Покров для архиепископа

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

— Прежде всего я должен сказать вам, что я, Корнелий, — в первую очередь александриец, а уж потом все остальное. — Медик раздулся от гордости, словно это утверждение объясняло все. — Мой город был основан девять столетий назад великим Александром Македонским. Птолемей Первый основал знаменитую библиотеку, в которой, если верить Каллимаху, когда-то насчитывалось семьсот тысяч томов. Но когда в Александрию пришел Юлий Цезарь, главное здание библиотеки были сожжено и погибло множество книг. Конечно, доказать это невозможно, но говорят, что причиной этому была лишь мелочная зависть Рима к тому, что мы владеем такими сокровищами. Однако библиотеку отстроили снова и восстановили по мере возможности, и вот уже шесть веков она славится как величайшая в мире.

— Какое это имеет отношение к смерти Вигхарда? — нетерпеливо прервал Эадульф, обращаясь не столько к Корнелию, сколько к Фидельме, которая слушала так внимательно, словно все это было очень важно.

Фидельма подняла руку, давая ему знак молчать, и жестом попросила Корнелия продолжить.

Медик лишь поморщился, недовольный, что его перебили.

— Александрийская библиотека была крупнейшей в мире, — упрямо повторил он. — Много лет назад я учился в Александрии, в великой школе медицины, основанной Герофилом и Эрасистратом почти в то же время, что и библиотека. И в библиотеке были бесчисленные книжные сокровища. Я закончил начальное обучение и практиковался в Александрии в качестве наставника медицинской школы, когда вдруг случилось великое бедствие, и мир сошел с ума.

— Что же за бедствие случилось, Корнелий? — спросила Фидельма.

— Арабы, последователи новой религии под названием ислам, которую основал пророк Магомет всего несколько десятилетий назад, начали продвигаться на запад от восточного полуострова, где жили до того, завоевывая все новые и новые земли. Их вожди провозгласили джихад, то есть священную войну против тех, кто не захотел принять новую веру, — их они называли «кафирами». Двадцать лет назад они ворвались в Египет, вошли в священный город Александрию и сожгли его. Многие из горожан бежали в поисках убежища в разные страны. Мне удалось попасть на корабль, идущий в Рим, и последним, что я видел на родине, были белые стены Александрийской библиотеки, пожираемые пламенем и исчезающие в дыму вместе с необъятными сокровищами человеческой мысли, которые она когда-то хранила.

Корнелий замолчал и молча протянул Эадульфу чашу.

Монах-сакс с неохотой долил туда вина из амфоры; Корнелий жадно схватил его и стал пить большими глотками. Утолив жажду, он продолжил рассказ:

— Не так давно со мной связался один купец, араб. Он сказал, что слышал, что я когда-то был врачом в Александрии и хорошо знал Александрийскую библиотеку. Он хотел мне что-то показать. Это оказалась книга Эрасистрата, написанная великим медиком собственноручно. Я не мог поверить своим глазам. Купец сказал, что готов продать мне ее и еще двенадцать других, которые у него были. Сумма, которую он назвал, была невероятна. Мне такие деньги и не снились, хотя я и по римским меркам достаточно состоятельный человек. Купец сказал, что подождет некоторое время, и, если я найду такую сумму, мы совершим сделку.

Что же мне было делать? Я провел бессонную ночь, пытаясь что-то придумать. Наконец я доверился брату Осимо Ландо, который был, как и я, александрийцем. Он был полон решимости. Если мы не сможем найти деньги честным путем, придется добыть их преступлением. Мы оба поклялись, что эти великие плоды мудрости греков должны быть сохранены для потомков.

— Для потомков… или для вас? — холодно спросила Фидельма.

Корнелий не смутился. Голос его звучал гордо:

— Кто же еще, как не я, врач и александриец, может оценить, какое сокровище заключено в этих книгах? Даже Осимо Ландо видел в них только ученые слова, а я… я обретал возможность соединиться через все века с великими умами, выразившими себя в словах.

— То есть вы убили Вигхарда, чтобы продать его сокровища? — презрительно спросил Эадульф.

Корнелий горячо замотал головой.

— Это не так. — Он мгновенно понизил голос почти до шепота.

— Как же тогда? — спросил Фурий Лициний.

— Да, мы украли драгоценности Вигхарда, но мы не убивали его, — протестовал Корнелий; на лбу его выступил пот, он затравленно переводил взгляд с одного из них на другого, всеми силами желая, чтобы они поверили.

— Поберегите свое время, — холодно сказала Фидельма. — Итак, как все это было?

— Осимо был близким другом Ронана Рагаллаха. — Он посмотрел на нее тяжелым взглядом. — Вы понимаете, что я имею в виду? Близким другом, — веско повторил.

Фидельма понимала. Ей уже было ясно, что они были любовниками.

— И вот Осимо решил, что нужно посвятить и Ронана в наш план. Мы услышали, что Вигхард приехал в Рим, с тем чтобы Его Святейшество утвердил его на посту архиепископа. И, что важнее, мы знали, что он привез с собою из саксонских королевств значительные сокровища. Это было как раз то, что нам нужно. А между тем Ронан знал этого Вигхарда и раньше и очень не любил его. Поэтому и ему тоже была по душе мысль избавить его от его богатства.

Фидельма открыла рот, чтобы перебить его, но передумала.

— Продолжайте, — велела она.

— Все было очень просто. Сначала Ронан сходил на разведку в Вигхардовы покои, и в ту ночь его чуть было не поймал тессерарий. Ронан сказал ему, что его зовут «Никто», только на своем языке. И стражник поверил.

Лициний втянул воздух сквозь зубы.

— Этим тессерарием был я, — отрывисто произнес он. — Я не оценил шутки вашего друга.

Корнелий посмотрел на него без всякого выражения.

— Заговорщик из бедного брата Ронана был неважный. Он вообще не должен был попасться.

— Но в тот раз не было совершено никакого преступления, — заметил Лициний. — Вигхард был убит на следующую ночь.

— Именно так, — подтвердил Корнелий. — Осимо и Ронан решили, что ограбление они проведут сами, потому что меня во дворце хорошо знают. Проникнуть во дворец они решили через комнату, соседнюю с той, которую занимает настоятель Путток…

— То есть ту, где спал брат Эанред? — спросила Фидельма.

— Эта комната была единственной, через которую можно было легко пробраться в здание. Видите ли, со стороны двора вдоль стены идет широкий карниз, и он продолжается от Палаты Чужеземцев до гостевых палат.

— Да, я видела этот карниз. По нему можно попасть только в комнату Эанреда.

Корнелий некоторое время задумчиво глядел на Фидельму, прежде чем подтвердить.

— Вы очень наблюдательны, сестра. Действительно, карниз позволял проникнуть в domus hospitale незамеченными. Задача была сделать так, чтобы слуги-сакса не было в комнате в то время, когда Осимо и Ронан запланировали кражу.

— Тут-то и появились вы, — уверенно улыбнулась Фидельма, — и для этого вы пригласили недалекого Эанреда к себе на виллу и угощали вином до тех пор, пока не уверились, что ваши сообщники закончили свое дело.

Корнелий медленно кивнул, изумленно вытаращив глаза на осведомленную ирландку.

— Пока я отвлекал Эанреда, — поверьте, это была непростая задача — занимать такого простака, — Осимо и Ронан по карнизу пробрались в domus hospitale. Осимо стоял на страже, а Ронан отправился в покои Вигхарда, чтобы выяснить, спит тот или нет.

— И Вигхард проснулся, и Ронан его убил? — недослушав, заключил Эадульф.

— Нет! — обрезал его Корнелий. — Я уже сказал вам. Ни Ронан, ни Осимо Вигхарда не убивали.

Фидельма, нахмурившись, покосилась на Эадульфа.

— Пусть Корнелий расскажет до конца и своими словами, — немного резко велела она.

Корнелий помолчал, чтобы сосредоточиться, и продолжил:

— В покоях было совершенно тихо, и Ронан вошел. Он тихонько пробрался в спальню и увидел мертвого Вигхарда. Ронан перепугался и хотел было уйти, но ему пришло в голову, что, раз Вигхард мертв, можно беспрепятственно забрать драгоценности. Так что он призвал на помощь все свое мужество, и когда он вышел из покоев, специально припасенный мешок был полон драгоценных золотых чаш. Сокровищ было много, и весили они порядочно, так что Ронан отнес один мешок к Осимо, ждавшему в комнате Эанреда, а за вторым ему пришлось вернуться.

Осимо же с мешком вышел на карниз, чтобы отнести все это к в оффициум Палаты Чужеземцев, а Ронан набрал второй мешок и принес его в комнату Эанреда.

— И, входя, зацепился мешком за деревянный косяк двери, и мешок порвался, — задумчиво произнесла Фидельма, словно сама себе.

Корнелий замолчал, не понимая, о чем она. Но она не стала объяснять, и он продолжил:

— Он уже собрался пойти вслед за Осимо по карнизу, но вдруг понял, что забыл закрыть дверь в комнату Вигхарда. Боясь, как бы тело не обнаружили и не подняли тревогу раньше, чем они закончат, он поставил мешок возле окна и пошел обратно. Это было глупо с его стороны, потому что из-за этого его и заметили. Как он потом нам рассказывал, он только что вышел из комнаты по направлению к Вигхардовым покоям, как вдруг появился декурион дворцовой стражи и приказал ему стоять.

Ронан догадался не идти в комнату Эанреда, чтобы не привести стражу к Осимо, а вместо этого попытался уйти по лестнице в другом конце здания. Но спустился он прямо в руки двух стражников в саду.

— У него было больше шансов сбежать через комнату Эанреда по карнизу, — заметил Эадульф.

Корнелий кисло посмотрел на него.

— Я уже объяснил, что, если бы он так сделал, он бы вывел декуриона прямо ко второму мешку с сокровищами и таким образом указал бы путь к своему другу Осимо. Поэтому ему пришлось пытаться бежать через сад.

— Так что же случилось с тем вторым мешком, который остался в комнате у Эанреда? — спросила Фидельма. — Куда он делся? Наверное, Осимо вернулся за ним?

— Вы верно предположили, — подтвердил Корнелий, оценив ее сообразительность. — Осимо унес первый мешок в оффициум, стал ждать Ронана, и забеспокоился, когда тот долго не появлялся. И вскоре он снова перебрался в комнату Эанреда, увидел там второй мешок и услышал шум и голоса из коридора. Поняв, что Ронана поймали, он схватил мешок и вернулся в оффициум. Тогда он решил спрятать сокровища в комнате, где жил. Мы не знали, что делать, но на следующее утро Ронан бежал из заключения, воспользовавшись тем, что стражник утратил бдительность…

— Который был наказан, — мрачно пробормотал Фурий Лициний.

— И Ронан сразу пошел к вам? — заключила Фидельма.

Корнелий кивнул.

— И вы его укрыли?

— Мы собирались вывезти его из города и думали сделать это на лодке. Но Ронан был человеком порядочным. Да, порядочным — он не мог убить, — повторил Корнелий, словно ожидая, что они с ним не согласятся. — Он узнал, что вы, Фидельма из Кильдара, расследуете убийство Вигхарда, в котором его обвиняли. Для Ронана кража была одно, а убийство — совсем другое. Он сказал нам, что в своей стране вы пользуетесь доброй славой. Он однажды видел вас при дворе вашего Верховного Короля в Таре. И он узнал вас на Виа Мерулана тогда, в день кражи, и некоторое время следил за вами, чтобы убедиться, что не обознался.

Эадульф кивнул, вспомнив этот случай.

— То есть тот ирландский монах, которого я заметила за нами, и был Ронан Рагаллах?

Никто не ответил на этот риторический вопрос.

— Так вот, он сказал, что вы, Фидельма из Кильдара, были защитником в судах вашей страны и известны своим умением распутывать тайны и добираться до истины, — повторил Корнелий. — Хотя мы с Осимо его отговаривали, он решил, что должен очистить себя от подозрений перед вами, убедить вас, что он не виновен в гибели Вигхарда.

Фурий Лициний грубо рассмеялся.

— И вы думаете, что мы этому поверим? Только что вы признались, что ограбили Вигхарда. Кто его ограбил, тот его и убил.

Корнелий умоляюще посмотрел на Фидельму.

— Это неправда. Не мы убили сакса. Обокрали — да. И сделали это ради цели, которой я не стыжусь. Если вы действительно справедливый судья, как считал Ронан, вы поверите мне.

Лицо его было настолько искренне, что Фидельма почувствовала, что верит ему.

— И Ронан послал мне записку с просьбой встретиться с ним в катакомбах, чтобы рассказать мне всю эту историю?

— Да, он хотел так сделать. Конечно, он не собирался открывать вам, что мы с Осимо тоже в этом участвовали. Но он хотел очистить свое имя от подозрений.

— И был убит из-за своего усердия.

Корнелий кивнул.

— Я отговаривал его от этой встречи. На самом деле, я вообще не знал, что она все-таки состоится, пока Осимо мне не сказал, и тогда я поспешил на кладбище, чтобы помешать Ронану.

— Вот почему вы так удачно оказались там?

— Да. Мне нужно было любыми способами остановить Ронана и не дать ему проговориться о чем-либо, что указывало бы на меня или Осимо. Я хотел, чтобы сделка состоялась. Представьте себе мой ужас, когда я приехал на кладбище и сразу же наткнулся на купца-араба с товарищем, бежавших прочь от катакомб. Они сказали, что Ронан лежит внутри мертвый.

— А почему они следили там за Ронаном, если сделку они совершали с вами?

— В ночь перед своей гибелью Ронан вызвался пойти вместо меня на встречу с ними в Марморату и выменять первую часть книг. Купец прислал записку с указаниями, я дал ее Ронану. Но после этой встречи Ронан сказал Осимо, что ему кажется, что они за ним следят. Он подумал, что они ему не доверяют.

Встретив их на кладбище, я, естественно, решил, что это они убили Ронана. Но прежде чем я успел что-нибудь спросить у них, меня позвали на помощь. Сказали, что кому-то плохо в катакомбах.

Я решил, что речь идет о Ронане. Я думал, что арабы, наверное, его убили. Я побежал к главному входу и спустился вниз. Каково же было мое удивление, когда я увидел вас: вы шли мне навстречу и, к моему ужасу, у вас в руках был один из похищенных потиров. Что-то на меня нашло. Я отошел чуть назад и — простите меня, сестра, — ударил вас по голове и забрал потир. Я еще посмотрел ваш марсупий, и это было удачно, потому что там я нашел записку, которую араб прислал для Ронана, с указаниями о ходе сделки. Ее я тоже забрал, но тут позади меня послышались шаги — кто-то спускался. Мне пришлось притвориться, что я только что нашел вас, лежавшую без сознания. Никто не усомнился, что вы и были тем человеком, которому нужна была помощь.

Фидельма глядела на него, глаза ее блестели.

— То есть это вы меня ударили?

— Простите меня, — повторил Корнелий, но без особого раскаяния в голосе.

— Да, ведь мне тогда показалось, что там стоял кто-то знакомый… — задумчиво пробормотала она.

— Когда вы пришли в сознание, непохоже было, что вы что-то заподозрили.

— Тогда вот что меня смущает. Арабы были позади меня в катакомбах. Как они могли выйти оттуда раньше меня и сообщить вам, что Ронан убит?

Корнелий пожал плечами.

— Вы не знаете, что выходов из катакомб очень много. Через несколько залов от того, где был убит Ронан, есть выход, который выводит прямо к воротам кладбища. Если бы вы пошли так, вы оказались бы снаружи через пару минут. Неизвестный, поднявший тревогу — он тоже вышел другим путем.

Лициний кивнул.

— Это так, сестра. Там несколько выходов. Корнелий прав, ясно, что паломник, позвавший на помощь, тоже воспользовался другим выходом и опередил вас.

— Почему вы не пошли сразу к Ронану? — настаивала Фидельма.

— Пойти через боковой вход коротким путем значило навлечь на себя подозрения. Вообще-то я хотел сразу пойти искать тело Ронана, но слишком много было людей, и, потом, я не мог бросить вас, нужно было отвезти вас во дворец. А после этого было поздно. Лициний уже отправился на поиски тела.

— А что вы сделали с письмом и потиром? — спросила Фидельма.

— Спрятал в мою врачебную сумку. И побежал назад, чтобы все рассказать Осимо. Ясно, что в гибели Ронана повинны арабы. Но зачем им было его убивать? Неужели они решили, что он собирается их предать?

— Нет, не арабы, — твердо сказала Фидельма.

Глаза Корнелия расширились.

— Именно это они и утверждали. Но если не они, то кто же это сделал?

— Это нам предстоит выяснить.

— Что ж, это был не я и не Осимо. В этом клянусь Богом живым! — объявил Корнелий.

Фидельма откинулась на стуле, задумчиво глядя на взволнованное лицо врача-грека.

— Одно меня озадачивает, — начала она.

Эадульф издал возмущенный смешок.

— Одно? — ухмыльнулся он. — Мне теперь вообще ничего не понятно.

Фурий Лициний согласно закивал. Фидельма не обратила на них внимания.

— Вы говорили, что Ронан когда-то уже встречал Вигхарда и невзлюбил его. Не могли бы вы рассказать поподробнее об этом?

— Все, что я могу вам рассказать, сестра, — только слухи, — сказал Корнелий. — Я могу рассказать вам эту историю в том виде, как Ронан рассказывал ее Осимо, а Осимо потом мне.

Он замолчал, собрался с мыслями и продолжал:

— Ронан Рагаллах покинул свою родину много лет назад и отправился проповедовать Слово Божье саксам, сперва в королевстве восточных саксов, а потом в Кенте. Некоторое время он проповедовал в церкви преподобного Мартина Турского, в стенах Кентербери. Как мне сказали, это совсем маленькая церквушка.

Эадульф наклонил голову в знак согласия.

— Да, я ее знаю.

— Однажды ночью, семь лет назад, в эту церковь пришел умирающий человек. И дух его, и тело были сломлены, он угасал от болезни, отнимавшей его дыхание. Зная, что скоро умрет, он хотел исповедаться.

Случилось так, что в ту ночь в церкви был только один человек, который мог отпустить ему грехи. Это был приезжий монах из Ирландии.

— Ронан Рагаллах! — нетерпеливо воскликнул Фурий Лициний.

— Именно, — спокойно подтвердил Корнелий. — Брат Ронан. Он принял исповедь этого человека, и велики были его грехи. Всего хуже было то, что он был наемным убийцей. Больше всего он мучился от одного страшного греха, страшнее всех прочих, и этот грех он делил с одним выдающимся членом святой Церкви. Он с величайшей подробностью рассказал Ронану историю этого злодеяния. О том, как человек этот, дьякон, заплатил ему, чтобы тот убил его семью, потому что семья была не нужна дьякону. Потом рассказал, как взял деньги у дьякона, убил его жену, но, решив увеличить свою прибыль, не стал убивать детей, а увез их в соседнее королевство и там продал в рабство какому-то хозяину усадьбы. И, уже на последнем своем дыхании, умирающий назвал имя дьякона, который заплатил ему за убийство своей семьи. В то время этот человек был секретарем при архиепископе Деусдедите…

— Вигхард? — в ужасе воскликнул Эадульф. — Вы хотите сказать, что Ронан Рагаллах утверждал, что Вигхард нанял убийцу, чтобы тот убил его семью?

Корнелий не ответил и продолжал:

— Как обязывал его закон исповеди, брат Ронан благословил мертвого, ибо не мог отпустить такой чудовищный грех, и в тот же вечер похоронил его за оградой церковного кладбища. Исповедь очень встревожила его, однако он не видел никакой возможности ни обвинить Вигхарда, ни рассказать кому-то еще об этом. Через несколько недель Ронан решил уехать из Кентербери и отправиться сюда, в Рим, чтобы начать новую жизнь. Когда же в Риме он увидел Вигхарда, приехавшего, чтобы получить пост архиепископа Кентерберийского, он был в такой ярости, что тут же выложил всю эту историю Осимо, а Осимо позже рассказал и мне.

— Может быть, Ронан был в таком гневе, что убил Вигхарда? — спросил Лициний.

— А потом и самого себя тем же способом? — ответила Фидельма, хмурясь. — В это трудно поверить. Корнелий, когда Осимо передал вам эту историю?

— В тот день, когда мы обсуждали, как найти деньги для арабского купца. Когда Ронан сказал, что не будет греха в том, чтобы присвоить себе сокровища Вигхарда. Это его замечание меня озадачило, и чуть позже Осимо поведал мне с глазу на глаз обо всем этом, чтобы объяснить, почему Ронан считал, что Вигхард заслуживает того, чтобы лишиться этого богатства.

Воцарилась тишина; Фидельма думала.

— Я верю вам, Корнелий Александрийский. Ваша история слишком невероятна, чтобы быть неправдой, поскольку вы признали за собой вину в немалом преступлении.

Пока она глядела на него, задумавшись, ей вдруг пришел в голову вопрос, не имевший никакого отношения к теме разговора.

— Корнелий, вы очень образованный человек. Знаете ли вы какие-нибудь обычаи, связанные с праздником Сатурналий?

— Сатурналии? — переспросил александриец изумленно. То же удивление отразилось и на лицах Эадульфа и Лициния.

Фидельма спокойно кивнула.

— В старые времена это был мистический праздник, справлявшийся в конце декабря, — объяснил Корнелий. — В этот день все веселились и от души дарили друг другу подарки. Все дела прекращались, люди наряжались и устраивали веселья.

— Были ли на этом празднике какие-нибудь специальные обряды? — настаивала Фидельма.

Он только опустил уголки губ вниз, показывая, что точно не знает.

— Праздник начинался с того, что в храме приносили жертву, и был пир для всех. Можно было даже играть в азартные игры публично. Ах да, и еще рабы надевали одежду хозяев и освобождались от своего труда, а их хозяева прислуживали им.

Глаза Фидельмы засверкали зеленым огнем, и лицо озарилось улыбкой.

— Спасибо, Корнелий, — сказала она серьезным голосом, но лицо выдавало радость. Она стремительно встала.

— А что будет со мной? — спросил Корнелий, тоже вяло поднимаясь на ноги.

— Этого я не знаю, — призналась Фидельма. — Я дам отчет суперисте, а он, без сомнений, представит это дело на рассмотрение городским судьям. В римских законах я плохо разбираюсь.

— А пока что, — удовлетворенно пробормотал Фурий Лициний, — ты будешь сидеть в камерах при custodes, и сейчас-то ты не сможешь так легко оттуда сбежать, как твой дружок Ронан Рагаллах. В этом можешь быть уверен.

Корнелий пожал плечами с некоторым вызовом.

— По крайней мере, я спас для будущих поколений несколько ценнейших трудов, которые иначе бы бесследно пропали. Это меня утешает.

Лициний жестом велел ему уходить.

Корнелий сделал шаг к двери, и тут Фидельму осенила мысль.

— Погодите!

Корнелий повернулся к ней, ожидая, что она скажет.

— Рассказывали ли Ронан и Осимо еще кому-нибудь эту странную историю — о том, что жену Вигхарда убили, а детей продали в рабство, и что якобы в этом виновен сам Вигхард?

Корнелий нахмурил брови и медленно покачал головой.

— Нет. Осимо говорил, что Ронан рассказал только ему и по секрету. Но мне Осимо сказал по тем причинам, которые я вам уже назвал.

Он резко изменился в лице, словно что-то вспомнил.

Фидельма успела это заметить.

— А вы передали эти сведения дальше? — спросила она прямо.

Корнелий разволновался.

— Это преступление показалось мне таким чудовищным, таким безбожным, будь оно правдой, что я несколько дней не мог перестать о нем думать. Вот есть человек, который ждет назначения в архиепископы, благословения Его Святейшества, и в исповеди умирающего обнаружилось, что этот человек заплатил за убийство своих жены и детей! Это не давало мне покоя, я не мог это так оставить, даже чтобы сдержать обещание, данное моему другу Осимо. Но сказал я только одному члену Церкви, высокого сана и почтенному человеку.

Фидельма ощутила покалывание в затылке.

— Вы не сдержались. Могу это понять, — нетерпеливо согласилась она. — Так кому же вы сказани?

— Я решил, что нужно выяснить, знает ли об этом кто-нибудь из свиты Вигхарда, и сможет посоветовать, стоит ли заводить дело… Я искал совета у кого-нибудь, кто обладает достаточной властью и сможет донести это до ушей Его Святейшества, прежде чем начнется церемония посвящения. Собственно, я сообщил все это одному из саксонских прелатов накануне дня смерти Вигхарда.

Фидельма прикрыла глаза и на мгновение замерла, чтобы сдержать свое нетерпение. Эадульф, начинавший понимать всю важность того, о чем говорил Корнелий, стоял бледный как мел и ждал.

— Так кому вы сказали? — резко повторила Фидельма.

— Ну как, саксонскому аббату, конечно. Настоятелю Путтоку.