Похождения поручика Ржевского

Глава сорок вторая Дело у деревни Чириково

Работа над электрогенератором у Отто вполне подвигалась и потому Макс, одобрив партнера, вернулся домой, к своему излюбленному занятию: жизнеописанию сильно живого поручика.

Из битвы под Бородино Ржевский вышел уже командиром эскадрона, так как Епанчин получил тяжелую рану на Курганной батарее.

Командовать своим бывшим взводом поручик поставил вахмистра Говорова — впрочем, и сам продолжал воевать с ним, только подтянул к себе горниста и вестового, через которых управлял всеми взводами эскадрона. А воевать приходилось каждый день на пути к Москве, так как французы наседали плотно. Все ждали новой битвы и место для нее было уже подобрано Бенигсеном, начальником штаба Кутузова (на Воробьевых горах), но потом состоялся знаменитый совет в Филях, где после ожесточенных споров Кутузов заявил, что разумнее сдать Москву без боя, зато сохранить армию для блокирования в древней столице Наполеона.

2 сентября армия шла через Москву без каких-либо остановок и, миновав Таганскую заставу, двинулась по дороге на Рязань. В этот день Милорадович вступил в переговоры с Мюратом и выторговал у него один день перемирия. Русская армия отдыхала 3-его в Панках, а кавалерия Мюрата — в московских особняках. А ночью армия Кутузова стала переправляться через Москву-реку и вскоре свернула на широтную дорогу к Подольску вдоль р. Пахры — казаки же, шедшие в арьегарде, замаскировали этот поворот и продолжили движение на юго-восток. У Бронниц они вдруг рассредоточились и ушли в лес с тем, чтобы выйти на Тульскую дорогу.

Шедшая в авангарде Мюрата дивизия Себастиани, потеряв в Бронницах арьегард русских (10 сентября), стала рыскать, нашла след казаков и ринулась за ними по тульской дороге, где снова их потеряла. И лишь 13 сентября французские аванпосты вошли кое-где в соприкосновение с постами кадровой русской армии, стоявшей лагерем у с. Красная Пахра. О…ский гусарский полк был в это время прикомандирован к корпусу Раевского и выполнял свои обычные обязанности: разведочные рейды перед фронтом армии и разгон неприятельских разведгрупп. Вторую задачу полковник Новосельцев поручал обычно эскадрону Ржевского, разжившегося большим числом французских карабинов и пистолетов и ставшего, по существу, то ли конно-егерским, то ли драгунским — но сохранившим гусарскую резвость передвижений. Тактика Ржевского была в таких случаях однотипной: один из взводов выскакивал на конный эскадрон французов, обстреливал его и удирал в картинном беспорядке, выводя на стрелковую засаду: следовал залп с близкой дистанции, тотчас другой, третий (благо карабинов было много) и от эскадрона обычно оставалась половина. Если оставшемуся офицеру (двоих-троих обычно выбивал Ржевский) хватало благоразумия и он командовал «Фуйонс!» (Бежим!), то французов гнали минут пять, выбивая недостаточно прытких и прекращали преследование. Если же полуэскадрон принимался отбиваться, то его связывали сабельной схваткой на минуту, а потом русский полуэскадрон рассыпался, и стрелковая группа вновь расстреливала французов из перезаряженных карабинов. Серьезный бой случился 17 сентября у дер. Чириково. День был пасмурный, но дождя с утра не было. В русском арьегарде правым флангом командовал генерал Сиверс (страшно нелюбимый полковником Новосельцевым), который почему-то очень растерялся при утреннем нападении пехотного корпуса Понятовского и большой массы кавалерии.

Слава богу, командиры подчиненных ему частей проявили инициативу и стали дружно отбиваться каждый на своем участке. Тем не менее под давлением неприятеля они стали отходить к селу, а в середине дня и за село, на опушку леса. С опушки их тоже отогнали (вглубь леса) значительным ружейным и артиллерийским огнем. Милорадович, командовавший арьегардом, направил на помощь Сиверсу знаменитую дивизию Неверовского (отличившуюся под Смоленском и при Бородино), но после марша через лес, уже под дождем, ее передняя колонна потеряла ориентировку, вышла прямо на батареи Понятовского, поставленные на южной окраине деревни, и была расстреляна картечью. В момент торжества польских артиллеристов с восточного края леса, по заросшей высоким кустарником долине речки Мочи в деревню ворвался эскадрон Ржевского. Мигом гусары оказались в тылу артиллерийских батарей и частью порубили, частью разогнали пушкарей, а орудия их сноровисто заклепали. После чего вскинулись в седла и умчались той же дорогой в спасительный лес, сопровождаемые роем пуль опомнившегося пехотного прикрытия. Тогда с фронта к деревне вновь кинулись неверовцы и кавалеристы и после короткого боя вытеснили части Понятовского из Чирикова. Утром, пользуясь передышкой в баталиях, полковника Новосельцева и поручика Ржевского вызвали в расположение штаба Милорадовича в дер. Вороново.

— Благодарю, Александр Васильевич! — торжественно сказал генерал.

— Если бы не ваше хладнокровие, этот Сиверс загубил бы нам все дело. Я попрошу главнокомандующего, чтобы он убрал его куда-нибудь подальше!

— Я буду вам взаимно благодарен, — сказал Новосельцев.

— А это, значит, ваш самый удалой гусар? — обратил Милорадович взор на Ржевского. — Расскажите, поручик, как вам удалось незаметно подобраться к позициям Понятовского?

— Мы обмотали копыта лошадей тряпками, а их самих вели в поводу и накрыли веревочными попонами, в которые воткнули ветки, — пояснил Дмитрий. — Сами тоже накрылись одеялами, чтобы не «светить» доломанами и киверами. Шли поймой речки Мочи, под прикрытием кустарников — так и добрались до самой деревни. Правда, вперед я послал несколько удальцов, которые «сняли» пару польских постов.

— А ведь другой командир погнал бы эскадрон вскачь на деревню и положил половину своих людей, — поморщился генерал и снова просиял: — Благодарю, поручик, за службу! Я обязательно представлю вас к Анне!

— У него уже представления на полный набор Анн, — доложил с улыбкой полковник. — Теперь Владимир положен. А еще хорошо бы вне очереди штаб-ротмистра присвоить — эскадрон Ржевского лучший в моем полку.

— Дадим и Владимира и новое звание, — пообещал генерал. — Для хорошего воина наград не жалко!

В эскадроне к Ржевскому приластились Бекетов и Арцимович.

— Ваше благородие! Не желаете ли откушать отбивную из польской лошадки? Самый филей! Под рейнское светлое!

— Где это вы смогли разжиться рейнским?

— В доме у местного попа, — пояснил Арцимович. — Его облюбовал для постоя польский полковник, но комфортом насладиться не успел — остался без головы. Но что рейнское, он наверняка на поповну зарился: вот уж краля так краля! Твои полячки и смолянки от зависти бы позеленели, увидев этакую красаву! Дебела, румяна, глазаста, величава — и все это в осьмнадцать лет!

— Для чего ты мне ее расписываешь?

— Как для чего? Ты ведь уж месяц скоромишься после монахини! Ужель не тянет плоть молодецкую потешить?

— Тянет, — неожиданно для себя признался поручик. — А уж после отбивной да под рейнское — потянет вдвойне. Так что не буду я есть вашу конину.

— Голодным пойдешь поповну умасливать? — едко усмехнулся Бекетов.

— Ну не зна-аю… Впрочем, ты мэтр, тебе виднее.

— Где попово подворье? — спросил Ржевский и подтянул к себе сапог.