Подсвечник Чпока

Чпок

Стояла ночь невидная безмозглая. Чпок хлюпал по грязи отцовскими кирзачами, захлебывая голенищами слипшиеся комья земли. Он шел по обочине проезжей дороги, ведущей прямиком в селенье Шкинь. Путь предстоял немалый, но радостный.

Сегодня с самого утра день не задался. Сначала химичка поставила двойку за лабораторную. Потом на литературе вызвали к доске. А Чпок, как всегда в последнее время, не подготовился, не до того ему было. Так что к доске он идти отказался, и прямо сказал, что начхать ему на Достоевского, Толстого и Тургенева, вместе взятых. Тьфу да и только!

— Сволочь, — ответствовала учительница Блюмкина по прозвищу Фрекенбок и влепила очередную двойку.

Зато, наконец, повезло на обществоведении. Одноклассница Аничкина откуда-то выволокла на свет Божий этого старикана Порфирия Петропавловича, Ветерана войны. Тот выступал в актовом зале и хвастался своими наградами перед всеми старшими классами. Глаза у Чпока загорелись при виде подлинного Лысого, призывно золотцем блеснувшего в руке Ветерана. Постановлено было создать в музее Великой Отечественной уголок живого еще Петропавловича. Старичок тщеславно улыбался. Улыбался и Чпок. Вот и на его стороне удача.

Два года последних семью Чпока штормило и корежило. Сперва заболела мать. Врачи сначала ей поставили трудно выговариваемый диагноз «геморрологическая лихорадка». Увезли в больницу, подлечили. А потом у нее там отказали почки. Видать, ошиблись в диагнозе. Вернули ее домой. А дома у нее отказали ноги. Она лежала за стеной и стонала по ночам. Чпок, чтоб забыться, резался в Дум на подаренном отцом компьютере.

— Променял маму на компьютер, — говорила мать.

Как-то раз Чпок напился с одноклассниками. Взяли канистру разливного портвейна и гудели всю ночь у Жирдяя. Утром Чпок очухался раньше других. Прошел на кухню. Нашел последнюю сосиску. Сварил, высыпал еще на тарелку зеленого горошка из банки. Сел завтракать. Позвонил домой.

— Чпок, — сказала мать, — я…

В этот момент на кухню вошла Аничкина, увидела сосиску и выхватила ее с тарелки Чпока.

— Что? — не расслышав, переспросил Чпок и потянул сосиску обратно.

— Я…, — повторила мать.

Резким рывком Аничкина отвоевала сосиску.

— Что? — переспросил Чпок и снова дернул сосиску к себе.

— Я умираю, — сказала мать.

Аничкина нажала на рычажок телефона. Чпок ударил ее в голову. Аничкина упала и закричала. На шум вошел Жирдяй. Чпок ударил и его. Следующим вошел Бурый. Его Чпок ввинтил головой в батарею. Последний одноклассник, Кулек, спрятался за шкаф. Аничкина истошно вопила. Чпок выбежал на улицу и только там взахлеб разрыдался. От собственного бессилия, от душившей его злобы, отчаяния и тоски. Чпок размазывал рукавами мокруху соплей и думал, что никогда не скажет одноклассникам о причине произошедшего. Пусть хоть всю жизнь они считают, что он избил Аничкину из-за сосиски.

А вскоре после смерти матери неладное случилось с отцом. Жара в то лето пришла тягучая, дурманящая, выматывающая до головокружения, до тошноты. Переворот случился, путч, ГКЧП. Отец не отходил от стоявшего на шкафу старого радиоприемника. Все слушал и слушал новости. Потом перестал есть. Не выключал приемник даже по ночам. Как-то Чпок с сестрой заглянули к нему в комнату. Он сидел в полутьме на стуле, обхватив колени руками, прислонившись к приемнику ухом, и глядел на Чпока с сестрой безумными белесыми глазами.

— Папа, может, поспишь? — робко спросила сестра.

— Это со мной говорят, со мной, ко мне обращаются, я должен слушать, чтобы ничего не пропустить, — тихо отвечал отец.

Сестра с испугу зарыдала. Наутро Чпок снова заглянул к отцу. Тот продолжал сидеть все в той же позе. Чпок собрался прикрыть дверь.

— Не закрывай, Чпок, — попросил отец. — Войдет наша собака, Тошка, и скажет, есть ли Бог или нет. Есть ли Бог или нет. Есть ли Бог или нет.

В тот день сестра вызвала санитаров. Когда отца увозили, он кричал:

— Чпок, они приехали меня убивать! Прыгай в окно!

Семья Чпока жила на последнем этаже пятиэтажного дома. Прыгать Чпоку не хотелось. Он сел на корточки и вжался в угол комнаты. Но спрятаться было негде.

Отец вернулся через пару месяцев. Он сильно изменился. Днем лежал на диване и глядел в потолок. А по ночам медленно бродил по квартире, держась за стены. Мир Чпока перевернулся вверх тормашками. Раньше отец был для него безусловным авторитетом. Он знал все, всегда и за Чпока. Чпоку не надо было принимать решения. Отец знал, что ему делать сегодня, завтра и после. Куда пойти и кем стать, когда Чпок вырастет. Даже на рыбалке отец знал, на какого червяка, какая и когда у Чпока клюнет рыба. Вся жизнь Чпока проходила в войне с этим знанием отца. И теперь оказалось, что его война была напрасной. Самый умный на свете человек оказался обычным психом.

— Теперь ты у нас глава семьи, — сказала Чпоку сестра.

Но Чпоку не хотелось становиться главой семьи. Ему просто хотелось сбежать. Куда глаза глядят. Окончательно, бесповоротно, чтобы всего этого не видеть. И вот сейчас, кажется, его час настал.

Изб силуэты темные проявились по сторонам дороги.

— Вот и Шкинь, — заприметил Чпок.

Где ж эта улица, Заветов Лысого? Старичок сегодня подарил школе пару незначимых медалек.

— Такой-то Порфирий Петропалыч, проживающий в селении Шкинь, Заветов Лысого, 17, безвозмездно преподнес в дар нашей школе то-то и то-то, — торжествующе провозгласила мужеподобная директорша по кличке Шиза.

Тогда-то Чпок и взял на заметку адресок, Заветов Лысого, 17. Чпок включил налобный фонарик и прочавкал по грязи к ближайшей избе. Наклонился к табличке на заборе. Она и есть, Заветы, только не 17, а 5. Недолго еще, значит, осталось. Выключил фонарик и снова захлюпал. Тишь сплошная, даже собаки не выли.

«Сдохли все небось с голодухи», — злорадно подумал Чпок.

Вот и заветная изба. Чпок перемахнул через забор. Подошел поближе к дому. Форточка в одном окне приоткрыта. Чпок забрался на подоконник и открыл ее пошире. Теперь тощий Чпок мог легко протиснуться в форточку. Чпок подтянулся рывком. Перевернулся в окне, так что оказался жопой на раме. Еще подтолкнулся. Вот и все. Осторожно спрыгнул. Снова включил фонарик и посветил по сторонам. Столярный стол, на стене на гвоздиках висят инструменты. Прихватил на всякий случай молоток со стены и прошел в соседнюю комнату. В углу на тахте тихо посапывал старик. У окна стоял старый письменный стол с выдвижным ящиком посередине.

«По ходу, здесь», — подумал Чпок.

Выдвинул ящик. Разгреб гору бумаг. И высветил черную, а днем, наверное, темно-красную коробочку. Открыл. Под документом маняще чернел Лысый. Чпок погладил его ладонью. Сзади раздалось сопение. Чпок повернулся назад и увидел старика, сидящего на кровати. В руке старик держал свечу.

— Э…, — удивленно пытался пробормотать старик.

Тогда-то Чпок и ударил его молотком в лоб. Потом в глаз, вплющивая его в черепную коробку, потом в нос, в зубы, ломая их и вдавливая внутрь.

«Ёёёйойоойоёптыть», — только и успел подумать Порфирий Петропалыч.