Полночные наслаждения

Глава 24

На следующее утро, едва Софи успела привести себя в порядок, как Клеменс объявил о прибытии леди Мадлен Корнель.

Софи направилась в гостиную немного встревоженная. Они виделись только вчера, и приятельница Брэддона ничего не сказала о том, что собирается в гости.

— Этот маскарад мне надоел, — сразу же начала Мадлен, после того как они устроились в креслах. — И я решила с ним покончить.

— Почему? — охнула Софи.

— Потому что это нечестно и недостойно. Я просто не могу. Поймите, Софи, ведь мне придется лгать всю жизнь, а не только эти несколько недель, как мы думали вначале. Вы представляете, каждый день я должна буду прикидываться дочерью французского маркиза. Это невозможно.

— Но вам вовсе не нужно никем прикидываться, — возразила Софи, — потому что вы станете графиней Слэслоу сразу же, как только выйдете замуж за Брэддона. После свадьбы до вашего происхождения никому не будет никакого дела.

— А дети, Софи? — нетерпеливо проговорила Мадлен. — Что я скажу детям? Представляете, мой сын подрастет и узнает, что его мать выросла в конюшнях и выдавала себя за аристократку. Всю оставшуюся жизнь мне придется переживать, как бы дети случайно не узнали правду. А их дедушка? Что мне делать с отцом? Назначить его старшим конюхом в конюшнях Брэддона? Нет, Софи, так поступить с отцом я не могу. Понимаю, все получилось очень глупо. — Она бросила взгляд на Софи и, увидев в ее глазах слезы, заволновалась, переходя на французский. — О, извините меня, ради Бога. Я не имела в виду, что… — Мадлен сама начала всхлипывать. — О, Софи, в любом случае это не ваша вина! Я так благодарна вам за доброту, за все, чему вы меня научили. Вы такая… замечательная. А мы с Брэддоном глупцы. Пытались пролезть в рай с помощью лжи.

— Но Брэддон вас действительно любит, — подала голос Софи.

— Для счастья одной любви недостаточно, — возбужденно возразила Мадлен. — Между нами не должно быть никакой фальши.

«Да, — подумала Софи, — одной любви действительно недостаточно, особенно если она без взаимности».

— И что же вы теперь собираетесь делать?

— Мы с Брэддоном вчера уже поговорили. Уедем в Америку. Он готов на все, лишь бы быть со мной… и полон решимости.

— Но его мать, она никогда не позволит ему уехать с вами. Мадлен кивнула.

— Да, но мы разработали план. — Мадлен заговорила быстрее. — Я буду продолжать маскарад еще неделю. На балу у леди Гринлиф будет объявлено о нашей помолвке, а через несколько дней Мадлен Корнель, дочь маркиза де Фламмариона, внезапно заболеет и вскоре умрет от лихорадки. — Она нерешительно посмотрела на Софи. — Придется пойти на эту последнюю ложь.

Ведь надо же с этой аристократкой как-то разделаться. А потом Брэддон разыграет безутешное горе и уедет в Америку, чтобы развеяться. Вместе со мной.

Софи невольно улыбнулась:

— Еще один грандиозный план Брэддона! Мадлен поморщилась:

— Но надо же что-то делать. Я сплела эту паутину лжи, я же должна ее и разорвать. Уеду в Америку как дочь обыкновенного торговца лошадьми, а если графу Слэслоу взбрело в голову на такой жениться, это его дело. Наши дети, возможно, вернутся в Англию, но я никогда.

— Я буду без вас скучать, — тихо проронила Софи.

— А я, — Мадлен взяла Софи за руку, — я так к вам привыкла

— Вы… вы такая добрая, красивая. Быть хотя бы в чем-то похожей на вас — это моя мечта. — Она сделала паузу. — И дай вам Бог счастья с Патриком. Он ведь так вас любит.

Софи вздрогнула. Густой румянец покрыл ее щеки.

Карие глаза Мадлен смотрели на нее с искренним сочувствием.

— Софи, он вас любит, — повторила она. — Если бы вы знали как он на вас смотрит. Софи, так смотрят только безумно влюбленные.

Софи улыбнулась вымученной слабой улыбкой. Они обнялись. Через несколько минут после ухода Мадлен в дверях появился Клеменс, держа поднос с карточкой.

— С визитом прибыли мистер Фуко и мистер Мустафа.

По его тону Софи поняла, что появления этих гостей проницательный дворецкий не одобряет.

— Разве мы знакомы? — спросила Софи.

— Разумеется, нет, ваша светлость, — ответил Клеменс. — Они только один раз наносили визит их светлости.

— Я не понимаю, Клеменс. Они хотят видеть меня?

— Они хотят видеть его светлость, — ответил Клеменс. — Когда я сообщил, что его нет дома, они пожелали поговорить с вами. — Голос дворецкого дрожал от негодования. Наносить визит госпоже, когда хозяина нет дома! Абсурд. — Я сообщу, что вы их принять не можете.

Софи кивнула, и Клеменс, пятясь, покинул комнату, чтобы возвратиться через несколько минут. Теперь на его подносе красовался миниатюрный серебряный замок с башенками, увенчанными сияющими рубинами.

Софи удивленно вскинула брови.

— Подарок султану Селиму Третьему, — объявил Клеменс не так резко. По-видимому, ценность подарка его несколько смягчила. — Мистер Фуко заявляет, что их светлость согласились передать эту чернильницу султану от его имени.

— Какая славная вещица, — сказала Софи, поднимаясь с кресла. — В таком случае мне, наверное, нужно их принять. — Она осторожно потрогала крышу замка. — Должно быть, это крышка.

— Ваша светлость, — произнес Клеменс, — эта крышка заклеена. Мистер Фуко просит доставить ее султану именно в таком виде. Говорит, что там зеленые чернила, любимый цвет султана.

— Боится, как бы они не пролились по дороге.

— Конечно, — сказала Софи, убирая руку. — Поставьте ее вон туда, Клеменс. — Она махнула рукой в направлении небольшого инкрустированного столика в углу. — Где они?

— В гостиной.

— Пожалуйста, пригласите Симону, а джентльменам скажите, что я выйду к ним через пятнадцать минут.

Клеменс поклонился и, пятясь, удалился. С тех пор как Патрик получил титул герцога, Клеменс невероятно загордился. Он и без того был склонен с тщательному соблюдению разного рода формальностей, а сейчас начал вести себя по крайней мере как герольдмейстер королевского двора.

Пока отыскалась Симона, пока она причесывала Софи, времени прошло гораздо больше, чем обещанные пятнадцать минут. Но месье Фуко все извинения Софи отмел с порога:

— Увидеть столь прекрасную даму для нас огромное удовольствие. Ради этого мы готовы сидеть хоть до позднего вечера, — сказал он, прильнув губами к ее руке. — Должен признаться, что английские женщины чудо как хороши, но вы, ваша светлость, что-то особенное!

Софи едва сдержалась, чтобы не поморщиться.

Фуко представил своего спутника, Байрака Мустафу, и она вначале даже хотела приветствовать его по-турецки, но потом передумала. Вробще-то Софи овладела этим языком достаточно, чтобы вести простую беседу, но в последнее время ей начало казаться, что память несколько притупилась — вероятно, из-за беременности, — и она побоялась ударить лицом в грязь перед визитерами. А вдруг забудет какое-нибудь слово? Так что приветствие Байраку Мустафе прозвучало по-английски, а любезный месье Фуко перевел.

Ей не составило труда оценить адекватность перевода, но ответ мистера Мустафы ее озадачил. Трудно представить себе большую бессмыслицу. Мустафа отвесил глубокий поклон и с важным видом произнес несколько строчек из забавной детской песенки. Софи постаралась не обнаружить удивления. То же самое, по-видимому, и месье Фуко. Потому что он с обворожительной улыбкой сообщил, что мистер Мустафа приветствует ее светлость с соответствующими комплиментами и так далее.

Софи опустилась в кресло, чувствуя себя не в своей тарелке. Надо же, как интересно! Месье Фуко принялся разглагольствовать о том, что носят сейчас во Франции, но ей через некоторое время удалось перевести разговор на Байрака Мустафу.

— Мне так жаль, что мистер Мустафа не может участвовать в нашем разговоре, — сказала она, мило улыбаясь месье Фуко. — Будьте добры, спросите его от моего имени, как ему кажутся наши английские города по сравнению с таким гигантом, как Константинополь?

Месье Фуко слегка порозовел, но блаженно улыбаться не перестал.

— Вы так добры, ваша светлость, — проворковал он, — уделяя свое драгоценное внимание моему спутнику, Мустафе, но дело в том, что мы уже достаточно злоупотребили вашим гостеприимством и должны…

— Пожалуйста, — прервала его Софи. Ее тон не допускал возражений. — Позвольте мне задержать вас еще на пару минут. Константинополь — это так интересно.

Фуко вежливо кивнул и повернулся к Мустафе. Софи внимательно слушала, изображая на лице равнодушие.

Вопрос Фуко перевел совершенно правильно, но в ответ Мустафа разразился бессмысленным набором слов, почему-то состоящим в основном из одних существительных. Видимо, с глаголами у этого «турка» были определенные трудности.

— Наш любезный Мустафа, — с улыбкой поведал месье Фуко, — считает столицу Англии более замечательной, чем великий город Константинополь. А теперь, ваша светлость, позвольте нам удалиться. Я… — он рванулся вперед и поцеловал руку Софи, — ваш покорный слуга. Надеюсь, его светлость найдет чернильницу забавной. — Он сделал секундную паузу. — И вынужден умолять вашу светлость, чтобы чернильница оставалась заклеенной. Иначе во время долгой дороги в Оттоманскую империю чернила могут пролиться. А это такая редкость.

Софи улыбнулась и тоже встала.

— Естественно, мы ее никоим образом не потревожим. И позвольте, сэр, выразить восхищение таким изящным подарком. У вас прекрасный вкус.

Фуко снова поклонился и быстро вывел Байрака Мустафу. Тот молча поклонился, видимо, решив с разговорами по-турецки больше не рисковать.

После их ухода Софи задумчиво поднялась к себе в гостиную, подошла к чернильнице и коснулась пальцем изящных башенок, украшенных драгоценными камнями. Очень странные эти месье Фуко и мистер Мустафа. Что-то с ними не так.

Но с Патриком после того злополучного бала у Коммонвиллов она почти не виделась. И что же сейчас, заводить разговор о каком-то месье Фуко? Пока Софи раздумывала, опять появился Клеменс с несколькими карточками на серебряном подносе. К герцогине Гизл пожаловали гости, так что о странном «турке» придется пока забыть.

Через несколько дней на людной улице Патрик неожиданно столкнулся с братом. Они настолько растерялись, что несколько секунд стояли, молча рассматривая друг друга.

— Вынужден тебе сказать, брат, что ты меня огорчаешь, — наконец произнес Алекс вместо приветствия.

— Разбирайся со своими огорчениями сам, — раздраженно отозвался Патрик, измученный бессонными ночами.

Алекс помрачнел.

— Не хочешь сам, так по крайней мере мог бы наказать лакею, чтобы он проследил за твоей женой. Вчера я совершенно случайно оказался рядом с каретой Софи. Вылезая, она чуть не упала.

Патрик понурился.

— Ты прав, лакеи совсем отбились от рук. Разумеется, мне самому следовало бы сопровождать жену в поездках. Она, кажется, уже на седьмом месяце.

— Кажется. — Алекс выругался. Он успел полюбить свою славную свояченицу, и замешательство в ее глазах говорило ему, что она понятия не имеет, почему муж ведет себя так странно.

— Ты объяснил Софи, почему так боишься родов? — резко спросил он.

Тело Патрика напряглось еще больше, если вообще такое было возможно.

— Моя боязнь, как ты это назвал, вполне разумная реакция на факт, что при родах умирает одна женщина из пяти. В отличие от тебя я не хотел подвергать свою жену такой жуткой бессмысленной опасности только ради продолжения рода.

— Если бы ты не был моим братом, — угрюмо произнес Алеке, — то за такие слова я бы вызвал тебя на дуэль. Вот что я тебе скажу, братец: ты совершенно рехнулся и несешь бред. Изводишь себя из-за каких-то глупых детских страхов и, что гораздо хуже, делаешь несчастной свою ни в чем не повинную жену.

Патрик стиснул зубы.

— Ты считаешь, что шансы один к пяти — это глупые детские страхи?

— В статистику входят женщины всех сословий, которые рожают без докторов и даже повивальных бабок. Многие из них больны. А тебе известно, сколько аристократок умерли при родах?

— Тоже немало, — проговорил Патрик с тихой убежденностью. — Кстати, твоя жена тоже чуть не присоединилась к их числу.

Несколько секунд они молчали. Первым подал голос Алекс:

— Ты прекрасно знаешь, Патрик, как все было с Шарлоттой. Зачем же так жестоко говорить?

— Прости, не хотел тебя расстраивать. — Патрик некоторое время смотрел невидящим взглядом на проезжающие мимо экипажи. — Просто не знаю, что делать, хоть стреляйся.

— Не говори глупости. — Алекс заключил брата в объятия. — Так сколько все-таки осталось месяцев? Два? Три?

Патрик беспомощно посмотрел на брата:

— Честное слово, не знаю. Мы с Софи уже давно не разговариваем.

— Ты не сказал Софи о том, что она стала герцогиней. Черт возьми, о чем же ты думаешь, Патрик?

— Понимаешь, забыл. Просто забыл. — Он пожал плечами. — Ты же знаешь, как мало значат для меня титулы. Я думал, что Софи будет счастлива узнать, что стала герцогиней, но она почему-то пришла в бешенство, что я не сообщил ей об этом. После этого мы почти перестали общаться.

Алекс понимающе кивнул. Семейная жизнь брата была на грани развала.

— Софи, наверное, действительно на седьмом месяце. — В голосе Алекса не было и намека на осуждение. — Она сказала Шарлотте, что после завтрашнего бала у леди Гринлиф перестанет появляться в обществе.

— Завтра сопровождать ее буду я, — тихо сказал Патрик. Он знал, что в последнее время Софи на балах появляется с Шарлоттой и Алексом.

Алекс кивнул:

— Мне не следует тебе напоминать, что ты должен наконец поговорить со своей женой?

Патрик поморщился:

— Я попытаюсь, Алекс.

Вечером Клеменс постучал в дверь спальни Софи и сообщил Симоне, что герцог объявил о своем намерении ужинать дома. Он не делал этого уже две или три недели, и Клеменс подумал, что герцогине, наверное, следует знать, что сегодня она будет ужинать не одна, а с мужем.

Софи, которая в этот момент застегивала на запястье браслет, окаменела. Симона, встретившись взглядом с госпожой, тут же отвела глаза. Разумеется, все слуги в доме знали, что господа в ссоре.

К тому же Симона и Китинг, камердинер Патрика, отчаянно спорили относительно того, где герцог проводит ночи. Китинг утверждал, что где угодно, но только не с женщинами; Симона же поднимала его на смех и заявляла, что герцог, вне всяких сомнений, проводит время с любовницей и что Китингу должно быть стыдно. Почему должно быть стыдно Китингу, она не уточняла. Спор разгорелся не на шутку, так что Китинг был вынужден принести в помещение для слуг костюмы Патрика, чтобы продемонстрировать абсолютное отсутствие женских волос, пудры, а также запаха духов.

Софи с равнодушным видом закончила застегивать браслет. Затем надела свободное вечернее платье цвета морской волны, скроенное с дополнительной накладкой впереди.

На пару минут она задержалась перед зеркалом. «Может быть, вообще, не спускаться, а приказать подать ужин к себе в гостиную? Я ему и раньше-то была не нужна, а беременная и подавно».

Но Софи все-таки набралась смелости и вышла в коридор. По лестнице она спускалась очень медленно, величественно неся свой уже весьма солидный живот. Внизу ее встретил Патрик.

Софи ему вежливо улыбнулась, подала руку, и они направились в обеденный зал.

Сегодня опять был тушеный фазан. Софи с трудом заставила себя проглотить насколько кусочков сочного мяса.

— Странно, что Флоре второй раз на этой неделе готовит фазана, — сказал Патрик.

— Боюсь, что это по наущению моей мамы, — отозвалась Софи, удивляясь, откуда Патрику известно, что во вторник Флоре тоже готовил фазана. Ведь в этот день он вообще дома не ночевал. Она уже перестала ждать его возвращения и засыпана гораздо раньше. Сон для нее был сейчас важнее, чем подтверждение, что муж прибывает домой только на рассвете.

Софи съела еще кусочек.

— Если не возражаешь, то на бал леди Гринлиф завтра сопровождать тебя буду я, — тихо сказал Патрик. — Надеюсь, там соберется интересное общество.

Софи кивнула. Что-то происходит. Муж ужинает дома, одно это уже необычно, а тут еще собрался идти с ней на бал.

— Знаешь, что интересно, — неестественно оживился Патрик, в то время как Софи хранила гробовое молчание, — во многих клубах заключили пари, объявит ли Брэддон о своей помолвке с твоей приятельницей Мадлен. Вероятный срок — на следующей неделе.

Софи не отозвалась. Патрик про себя выругался. Что я делаю? Женитьба Брэддона ее, наверное, вовсе не радует.

— А не устроить ли нам на этот уик-энд пикник за городом? — произнес он, внезапно вдохновившись. — Если, конечно, погода позволит.

Софи опять промолчала, и Патрик окончательно скис. И без того разговор не клеится, а тут еще эти два лакея торчат по бокам. Неожиданно Софи резко вскинула голову:

— Объясни мне наконец, что случилось? Целый месяц ты делал вид, что меня вообще не существует, и вдруг как ни в чем не бывало приглашаешь на пикник.

Патрик посмотрел на нее и кивнул Клеменсу, который немедленно взмахом руки удалил лакеев, а затем сам тихо последовал за ними.

— Не понимаю, почему это тебя удивляет? — Перед ним сейчас сидела новая Софи. Такой он ее еще никогда не видел.

Софи встала и швырнула на стол салфетку.

— Ты каждый вечер уходил к своим любовницам, но у меня не было претензий. Я никогда тебя ни чем не упрекала. Никогда. Хочешь развлекаться таким образом? Пожалуйста. Но тогда не возвращайся ко мне, как к вещи, которую можно достать из ящика в любой момент, когда заблагорассудится. Наверное, ты ожидал, что я запрыгаю от радости. Еще бы, наконец-то супруг сподобился уделить мне немножко своего драгоценного времени.

Патрик с невозмутимым видом внимательно смотрел на жену.

— Я пойду к себе, — отрывисто сообщила Софи. — Предложение сопровождать меня завтра на бал принимаю, но любезное приглашение на пикник вынуждена отклонить. У меня, разумеется, есть недостатки, но шлюхой я себя никогда не ощущала и убеждена, что по этой причине ты будешь в моем обществе себя чувствовать не вполне уютно.

Закончив тираду, она вышла из комнаты и начала подниматься по лестнице настолько быстро, насколько позволяло состояние.

Ночью герцог и герцогиня Гизл долго не могли заснуть. Они лежали в своих спальнях и смотрели в потолок. Если бы ангелу случилось взглянуть через крышу этого особняка, он бы увидел двух несчастных. Причем Патрик сейчас, наверное, был в большем отчаянии, потому что Софи удалось немного отвести душу.

Если бы тот же ангел на следующий вечер потрудился заглянуть сквозь элегантную, отделанную шелком крышу кареты Гизлов по пути следования к особняку леди Гринлиф на Ганновер-сквер, он бы снова увидел тех же несчастных. Но сейчас Софи внимательно рассматривала стенку, а Патрик — жену.

На ней было бальное платье, оттеняющее пополневшую фигуру. Бледно-голубой, очень светлый легкий прозрачный шелк изящно обрисовывал корсаж.

Карета остановилась у парадного входа. Не замечая пристального взгляда Патрика, Софи поправила кашемировую накидку, и ему показалось, что груди выскочат наружу.

Патрик подумал, что если бы ему сейчас предложили быструю смерть, он бы с радостью согласился.

Он выскочил из кареты и протянул руку. Неподалеку толпились простые лондонцы, собравшиеся поглазеть на господ, съезжающихся на светский раут.

Если бы… если бы только Софи вдруг бросила на него смеющийся взгляд, как в прежние добрые времена, или случайно чуть погладила ему руку. Если бы только она упала из кареты в его объятия, а не вырвала руку сразу же, едва ее ноги коснулись тротуара!.. Но похоже, на возвращение старого надежды мало. На мгновение сердце Патрика сжалось от нестерпимой боли. Уж лучше бродить по улицам Лондона, чем находиться рядом с такой прекрасной, такой желанной и такой безразличной женой.

На балу Софи сразу же окружила стайка джентльменов, которые оспаривали друг у друга привилегию на танец с прекрасной молодой герцогиней. Патрик некоторое время стоял молча, но затем, довольно грубо прервав нахального молодого щенка, заявил о своем праве на танец перед ужином.

Софи бросила на него быстрый взгляд, но ничего не сказала. Патрик был спокоен, в танцевальном зале поднимать шум она в любом случае не станет. Он отвесил глубокий поклон и не спеша удалился.

Софи долго смотрела ему вслед, не слушая комплименты поклонников. Почему-то ее праведный гнев начал вдруг рассасываться, таять как раз в тот момент, когда он был очень нужен. Она глубоко вздохнула. Все, завтра ее муки заканчивались, сегодняшний вечер был последним. Неожиданно ей понравилось быть беременной — можно нигде не появляться, перестать изображать из себя счастливую герцогиню. То, что она станцует перед ужином с Патриком, тоже было неплохо — может быть, утихнут сплетни по поводу их ссоры.

И вот наконец заветное время пришло. Объявили последний танец перед ужином, рядом с ней появился Патрик, но музыка не начиналась. Он вопросительно посмотрел на Софи, а она едва заметно кивнула, показывая в противоположный конец танцевального зала. Патрик развернулся. Там стоял Брэддон, держа за руку Мадлен.

Лорд Гринлиф откашлялся и торжественно произнес:

— Я имею честь объявить, что леди Мадлен Корнель согласилась выйти замуж за графа Слэслоу.

Рядом с ним появилась счастливо улыбающаяся мать Брэддо-на. Зазвучал менуэт, Брэддон повернулся и, поблагодарил лорда Гринлифа, а затем вывел невесту в центр зала. Они танцевали с большим чувством. Софи и не подозревала у Брэддона таких способностей. Причем он тщательно выдерживал требуемую этикетом дистанцию, не позволяя ноге даже легко коснуться платья леди Мадлен.

А вот улыбаться ему запретить никто не мог, и он это делал с удовольствием. Мадлен крепилась и тоже засветилась веселой улыбкой. У Софи запершило в горле. Наверное, она была не единственная в зале, кого тронуло счастье этой пары, но о цене этого счастья знала только она одна.

А вот если кто-то здесь и был далек от счастливого состояния, так это, несомненно, Патрик. К тому же он пребывал в досадном заблуждении относительно отношений Софи и Брэддона. Ему казалось, что этот пройдоха бесцеремонно играет чувствами Софи. Вот она стоит и, наблюдая помолвку Брэддона, чуть не плачет. Прямо на публике.

Но Патрик также хорошо знал, что вся вина лежит только на нем одном. «Если бы я не полез тогда к ней в спальню, — подумал он с угрюмой ненавистью к себе, — Софи бы сейчас уже давно была замужем за Брэддоном».

Он повел жену на танец. По крайней мере таким способом он мог защитить ее от любопытных глаз. Разве это не смехотворно — сначала дать парню отставку, а потом лить слезы на его помолвке.

Они танцевали молча. Софи высоко держала голову, чуть скосив глаза, боясь, что, заглянув в них, Патрик догадается, что она уже растеряла свой гнев. Это, конечно, большое унижение — радоваться очередному возвращению мужа-бабника, но она его любила.

Затем они чинно вошли в обеденный зал вместе с остальными гостями и заняли места за большим круглым столом. Через некоторое время Софи, воспользовавшись отлучкой Патрика — он пошел принести ей еще один бокал силабаба, — вышла из-за стола.

— Пожалуйста, Сисси, — сказала она приятельнице, — скажите моему мужу, что я пошла в дамскую комнату.

Сисси Коммонвилл посмотрела на нее сочувственно. В последнее время повсюду на светских приемах Софи постоянно ощущала на себе такие взгляды.

«Уверена, что Сисси знает, где и с кем Патрик проводит ночи, — устало подумала она. — Это чудо, что до сих пор еще никто не назвал мне имя этой черноволосой красавицы». Она пошла на выход, не оглядываясь, когда с противоположного конца путь себе прокладывал Патрик с бокалом силабаба.

Но оставаться в дамской комнате вечно она не могла, и Патрик в конце концов пригласил жену на второй танец. К счастью, он был более быстрым, значит, менее интимным. Софи механически исполняла необходимые па танца и вдруг увидела нечто, моментально заставившее сердце подпрыгнуть прямо к горлу.

Ее мать, мило улыбаясь, тянула Мадлен за руку — представить пожилой француженке. Интуиция подсказывала Софи, что это и есть та самая мадам де Меневаль, знаменитая своей способностью разоблачать самозваных французских аристократов. Ни секунды не колеблясь, Софи извинилась перед Патриком и быстро направилась к матери.

Патрик обескураженно пожал плечами и поспешил вслед за женой.

Но Софи прибыла слишком поздно. Мадлен уже делала перед мадам де Меневаль изящный реверанс.

— Черт! — прошептала Софи и замедлила шаг. Увидев дочь, Элоиза приветливо улыбнулась:

— Cherie, разреши познакомить тебя с мадам де Меневаль. Я только что представила ей нашу дорогую Мадлен.

С упавшим сердцем Софи подошла и стала рядом с матерью. Еще секунда, и мадам объявит Мадлен самозванкой. И тогда разразится катастрофа, последствия которой трудно предугадать.

Ее руки коснулся Патрик. Что, черт возьми, происходит? Эта французская старуха, одетая в черное выцветшее шелковое платье, чем-то ужасно напугала Софи. У нее действительно был хищный орлиный нос, но выглядела она вполне безобидно. Патрику даже показалось, что старуха добрая. К тому же она, кажется, плакала.

Ну, плакала — это, пожалуй, сильно сказано. Мадам де Меневаль уронила одну скупую слезу и протянула руки к Мадлен.

— Мадлен, дорогая Мадлен! А я считала вас погибшей вместе с матушкой. Боже, как мне здесь не хватает дорогой Элен! А вы просто ее копия. Моя дорогая, я помню вас совсем ребенком, когда вам было лет пять, не больше. Матушка привезла вас тогда в Париж на балет. Надо же, в такую даль! Ваша матушка любила балет. О, как она любила танцевать.

Софи напряженно молчала. Мадлен тоже. Обе во все глаза смотрели на мадам де Меневаль, как если бы у нее на лбу внезапно выросли рога. Но мадам этого не замечала. Она вытащила из сумочки носовой платочек из тончайшего кружева и аккуратно промокнула глаза.

— Боже, даже не верится! Именно так выглядела ваша бедная мама в те времена, когда затмевала всех придворных дам. Мне кажется, я снова вижу перед собой мою дорогую Элен. У вас ее глаза, волосы… ваша фигура в точности как у нее. Да как же, я хорошо помню, как наш дорогой король Людовик с вожделением поглядывал на грудь Элен. Как будто это было вчера. Мария Антуанетта обычно была этим весьма недовольна, но виду не подавала. О, она была гордая дама! К тому же упрекнуть вашу матушку ей было абсолютно не в чем. Она вела себя безупречно — настоящая аристократка. И скромная, никогда вперед не вылезала. А то, что Людовик находил ее очень привлекательной, так в этом Элен не виновата.

Неожиданно мадам заметила на лице Мадлен удивление.

— Милая, вы, наверное, не знали, что являетесь копией вашей матушки. Я угадала?

— Отец иногда говорил, — медленно произнесла Мадлен, — но я в это не верила.

В этот момент позади Мадлен возник Брэддон и коснулся ее локтя.

— Я полагаю, что сейчас мой танец, — сказал он с поклоном.

— Брэддон! — воскликнула Мадлен, забыв, что обращаться по имени — это нарушение этикета. — Мадам де Меневаль говорит, что я очень похожа на свою маму!

У Брэддона отвисла челюсть. Софи напряглась. Сейчас ляпнет что-нибудь идиотское. Непроизвольно она сжала рукав Патрика.

Патрик скосил глаза на побледневшую жену. Почему Софи так взволновалась? Он терялся в догадках.

К счастью, мадам де Меневаль заговорила прежде и тем, сама того не ведая, помешала Брэддону все испортить.

— Вы, должно быть, тот самый граф Слэслоу, — сказала она, критически оглядывая Брэддона. Она не очень-то жаловала все типично английское, в том числе и таких здоровяков, голубоглазых, с белокурыми волосами. — Я слышала, что вы имели честь сделать предложение дочери моей дорогой приятельницы маркизы де Фламмарион?

— Это верно, — нерешительно произнес Брэддон и снова поклонился. На всякий случай.

Мадам фыркнула. Дурак, как и все эти англичане. Но все же не такой странный, как супруг Элен.

— А ваш отец, маркиз… — Она снова посмотрела на Мадлен, которая, услышав ее слова, стала белее полотна. — Надеюсь, он в добром здравии?

— Отец привез меня в Англию в девяносто третьем, — осторожно сказала Мадлен.

— О, девяносто третий год. — Мадам поежилась. — Это был ужасный год, ужасный. Да, как раз тогда вашу бедную матушку… — Она горестно вздохнула. — Я помню, это было в апреле.

— Ужасный год.

Это невероятно, но Мадлен побледнела еще сильнее.

— Отец сказал, что мама умерла от лихорадки, — нашлась наконец она.

— О нет, — воскликнула французская мадам. — Ее арестовали. Фукс, этому мяснику, нужны были новые жертвы. Она редко приезжала в Париж — знаете, ваш отец был таким затворником, — но тут ей, видимо, понадобилось купить… я думаю, что-то из одежды. Впрочем, я не уверена. Да это и не важно.

Мадлен знала, что это правда. Отец периодически возмущался стремлением женщин угнаться за модой. Вот, значит, в чем дело.

— Ее схватили, — продолжала мадам. — Я знаю, ваш отец приезжал в Париж и умолял трибунал сохранить ей жизнь. Единственная причина, почему его самого не отправили на гильотину, — это странное поведение. Он все время проводил в конюшнях, всегда ходил грязный, как настоящий конюх. Ходили слухи, что он даже научился подковывать лошадей.

— Да, он умеет, — оцепенело проронила Мадлен.

— Вот это и спасло ему жизнь, — сказала мадам. — Эти канальи, члены трибунала, сочли его безвредным. Представляете, эта чернь, эти выродки решали судьбу лучших представителей нации! — Ее глаза яростно вспыхнули. — Хорошо, что вам удалось добраться сюда, девочка. Выйдете замуж за англичанина, это не так уж плохо. Даже если ваш отец потерял все свое состояние. Кстати, он смог что-нибудь вывезти?

— Кажется, да, — ответила Мадлен, вспомнив кругленькую сумму, которую отец, к большому ее удивлению, неожиданно отвалил, когда пришло время купить наряды и нанять миссис Тревельян.

— Это хорошо, — сказала мадам де Меневаль и поджала губы. — Признаюсь, к Винсенту Гарнье я всегда относилась с некоторой неприязнью. Он был довольно странным, даже в молодости. Но Элен его любила. О, она была в него безумно влюблена. Про Винсента я от нее никогда не слышала ни одного дурного слова. Потом он на ней женился, привез в свое поместье в Лимузене, и все. При дворе она появлялась крайне редко. Я теперь думаю, что, может быть, это даже и к лучшему. Просто не знаю, как он разрешил ей поехать в Париж тогда, в девяносто третьем. — Мадам замолкла.

Мадлен посмотрела на Брэддона, на ее глазах блестели слезы. Он встрепенулся.

— Боюсь, что вынужден сейчас увести мою невесту. — Брэддон поклонился вначале всем, а затем отдельно мадам де Меневаль. — Мадам, ваш покорный слуга.

Мадам высокомерно кивнула Брэддону, но ее глаза смягчились, когда она посмотрела на Мадлен.

— Дорогое дитя, я вижу, что невольно заставила вас страдать. Но вы должны меня простить.

— Нет-нет, — Мадлен слабо улыбнулась. — Для меня было огромным счастьем познакомиться с вами. Ведь от мамы не осталось почти никаких воспоминаний.

— Может быть, вы как-нибудь заглянете ко мне на чай. Я знала Элен, вашу матушку, почти с пеленок, и многое могу рассказать. Представляю, как бы она сейчас была счастлива, глядя на вас, моя дорогая!

Чувствуя, что у нее вот-вот хлынут слезы, Мадлен поспешно сделала реверанс и направилась с Брэддоном в танцевальный зал. Однако, вместо того чтобы танцевать, он завел ее в какой-то пустой салон, быстро закрыл дверь и обнял.

— Брэддон, — всхлипнула Мадлен. — Ведь Элен, о которой рассказывала мадам де Меневаль, — это моя мама.

— Что?

— Да, мадам… она говорила о моей маме.

— Но это невозможно, — ласково возразил Брэддон. — Моя дорогая, успокойся. Твоя мама была женой торговца лошадьми. Она не могла дружить с приближенной ко двору аристократкой.

— Разве ты не понял, Брэддон? — Мадлен подняла на него заплаканные глаза. — Мой отец — маркиз, который, к удивлению всех, научился подковывать лошадей. Ты же слышал, она сказала, что он вел себя очень странно. Приехав в Англию, он, видимо, решил не объявлять о своем дворянстве, а открыл конюшни. Вот почему папа предложил мне выдавать себя за дочь маркиза де Фламмариона. Потому что он и есть этот самый де Фламмарион. А я еще удивлялась, как он согласился с нашим планом. Причем так быстро.

— Ты что, действительно дочь этой Элен?

Мадлен посмотрела на своего непонятливого возлюбленного и начала терпеливо разъяснять:

— Понимаешь, мой папа — маркиз де Фламмарион. После казни мамы во Франции оставаться было опасно, и он бежал со мной в Англию. А приехав сюда, открыл конюшни.

— Вы что, в самом деле французские аристократы? — восхитился Брэддон.

Мадлен кивнула. По ее щекам все еще катились слезы.

— Боже мой, Брэддон! Что они сделали с моей дорогой матушкой!

Он нежно погладил ее волосы.

— Но, Мэдди, ты же знала, что она умерла.

— Да, но не такой смертью, на гильотине…

— Я вот что тебе скажу, Мэдди. — Брэддон заглянул ей в глаза. — Эта старуха права. Твоя мать сейчас тобой бы гордилась. Ты стала самой настоящей леди. Самой достойной, самой… прекрасной на свете.

Мадлен зарылась лицом в грудь Брэддона.

— О, Брэддон, я люблю тебя.

— Любишь? Любишь? Мэдди, ты меня любишь? В самом деле? Мадлен тихо засмеялась:

— Да, люблю.

— О, Мэдди.

Он охватил ладонями ее голову.

— Тогда выходи за меня замуж, Мэдди. Пожалуйста.

— Но я же дала согласие, — еле слышно прошептала она. — В чем же дело?

— Нет, я прошу выйти за меня сейчас. Давай поженимся завтра.

— То есть ты предлагаешь побег?

— Да. Ради тебя я даже готов лезть на самый верхний этаж, — серьезно сказал Брэддон.

Мадлен снова засмеялась. На этот раз веселее.

— Не надо таких жертв, Брэддон. Моя спальня на первом эта же. — Затем она посерьезнела. — Нет, милый, сбежать я не могу. Папе это не понравится. Но, может быть, мы и так скоро поженимся.

— Завтра?

— Ну, не обязательно же завтра.

— Тогда послезавтра.

— Нет!

— На следующей неделе?

Поцелуи Брэддона были такими сладостными, что сердце Мэдди бешено застучало.

— На следующей неделе? Возможно.