Полигон: простые желания

НОВАЯ ЖИЗНЬ

Белый песок побережья, лазурный океан, и только на самом горизонте, в том месте, где встает солнце, виднелись верхушки пальм. Там был еще один остров. Я отошел от окна своего кабинета и повернулся к находившимся за столом людям.

Напротив моего места сидела Люда. Ее огненные волосы были собраны в пучок на затылке, а покатые плечи прикрывало свободное белое платье.

Слева от нее развалился на стуле Андрей. Теперь он снова носил гавайку и кремовые шорты. Я снова поразился тому, как он умел пользоваться мебелью. Можно было не сомневаться, этот замечательный парень устроится с комфортом даже на мокром бетонном полу. Хотя при такой жаре бетонный пол, да еще и мокрый, не такое уж и плохое решение.

Еще два стула занимали повар Максим и отец Люды, которого, как оказалось, звали Кирим Иванович. То ли у них в роду были киргизы, то ли его имя было аббревиатурой какой-то коммунистической идеи. Я долго не верил, что живого человека можно назвать «Коммунистическим Интернационалом Молодежи», но потом узнал, что именно так и расшифровывалось имя Ким. Тогда что же могут значить лишние «ир» или «ри»? Интеллигентно — рабочий? Решительно испоганенный?

В метре от стола сидела изнывавшая от жары Луиза.

— Повторите, пожалуйста, еще раз это слово, — попросил я Кирима. С тех пор, как он стал появляться среди нас, мужчина завел традицию: «без вторых имен». А когда его случайно называли по отчеству, он обижался.

— Индекс Доу Джонса, — по слогам проговорил он.

— И как в этот индекс мы можем вложить деньги? — не понял я.

Кирим снисходительно улыбнулся и сделал глоток чая. Определенно у него в крови было что-то от восточных национальностей. В такую жару пить горячий чай.

Я покосился на градусник. Тридцать пять. А кто-то говорил, что тут температура не поднимается выше тридцати двух. Я снова поклялся никогда не верить рекламным проспектам.

— Деньги нужно вложить в акции. А индекс нам поможет на этом заработать.

— Подождите, — прервал нас Андрей. — Давайте все-таки решать вопросы по очереди.

— Разумно, — поддержал я. — Итак, что вы думаете по поводу организации фирмы?

— Я так и не поняла, — Луиза взяла со стола тонкую папку и стала ей обмахиваться, — как мы можем создать что-то, когда ты у нас «хозяин»? Это новые правила, которые ты заводишь «добровольно-принудительным» методом? Расскажи просто, в чем они заключаются — и все.

— Вы меня не поняли. В данный момент вы все совершенно свободны. Говоря бюрократическим языком: все ваши контракты расторгнуты. Вы можете уехать отсюда и жить, как вам захочется. Документы у вас надежные, а я обеспечу вам небольшой стартовый капитал. Но я хочу создать нечто вроде фирмы, и те, кто захочет остаться, войдут в нее равноправными членами.

— А зачем это тебе нужно? — спросила Люда. — Ты вроде и так все делаешь, как хочешь, а мы тебе помогаем изо всех сил.

— Помогаете делать все, что я хочу. Правильная формулировка, рассмеялся я. — Кирим, ты среди нас, вроде, самый образованный. Напомни господам-сахибам и леди… э… сахибшам, почему на галерах перестали использовать рабов и перешли на вольный найм?

— Не выгодно, — пожал плечами мужчина.

— Как это? — вдруг вмешался Макс, который до сих пор активно делал вид, что не слушает наших разговоров. — Рабам же не платят? Почему отдавать деньги выгоднее, чем не отдавать?

— Для рабов нужна охрана, кроме того, команда все равно нужна, так как рабы кораблем управлять не могут. К тому же рабы не заботятся о целости весел и других инструментов своего труда. Поломка для них — перерыв. Если же пользоваться смешанной командой, набирая гребцов-воинов-моряков, получается экономия. Платить им, конечно, нужно больше, чем простому моряку, но если прибавить систему долей, то общий результат резко склоняется в пользу отказа от рабства.

— Не понял, но поверю на слово, — улыбнулся повар. — Но какое это отношение имеет к нам? Как специалист в своем деле, могу вас заверить: баландой я никого не кормил. Хотя некоторых толстомордых и следовало бы.

— Макс, — хохотнул Андрей, — тебе-то чем мои «девочки» насолили?

— Норвежцы говорят, что все плохие слова о человеке должны уходить в землю вместе с ним. Но эти неандертальцы «жюльен» постоянно называли «грыбы».

Внезапно Кирим хихикнул. Потом снова. И вдруг, закрыв глаза, начал трястись, тихонечко повизгивая и явно пытаясь сдержаться.

— Хорошо, что ты не украинец, — наконец выдавил он из себя. — А кто это говорил? Не русский часом?

Теперь рассмеялись Люда с Андреем.

— Во-во! А то есть мнение, что упоминание украинского борща из уст русского нередко приводит к смерти.

Наконец дошло и до меня. Я всегда был не дураком посмеяться и с удовольствием залился добродушным реготом.

— Это еще почему? — обиделся Макс. — Я этого не замечал.

— Так это если борщ называть по-русски, — пояснил я между приступами смеха. Я действительно не мог спокойно смотреть на раскрасневшегося обиженного повара.

— А я на каком говорю? — взорвался он. — Борщ и есть борщ! Прекратите ржать!

— Так это на литературном… — пропищала Люда. Похоже, ей было еще хуже, чем мне.

— … а имеется в виду «народный сленг», — поддержал дочку Кирим.

— Прекратите ржать! — зло процедил Макс, видимо, воспринявший эту шутку на свой счет. — Кто-нибудь мне скажет, как «по-народному» будет борщ?

— Украинский борщ, — поправил я, — именно украинский борщ.

— Украинский борщ! — рявкнул Макс. Я за ним таких талантов не замечал.

Именно этого все и ждали. Как дети на утреннике, согласно канонического текста, противно растянув букву «е», мы дружно проорали:

— Пе-е-ервое!

— А русский — это кацап? — недоверчиво переспросил повар, видимо, он стал вспоминать этот анекдот.

Люда кивнула, а Андрей ради справедливости добавил:

— А украинец — хохол.

Макс вдруг стал совершенно пунцовым. Я уже подумал, что сейчас мы лишимся своего «волшебника желудков», как вдруг он рассмеялся. Выглядело это крайне интеллигентно, но длилось необычайно долго. Мы уже успели успокоиться, слазили в холодильник за «пепси» и тоником, а он все продолжал смеяться.

— Я все никак не могу привыкнуть к этим вашим национальным разборкам, проговорил он, когда наконец смог говорить внятно.

— А ты по национальности — кто? — спросила Люда.

— Грузин, — Макс неловко улыбнулся.

Люда снова стала попискивать, а Андрей с максимально серьезной рожей спросил:

— А про «грыбы» говорил, случайно, не армянин?

Мы снова начали смеяться, а Макс опять побагровел.

— Я не думал, что у вас так развиты национальные предрассудки! Видимо, я воспользуюсь возможностью и уеду.

— Минуточку, Макс, — Кирим остановил вставшего повара, — а ты в курсе, кто по национальности Олег?

— Кто?

— Хохол, — отец Люды продолжал улыбаться. — А Андрей — кацап. И только что они смеялись до коликов в животе над своим «национализмом». Кстати, на сами прозвища они тоже не обижаются.

— А чего на них обижаться? Я же не обижаюсь, когда меня называют грузином? — парировал Макс, но все же сел.

— Хохол — это не национальность. Так русские издевались над прическами украинских козаков в виде единственной пряди волос на бритой голове.

— А что значит кацап?

— Ответное издевательство. Происходит от украинского «як цап», как козел. Тут имеется в виду пристрастие русских к бородам, которых украинцы не носили.

— И они после таких шуток хотят работать вместе? — не поверил Макс.

— Не только хотим, но и будем, — сказал я и посмотрел на Андрея. — Он пока единственный, кто согласился войти в новую фирму.

— У-у-у, хитрющий хохол! — Андрей зверски улыбнулся. — Может, я только и ждал момента. Недаром в народе говорят: когда москаль родился, хохол заплакал.

— Не москаль. Не надо перевирать народную мудрость, — подмигнул я Андрею.

— Знаю-знаю. Согласен. Это был жи… — вдруг он настороженно поглядел на Луизу:

— А ты часом не еврейка?

Отставная Мадам до сих пор не принимала участия в нашем веселье. Видимо, наши национальные разногласия были ей до фени. Она смотрела на нас, как мать смотрит на расшалившихся детей.

— И эти люди называют слишком горячее обсуждение «итальянским кварталом». Вы так орете, смеетесь и ссоритесь одновременно, и так при этом размахиваете руками, что мои соотечественники могут начинать тихонько пилить вены от зависти. Что? Ах, да. Не беспокойтесь, я не еврейка. Я итальянка. Правда, у меня цыганские корни, но, по сути, это ничего не… Что с вами?

Мы опять лежали на полу в конвульсиях. Ну как ей объяснить, что смешного во фразе: «Не волнуйтесь, я не еврейка, а цыганка»?

— А если я тебе ручку позолочу, погадаешь? — выдавил Андрей.

— Психи. Теперь точно уйду, — проговорил, ни к кому не обращаясь, Макс и удобнее уселся в кресле. Он начинал получать удовольствие.

Разговор продолжился только после обеда. За это время мы поплавали в океане, повалялись на песке и стали проникаться любовью к этому клочку суши, который теперь был нашей собственностью.

Наш повар отдыхал вместе с нами, поэтому на обед нам достались бутерброды и какое-то холодное пойло с плавающими кубиками овощей и мяса. Я решил, что это окрошка, но очередной кубик при опробовании его отдельно оказался ананасом. Кусочки, выглядевшие мясом, расползались при малейшем прикосновении и оставляли фасольный вкус, а то, что пахло мясом, выглядело… я решил не спрашивать Макса, что это такое. Повар наверняка нас угостил каким-то местным деликатесом. Тут я вспомнил, что китайцы, например, едят кузнечиков в сахаре… и что здесь много китайцев…

Потом мы вернулись в «комнату для заседаний».

— Итак, ты хочешь создать фирму, но фирма предполагает директора, начал Кирим. — Кроме того, у нас наметилось несколько направлений деятельности. Тот, кто возглавит направление, будет его руководителем или твоим замом? И последнее: как будет распределяться финансирование направлений? Централизованно, долево или квотово?

— Кирим, — остановил я его, — я не понял и половины твоих вопросов. Какое это имеет значение? Вот ты, насколько я понял, хочешь заниматься биржами. Так занимайся, в чем проблемы?

— Я хочу понять степень своей свободы. Мне нужно три миллиона на рискованную операцию. Кто мне их даст, на каких условиях и почему этот «кто-то», занимаясь другим направлением, будет решать: давать мне деньги или нет? Все это я и хотел узнать, когда спрашивал, фирма ли это?

— Давай я тебе просто расскажу, что я хочу, а ты мне сам скажешь, как это называется. Идет?

Кирим кивнул, а все с интересом повернулись ко мне.

— Сейчас есть обкатанный нами с Андреем способ зарабатывать деньги. Мы все работаем по этой схеме. Тут «директор» Андрей, и он отдает приказы.

— Фирма, — сказал Кирим и налил себе чаю. Я не успел заметить, откуда он успел взять кипяток.

— Вскоре ты, Кирим, придумываешь работу с биржами. Андрей тебе дает деньги для старта, а если их мало, мы все работаем, пока не заработаем, сколько нужно. Тогда ты начинаешь заниматься своим «Доу-Джонсом», а Люда, к примеру, открывает туристическое агентство.

— Постой, — прервал меня Кирим. — А что я плачу Андрею за то, что он дал мне деньги? И когда я их ему верну?

— Ничего и никогда. Мы же одна фирма. Ты же не уходишь из нее.

— А что я тогда делаю со своими доходами?

— Кладешь в тумбочку, — злорадно улыбнулся я.

— А он? — Кирим ткнул пальцем в Андрея.

— Тоже в тумбочку. Причем в ту же.

— Тогда у нас получается картель, — с умным видом произнес отец Люды. А ты распределяешь, кому давать из тумбочки. Я правильно понимаю? При этом ты не вмешиваешься в ход работы.

— Берет каждый столько, сколько ему нужно, — поправил я. — Разумеется, сначала вы покрываете расходы, а уже потом кладете в тумбочку.

— Тогда это напоминает синдикат. Вот только что мы будем делать, когда в тумбочке не хватит на всех денег?

— Хватит, — остановил я Кирима. — Это моя часть работы. Еще не придумали такую структуру, какую мы тут устроим.

— Почему? — он удивленно обвел глазами присутствующих.

— Потому что все различия состоят в том, как правильно делить имеющееся. А у нас в основе лежат неограниченные ресурсы. Наша задача не заработать больше, а хорошо жить. Интересная работа — часть хорошей жизни. Вот и работайте. Главное, не пытаться завоевать мир, или, например, стать монополистом мировой нефти. Короче, все наполеоновские планы сразу выбрасывайте в мусорку. Вот для этого, и только для этого, будет собираться наше собрание.

— Господа экономисты, может быть, мы немного поработаем? — зевнул Андрей. — Мне, например, нужно набирать новую охрану. Кроме того, это строение, конечно, великолепно, но немного не доделано.

— А чего тебе еще не хватает? — удивилась Люда. — Вроде тут есть все. Любая автоматика, пресная вода любой температуры, телевизоры чуть ли не в каждой комнате, своя электростанция и спутниковое телевидение. О телефонизации и компьютеризации я вообще молчу. Когда подрядчик увидел наши требования, его чуть удар не хватил. По-моему, он до сих пор уверен, что это новый корпус Пентагона. Причем более современный, чем старый. У нас даже небольшой аэродром есть. Скоро прибудут наши вертолеты, как и заказывали: тяжелый грузовоз и спортивная двухместка.

— Я говорю о камерах наблюдения, — Андрей сделал небольшой поклон. Как Кум я хочу предупредить: все происходящее будет писаться полностью. Не волнуйтесь, эти записи не будут «гвоздем вечеринок», но напомню, что именно благодаря им мы все еще живы. И еще одно: любая информация о старой резиденции, браслетах и возможностях «большого» компьютера должна оставаться только в этом кругу. Любой человек, узнавший об этом, становится нашим врагом и будет немедленно уничтожен, невзирая на пол и возраст. Так что подумайте хорошо, прежде чем допустить хоть намек.

— А я собираюсь пойти и выспаться, — произнесла Луиза и направилась к двери. — Завтра я хотела бы встретиться по делу со знакомыми девочками с Корсики. Это можно? — она посмотрела на меня.

— Луиза, — строго сказал я, — никаких борделей.

— Ты же говорил: каждый занимается, чем хочет? — улыбнулась она, остановившись у двери. — Испугался? Ну и зря. Я всю жизнь хотела иметь с десяток маленьких рыбных ресторанчиков.

— Ну, раз все расходятся… — не закончив фразы, я вытащил из холодильника бутылку «Бургундского» и направился к себе. К вечеру жара спала, и я подумал, что посидеть пару часов на балконе за стаканчиком вина, разглядывая океан — это именно то, что нужно. После всего дурдома последних дней тихое созерцание великой стихии казалось мне чуть ли не филиалом рая.

Я вынес большое плетеное кресло на балкон и забрался в него с ногами. Потом я стал смаковать вино и наблюдать за переливами воды и изменениями окраски темнеющего неба. «Для того, чтобы понять всю мелочность наших обид и разочарований, нужно всего лишь посидеть вечер у моря, ни о чем не думая, просто вбирая его силу, его покой и умиротворение». По-моему, эти строки я прочел у Хэмингуэя. Или не у него, по сути — какая разница. Мне было хорошо и спокойно, не хотелось ни о чем думать, и я почти чувствовал, как с каждой волной меня покидает горечь от предательств и ужас от воспоминаний о некоторых своих делах.

Август 2001 года.

Харьков.

Намек на Фраевкий «Орден Семилистника — Единственный и Благостный», который, чтобы стать единственным, физически уничтожил всех членов других орденов.

Устоявшееся словосочетание времен СССР, применяемое в основном к «Решениям Коммунистической Партии». Истина в последней инстанции, не подлежащая оспариванию, а только выполнению.