К воскресенью Городецкий приготовился: купил в достатке проволоки, а также портновский женский торс из папье-маше. Олимпиада Модестовна как правоверная христианка и общительная женщина отправилась в это утро на обедню, а Маланью оставила на хозяйстве, да для пригляда за «голубями». Лиза большой религиозностью не отличалась и, заглянув все же в церковь для приличия, явилась к 8 утра с корзиной, в которой была ткань для платья, а также ленты, тесемочки, завязочки и принадлежности для шитья.
— Начнем день с кофе, — безапелляционно заявил Максим. — Ты не против, Маланья?
— Знамо с кофею, батюшка, — ухмыльнулась баба, с которой у Городецкого уже сложились свойские отношения. — Сам варить будешь-то?
— Сам, сам.
Он достал стеклянную банку со спиртом, поболтал ее, покрутил фитиль, поджег его огнивом, поставил на банку железную решеточку и сверху джезву из бронзы с водой. Тотчас бросил зерна кофе в ручную мельницу, смолол их и засыпал в готовую закипеть воду. Довел до кипения пару раз и вуаля — кофе (ароматнейший, с большой пенкой!) готов. Усадив Лизу в излюбленное кресло Олимпиады Модестовны, налил ей в чашечку тончайшего фарфора чудную жидкость и спросил:
— Ликер, ма шери?
— Нет, нет, — затрясла головой девушка. — Просто с сахаром.
— Я хотел вдогон сливки с круассаном предложить… — замурлыкал бес.
— Н-ну, тогда да, — зарумянилась Лиза.
Оказавшись в его комнате, она всплеснула руками:
— Вы манекен даже купили? Очень хорошо: с ним у нас дело живо пойдет!
И оно пошло: Макс выгибал заранее рассчитанные и нарезанные проволочные полуовалы, а Лиза вязала на них широкие ленты по эскизу.
И через час ажурный изящный кринолин уже висел на манекене, легко покачиваясь.
— Боже, какая красота! — восхитилась Лиза. — Как точно вы все вымеряли и сделали! Я уже вижу, как чудесно будет сидеть на нем платье! Вы кудесник, Максим!
— Тьфу, тьфу, тьфу! — произнес Макс, вычурно «плюя» через левое плечо. — Вот когда я это платье на вас увижу, тогда и будем либо радоваться, либо плакать. Вы не забыли, что сначала на каркас надо смастерить нижнюю рубашку?
— Все я помню, не волнуйтесь. Сейчас буду его обшивать…
Часа через три в квартиру вошла довольно тяжеловесная хозяйка и сразу стукнула в дверь к постояльцу:
— Могу я к вам войти, Максим Федорович?
— Милости просим, Олимпиада Модестовна, — отозвался Городецкий.
— Здравствуй, Лиза. Ой! До чего же обширно это платье! — поразилась дама. — Но и красиво, что там говорить! Напоминает наряды времен Екатерины. Но почему оно совершенно бесцветное?
— Это нижняя рубашка, Олимпиада Модестовна, — опять зарумянилась Лиза. — Драпировать тканью я буду после.
— Ладно, я тогда пойду посмотрю, что там готовит Маланья нам на обед. А Максим Федорович тебе нужен?
— Я постоянно помогаю, — поспешил всунуться Макс. — Платье действительно обширное, а Елизавете Кузьминишне то булавка нужна, то ножницы. Она все колени наверно уже изодрала…
— Ну, помогай, помощник… И гранддама пошла на свою половину.
— Вы же просто глядите на меня, Максим, — с легкой укоризной сказала Лиза.
— Не только. Еще говорю ободряющие слова. А хотите, я буду рассказывать вам сказки или басни?
— И тем сбивать меня с мысли? Впрочем, расскажите сказку, только новую.
— Про конька-горбунка слышали?
— Нет. А кто автор?
— Ершов. В прошлом году напечатан, в «Библиотеке для чтения».
— Нет. Я только Пушкина читала. «Руслана и Людмилу». Очень красивая поэма…
— Тогда я вам почитаю (вчера купил на книжном развале), а вы продолжайте творить, слушая одним ухом. Тут Городецкий вспомнил аудиозапись сказки в исполнении Табакова и стал читать, подражая его интонациям:
— За горами, за лесами, за широкими морями
Не на небе, на земле жил старик в одном селе…
Когда Олимпиада Модестовна пришла звать работников на обед, она услышала под дверью финальную часть сказки:
— Царь царицу тут берет, в церковь божию ведет и с невестой молодою он обходит вкруг налою…
Тут она не выдержала, вошла в комнату и сказала:
— Так и знала, что вы, Максим Федорович, будете речами обольщать мою портниху! Сейчас идем все обедать, а потом извольте сидеть рядом со мной и спрягать французские глаголы!
Часам к шести Лиза наконец позвала Макса и барыню в комнату и продемонстрировала на себе произведение швейного искусства.
— Боженька ты мой, — говорила Олимпиада Модестовна в восхищении. — Оно же при каждом движении колышется и так завлекательно! Скажите Максим, вы же мужчина!
— Очень сексапильно, очень, — подтвердил Макс.
— Что, что? — встала в недоумении барыня. — Как вы сказали?
— Это американское слово, означающее, что такую девушку хочется сразу схватить в объятья и тащить на сеновал.
— Вы наглец и грубиян! Единственное, что вас извиняет — выражение неподдельного восхищения в глазах! Извинитесь перед Лизой немедленно!
— Виноват, — сказал Городецкий, вытянувшись и попытавшись щелкнуть пятками домашних туфель. — Буду исправляться, Елизавета Кузьминишна. Но теперь попытайтесь сесть… Лиза села на диван, но как-то боком и скукоженно.
— По-другому никак? — спросил Городецкий.
— Не получается, — кивнула портниха.
— Значит, надо вырезать снизу часть колец, — сказал задумчиво попаданец и добавил: — Как же они-то там управлялись?
— Кто и где? — резковато спросила дама.
— Женщины в Америке, — ответствовал он.