Подпольная кличка - Михаил

Глава первая

День жандармского ротмистра графа Подгоричани начался как обычно — с просмотра донесений агентов. Привычно придвинув к себе папку с бумагами, раскрыл ее и удовлетворенно усмехнулся — среди донесений лежали прокламации. Бегло просмотрел одну из них — явно заграничное издание. Зато листовку «Ко всем уральским рабочим!» он внимательно прочитал и Даже подчеркнул цветным карандашом подпись: «Уральский комитет РСДРП, г. Екатеринбург». Еще раз осмотрел листок: превосходный типографский оттиск. Подгоричани даже понюхал его — и суток не прошло, как из станка.

Подгоричани поднялся с кресла, прошелся по кабинету. Остановился у окна, за которым металась январская метель, прислушался к дерзким ударам ветра.

Наконец-то! Он ждал этого несколько месяцев. В прошлом, 1904 году, когда он прибыл в Екатеринбург, жандармское управление проводило большую операцию. Графу не пришлось в ней участвовать. А жаль. Эсдекам устроили тогда Варфоломеевскую ночь. Они и не догадывались, что на их конференции в Нижнем Тагиле заседал агент охранки. Сразу брать не стали. Зато каждый делегат увел филеров… Больше двух месяцев шла слежка. И вот в одну сентябрьскую ночь взяли эсдеков по всему Уралу: в Перми, Екатеринбурге, Уфе, Нижнем Тагиле, Миассе… Кое-кто сделал неплохую карьеру.

Почти три месяца в Екатеринбурге было тихо. Граф даже встревожился… Но, слава богу, ожили… И типографию завели отменную…

Обнаружить тайную типографию — мечта каждого синего мундира — от унтер-офицера до седого генерала. Мешок избитого шрифта ценится на вес золота. «Ликвидация с. типографией» — это повышение в чине, новый орден… Но отыскать ее не так-то просто. Эти примитивные станки дорого обходятся революционерам, потому и берегут их пуще глаза. Но он, граф Подгоричани, найдет, должен найти. Засиделся уже в ротмистрах…

И опять пришло старое, исчезнувшее было сомнение: не сделал ли он ошибки, перейдя из строя в жандармы — все мужчины его старинного рода были военными. И сам он с детства готовился к военной карьере — почетной, красивой, полной благородства и подвигов. Кадетский корпус, юнкерское училище, служба в одном из полков Кубанского войска. В 1893 году поехал в Петербург — поступать в Военно-юридическую академию. Экзамены он сдал, но по конкурсу не прошел. Заметался граф: уж очень ему не хотелось возвращаться в свой полк, стоявший в маленьком и скучном южном городишке. Случилось, что в то время корпус жандармов набирал армейских офицеров. Стали соблазнять туда графа. И жалованье там больше. И возможности для карьеры сказочные: только у жандармов под началом расторопного поручика мог быть старый служака-генерал. Поколебался граф… и пошел в жандармы.

Поначалу было как-то не по себе. А потом ничего, привык. И пошла его служба без особых сомнений и противоречий. Ненужные чувства постепенно атрофировались, образ мыслей ограничился определенным кругом, вырваться за который он не только не пытался, но уже и не хотел.

Жить стало легче.

Работал граф усердно, хотя назначение после курсов получил не из лучших — в далекую Тобольскую губернию. А когда его перевели в Екатеринбург помощником начальника Пермского жандармского управления по Екатеринбургскому уезду, воспринял это как начало нового взлета.

Граф всегда представлял свою жизнь как служение. Только раньше у него был еще священный трепет перед самодержавной властью. Как-то юным кадетом ему посчастливилось быть при высочайшем выходе в Зимнем. Его потрясли тогда пышность и величие всего, что окружало русского императора: дворец с великолепными залами, тянувшимися непрерывной анфиладой, лепные потолки, резные двери, роскошные сверкающие люстры, цветная мозаика паркетов, картины лучших художников мира… Все было непререкаемым доказательством незыблемости царской власти. При появлении царя он вместе со всеми замер, затаил дыхание и склонился в глубоком поклоне…

Теперь у него осталось только деловое уважение к власти — от нее зависит его карьера и благополучие. Став жандармом, он почему-то чаще всего вспоминал такую деталь: когда кто-то из гостей, ожидавших высочайшего приема, рассматривал какую-нибудь безделушку и сдвигал ее, комнатный лакей незаметно и бесшумно тотчас же водворял ее на старое место…

Подгоричани придвинул к себе почту. Телеграммы от губернатора и департамента полиции. И все с грифом: «Весьма спешно, совершенно секретно, Удвоить внимание и наблюдение».

Ветер ударил в окно с такой силой, что портрет императора, висевший на стене, покачнулся. Новый год начался с метелей. Утрами, когда Подгоричани шел из дома на службу, он не узнавал знакомой дороги…

Империю тоже лихорадит. Неспокойно стало. Оно, конечно, может, и к лучшему: в тревожное время власть больше ценит охранников. А потому нужно ловить момент. А момент, судя по всему, складывался удачный. Из сводок агентов ясно: в городе появился кто-то новый. И, судя по всему, крупный зверь, работает дерзко — времени зря не теряет. Комитет, типография, прокламации — и всего недели за две. Улов должен быть богатым. В таком городишке, как Екатеринбург, долго не скроешься: все на виду. Медниковские филеры могут здорово помочь. Неплохие ребята. Пермь таких не имеет. Хорошо, что послушался совета — во время последней поездки в Москву сходил к Евстратию Павловичу Медникову, главе московских филеров.

До сих пор вспоминается эта встреча в Московском охранном отделении — двухэтажном зеленом доме с окнами на Гнездниковский переулок. Представили графа Медникову в его кабинете. Встретил с улыбкой, что, говорят, бывает редко. У Медникова толстое лицо, жирный лоб, а глаза прозрачные, голубые, но с мужицкой хитринкой. Подгоричани старался быть как можно любезнее, хоть и шокировала его медниковская привычка гладить себя во время разговора по толстым ляжкам. Слушал внимательно. Умен Евстратий Павлович, ничего не скажешь, и дело свое знает до тонкостей. Работу филера горбом прошел и, став во главе агентов наружного наблюдения, создал свою, как ее называли, «евстраткину школу».

Повезло графу. Медников даже пригласил его на смотр филеров. Многому научил его, графа, бывший трактирщик и полицейский. Как это он;

— Вот говорят: главное — внутреннее наблюдение, — передразнил кого-то Медников. — Может быть. Но без хорошего филера вы никак не обойдетесь. А пойди найди его, хорошего-то. Тут правильный материал нужен.

— Что главное в филере? — Евстратий Павлович потер себя по ляжкам. — Крепкие ноги! Поэтому я старше тридцати редко беру. Но и, само собой, зрение, слух. И внешность должна быть самая ординарная. Чтобы в толпе не выделяться. Его чтоб не видели, а он все видел и слышал. И, кроме того, никаких лишних страстей. Ну там чрезмерная нежность к семье или слабость к женщинам… Это с филерской службой несовместимо.

Двух опытных филеров выделил Медников для Екатеринбурга. Они и местных поднатаскали. Потому и надеялся граф на удачу.

Но дни шли. По-прежнему каждый день жандармскому ротмистру и прокурору окружного суда от приставов всех трех частей Екатеринбурга и начальников воинских частей поступали донесения. Жаловался даже священник: выходя после обедни из церкви, горожане, к своему великому удивлению, получали от нищих на паперти печатные листочки.

Подгоричани не находил себе места… Типографию, наконец, нащупали… Целую неделю глаз не спускали с дома. Выжидали удачного момента, чтобы захлопнуть ловушку. И вдруг типография исчезла. Из-под самого носа…

Конференцию ждали сильнее, чем сами эсдеки. По следам делегата филеры вышли к месту заседания… И остались ни с чем.

Подгоричани измучил и жандармов, и агентов, но ловушка была пустой…