Записался люд кто куда хотел, по всем трем секциям, а баб с детьми запихали в четвертую. Разместили всех Чужие, обустроили. Потекла жизнь размеренно, по заведенному Чпоком порядку. А сам Чпок зажил бобылем у себя на отшибе. Спокойно ему там было, только скука одолевать стала. Из гостей один Шейх наведывался частенько, рубились в нарды. От нечего делать пробовал Чпок книжки изучать, Шейхом даренные, валялся на перине. Книжки все больше были про религии разные, верования и секты, про историю древних народов, устройство мира и природу бытия. Понять в них Чпок мало что мог, да особо и не пытался, зато оказывали они на него успокаивающее воздействие, подобно как мельтешащие телекартинки на Скупщика перед сном. Изредка выписывал Петухов побаловаться по старинке, по привычке, по прежнему еще закону, прописанному Шалыми, да только не зажигало его это больше, восторга не вызывало. Думал, может, по своему закону новому, бабу выбрать для попарного совокупления, неплохо уж и наследником обзавестись, Чпоком маленьким, да не знал какую, ни одна не приглянулась, не понравилась.
В тот день совсем заскучал Чпок, даже Шейх к вечеру не заглянул, в нардишки перекинуться, со скуки выдымил он целый пакетик, сон его одолел раньше времени. Вот лежит он и чувствует, как разливается тепло по телу, загорается красный шарик у него между бровями, потом катится этот шарик по голове к задней стороне шеи, затем скатывается дальше по позвоночнику, вот он уже на уровне надпочечников, задержался где-то напротив солнечного сплетения, а потом дальше сполз, вот он уже катится к копчику, а у самой промежности раздвоился шарик на два поменьше, покатились они по каждой из ног вдоль внутренних частей бедер к внутренним сторонам лодыжек, остановились у ступней, пощекотали пятки, подкатились к кончикам больших пальцев, побежали вверх к коленкам и снова к промежности, собрались там опять в один побольше, покатился он к пупку, полетел вверх к сердцу, горлу, застрял в языке, Чпок прижал его к нёбу, шарик выскочил снова к бровям. И увидел Чпок, как спускается к нему с неба что-то ласковое, что-то нежное и блестящее, мягкое и теплое, к себе зовет, манит, молоком с медом пахнет, солнцем и морской водичкой. Вроде человек, а вроде и нет, пригляделся Чпок и понял, что хоть и есть в лице что-то человечье, но не человек это вовсе, а какое-то животное невиданное, непростое, кожа гладкая, а само яркое, ближе все оно и ближе, замер Чпок, и тут ясно ему стало, что за зверь такой, разглядел он явно, Телец это Золотой, Телец, да не совсем, с женской грудью и изогнутым, тонким, лошадиным крупом, существо неземное, красоты невиданной, и душа вся Чпока устремилась к нему навстречу, захотелось прижаться, соединиться, охватило Чпока вожделение, тяга страстная, а Золотой Телец уж совсем близко, почти касается, а как коснется, огонь пробежит по телу Чпока, судорога схватит неуемная, волной прокатится от макушки до кончиков пальцев на ногах, потянулся Чпок к нему ладонями, на кровати приподнялся, пытаясь заключить в объятия, дрогнул, дернулся, вздыбился елдак его и извергнулся.
Чпок проснулся с тяжелой головой. Влажное пятно растеклось по перине. Утро еще не настало. Чпок вспомнил, что еще школьником удивлялся, почему девок зовут телками, ведь изгибом линий своих грациозным, упругим округлым тазом, всем профилем фигуры, особенно ежели поставить на четвереньки девку с разметавшимися по спине волосами, напоминают они шаловливых лошадок. Конечно, нет, ни телка никакая, а, одна к одной, вылитая, форменная, пасущаяся на лугу игривая кобылка, взмахнувшая гривой и замершая на мгновение. Так что про себя отныне он порешил переименовать Золотого Тельца в Голдового Кобыла.