Газета называлась «Московские ведомости» и была издана 12 мая 1835 г. Спотыкаясь на ятях и ерах Городецкий (пора называть попаданца так) пробежал глазами первую страницу (одни официальные сообщения), вторую (пустоватые городские новости пополам с рекламой), третью (новости европейские и мировые и тоже что попало — например, что в Германии возле Нюрнберга строится первая железная дорога длиной в милю, а на Луне астрономами обнаружена растительность!), а на четвертой подзадержался: здесь традиционно для российских газет печатали самое интересное. В частности, он прочел толковую статью «Памяти Вильгельма Гумбольда», написанную И.И. Давыдовым, профессором МГУ, в которой он кратко разбирал его теорию «духовного индивидуализма» и проводил параллель с Кантом.
Начал было еще читать басню Крылова «Волки и Овцы», но тут прозвучал гонг, призывавший, видимо, к обеду и Городецкий отложил газету. Столовая была уже почти заполнена. Максим хотел было сесть за стол к Хохрякову, но тот уже вел оживленный разговор с соседом, одетым ему под стать, да и места за их столом свободного не было. К тому же попаданец заметил, что публика в столовой фактически разделена: в ближней и большей части разместились, вероятно, мещане, а дальняя отведена дворянам, одетым подобно ему. Он двинулся туда и половой с поклоном указал ему место напротив женской пары, только что севшей за стол. Максим посмотрел на них пристальней и решил, что это мать (лет 35-ти) и дочь (в дивной поре цветения, то есть 16–18 лет).
— Добрый день, мадам и мадмуазель! — сказал учтиво Городецкий. — Позвольте мне разделить с вами трапезу? В ответ дама заулыбалась и разразилась потоком французских слов, из которых невежда уловил только «сильвупле», то есть пожалуйста. С невозмутимым видом он сел напротив дамы и сказал:
— К сожалению, я не говорю по-французски и вряд ли смогу поддерживать с вами беседу.
— Как это может быть? — поразилась дама на чистом русском языке. — Вы не закончили гимназии? И не получили домашнего образования?
— Закончил и с хорошими отметками, — чуть улыбнулся Максим, — но по французскому мне поставили «удовлетворительно». Вот такой у меня лингвистический кретинизм. Дама что-то еще хотела сказать, но тут у стола возник половой и объявил:
— Сегодня у нас на первое стерляжья уха, но есть также консоме.
— Куриное или говяжье? — спросила девушка.
— Куриное, барышня.
— Не дури, Лиза, — ровным голосом сказала дама. — Чем тебе не угодна уха? Лиза начала отвечать по-французски и по тому, как она кинула косой взгляд на соседа и сдвинула бровки, Максим решил, что малокалорийному консоме в ее тарелке быть. Так оно и вышло: дама бросила несколько французских слов в ответ, но настаивать на своем не стала. Сам он, конечно же, заказал уху и стал ожидать ее и очередную атаку дамы. Которая не преминула:
— Могу я поинтересоваться вашим именем, сударь?
Городецкий тотчас представился, добавив, что только что вступил в права наследства по смерти отца и что имение у него небольшое.
— Но душ сто есть? — продолжила зондаж неназвавшаяся дама.
— Около того. Только большинство этих душ еще голышом по улицам бегает. Лет через 10 они подрастут и тогда я, вероятно, начну богатеть.
— Как образно вы выражаетесь, — удивилась дама. — Случайно, романы не пишете?
— Подумываю, — открыто улыбнулся Максим. — В качестве одного из дополнительных источников дохода.
— Так как свою семью кормить надо?
— В лице маменьки и сестры, — информировал Макс. Но тут появились половые с тем самым фаянсовым горшком и налили даме и Максу уху в тарелки. Лизанька уже пила свой консоме. Поглощая вкуснющую уху, Городецкий продолжил приглядываться к присланным случаем женщинам. Одеты они были с отменным чувством меры: в свежие платья светлых тонов (бледноголубое у дочери и лиловое у матери), но без лишних рюшек, лент и фестонов. Шляпки они сложили на пустующий стул, демонстрируя длинные шеи с высоко заколотыми на затылке темными волосами: нежную, изящную у Лизы и восхитительно полную у дамы. Писатель вспомнил метания Хлестакова от дочери к ее маменьке и ухмыльнулся: точно Гоголь сие явление подметил. Вдруг его мысли были перебиты той самой дамой:
— Вы надолго приехали в Москву, Максим Федорович?
— Как получится, сударыня. Если удастся найти место среди чиновников или журналистов, то да, а нет — вернусь в свою провинцию.
— И где это?
— В Городецкий уезд, на Волге.
— Городецкий из Городецкого уезда! Звучит по-княжески. А мы рязанские жительницы.
— В Рязани грибы с глазами, — не удержался от плагиата попаданец. — Их едят, они глядят.
— Как? Ха-ха-ха! Ты слышала, Лиза?
— Да. Смешно. — сказала совершенно без улыбки дева.
— «Решено, — возмутился Максим. — Буду ее игнорировать и превозносить мать». Тем временем на столе появились вторые блюда: гуляш по-венгерски у мужчины и жюльены из курицы у женщин.
— Позвольте еще вопрос, — прозвучал неугомонный голос. — Чем вы будете заняты после обеда?
— Пока ничем. Пойду прогуляюсь по Москве: я не был в ней очень давно.
— А что, если вы составите нам компанию? Мы возьмем извозчика и поедем на Пречистенку, к одному из моих родственников. Вы по дороге будете осматривать окрестности, а мы вам их пояснять. Заодно мы соблюдем приличия, передвигаясь в обществе мужчины.
— С которым вы практически незнакомы?
— Я привыкла доверять своему первому впечатлению о людях, и оно меня еще не подводило.
— Что ж, мне будет приятно кататься по столице в обществе прелестных женщин, — склонил голову Городецкий. — Но все же я должен знать, кому обязан такому счастью…
— Я — Елена Ивановна Иноземцева, урожденная княжна Мещерская, — с ноткой гордости сказала дама.