. Чистой воды политика. На волне возмущения вполне возможны перевыборы и в городском совете появляются новые люди.

— Городскому совету надо было хоть что-то сделать, чтобы показать людям, что они не бездействуют, а тут раз! — и на глазах этого самого народа доблестная городская стража хватает слугу дьявола. Волнений в городе не будет, панические слухи, портящие репутацию городу, прекращены, а про городскую стражу и говорить нечего.

— А если бы я ошибся? — спросил я и только в следующую секунду понял, что задавать его не следовало.

— Ты похоже не понял, что я только что тебе сказал?! Ладно, еще раз повторю. Убийца и слуга дьявола был только что схвачен храбрыми стражниками на глазах людей!

До меня только сейчас дошло, что если бы я ошибся, то этот случай все равно бы использовали, хотя бы потому, что его поимка всех устраивала. Городской совет, купцов, стражу, людей. Из него все равно выбили бы признание и казнили, как убийцу и слугу дьявола.

"Интересно, чтобы я чувствовал, помогая пытать невиновного человека?". При этой мысли у меня даже мурашки по спине побежали, и я нервно передернул плечами. Пьер, видно, что-то заметил, потому что решил меня подбодрить: — Брось, парень, лучше подумай о премии от купцов. Не успеешь оглянуться, как сразу разбогатеешь!

— И сколько ты мне, мастер, выделишь из этой премии? — решил я сразу расставить точки над "i".

Монтре весело усмехнулся, видно ему понравилась прямота вопроса, и ответил: — Думаю, пару ливров.

— Пара? Вроде купцы десять ливров обещали…

— Ты как ребенок, Клод! Ты забыл, что его схватила стража? Ни капитан городской стражи Бастиан де Брюле, ни его лейтенант, старый сквалыга, своего не упустят. Ничуть не удивлюсь, если они потребуют себе все купеческие деньги.

— И что? Им могут все отдать? — удивился я неожиданному для меня предположению палача.

— Так бы оно и было, если бы в поимке слуги дьявола не участвовал я, палач города Тура, — это было сказано важно и веско. — Причем это произошло на глазах свидетелей и городских чиновников.

"С веками ничего не меняется. Все, получает тот, кто стоит у власти".

Стоило нам войти в здание тюрьмы, как сразу стало понятно, что о задержании слуги дьявола здесь уже все знают.

— Пьер, это правда? — сразу встретил нас вопросом Дядюшка Гастон, который, похоже, специально поджидал нас в коридоре, а вместе с ним с полдюжины надзирателей и тюремных стражников, толпившихся за его спиной. Судя по их жадно-любопытным взглядам, они были готовы прямо сейчас выслушать из первых уст подробности "битвы" со слугой дьявола.

— Гастон, все потом расскажу. Со всеми подробностями, — пообещал Пьер, — но сейчас мне надо идти работать.

— Конечно, Пьер, конечно. Мы будем ждать, — послышались голоса собравшихся людей.

Спустившись по лестнице, мы переступили порог камеры пыток. На своем месте, как обычно, сидел помощник прево Робер де Вилан, а рядом с ним расположился писец Жак Кадет. Невысокого роста, упитанный мужчина, большой любитель поесть, причем за чужой счет. Наш убийца с опухшим и окровавленным от побоев лицом, сидел на каменном полу, держась рукой за левый бок, между двумя возвышающимися над ним стражниками. В камине горел огонь, а рядом на корточках сидел Жан, но стоило появиться мастеру, как он резко вскочил, в ожидании приказов. С нашим приходом камера пыток уже не показалась мне такой большой, наверно поэтому палач сразу выставил Жана и стражников городской стражи за дверь. Только сейчас я смог рассмотреть более подробно нашего убийцу. Это был крепкий мужчина среднего роста, лет тридцати, лохматый и небритый. Шрам на подбородке и тяжелый, пустой взгляд довершали неприглядную картину убийцы. Правда, стоило ему увидеть меня, как он сразу оскалился пеньками гнилых зубов, словно дикий зверь, при этом в его глазах блеснула дикая злоба. Когда я его начал раздевать, убийца, собравшись с силами, попытался меня ударить, но получив кулаком по отбитым ребрам, заорал от боли. В другой раз за такое самоуправство меня бы обязательно отругали, но тут был особый случай, к тому же всем присутствующим самим ужасно хотелось узнать, что собой представляет слуга дьявола.

— Кто ты? Где живешь? Чем себе зарабатываешь на пропитание? — стал задавать обычные вопросы Робер де Вилан.

Убийца, стоя перед ним, только кривился от боли.

— Ты убил честных горожан Фабьена Нуаре и Луи Буланже?

Ответом ему было презрительное молчание.

— На дыбу его! — последовал резкий приказ заместителя прево, который не привык, что его так нагло игнорируют.

Несмотря на сопротивление преступника, он скоро оказался распят на дыбе. Только сейчас, когда деревянные иглы впились ему в спину, я увидел, как в его глазах заплескался страх.

— Кто ты? Где живешь? Чем зарабатываешь себе на пропитание? — снова повторил свои вопросы Робер де Вилан.

Ответом было молчание.

— Палач, начинай! — отдал приказ заместитель прево.

Мы вдвоем налегли на рукоять. Веревки растянули убийцу на столе, прижимая его тело к острым иголкам.

— А-А-А!! — заорал пытаемый.

Еще два щелчка деревянных шестерен и тело убийцы натянулось, как струна. Теперь он уже не кричал, а визжал от боли.

— Погоди, палач! — задержал пытку помощник прево. — Признаешься ли ты в убийстве достойных горожан Фабьена Нуаре и Луи Буланже?

— Не убивал-л! — надрывно закричал мужчина. — Это не я а а!!

— Жан, пиши. Не признает вину, несмотря на использование дыбы.

Перо заскрипело по бумаге.

— Палач, начинай пытку водой.

Я отправился в угол камеры, где рядом с бадьей с водой, лежала ржавая лейка. Убийца перенес и эту пытку, уже окончательно сломавшись на "испанском сапоге". Когда острые металлические шипы, проткнув кожу и мышцы, стали ломать кости ноги, он вдруг завыл: — Не надо-о! Я все скажу-у! Остановите пытку!

В этот самый момент дверь резко распахнулась и в камеру вошли три человека. Мэр, а за ним двое чиновников, которых я уже видел сегодня утром.

— Что тут у вас? — сразу спросил член городского совета, при этом не отрывая взгляда от окровавленного убийцы, который громко стонал, дергаясь всем телом, пока я осторожно освобождал его ногу от "испанского сапога".

— Злодей только сейчас стал говорить, — ответил на его вопрос заместитель прево.

— Вот и хорошо. Я тоже послушаю.

— Жак, стул! — скомандовал помощник прево.

Писец торопливо вскочил и подвинул третий стул Броссару. Тот сел и с важностью в голосе сказал: — Можете начинать.

Так как стоять на ногах убийца больше не мог, мне пришлось подтащить его к лавке, на которой мы обычно сидели, когда не было работы. Посадив, сам стал за его спиной, поддерживая убийцу за плечи.

— Как тебя зовут? — продолжил допрос дознаватель.

— Огюст Сорель.

— Жак, пиши его имя! Чем ты занимаешься, Сорель?

— Ничем.

Заместителя прево, и так уже злого, сейчас прямо перекосило от этого ответа, но он сдержался и сказал тихим голосом, в котором явственно чувствовалась угроза: — У тебя только одна нога искалечена, Сорель. Если я услышу еще один такой ответ, то пытать тебя будут страшно и долго. Ты меня понял, мерзкий ублюдок?

— Да, ваша милость. Я все расскажу, как есть. Ничего не утаю.

Как и предположил Монтре, Сорель оказался бывшим солдатом, прослужившим несколько лет в войсках герцога Бургундского, после чего дезертировал и прибился к банде. Какое-то время вместе с ними грабил и убивал купцов и путешественников на дорогах. Именно тогда его научил убивать ударом по шее главарь банды Рауль Мизинец. Эту кличку бандит получил из-за отрубленного мизинца на левой руке. Спустя полгода их шайку настигли королевские жандармы и почти всех повесили, только Сорелю удалось уйти от правосудия. Какое-то время он скитался по стране, притворяясь то пилигримом, то бродягой, грабя и убивая мелких торговцев, пока не забрел в Тур. Здесь он сменил "специальность" и стал сутенером, пока не сошелся с одной шлюхой из борделя. Именно она предложила ему план ограбления богатых людей. Богатых и пьяных клиентов, она, словно из уважения, провожала до входной двери. Сорель, находившийся поблизости, получал, таким образом, знак и вел свою жертву, как можно дальше, чтобы никто потом не смог связать труп с борделем.

— Сколько ты убил человек?

— Я не умею считать, ваша милость.

— Покажи на пальцах.

Тот какое-то время тупо смотрел на свои руки, а потом неуверенно протянул одну из ладоней вперед.

— Пять человек? — Робер нахмурился, обдумывая как вести дальше допрос, но потом решил вернуться к первоочередным вопросам. — Но это именно ты убил уважаемых жителей города Тура Фабьена Нуаре и Луи Буланже?

— Не знаю их по именам, ваша милость, но отрицать не буду.

— Как зовут богомерзкую шлюху, которая указывала тебе на почтенных людей?

— Мари по кличке "Цыганка". Она работает в борделе Толстой Луизы.

— Жак, бездельник, не спи, пиши!

— Помилуйте, сударь! Дайте мне хоть пару минут передохнуть, а то у меня рука совсем занемела.

— Погоди-ка, Робер, — вдруг неожиданно прервал допрос мэр. Недовольный вид заместителя прево говорил сам за себя, но возражать Броссару он не осмелился, только кивнул, соглашаясь с ним. Мэр поднялся со стула и повернулся к своим людям, стоявшим за его спиной: — Шарль, ты, прямо сейчас пойдешь к лейтенанту и прикажешь ему арестовать эту шлюху. Запомнил, как ее зовут? Иди!

Не успел чиновник выйти, как мэр снова повернулся к заместителю прево: — Все, что мне надо, я услышал, Робер. Прямо сейчас я иду на заседание совета, где доложу об этом деле. Думаю, что не совру, если скажу, что мы решим назначить казнь этого мерзкого ублюдка и шлюхи в ближайшее время.

— Если, как он говорит, убил пять человек, то это дело требует дополни…

— Робер, это нужно для спокойствия нашего города! — резко оборвал его член городского совета.

Стоило мэру с чиновником выйти, как заместитель прево начал ругаться, потом достал флягу с вином и основательно к ней приложился, после чего настроение у него слегка улучшилось. К тому же он знал, на ком может сорвать свою злость.

— Клод, тупица, живо встряхни эту тварь! Чего этот урод сидит с закрытыми глазами?!

— Мне бы лекаря, ваша милость. Боль жуткая, — неожиданно попросил убийца. — Не могу больше терпеть.

— Да ты у нас тут неженка! — зло рассмеялся заместитель прево. — Привыкай! Мы за тебя еще только взялись, мерзкий убийца! Отвечай: где ты прятал награбленное?

Вместо ответа тот начал надрывно стонать, при этом попытавшись завалиться на бок. Держа его, я чувствовал, как тело Сореля обмякло, а голова упала на грудь.

— Сударь, — обратился к Роберу палач, внимательно наблюдавший за убийцей, — ему действительно нужен лекарь, иначе он может не дожить до казни.

— Лекарь? Не мели чепухи, палач! Вылейте ему на голову ведро воды, и эта подлая тварь сразу придет в себя!

— Сударь, — в голосе Пьера не было возмущения, а только осуждение, но при этом голос звучал твердо.

— Ладно. Хорошо, — недовольно буркнул заместитель прево, понимая, что Монтре говорит не просто так, а исходя из своего большого опыта. — Клод, чего стоишь, глазами хлопаешь! Живо иди и приведи кого-нибудь!

Осторожно положив обмякшее тело убийцы на лавку, я отправился за помощью. Когда обвисшего на руках надзирателей убийцу уволокли за дверь, Дядюшка Гастон привел следующего преступника, а еще спустя два часа заместитель прево отправился на обед.

Время обеда для меня стало своеобразной традицией проводить тридцать-сорок минут на лавочке, за углом тюрьмы. В отличие от палача, которому приносили обед из таверны и тот съедал его на рабочем месте, я закусывал паштетом или колбасой с хлебом, сидя на солнышке. Съев, что взял с собой, я сидел, прикрыв глаза, как вдруг неожиданно услышал чьи-то быстрые шаги, а затем раздался встревоженный голос одного из стражников: — Клод! Беги давай быстрее! Там приехали!

Открыв глаза, я повернул голову и удивленно спросил: — Кого там принесло?

— Он еще спрашивает? Да беги ты! Там увидишь!

Вид встревоженного стражника, заставил меня вскочить на ноги и помчался к рабочему месту. К моему удивлению заместитель прево вместе с писцом уже сидели на своих местах, недовольно глядя на меня, а Монтре вообще одарил меня гневным взглядом. Мне хотелось спросить, что происходит, но согласно моему статусу мне положено молчать в тряпочку, поэтому только и оставалось, что встать рядом с Пьером и ждать, что произойдет дальше. Прошло не меньше пяти минут, как входная дверь снова открылась, и мы услышал громкий голос главного надзирателя: — Вот мы и пришли, преподобный отче. Проходите сюда.

Спустя несколько секунд порог переступил священник. Следом за ним вошли еще двое монахов. Все трое имели аккуратно выстриженные тонзуры, одеты в белые туники и скапулярии и подпоясаны кожаными поясами с четками. Даже мне, пробывшему в этом времени совсем немного, было несложно различать монахов различных орденов. Если францисканцы имели темно-коричневые рясы, подпоясанные веревкой с узлами, а августинцы — белый шерстяной подрясник с наплечником и черную рясу с длинными широкими рукавами, то сейчас, судя по одежде, к нам с визитом пришли доминиканцы. Я уже знал от Пьера об инквизиции и поэтому мне было известно, что сейчас во Франции поиск и изобличение еретиков отдано ордену доминиканцев, но при этом, насколько можно было понять из его слов, никакой массовой охоты на ведьм не происходило. Про книгу "Молот ведьм", название которой осталось у меня в памяти, он тоже ничего не слышал, хотя о ведьмах и договорах с дьяволом говорили повсеместно, но при этом без особой истерии.

Как только монахи вошли, все присутствующие вскочили на ноги. Вошедший первым священник, осенил всех крестом, потом кратко представился: — Отец Себастьен. Мне поручено представлять в этом деле нашу святую церковь.

В свою очередь представился заместитель прево: — Робер де Вилан. Чем могу помочь вам, отче?

— У святой инквизиции появились вопросы к человеку, которого обвиняют в том, что он заключил договор с дьяволом и похищал для него души наших добрых горожан. Мы пришли узнать, так ли это есть на самом деле. К тому же до моих ушей долетели самые различные слухи о том, как удалось поймать убийцу, но все они сходятся в одном: первым на злодея указал подмастерье палача. Это так?

Пока он говорил, я исподволь изучал монахов. У старшего инквизитора было худое, аскетическое лицо, впавшие глаза и острый нос, наподобие клюва, а взгляд ощупывающий и цепкий, словно он искал в человеке крючок, за который можно потянуть и вывернуть его душу наизнанку. У его монахов, судя по внешнему виду, были явно разные функции. Один был крепкого телосложения и с каменным выражением лица, у другого были узкие плечи, к тому же он сутулился, а вот его глаза были словно мелкие зверьки, все время находились в движении, словно тот старался держать всех нас под контролем.

"Верзила — охранник, а этот… дознаватель? Секретарь?".

Помощник прево коротко кивнул и сказал: — Это так, отче. Желаете с ним поговорить?

— Да.

— Клод, подойди.

Подойдя к инквизитору, я встал на колени, затем поцеловал протянутую мне руку.

— Ты истинный сын нашей церкви. Как зовут?

— Клод Ватель, отче.

Инквизитор перекрестил меня, потом сказал: — Расскажи мне, Клод, как ты понял, что это слуга врага человеческого?

Я рассказал ему, как оно есть, но при этом прибавил: — Он стоял и смотрел на всех с такой гадкой и мерзкой ухмылкой, словно радовался людской беде. Меня словно что-то толкнуло изнутри, и я захотел стереть эту дьявольскую усмешку с его губ!

При этом я постарался вложить как можно больше пыла и искренности в свои слова. Инквизитор очень внимательно меня слушал, ни разу не прервав.

— Отец небесный направляет наши помысли и деяния, но человек не всегда может услышать за мирской суетой голос бога, но ты, сын мой, сумел услышать его и сделать все правильно, во славу господа. Как истинный сын нашей церкви, ты достоин награды.

— Благодарю вас, святой отец, но не за обещание награды, а за ваши слова, которые доставили радость моей душе.

Священник пристально посмотрел на меня, но я так простодушно и радостно смотрел на него, что тот потеплел взглядом, затем перекрестил меня и сказал: — Да пребудет с тобой, сын мой, благодать божья. А теперь встань с колен, Клод Ватель, и помоги нам узнать истину.

— Приложу все свои силы, отче.

К этому моменту тюремщики уже притащили убийцу от лекаря и посадили на скамью. Инквизитор оглядел его, а затем сказал: — Не будем терять времени. Давайте начнем.

Как я и думал, сутулый монах с бегающими глазами оказался следователем.

— Огюст Сорель, убийца людей и осквернитель веры Христовой, ты признаешь, что призывал дьявола, чтобы подписать с ним договор? Ты признаешь, что продал душу дьяволу?

Несмотря на боль и замутненное сознание убийца принялся отрицать свою причастность к каким-либо договорам с нечистой силой. Пока шла игра в вопросы и ответы между инквизитором и убийцей, я по постановке допроса уже понял, к чему клонят инквизиторы. Церковники решили официально объявить Сореля слугой дьявола и тем самым начисто уничтожить слух о нечистой силе, похищающей души. Сорель был уже сломан, как морально, так и физически, поэтому долго не сопротивлялся и вскоре признал, что кровью подписал договор с дьяволом и по его наущению творил темные дела, убивая людей. Когда удовлетворенные инквизиторы ушли, все облегченно вздохнули, правда, за исключением писца, который начал ворчать, что ему прибавили работы и теперь придется делать вторые экземпляры всех бумаг, чтобы отослать их в церковный суд. Мне снова пришлось сходить за стражниками, чтобы те отволокли стонущего убийцу к тюремному лекарю. Затем Робер заявил, что с него на сегодня хватит, но уйти не успел, так как дверь снова открылась и на пороге появился чиновник из мэрии, который принес заместителю прево какую-то бумагу от городского совета. Отдав ее, он сразу ушел, а мы стали смотреть как у заместителя прево лицо постепенно становиться багровым и злым, а стоило ему дочитать бумагу до конца, как он грязно выругался и швырнул лист на стол.

— Ну чего смотрите, уроды?! — заорал он на нас. — Вы его сюда притащили! Ватель, дубина! Тупой придурок! Чтобы тебя, ублюдка, молния поразила!

Робер еще несколько минут не мог успокоиться, потрясая в воздухе кулаками и ругая меня всеми непечатными словами, которые только знал. Я тут же принял покаянный вид, опустил глаза в землю и стал ждать, когда дознаватель, наконец, вспомнит про свою фляжку. Судя по всему, новость приложила его так сильно, так он не только осушил флягу до конца, но при этом хрястнул ею об стол так, что та отскочила и слетела на пол. После этого он еще минуту стоял, злобно вращая глазами, но солидная доза выпитого вина привела его в чувство и мы, наконец, узнали, что было написано в полученном им письме. Как оказалось, что городской совет решил устроить казнь не на днях, а уже завтра. В письме говорилось, что казнь назначена на завтра, в полдень, и глашатаи успели сообщить горожанам эту добрую весть. После услышанного, нам с Монтре осталось только уныло переглянуться. И так работы хватало, а тут еще и это… Да и Роберу, теперь это было понятно, несладко придется. Уже прямо сейчас ему придется идти в суд и принимать дела преступников, которых приговорили к смерти, так как теперь они взойдут на эшафот вместе с Сорелем. Да и на нашего писца смотреть было жалко, вот-вот расплачется, ведь это ему надо будет расписывать подвиги негодяев, которых завтра казнят.