Подрывник

ГЛАВА 8

С утра Астафьев снова пришёл в этот чёртов барак. Между лестничными пролётами он увидел крышку гроба, и понял, что хозяин комнаты номер шестнадцать уже вернулся к себе домой.

На настойчивый стук в дверь комнаты номер восемнадцать Астафьеву никто не отозвался. Зато из соседней комнаты вывернулась Валентина Серова. В руках у неё была солидная стопка газет, перевязанная бечёвкой.

— Вы к Наталье? — спросила она.

— Да. Нужно кое-что у ней уточнить.

— Она сегодня не ночевала.

— А вы откуда знаете?

— А она как появляется, сразу музыку врубает. Она у ней день и ночь грохочет. Это же Наташка, она с детства такая — повёрнутая на музыке.

— А вы, куда это всё несёте? — спросил он, кивая на газеты.

— В мусорку. Вся квартира забита этими газетами. Отец до сих пор «Правду» выписывал, представляете? Вы не посидите в комнате, пока я отнесу газеты? А то закрывать комнату не охота. Замок что-то плохо работает. Кстати, я звонила вашему начальнику, он разрешил снять его и отдать на экспертизу. Приедут они завтра. Вы поможете?

— Да, конечно.

Юрий прошёл в комнату, покосился в сторону гроба, но лицо висельника, слава богу, было прикрыто простынёй.

Через пару минут в дверях показалась чета импозантных, пожилых людей. И по одежде и по манерам было видно, что оба не обычные работяги. Дама тут же зарыдала, мужчина держался лучше. Вскоре вернулась Валентина, она обнялась с женщиной и поцеловала старика в щёчку.

— Какое горе! Какое горе! — причитала женщина.

— Держись, Валя, держись, — посоветовал старик.

Они сели около гроба, начали беседовать с дочерью. Тут стали подходить ещё люди. Улучшив момент, Астафьев спросил Валентину: — Это кто?

— Это Викентьев, Олег Васильевич, бывший парторг завода. Они дружили по поводу общих взглядов на политику. Оба вечные коммунисты.

Когда мужчина вышел на лестничную площадку, чтобы покурить, Юрий догнал его.

— Извините, Олег Васильевич, я работник уголовного розыска, Астафьев. Скажите, вы когда общались с Серовым последний раз? Он ничего не говорил о каких-либо мотивах своего самоубийства?

— Нет, ничего. Василий Егорович был крепким человеком, он всегда говорил, что наши предки пережили ещё более страшные времена, чем теперь. Гражданскую, Великую отечественную войну. Переживём и ельцивщину. Он звонил мне недавно, на прошлой неделе. Хотя… Тогда он был какой-то не такой. Мы обсудили некоторые места антинародной политики Ельцина, а потом он сказал мне странную фразу: "Знал бы ты, Олег Васильевич, что творится у нас на заводе. У тебя бы волосы дыбом встали". Я спросил, что он имеет в виду. Но Василий Егорович ответил, что ему нужно удостовериться в этом, а потом он поднимет на уши всех этих махинаторов.

— Махинаторов?

— Да, он так и сказал — махинаторов.

— А более конкретно он ничего не сказал? Что он имел в виду?

— Нет, но голос у него был такой… — старик чуть подумал, а потом закончил, — торжествующий. Как будто он уже знал что-то.

— Вы не знаете, что хоть примерно он имел в виду?

— Нет, извините, даже не догадываюсь. Я давно отошёл от заводских дел, уже шесть лет на пенсии.

Эта точка на лестничной клетке оказалась очень выгодной с точки зрения допроса мужской части людей, пришедших проводить старого мастера в последний путь. Увы! Никто из них толком ничего не знал. Что удивило Астафьева, все кто работали с Серовым в последнее время, были молодёжью, едва ли не одного с ним возраста, может, чуть постарше. В чём все они были единодушны — никто не думал, что Серов захочет наложить на себя руки.

— Старик крепкий был, жилистый. А въедливый! Как серная кислота. Чуть на тот свет не вогнал меня своими придирками, — обобщил общее мнение разбитной слесарь-ремонтник. — Это не так делаешь, то не этак. Я уж увольняться хотел. А теперь я ещё поработаю. Вредность, она на дороге не валяется. Мне шесть лет отжать надо, а потом можно и за забор, на волю! А то не покурить, ни выпить.

Самих похорон Астафьев дожидаться не стал. Его дальнейший путь лежал в горбольницу. Предъявив своё удостоверение и пустив в ход некоторую долю своего обаяния, Юрий добился, чтобы ему без всяких официальных бумаг выдали медицинскую карту Василия Егоровича Серова. Увы, последняя запись в ней относилась к пятилетней давности. Судя по ней, у старика вырвали зуб.

По времени надо было возвращаться в отдел, но за этот день Юрий не сделал главного — он ни на шаг не приблизился к тому Наташкиному хахалю, что якобы видел в коридоре троих качков, а потом и их автомобиль. Из-за этого Астафьеву опять пришлось посетить всё тот же, изрядно опостылевший ему барак.

Старика уже похоронили, и, судя по состоянию его обитателей, уже и помянули. На самом пороге барака лежал тот самый инвалид с культёй, и добродушно и мерно блевал на крыльцо. Брезгливо обойдя этого аборигена кривовского гетто, Юрий подошёл к двери комнаты номер восемнадцать, и снова постучал. Увы, ответом ему была тишина.

"Куда она могла деться? — подумал Юрий, отходя от двери и доставая сигареты. — Загуляла у подруг? Или нашла нового друга со свободной хатой"?

Он ещё размышлял об этом, когда в коридоре появилась низкорослая женщина лет пятидесяти в короткой, очень дорогой норковой шубке, с морщинистым, и явно злым лицом. Она так же подошла к двери восемнадцатой квартиры, и решительно в неё постучала. Убедившись, что в комнате никого нет, она развернулась, и, пробормотав себе под нос: — Стерва! — столь же решительно направилась обратно. Астафьев тут же её догнал.

— Извините, вам нужна была Наталья Соенко?

Дама буквально обожгла его своим взглядом.

— Да! Мне нужна была эта стерва. Она сегодня не пришла на работу, и у меня весь день простоял закрытым косметический отдел.

— А вы не знаете, где она может быть?

Дама хмыкнула, и, осмотрев Астафьева, сообщила ему неприятную новость: — Скорее всего, у такого же вот кобеля, как и вы.

Она развернулась, чтобы уходить, но тут Астафьев достал свои корочки, и показал их хозяйке магазина.

— Я не кобель, а представитель власти. Милиция. Так в каком магазине работает Наталья Соенко? У вас?

— Да, она работала у меня. С сегодняшнего дня она уволена.

— Так как он называется, ваш этот магазин?

— Мой магазин называется «Шанс». Надеюсь, вы знаете, где он находится?

— Знаю. И какой у ней был график работы?

— У нас все продавщицы работают с девяти утра до девяти вечера. Два дня работают, потом два дня дома.

— Ого! И вчера она отработала весь день?

— Да. А сегодня не вышла. Главное — даже не позвонила, сука!

— Ну, мобильника у ней, вроде бы, не было.

— Это не важно. Если у наших девушек что-то происходит, то они всегда звонят. И всегда находят, откуда позвонить.

Она развернулась, и пошла к выходу.

Через полчаса Астафьев докладывал своему наставнику о проделанной работе. Колодников с интересом выслушал всё, потом переспросил: — Значит, девушка пропала?

— Да. На неё это как-то не похоже. Она рассказывала, с каким трудом она устроилась в этот магазин. Какая там у ней хозяйка сквалыга, чуть что — увольняет за малейшую провинность.

— Ага, а потом она не вышла на работу? Это интересно.

Колодников поднял трубку и набрал номер телефона.

— Алло, это приёмный покой. Вас беспокоят из милиции, Колодников. Скажите, за последние двое суток к вам не поступали девушки с серьёзными травмами?

Он оторвал трубку от уха и спросил Юрия: — Какая она была?

— Среднего роста, черноволосая, лет двадцать девять- тридцать два. Симпатичная.

— Среднего роста, брюнетка с правильными чертами лица, под тридцать лет, — продублировал его текст Андрей. Выслушав ответ он нажал на клавишу сброса, и по новой начал крутить колесо набора.

— Игорь? Привет. Слушай, к тебе неопознанные девушки в эти сутки не попадали. Что, полный комплект. Какие мне нужны? Брюнетка мне нужна, лет двадцати девяти с правильными чертами лица. Да?! Когда. Хорошо, мы сейчас подъедем.

Через полчаса Астафьев смотрел на тело голой женщины, лежащее на хромоникелевом столе городского морга. Грудная клетка была вдавлена, и так же было видно, что ноги её раздроблены, и неестественно вывернуты. Но голова, лицо, были целы, и при всей непохожести мёртвого человека это была именно Наталья Соенко.

— Да, это она, — с трудов выговорил Астафьев, и, развернувшись, быстрым шагом вышел из морга.

Колодников нашёл его через полчаса, метрах в ста, сидящем на бетонных плитах разобранного здания молокозавода. Только глянув на лицо Юрия, Андрей понял, что парень явно плакал. Нос и глаза опухли и покраснели, а перед ним на земле лежали несколько окурков.

— Ты чего, Юра? — спросил Колодников, присаживаясь рядом. — Ну? Ты чего? Мёртвых никогда не видел?

— Да, при чём тут мёртвых! Ещё позавчера… мы с ней… так круто… покувыркались в постели…

Колодников аж ахнул.

— Ты чего, с ней переспал?!

— А что, нельзя что ли?

— Вот идиот! Ты с ума сошёл! А если бы оказалось, что это она с её хахалем обиделась на стук в стенку этого самого Серова и ухайдокала старичка?

— Да ну, ты что…

— Не да ну! А так было, и не раз! И никогда не доверяй людям, как бы они не были тебе приятны и всё остальное, такое прочее. Ты знаешь, как ты влететь сможешь? Хорошо, если только из органов пнут, а так и посадить могут. Больше так никогда не делай. Трахай этих баб ё… сколько угодно, это я запретить тебе не могу. Но, только после конца следствия. Перестала она быть свидетелем — хоть женись на ней.

Он немного помолчал, потом спросил: — Ты кому вчера говорил про эти её показания?

— Насчёт этого Лёши?

— Да, и про то, что этот Лёша видел?

— Ну, вот, вчера вечером только, в отделении.

— Это в шесть вечера?

— Да.

— А она работала до скольки?

— До девяти.

— Тело нашли в десять, документов и сумочки при ней не было, поэтому она пошла как неопознанный труп. Знаешь что, Юра. Ты, в следующий раз, когда будет совещание, или просто разбор полётов у начальства. Ты не говори ничего конкретно: адреса, имена, фамилии. Говори просто — есть один свидетель, который видел кое-что, но всё это надо ещё проверять, слишком всё невероятно.

В голосе Астафьева снова послышались слёзы.

— Да я то думал — свои же все. Все же в погонах, все менты.

— Ой, Юра! — Колодников замотал головой. — Прошли времена, когда все кругом свои были. Сейчас и не знаешь толком — кто свой, кто чужой. Короче — все подробности этого дела будешь докладывать только мне, или Косареву. Другим — ни слова, или так, как я сказал — полуправду, без конкретики.

— А… — Юрий подумал, и решил рассказать Колодникову всё. — А фейсам можно?

Колодников удивился.

— Каким ещё фэйсам?

— Нашим, со второго этажа.

— Комитетчикам? А они то тут каким боком?

Рассказ Юрия о его встрече со Шлыковым озадачил Колодникова.

— Это точно был комитетчик? Может, разыграли тебя, как дурочка на свадьбе?

Юрий даже обиделся.

— Ну да, как это, он же мне корочки показал! Да и вообще, я его не раз в отделе у нас видел, они же все через нас идут. Седоватый такой, на Волонтира похож, который Цыгана играл.

— А, этот новенький. На Ш как-то его фамилия. Ты, Юрик, никому про это больше не рассказывай. Может, девку эту они сами и убрали. А сейчас знаешь, что мы с тобой сделаем? Съездим-ка мы в этот самый «Шанс». О, как раз автобус едет. Бегом!

Магазин «Шанс» был новеньким зданием из красного кирпича на самой оживлённой улице города. Они быстро нашли парфюмерный отдел, но насчёт того, что он простаивает, это хозяйка соврала. В квадратной амбразуре стеклянных витрин виднелась чья-то недовольная мордочка.

— Девушка, вас как зовут? — спросил Колодников.

— Оля, — слегка озадачилась продавщица.

— А вы прежнюю продавщицу этого отдела хорошо знали?

— Наташку, что ли?

— Ну да.

— Да нет, я тут всего третий день работаю. Лорка с ней дружила, и Марина из обувного.

— А это где?

— Это на верху, на втором этаже, справа.

Они поднялись на второй этаж, там, где и размещался обувной отдел. Две продавщицы, пользуясь отсутствия посетителей, мило болтали о чём-то своём, женском. Девушки были одеты в одинаковые синие халаты, и, на груди, по последней моде, были прикреплены бендики с их именами. «Лариса» и «Марина» — такие надписи значились на них.

— Здравствуйте, Марина и Лариса, — весело обратился к ним Колодников.

— А откуда… — начала, было, Марина, но её подружка захохотала, и ткнула пальцем в её же бендик. Юрию показалось, что Марина была несколько разочарована в столь прозаическом подходе к знакомству.

— Вот именно, всё так просто. А, мы, девушки, из милиции. И зовут нас Андрей и Юра. Скажите, девушки, вы хорошо знали Наталью Соенко? — спросил Андрей.

— Почему знали, знаем. Это наша подруга, — заявила Марина.

— Вот как. А вы не подскажите тогда, у кого она гуляла на дне рождения три дня назад?

— У меня, — призналась Марина.

— Тогда вы должны помнить парня, который вечером ушёл с Натальей.

— Совсем нет. Я его тогда первый раз видела.

— Как это? — не понял Колодников.

— А он появился уже в самом конце. Кто его привёл, я даже и не знаю. И Наташка тут же его закадрила и уволокла к себе. А вам то он зачем нужен? Вы Наташку про него спрашивайте, чего нас то допрашивать.

Опера переглянулись.

— У ней уже ничего не спросишь, — ответил Колодников. — Она погибла вчера, вечером. Попала под машину.

В отличие от Астафьева, лучших подруг Натальи на слезы не пробило, хотя, обе и были в шоковом состоянии.

— Как погибла?

— Какой ужас!

— Вот же, вчера уходили все вместе!

— Кто её сбил? — лепетали они на два голоса.

— Ну, это неизвестно, кто сбил. Но нам нужно найти этого Лёшу, с которым она познакомилась именно у вас, Марина.

Тут Лариса что-то вспомнила, и сказав: — Я сейчас, — бросилась куда-то вглубь магазина. Вскоре она вернулась с дамской сумочкой. На ходу она достала цветастый фирменный пакет «Кодак-экспресса».

— Я вчера фотографии с того вечера сделала, может, он, этот Лёша, тут есть.

Она перебирала снимки, через плечо ей заглядывала Марина.

— Вот он! — в один голос воскликнули обе. Палец Ларисы указывал на светловолосого, полноватого парня в сером свитере. Фотография тут же перекочевала в руки Колодникова.

— А я его вспомнила! — сказала Лариса. — Его Вовка тогда привёл, это точно.

— Кто такой Вовка? — спросил Андрей.

— Вот он, на снимке, — она ткнула в другого человека, сидевшего в обнимку с блондином.

— Это мой одноклассник, — пояснила Марина. — Он, действительно позже всех пришёл.

— Как фамилия этого вашего одноклассника, и где он живёт?

— Коровкин его фамилия. Он на Ленина живёт, возле церкви. Дом, кажется, одиннадцать. Третий подъезд. А квартиру я не знаю. Я у него ни разу не была.

— Мы возьмём эту фотографию?

— Конечно.

— Мы вернём. Кстати, а вы вчера в одном автобусе с Натальей с работы ехали?

— Нет, мы сели на «восьмой», а ей на «первый» нужно было.

— Да, автобусов что-то долго не было, кошмар какой-то, — подтвердила Марина. — Мы уехали, а Наташка ещё оставалась.

— А сколько было времени?

— Полдесятого где-то.

"До Соцгорода минут десять езды на автобусе, — прикинул Колодников. — А нашли её в десять. Интересно".

— Ну что ж, спасибо, девушки. Вы нам очень помогли.

С этой традиционной фразой опера покинули магазин.

— Здорово ты их раскрутил, — сказал на улице уже Астафьев. — Круто. Спасибо тебе, Андрей Викторович.

— Не за что. Учись, пока я добрый. Ну, что, Юрий. Может, накатим по сто грамм за упокой ни в чём не повинной девушки? — и он показал рукой на неоновую вывеску ресторана «Парус».

— Давай, — согласился Юрий. — На сто грамм у меня деньги ещё есть.

Они поднялись на крыльцо ресторана, зашли в дверь. В ресторане было тепло, уютно. Стоя около барной стойки Астафьев переваривал первую рюмку водки. В это время рядом с ним опустилась на барную табуретку роскошная блондинка с высокомерно задранным носиком. Юрий подмигнул ей, та, вроде, немного удивилась.

Через полчаса две проходящих мимо ресторана девушки отпрыгнули в сторону, и на два голоса взвизгнули, когда прямо к их ногам с грохотом и звоном вывалилось огромное стекло витрины ресторана. Причиной этого происшествия был громоздкий стул, запущенный чей-то могучей рукой. Ещё через минуту из дверей ресторана стайкой ошпаренных тараканов брызнули несколько человек, торопливо загрузившихся в чёрный «Джип». Провожать их, с обломками стула в руке вышел габаритный парень двух метров роста. Это был коллега обоих оперов по третьему отделению милиции Павел Зудов. Из-за его могучей спины выглядывали Колодников и Астафьев.

— Выпили, называется, сто грамм, — пробормотал Колодников, языком ощупывая шатающийся зуб. При этом он левой рукой прижимал к глазу холодную монету.

— Да, влетит нам завтра, по полной программе, — согласился Паша Зудов.

Астафьев молчал, только несколько обиженно всхлипывал разбитым носом. Как всегда, он был в этом происшествии самым крайним.