Полночные наслаждения

Глава 18

— У нас появилась отличная возможность заработать кучу денег, — сообщил Моул. — И времени это займет совсем немного. Мальчишка все время крутится на конюшне. — Месье Фуко никак не отреагировал, и Моул не знал, оценил ли тот по достоинству эту прекрасную возможность. — Я говорю вам, сэр, парень у меня в руках. Мне ничего не стоит увезти его куда угодно.

Месье Фуко вскинул брови.

— Не понимаю, о чем вы?

— Я говорю, сэр, — пояснил Моул уже с меньшим энтузиазмом, — у нас в руках будет член семьи Фоукса.

— Вы ошибаетесь, полагая, что юный Генри сын Фоукса, — медленно произнес Фуко. — На самом деле это французский беспризорник, которого они подобрали неизвестно в какой дыре.

— Но они любят мальчика, это главное. Он сам сказал мне, что на следующей неделе будет заниматься с учителем, а весной его отправляют в самую лучшую аристократическую школу. Поэтому нам нужно действовать быстро. — Моул снова оживился. — Я думаю, они любят его достаточно, чтобы заплатить приличный выкуп. Очень похоже, что он внебрачный сын Фоукса.

— Забудьте о выкупе, не это нам сейчас нужно. — В голосе Фуко послышались нотки раздражения. — Что важного вам удалось узнать, пока вы околачивались на конюшнях?

— К сожалению, не очень густо, — поспешно ответил Моул. — Супруга в натянутых отношениях. Медовый месяц, как говорится, закончился. Он каждый вечер уходит, большей частью к себе в контору, где остается до рассвета. Ее спальню не посещает совсем. А она два раза в неделю выезжает на прогулки с графом Слэслоу, своим бывшим женихом. На конюшне говорят, что у них уже все было на мази, а потом неожиданно что-то случилось, и она дала ему отставку.

— Все это, конечно, интересно, но бесполезно, — пробормотал Фуко. — Итак, мой дорогой Моул, поскольку портной Франсуа уже посетил ваше скромное жилище, то я предполагаю вместе с вами нанести в этот дом визит. Во вторник через две недели. Побеседуем с Патриком Фоуксом, прозондируем почву. Вы один из приближенных Селима, Байрак Мустафа, по-английски не говорите. Будете сидеть и изображать из себя важную персону. Ну как?

Не дожидаясь ответа, месье Фуко стряхнул с рукава пылинку и медленно вышел за дверь.

Патрик сидел, вытянув ноги, на заднем кресле своей ложи в музыкальном театре «Друри-Лейн» и посматривал на жену, которая сидела в переднем кресле. Если прекрасная дочь маркиза Бранденбурга, леди Софи Йорк, пользовалась успехом в обществе, то восхитительная жена достопочтенного Патрика Фоукса, леди Софи Фоукс, с очевидностью обещала стать ведущей дамой света. В данный момент ее окружали джентльмены. Так уж было заведено в свете, что у каждой молодой замужней дамы появляется группа поклонников. Девушки на выданье, конечно, тоже хороши, каждая на свой манер, но с ними надо проявлять осторожность. Здесь чуть что не так, и сам не заметишь, как мигом отправишься под венец. С замужней дамой можно этого не опасаться, а кроме того, блистать остротами, которые для ушей невинных девушек могут показаться слишком смелыми.

Снова услышав мелодичный смех Софи, Патрик скривил губы. Поклонники облепили ее, как осы банку с медом. «Наверное, пытаются заглянуть за корсаж», — мрачно подумал он. На Софи было темно-золотистое платье, сильно открывающее грудь.

— Разве в таком платье прилично идти в театр? — спросил Патрик, когда Софи появилась в холле их дома, поправляя длинные, до локтей, перчатки.

Она бросила на него лукавый взгляд из-под ресниц:

— А почему бы и нет? Мне оно кажется вполне пристойным.

Патрик промолчал. Достаточно было одного взгляда на выпирающую из платья сливочно-кремовую грудь, чтобы все его существо охватило жгучее желание. Он быстро закутал жену в бархатную накидку и вывел наружу, боясь, что она может заметить, как дрожат его руки.

«Так какого же черта? Ведь она моя жена».

Софи не обнаруживала ни малейших признаков обиды, но ее супруг, вместо того чтобы наслаждаться своей собственной женой в своей собственной постели, где он и должен был находиться, последние несколько недель провел, бродя по глухим лондонским улицам.

Патрик глубоко вздохнул. Галантные поклонники почти полностью закрывали Софи, но время от времени образовывался небольшой просвет, через который можно было наблюдать ее сладостные формы. Он скрестил ноги. Скорее бы закончился антракт и продолжился этот чертов спектакль под названием «Христианин, ставший турком». Христианин, о котором шла речь, превращался в турка до ужаса медленно, так что времени для размышлений у Патрика было более чем достаточно. Не стоит, наверное, и упоминать, что размышлял он в основном о Софи. Конец антракта также означал, что эти болваны, которые постоянно вертелись вокруг его жены, покинут их ложу. Естественно, в эту группу входил также и Брэддон. В последнее время Патрик его особенно возненавидел.

Софи остро ощущала присутствие мужа, хотя виду не подавала. В данный момент она рассмеялась шутке Люсьена Боша, ударив его веером по руке. Он был ее несомненным фаворитом. Красивый, умный и, самое главное, никогда не скатывался на пошлость. Все шутки у него были легкими и действительно остроумными.

Люсьен завладел ее рукой и поднес к губам.

— Я раб ваших прекрасных глаз, о моя леди.

— В таком случае спаси вас Господь, потому что я такой жертвы принять не могу, — кокетливо возразила Софи.

— Спасти меня не может никто, кроме вас… Вы богиня!

— Антракт заканчивается, и я приказываю вам возвратиться на свое место.

— Увы, не могу. — Люсьен театрально прижал руки к груди. — Леди Софи, ведь я апостол вашей красоты. Это означает, что вдали от источника блаженства моей жизни может угрожать опасность.

— Какие громкие слова! — Софи засмеялась. — Когда вы перестанете лукавить?

Люсьен тоже засмеялся:

— Вечером, ложась в постель, я неизменно мечтаю о вас.

Софи метнула быстрый взгляд на Патрика, который, нахмурившись, изучал программу. Она еще не привыкла к шуткам, которые были обычными в разговоре поклонников с замужними женщинами. Это ее несколько смущало, и она не хотела, чтобы смущение было обнаружено. В девичестве она считалась острой на язычок, но сейчас все было иначе.

К тому же флирт с Люсьеном ее вовсе не интересовал, потому что все ее мысли были сосредоточены на муже. Хотя Патрик этого, разумеется, совершенно не замечал. Ему вообще все было безразлично.

Люсьен нежно взял ее за руку.

— Леди Софи, надеюсь, вы понимаете, что все это шутки. — Их глаза встретились. — Я флиртую, потому что это сейчас модно. Но слушать вас вовсе не намерен.

Софи улыбнулась:

— Вы говорите одно и то же каждой даме?

— В точности, — подтвердил Люсьен. — Но вы, миледи, мне слишком нравитесь, чтобы забавляться фальшивыми признания ми. К тому же ваш румянец выдает, что эти игры пока для вас еще новы.

Софи покраснела еще сильнее.

Патрику случилось именно в этот момент поднять глаза. Он помрачнел. Как можно доверять Люсьену, зная о пристрастии Софи к ласковым словам, произнесенным по-французски. «Черт возьми, — внутренне простонал он. — Неужели со временем я подобно матери Софи позволю появляться в нашем доме только пожилым, а лучше всего — дряхлым французам?»

Софи о чем-то шепталась с Люсьеном. «Очень мило. Желательно не потерять рассудок, — думал Патрик. — Ведь общеизвестно, что Люсьен до сих пор остается верен своей покойной жене, а Софи он просто этим флиртом развлекает. Пустая светская болтовня, не более того».

Раздраженный Патрик встал и вышел из ложи. Почему нужно сидеть рядом и наблюдать, как мужчины объясняются в любви его жене? «Я становлюсь одержимым, — думал он, шагая по коридору, удрученный нелогичностью своего поведения. — К чему эта глупая ревность? — Он вышел на улицу. — Спрашивается, куда вчера ездила Софи? Брэддон приехал за ней в два и доставил обратно только к семи. Ей едва хватило времени переодеться для театра. То же самое было в пятницу неделей раньше».

Патрик шагал по темному переулку недалеко от театра «Друри-Лейн», его сердце гулко стучало. Удручало то, что он не мог потребовать отчета, чем занимается жена во второй половине дня со своим бывшим женихом.

«Но Софи чиста, правдива и даже наивна, — продолжал напоминать себе Патрик. — За все время в ней не обнаружилось ни следа фальши. А я так запутался, что просто не могу себя заставить войти в ее спальню, не могу обнять… ее, мою самую желанную в мире жену. Вот что хуже всего.

Софи проводит ночи в одиночестве, но ей это как будто все равно. Если бы она хоть чем-то намекнула, выразила маленькое недовольство, что ей не нравится мое отсутствие, то все было бы гораздо легче. Но она ведет себя абсолютно ровно, неизменно приятна в общении и дружелюбна. Буквально не к чему придраться».

— Да ей же наплевать на меня, разве это не ясно, — пробормотал Патрик, а затем развернулся и направился в театр.

«Хватит того, что я блуждаю по ночам по лондонским улицам или до рассвета работаю в конторе, — думал он. — Все равно Софи одну в театре оставлять не следует. А спокойствие… оно никогда ко мне, кажется, больше не придет».

Патрик раздвинул тяжелые бархатные портьеры ложи и увидел только Софи и Брэддона. Христианин, должно быть, уже превратился в турка, поскольку на сцене энергично фехтовали, а экс-христианин пользовался кривым турецким ятаганом.

«Брэддон и Софи отличная пара, — с горечью подумал Патрик. — Совсем неплохо смотрятся рядом. И волосы у них одинакового оттенка, и беседуют, как старые друзья». — Последнее Патрику особенно не понравилось.

Он прошел вперед и сел справа от Софи. Увидев его, Брэддон встал и дружески похлопал приятеля по плечу.

— Раз ты пришел, Патрик, то я удаляюсь. Меня ждет мама. И действительно, графиня Слэслоу, сидевшая в ложе напротив, метала на! сына пронзительные взгляды.

— Она так смотрит, потому что я до сих пор не нашел себе жену, — грустно произнес Брэддон, и Патрик тут же забыл о своей ненависти и ободряюще улыбнулся.

Спектакль продолжался под оглушительный звон мечей, а Патрик не переставал размышлять: Брэддон никогда не умел хранить секреты, обычно у него все написано на лице, а сейчас он ведет себя совершенно естественно. Что же это означает? А то, что в его отношениях с Софи нет ничего предосудительного.

Так-то оно так, но к пониманию равнодушия жены осознание этого факта Патрика не приблизило.

Если между ними ничего нет, тогда чем же, черт возьми, они занимаются во время своих долгих прогулок в коляске? У Патрика заболели внутренности. Как говорится, ни один мужчина наедине с женщиной не станет читать «Отче наш»… а у Софи все время такой удовлетворенный вид…

Неделю спустя Патрик, случайно оторвавшись от деловых бумаг, увидел брата, молча наблюдающего за ним.

— Алекс!

Он чуть не перепрыгнул через стол, так ему не терпелось обнять брата. Это, возможно, Алекса, и удивило, но виду он не подал.

— Мне так не хватало тебя, — выпалил Патрик. — Очень нужно поговорить.

Алекс улыбнулся:

— Пока ничего не говори, я сам догадаюсь. Значит так, у тебя в семье разлад, традиционный для Фоуксов, и ты хочешь, чтобы я помог все уладить.

— Не совсем так, — смущенно потупился Патрик.

— А я думаю, именно так, — возразил Алекс. — Ты что, считаешь, что я в такую погоду тащил Шарлотту в Лондон просто так? Нет, дружок, тебе от меня нелегко будет отвязаться. И не надейся.

— Но я не просил тебя приезжать. — Патрик поджал губы.

— А тебе не надо было этого делать, — невозмутимо произнес Алекс.

Как все близнецы, они могли физически ощущать душевную боль друг друга. Когда первый брак Алекса дал трещину, Патрик несколько месяцев страдал расстройством желудка.

— Довольно, Патрик, перестань беситься и рассказывай. Некоторое время они молчали.

— Ладно, — сказал наконец Патрик и подошел к окну. В лужах лениво плавали мартовские снежинки. — Да, у нас в семье разлад. Все испортил я. Ты прав, в стиле Фоуксов. Но не думаю, что ты можешь это как-то уладить. Так что спасибо.

Алекс ждал, когда он продолжит.

— Мы уже давно не спим вместе, — сказал Патрик, развернувшись к брату. — И я не знаю, как исправить эту ситуацию.

— То, что вы не спите вместе, это ты так решил или она?

— Я, черт побери! В том-то и дело. Правда, никакого решения не было. Сам не понимаю, как это случилось. Мы поссорились из-за какой-то чепухи, и в этот вечер я пришел домой под утро…

— Непростительная ошибка.

— Я проводил время в конторе, а не в борделе.

— Вот тебе мой первый совет, — произнес Алекс. — Пока ссора не улажена, никогда не позволяй себе приходить домой под утро. Учти, женщины такое не прощают. Шарлотта бы разорвала меня на части.

— Вот именно, — возразил Патрик. — А Софи, кажется, даже не заметила. И потому на следующую ночь все повторилось. — Он бросил взгляд на Алекса. — Понятное дело, что это глупость, но я ожидал с ее стороны какой-то реакции. А она ведет себя, как герцогиня на королевском приеме. Доброжелательная и сердечная. Как будто ей вообще наплевать, появлюсь я когда-нибудь в ее спальне или нет.

Алекс нахмурился:

— А в постели с тобой она наслаждалась?

Патрик смущенно потупился:

— Вот именно. Мне казалось, что наслаждалась. Да нет же, не казалось, я это точно знаю. Так ведь и я тоже наслаждался, поверь мне. Но теперь… это продолжается уже больше двух недель. Утром она приветствует меня так же мило, как если бы мы каждую ночь проводили в одной постели. Что бы я ни делал, Софи неизменно довольна.

— Нужно искать выход, — задумчиво проговорил Алекс.

— Но как? — Патрик недовольно посмотрел на брата. — Просто подойти и спросить?

— Зачем что-то спрашивать! — воскликнул Алекс. — Зайди к ней в спальню. И не нужно ничего обсуждать. Просто войди.

В комнате на некоторое время опять установилась тишина.

— Пожалуй, я мог бы попробовать, — нерешительно сказал Патрик.

— Тебе нечего терять.

— Наверное, ты прав.

— Ты уже признался ей в любви?

Патрик слегка вздрогнул.

— Конечно, нет.

— В том-то все и дело. — Алекс усмехнулся.

— В чем дело?! — взорвался Патрик. — Какое дело? Ты ничего не понял. Монашеская жизнь ее вполне устраивает. Почему она не удалилась в этот чертов монастырь?

— Ты этого не узнаешь, пока снова не войдешь к ней в спальню. — Алекс широко улыбнулся. — Что касается меня, то я уже начал подумывать, на что потрачу свои пятьсот крон. А ты постепенно привыкай к мысли, что будешь спать в ночной рубашке с кружевными оборками. Патрик нахмурился:

— Не понимаю, о чем ты?

— А о том, — насмешливо произнес Алекс, — что ты даже года не выдержал. Уже забыл? Мы поспорили на пятьсот крон и кружевную ночную рубашку, что в течение года ты безумно влюбишься в свою жену. Прошло всего несколько месяцев, и дело сделано. — Алекс перестал улыбаться. — Почему ты не поговоришь с Софи? Признайся, что любишь ее.

Патрик, до сего момента внимательно рассматривавший ковер, поднял глаза:

— Алекс, я действительно люблю, но без взаимности. Ей наплевать, есть я рядом или нет. Она превосходно себя чувствует в компании с поклонниками, которым несть числа. Они постоянно крутятся в нашем доме. А Брэддон, так этот практически живет с нами.

Алекс подошел и обнял брата за плечи.

— Через несколько недель мы собираемся переезжать в Лондон, но ты приезжай к нам в Дуне, в любое время.

— Спасибо. — Патрик с трудом улыбнулся.

— Мне пора. Я должен заехать за Шарлоттой. Мы скоро опять возвращаемся в деревню, и она хочет сделать кое-какие покупки. Днем у нас визит к ее родителям, а вечер свободный. Может быть, заедешь? Сыграем в бильярд.

Патрик кивнул, и Алекс направился к двери.

— Семейные раздоры, Патрик, не такая уж большая редкость. Алекс имел печальный опыт. Его первый брак был таким кошмаром, что он едва из него выпутался.

— И вина обычно лежит на обоих супругах.

Когда дверь за братом закрылась, Патрик бросился в кресло.

«Алекс и прав, и не прав. Спокойно обсуждать с Софи наши отношения… для меня это совершенно невообразимо. Но можно просто войта к ней в спальню. Ничего не говоря. Конечно, это возможно сделать. Вечером я обещал поужинать с Питер-шемом, а затем бильярд с Алексом, но завтра ночью я обязательно войду к ней. У меня просто нет выбора. Иначе сойду с ума. Уже начал. Пусть она будет холодна как лед, но я все равно это сделаю».

В этот самый момент «холодная» жена сидела в своей гостиной и заливалась горючими слезами.

В комнату ворвался Генри и остановился на пороге в смятении и испуге.

— Леди Софи! В чем состоит ваша забота?

Генри все еще говорил на ломаном английском, но Софи настояла, чтобы они избегали французского, потому что через несколько недель ему предстояло идти в школу.

— Ничего, Генри. — Она поспешно вытерла слезы. — Чего-то всплакнулось, сама не знаю.

— Всплакнулось? — Генри задумался, такого слова он еще не слышал.

— Это когда вдруг плачут без причины, — объяснила Софи.

— Вы плачете, потому что вы… separee[23] с месье Фоуксом? — осторожно спросил Генри, понимая, что вопрос деликатный.

Разумеется, она предполагала, что весь дом обсуждает ее размолвку с Патриком. Вполне возможно, что кто-нибудь из слуг знает, с кем именно он проводит ночи. Они всегда узнают такие вещи первыми.

— Может, в разговоре с вами кто-нибудь из слуг обмолвился, с кем сейчас водит шашни месье Фоукс?

— Что? — испуганно переспросил Генри. — Я вас не понял.

— С кем… — Софи замялась. — Я имею в виду, с кем Патрик проводит вечера?

Генри понимающе кивнул, а затем пожал плечами:

— Слуги, конечно, подозревают, что у месье Фоукса есть любовница, но ее никто не видел. — О том, что говорят слуги относительно систематических прогулок Софи в карете графа Слэслоу, он, разумеется, умолчал.

В глазах у Софи предательски защипало. Она глубоко вздохнула. К чему этот неуместный разговор, тем более с Генри?

— Но я мог бы это выяснить. — Сейчас с ней беседовал не двенадцатилетний подросток, а много повидавший в жизни мудрец. — Сегодня же незаметно прослежу за месье Фоуксом, я это умею. И мы будем знать, где и с кем он проводит время.

— А вот этого, Генри, ни в коем случае делать не надо, — ответила Софи, с любовью глядя на мальчика. — Давай сделаем вид, что этого разговора не было. Лучше подумаем, куда бы сегодня пойти? Идет?

Генри кивнул. Но вечером он появился в ее гостиной с совершенно убитым видом.

— Что случилось, дорогой?

Генри подошел вплотную.

— Леди Софи, извините, я вас ослушался. — Было видно, что мальчик очень волнуется. — Мне удалось его выследить. Это было не так просто. На Бонд-стрит я месье Фоукса потерял, а потом он возник снова. Выходил из здания. Я наблюдал за ним издалека, но видно было хорошо. Леди Софи, — он взял се за руку, — месье Фоукс был с леди.

Софи неожиданно почувствовала невероятную усталость. Стоять не было сил.

— Генри, — сказала она, опускаясь в кресло, — такие вещи делать неприлично. Следить за Патриком, куда он пошел, — это же недостойно. — Софи с ужасом прислушивалась к своему дрожащему голосу.

Глаза Генри вспыхнули. Он обожал Софи, и мысль о том, что ее кто-то предал, приводила его в неистовство.

— Он не прав! — почти выкрикнул Генри. — Боже мой, как он не прав! Леди Софи, эта… эта женщина, она, конечно, красивая, высокая, у нее черные волосы… Но по сравнению с вами она… она… — Не найдя нужного сравнения, мальчик замолк.

Софи улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы. Сердце саднило.

«Значит, любовница у Патрика высокая и черноволосая. Иными словами, полная противоположность мне. Вполне вероятно, она была его любовницей и прежде. То есть он никогда не разрывал с ней отношения».

— Генри, с твоей стороны было совершенно неправильно следить за Патриком, особенно с целью застать его с… приятельницей.

— Мне стыдно, леди Софи, — взволнованно произнес мальчик. — Поверьте, мне очень стыдно. Но я им не поверил. Они говорили, что у месье Фоукса есть куртизанка, но я им не верил!

У Софи сжалось сердце. Худое личико Генри выглядело таким несчастным.

— Тут уж ничего не поделаешь, Генри, огорчайся не огорчайся, — мягко сказала она, обнимая мальчика за плечи. — Так уж устроен мир.

Генри размышлял об этом за ужином и после, но так и не смог согласиться с таким устройством мира, когда самая прекрасная женщина на свете несчастна, потому что муж проводит время с другой, которая и мизинца ее не стоит.

Софи страдала. Теперь уже окончательно стало ясно, что Патрик ее никогда не полюбит. Никогда. Черноволосая красотка заняла место в его сердце прежде. Вот и сегодня он тоже не пришел к ужину.

В эту ночь Софи молила Бога, чтобы Патрик хотя бы ненадолго зашел к ней, а он явился в свою спальню в три, отпустил камердинера и рухнул на постель.

«Должно быть, сильно вымотался», — подумала Софи.

Но, как ни странно, настоящего гнева она не ощущала. Вместо злости в сердце неожиданно угнездился страх. Дело в том, что с той самой ночи, когда он забрался к ней в спальню, у нее не было месячных.

«Видимо, способность быстро беременеть я унаследовала от матери, так же как и быть несчастной в браке».

Она ощущала, как постепенно меняется ее тело. Груди слегка увеличились и стали более нежными, и живот чуть-чуть округлился. Или, может быть, ей показалось? Она начала дольше спать по утрам, но пока, кроме камеристки, этого никто не замечал.

«Скоро я растолстею и стану совсем некрасивой, — с горечью подумала Софи. — Тогда Патрик вообще на меня смотреть перестанет, не говоря уже о том, что наведываться в спальню не будет». Она заплакала. Крупные, как горошины, слезы орошали подушку, плечи подергивались от сдавленных рыданий. Причина плача была ей самой не до конца ясна. Дело в том, что ее не столько расстраивало существование любовницы — в конце концов, она же с самого начала это предполагала, — сколько тот факт, что ей как будто бы не хочется этого ребенка. Ей казалось, что он появился в ее жизни слишком рано, потому что это означало конец. Патрик был согласен только на одного ребенка. Он и без того потерял интерес к ее телу, значит, теперь посещать спальню жены вообще никаких причин не будет.

А это, в свою очередь, означало, что жизнь она проведет, в точности как мать, встречаясь с мужем за ужином (и то далеко не всегда) и немедленно расставаясь после, посещая различные приемы, и если с ночевкой, то хозяйка неизменно будет отводить им спальни, расположенные в разных концах коридора, а иногда и того хуже — на разных этажах.

Сюда же примешивалось и еще кое-что, в чем Софи стыдно было признаться. Дело в том, что стоило ей бросить на Патрика взгляд, даже мимолетный, как кожу немедленно начинали покалывать невидимые сладостные иголки, становилось тепло ногам и слегка кружилась голова. Короче, она его хотела, она изголодалась по его прикосновениям, по его телу. Порой, лежа в постели, Софи с трудом сдерживала себя, чтобы не вбежать к нему в спальню.

На помощь она всегда призывала гордость. В самом деле, возможно ли навязываться мужчине, который изнурил себя, занимаясь любовью с другой женщиной? А что будет, если он решительно ее отвергнет? Если он весь пропах духами этой женщины? А что, если он скажет… Возможности здесь были неисчислимые и одинаково ужасные. И потому Софи всегда оставалась лежать в своей постели.