Полное собрание рассказов

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЛЮБИЛ ДИККЕНСА © Перевод. Ю. Здоровов, 2011

Хотя мистер Мак-Мастер жил в Амазонасе[22] уже почти шестьдесят лет, о его существовании знали только несколько семей индейцев племени шириана.[23] Его дом стоял на маленьком вкраплении саванны, одном из тех клочков песка и травы, которые время от времени встречаются в тех краях, — в нем было не более трех миль в поперечнике, и со всех сторон его обступал лес.

Орошавший его ручей не был нанесен ни на одну из карт; всегда опасный, а в большинстве сезонов непреодолимый, он бежал через пороги к водам реки Урарикуэра, русло которой, хотя и было смело проложено в каждом школьном атласе, было едва ли кому точно известно. Если не считать мистера Мак-Мастера, никто из жителей этого района никогда не слышал о республике Колумбия, Венесуэле, Бразилии или Боливии, которые в разное время претендовали на эту территорию.

Дом Мак-Мастера был больше дома его соседей, но одинаков с ними по строению — крыша из пальмовых листьев, стены из глины и плетеных прутьев высотой по грудь человеку и глинобитный пол. У него было около дюжины худосочного скота, который пасся в саванне, плантация кассавы,[24] несколько банановых и мангровых деревьев, собака и, что было только у него одного в округе, одноствольный, заряжающийся с казенной части дробовик. Несколько предметов из внешнего мира, которыми он пользовался, попали к нему через длинную череду торговцев, они переходили из рук в руки, ими торговались на дюжине языков, чтобы они могли попасть в конечную точку самой длинной нити в коммерческой паутине, которая протянулась от Манауса[25] до самого глухого уголка леса.

Однажды, когда мистер Мак-Мастер снаряжал патроны, к нему пришел индеец-шириана сказать о том, что по лесу к ним идет белый человек, один и очень больной. Он закончил снаряжать патрон, зарядил им дробовик, положил уже снаряженные в карман и отправился в указанном направлении.

Человек, когда к нему подошел мистер Мак-Мастер, уже вышел из леса и сидел на земле, состояние его было ужасное. Он был без шляпы и ботинок, его одежда была так изодрана, что держалась на теле только потому, что промокла насквозь; распухшие ноги его были порезаны, кожу покрывали шрамы от укусов насекомых и летучих мышей; глаза его лихорадочно блестели. Он что-то бормотал, но замолчал, когда мистер Мак-Мастер подошел к нему и заговорил по-английски.

— Я устал, — ответил незнакомец. — Больше не могу идти. Меня зовут Хенти, и я очень устал. Андерсон умер. Это было очень давно. Вы думаете, что я чокнутый.

— Я думаю, что вы очень больны, мой друг.

— Просто устал. Кажется, последний раз я ел несколько месяцев назад.

Мистер Мак-Мастер поднял его на ноги и, поддерживая за руку, повел сквозь заросли травы к ферме.

— Это рядом. Когда мы придем, я дам вам что-то, чтобы вам стало лучше.

— Очень мило с вашей стороны. — Чуть погодя он сказал: — Вы же говорите по-английски. Я тоже англичанин. Меня зовут Хенти.

— Ну что ж, мистер Хенти, вам больше не о чем беспокоиться. Вы больны и пережили ужасное путешествие. Я о вас позабочусь.

Они шли очень медленно, но в конце концов дошли до дома.

— Полежите в гамаке. Я принесу вам кое-что.

Мистер Мак-Мастер ушел в заднюю комнату и вытащил из-под шкур жестяную канистру. В ней была смесь сушеных листьев и коры. Он взял жменю и вышел наружу к костру. Возвратившись, он приподнял голову Хенти и поднес к губам посудину с отваром из трав, чтобы тот выпил. Он пил небольшими глотками, подрагивая от горечи. Наконец выпил все. Мистер Мак-Мастер выплеснул осадок на пол. Хенти откинулся в гамаке, слабо всхлипывая. Вскоре он глубоко заснул.

«Обреченная на неудачу» — именно такими словами сопровождала пресса сообщения об экспедиции Андерсона в район Паримы и верховий Урарикуэры в Бразилии. Каждый этап предприятия — от подготовительных работ в Лондоне до трагического краха в Амазонасе — оборачивался бедой. Появление Пола Хенти было связано с одной из ранних неудач.

Он не был исследователем по своей природе. Уравновешенный красивый молодой человек с утонченными вкусами и завидной собственностью, не интеллектуал, но знаток изящной архитектуры и балета, много путешествовавший в более доступных частях мира, коллекционер, популярный среди хозяек гостиниц и обожаемый своими тетушками. Он был женат на даме исключительного обаяния и красоты, и это она расстроила привычный порядок его жизни, признавшись во второй раз за восемь лет их семейной жизни, что влюблена в другого мужчину. В первый раз это был скоротечный роман с теннисистом-профессионалом, во второй — с капитаном гвардии ее величества, и это было серьезнее.

Первой мыслью Хенти после шокирующей новости было уйти и пообедать где-нибудь в одиночестве в одном из четырех клубов, куда был вхож. Но в трех из них он вполне мог столкнуться с любовником своей жены. Поэтому он выбрал тот, который посещал нечасто, полуинтеллектуальную компанию, состоящую из издателей, юристов и ученых мужей, ожидающих избрания в Атенеум.[26]

Здесь, после обеда, он и разговорился с профессором Андерсоном и впервые услышал о планируемой экспедиции в Бразилию. Конкретной неприятностью, замедлявшей приготовления в тот момент, была растрата секретарем двух третей капитала экспедиции. Главные участники были готовы — профессор Андерсон, антрополог доктор Симмонс, биолог мистер Некер, топограф мистер Брау, радист и механик — научное и охотничье оборудование было упаковано в ящики, готово к отправке, опечатано и подписано соответствующими властями, но если тысяча двести фунтов стерлингов не будут найдены, все предприятие должно быть остановлено.

Хенти, как уже говорилось, был человеком состоятельным; экспедиция должна была продлиться девять месяцев или год; он мог закрыть свой загородный дом — его жена, как он предполагал, предпочла бы остаться в Лондоне рядом со своим новым возлюбленным — и покрыть больше требуемой суммы. Предстоящая экспедиция обрела романтический ореол, что могло, как он чувствовал, вызвать даже симпатию его жены. Тотчас же, сидя у горящего клубного камина, он решился последовать за профессором Андерсоном.

Когда он в тот день пришел домой, он объявил жене:

— Я решил, что буду делать.

— Да, дорогой?

— Ты уверена, что больше не любишь меня?

— Дорогой, ты знаешь, что я тебя обожаю.

— Но ты уверена, что любишь своего гвардейца Тони — не помню его фамилию — больше?

— О да, намного больше. Это совершенно другое дело.

— Что ж, очень хорошо. Я не собираюсь заниматься разводом в ближайший год. У тебя будет время все обдумать. На следующей неделе я отправляюсь на Урарикуэру.

— Обалдеть. Где это?

— Я и сам точно не знаю. Где-то в Бразилии, мне кажется. Это место совершенно не исследовано. Меня не будет целый год.

— Но, дорогой, как это банально! Так в книгах пишут — добиться высокой цели, я имею в виду, и все такое прочее.

— Ты, очевидно, давно убедилась в том, что я самый обычный человек.

— Ладно, Пол, не спорь… Ой, кажется, телефон. Это, наверное, Тони. Если это он, очень прошу тебя, не мешай мне спокойно поговорить с ним.

Но в последующие десять дней подготовки к путешествию она проявила больше нежности, дважды отставив своего солдата, чтобы сопровождать Хенти в магазины, где он выбирал оборудование, и настояв на покупке шерстяного каммербэнда.[27] В последний вечер она устроила для него званый ужин в посольстве, на который позволила ему пригласить любых его друзей; он догадался пригласить только профессора Андерсона, который был странно одет, танцевал безостановочно и ни с кем не нашел общего языка. На следующий день миссис Хенти пришла проводить мужа на поезд, отправлявшийся к отплытию его парохода, и подарила ему бледно-голубое мягкое одеяло, упакованное в замшевый футляр того же цвета с застежкой-«молнией» и монограммой. Она поцеловала его на прощание и сказала:

— Береги себя, где бы ты ни оказался.

Если бы она проводила его до Саутгемптона, то стала бы свидетельницей двух драматических эпизодов. Мистер Брау добрался только до сходней парохода, где его арестовали за долги — речь шла о сумме в 32 фунта; к этому задержанию привело предшествующее публичное обсуждение трудностей экспедиции. Хенти уладил дело с долгом.

Со второй трудностью так просто не получилось. Мать мистера Некера оказалась на корабле раньше членов экспедиции; у нее был с собой миссионерский журнал, в котором она только что прочитала описание бразильских лесов. Ничто не могло заставить ее разрешить своему сыну отправиться в путь; она останется на борту, пока он не сойдет вместе с ней на берег. Если необходимо, она поплывет с ним, но один он в эти леса не войдет. Никакие аргументы на немолодую решительную даму не действовали, и, в конце концов, за пять минут до отплытия она торжествующе свела своего сына на берег, оставив экспедицию без биолога.

Да и верность мистера Брау испытаний не выдержала. Корабль, на котором они плыли, был обычным круизным лайнером, который в круговом рейсе брал на борт пассажиров. Мистер Брау пробыл на корабле всего неделю и едва освоился с особенностями морского путешествия, как устроил помолвку; когда они пришли в Манаус, он был все еще помолвлен — правда, с другой дамой, — и, несмотря на все уговоры последовать дальше, взял у Хенти денег в долг на обратный путь и вернулся в Саутгемптон помолвленным с первой претенденткой, на которой тут же и женился.

В Бразилии все официальные лица, к которым у них были рекомендательные письма, уже лишились своих постов. Пока Хенти и профессор Андерсон вели переговоры с новой администрацией, доктор Симмонс оправился вверх по реке в Боа-Висту,[28] где и организовал базовый лагерь, в котором поместил большую часть запасов экспедиции. Эти запасы были тотчас же реквизированы революционным гарнизоном, а он сам был заключен под стражу на несколько дней и подвергнут всевозможным унижениям, которые привели его в такую ярость, что, когда его освободили, он сразу же помчался на побережье, остановившись в Манаусе только для того, чтобы проинформировать коллег о своем намерении лично представить свое дело центральным властям в Рио.

Таким образом, хотя со времени начала их путешествия прошел всего лишь месяц, Хенти и профессор Андерсон оказались одни и без большей части своего снаряжения. Позор немедленного возвращения был бы непереносим. Какое-то время они рассматривали возможность спрятаться на полгода где-нибудь на Мадейре или Тенерифе, но даже там их могли обнаружить — до отъезда из Лондона в иллюстрированных газетах было опубликовано слишком много их фотографий. Поэтому в весьма скверном расположении духа они отправились на Урарикуэру вдвоем почти без надежды выполнить что-либо стоящее из задуманного.

Семь недель они плыли на байдарке сквозь зеленые влажные лесные тоннели. Они сделали несколько фотоснимков голых злых индейцев; поместили в бутылки несколько пойманных змей, которых впоследствии, когда их байдарка перевернулась в порогах, потеряли; они перенапрягли свои пищеварительные органы, выпивая тошнотворные напитки на празднествах местных жителей; гвианский старатель украл у них последний сахар. Кончилось все тем, что профессор Андерсон заболел злокачественной малярией, продрожал несколько дней в своем гамаке, впал в кому и умер, оставив Хенти одного с дюжиной гребцов из племени маку, ни один из которых не знал ни слова на знакомых ему языках. Они повернули назад, плывя вниз по реке с минимумом провизии и испытывая взаимное недоверие.

Однажды, около недели спустя после смерти профессора Андерсона, Хенти проснулся и обнаружил, что байдарка и его гребцы исчезли, оставив его только с гамаком и пижамой на расстоянии в две-три сотни миль до ближайшего бразильского поселения. Природа не позволила ему оставаться на месте, хотя в движении особого смысла не было. Он заставил себя идти по течению реки, сначала в надежде найти байдарку. Но вскоре неожиданно весь лес наполнился для него безумными видениями. Он брел с трудом, то в воде, то продираясь через буш.

Почему-то он был уверен, что в джунглях полно пищи. Да, там есть опасность встретить ядовитых змей, дикарей, диких животных, но от голода там не умрешь. Но теперь же он убедился, что это далеко не так. Джунгли представляли собой громадные стволы деревьев, опутанные явно несъедобными зарослями терна и виноградными лианами. В первый день Хенти ужасно страдал от голода. Позднее он, кажется, стал невосприимчив к голоду, его больше беспокоило поведение жителей леса, которые выходили к нему в лакейской ливрее, неся его обед, а затем безответственно исчезали или откидывали салфетки со своих блюд и показывали живых черепах. Появлялись многие, кого он знал в Лондоне, и кружились вокруг него с веселыми криками и задавали вопросы, на которые он никак не мог ответить. Приходила и его жена, он был рад видеть ее, считая, что ей надоел ее гвардеец и она пришла забрать его с собой; но вскоре она исчезала, как и все остальные.

Именно тогда, вспомнив, что для него жизненно важно добраться до Манауса, Хенти удвоил усилия, спотыкаясь о валуны в воде и вырываясь из цепких объятий лиан. «Я должен экономить силы», — думал он. Но затем он забыл и об этом тоже и ничего не помнил до того момента, когда пришел в себя в гамаке в доме мистера Мак-Мастера.

Выздоровление Хенти шло медленно. Сначала дни просветления чередовались с бредом, потом температура снизилась и он был в сознании, даже когда болел. Дни лихорадки становились все реже, пока не достигли нормального для тропиков баланса, случаясь только после долгих периодов относительного здоровья. Мистер Мак-Мастер регулярно давал ему травяные снадобья.

— Они очень противные, — жаловался Хенти, — но действительно помогают.

— В лесу можно отыскать любые растения, — сказал мистер Мак-Мастер, — чтобы вылечить тебя и чтобы загубить. Моя мать была из индейского племени и научила меня многому. Есть растения, чтобы вылечить тебя и вызвать лихорадку, убить или свести с ума, отпугнуть змей, так отравить рыбу, чтобы ее было можно спокойно вынимать руками из воды, словно снимать плод с дерева. Есть даже такие лекарства, которые я не знаю. Говорят, что с их помощью можно воскресить человека, труп которого начал уже смердеть; правда, сам я этого никогда не видел.

— Но вы ведь точно англичанин?

— Мой отец был им. Во всяком случае, барбадосцем. Он приплыл в Британскую Гвиану как миссионер. Был женат на белой женщине, но оставил ее в Гвиане, а сам отправился искать золото. Затем взял мою мать. Женщины племени шириана уродливы, но очень верны. У меня их было много. Большинство мужчин и женщин в этой саванне — мои дети. Вот почему они мне подчиняются, а еще потому, что у меня есть ружье. Мой отец дожил до глубокой старости. Еще и двадцати лет не прошло, как он умер. Он был человек образованный. А вы умеете читать?

— Да, разумеется.

— Не каждому так повезло. Я вот не умею.

Хенти рассмеялся сконфуженно:

— Мне кажется, здесь у вас не было возможностей.

— О да, это точно. У меня очень много книг. Я покажу вам, когда поправитесь. Пять лет назад здесь был англичанин — правда, черный, но он получил хорошее образование в Джорджтауне. Он умер. Читал мне каждый день до своей смерти. Вы тоже будете читать мне, когда поправитесь.

— С большим удовольствием.

— Да, вы мне будете читать, — повторил мистер Мак-Мастер и кивнул, не отрываясь от тыквы-горлянки.

Когда Хенти начал выздоравливать, он редко говорил с хозяином дома; он лежал в гамаке, уставившись на крышу из пальмовых листьев и думая о своей жене, снова и снова вспоминая различные эпизоды их совместной жизни, включая ее увлечения профессиональным теннисистом и солдатом. Дни, равные двенадцати часам, проходили, ничем не запомнившись. Мистер Мак-Мастер ложился спать с заходом солнца, оставляя гореть маленькую лампу — самодельный фитиль, свисавший из горшка говяжьего жира, — для отпугивания летучих мышей-вампиров.

Впервые Хенти покинул дом мистера Мак-Мастера, когда тот вывел его на небольшую прогулку вокруг фермы.

— Я покажу вам могилу черного человека, — сказал он, ведя его на холм между мангровыми деревьями. — Он был очень добр ко мне. Каждый день до своей смерти он два часа читал мне. Думаю, я поставлю здесь крест — в память о его смерти и вашем прибытии, — согласитесь, хорошая идея. Вы верите в Бога?

— Я никогда не думал об этом серьезно.

— Вы совершенно правы. Я очень много об этом думал, и я тоже не знаю… Диккенс знал.

— Думаю, что знал.

— О да, это видно в его книгах. Вы сами убедитесь.

В тот день мистер Мак-Мастер начал сооружать изголовье для могилы негра. Он работал в лесу большим стругом так, что тот скрежетал и звенел словно металл.

Наконец, когда Хенти не лихорадило шесть-семь дней подряд, мистер Мак-Мастер сказал:

— Теперь, я думаю, вы достаточно поправились, чтобы познакомиться с книгами.

В одном конце дома было подобие чердака, образованного высоким необработанным помостом, построенным в карнизе крыши. Мистер Мак-Мастер прислонил к нему лестницу и поднялся по ней. Хенти, все еще неуверенно державшийся на ногах после болезни, последовал за ним. Мистер Мак-Мастер сел на помост, а Хенти поднялся на последнюю ступеньку лестницы и огляделся. Там лежала груда маленьких пакетов, завернутых в тряпки, пальмовые листья и необработанные шкуры.

— Очень тяжело было спастись от гусениц и муравьев. Две книги практически погибли. Но индейцы знают масло, которое может помочь.

Он развернул ближайший пакет и передал вниз переплетенную в телячью кожу книгу. Это было раннее американское издание «Холодного дома».

— Ведь все равно, с чего начинать.

— Вам нравится Диккенс?

— Ну конечно. Больше чем нравится. Намного больше. Видите ли, его книги — единственные, что я слушал. Мой отец любил читать его, потом негр… а теперь вы. Я слышал их уже по нескольку раз, но они мне не надоедают — каждый раз узнаешь и замечаешь что-нибудь новое; так много персонажей, так много разных событий, так много слов… У меня есть все книги Диккенса, кроме тех, что сожрали муравьи. Чтобы прочитать все, требуется много времени — больше двух лет.

— Что ж, — сказал Хенти беспечно, — вполне хватит на мой визит.

— Надеюсь, что нет. Это здорово начать снова. Каждый раз я нахожу новые поводы для радости и наслаждения.

Они взяли с собой первый том «Холодного дома», и в тот день после обеда Хенти читал впервые. Ему всегда нравилось читать вслух, и в первые годы своей семейной жизни он прочитал несколько книг подобным образом вместе с женой, пока однажды в один из ее редких приступов откровенности она не призналась, что это было мучением для нее. Иногда после этого случая он думал о том, что хорошо было бы иметь детей, чтобы читать им вслух. Но мистер Мак-Мастер был уникальным слушателем.

Старик сидел в своем гамаке, выпрямившись, напротив Хенти, неотрывно глядя на него и повторяя слова беззвучно, одним только движением губ. Часто, когда появлялся новый персонаж, он говорил: «Повторите имя, я забыл его» — или: «Да-да, я хорошо ее помню, она умерла, бедняжка». Он часто прерывал чтение вопросами, но не теми, которых ожидал Хенти, не об обстоятельствах повествования — ни процедуры Канцлерского суда, ни нормы общения того времени, о которых он не имел никакого представления, его не интересовали, — а вопросами о персонажах. «Почему она это сказала? Она действительно так думала? Почему она почувствовала слабость — от каминной жары или от чего-то в этих документах?» Он громко смеялся над всеми шутками и над некоторыми местами, которые Хенти смешными не казались, и просил его повторить их два или три раза; а при описании страданий отверженных «Одинокого Тома», слезы у него текли по щекам в бороду. Его комментарии к событиям обычно были просты: «Я думаю, Дедлок — гордый человек». Или: «Миссис Джеллиби недостаточно заботится о детях». Хенти получал от чтения почти такое же удовольствие.

В конце первого дня старик сказал:

— Ты читал прекрасно, твое произношение лучше, чем у черного. И ты объясняешь лучше. Словно мой отец снова здесь. — И всегда в конце чтения он вежливо благодарил своего гостя:

— Я получил от этого большое удовольствие. Глава была очень тревожной. Но если я правильно помню, все закончится хорошо.

Ко времени, когда они прочли уже значительную часть второго тома, новизна стариковского удовольствия стала увядать, и Хенти почувствовал себя достаточно сильным, чтобы выказывать нетерпение. Он не единожды касался проблемы отъезда, спрашивая о байдарках, дождях и возможности найти проводников. Но мистер Мак-Мастер, казалось, ничего не понимал и не обращал никакого внимания на эти намеки.

Однажды, пробегая большим пальцем страницы «Холодного дома», которые предстояло прочитать, Хенти сказал:

— Нам еще долго до конца. Надеюсь, мы закончим его до моего отъезда.

— О да! — сказал мистер Мак-Мастер. — Не беспокойся об этом. У тебя будет время закончить его, мой друг.

В первый раз Хенти заметил легкую угрозу в манере хозяина дома. Этим же вечером за ужином, состоявшим из маниоки и сушеного мяса, который съедают перед самым заходом солнца, Хенти вернулся к этому вопросу.

— Понимаете, мистер Мак-Мастер, пришло время мне подумать о возвращении в цивилизацию. Я уже слишком долго злоупотребляю вашим гостеприимством.

Мистер Мак-Мастер склонился над тарелкой, разжевывая куски маниоки, и ничего не ответил.

— Как скоро, по вашему мнению, я могу достать лодку?.. Я спросил, как скоро я смогу достать лодку. Я ценю вашу доброту больше, чем могу выразить словами, но…

— Мой друг, любая доброта, какую я проявил к тебе, с лихвой оплачена твоим чтением Диккенса. Давай больше не возвращаться к этому.

— Я очень рад, что вам понравилось. Мне тоже. Но мне действительно пора подумать о возвращении…

— Да, — произнес мистер Мак-Мастер. — Черный человек был таким же. Он думал об этом все время. Но он умер здесь…

Дважды в течение следующего дня Хенти поднимал этот вопрос, но хозяин дома уклонялся от ответа. Наконец он сказал:

— Простите меня мистер Мак-Мастер, но я настаиваю на этом. Когда я могу достать лодку?

— Здесь нет лодки.

— Но индейцы могут сделать ее.

— Надо подождать дождей. Сейчас воды в реке мало.

— Сколько это займет времени?

— Месяц… Два…

Они закончили читать «Холодный дом» и приближались к концу «Николаса Никлби», когда пришел сезон дождей.

— Ну вот, настало время готовиться к отъезду.

— Нет, это невозможно. Индейцы не будут делать лодку в период дождей — это один из их предрассудков.

— Вы могли бы сказать мне об этом раньше.

— Неужели я об этом не говорил? Значит, забыл.

На следующее утро, пока старик был чем-то занят, Хенти вышел из дому один с самым беспечным видом и пошел по саванне к индейским хижинам. Около одной из дверей сидели четверо или пятеро индейцев шириана. Они не взглянули на него, когда он подошел. Хенти обратился к ним с несколькими словами на языке маку, которые выучил во время путешествия, но они не подали виду, что поняли его. Потом он нарисовал на песке байдарку, изобразил как мог некоторые виды плотницких работ и указал на индейцев, затем изобразил, что дает им что-то, и нацарапал на песке изображения ружья, шляпы и некоторых других узнаваемых предметов торговли. Одна из женщин захихикала, но никто из мужчин не показал, что понял хоть что то, и он ушел от них ни с чем.

За дневной едой мистер Мак-Мастер сказал:

— Мистер Хенти, индейцы рассказали мне, что вы пытались с ними поговорить. С ними проще общаться через меня. Вы понимаете, надеюсь, что они ничего не сделают без моего позволения. Они считают себя, и в большинстве случаев справедливо, моими детьми.

— Я спрашивал их о байдарке.

— Так они мне и дали понять… И если вы уже поели, мы можем взяться за следующую главу. Я очень увлекся книгой.

Они закончили читать «Домби и сын»; со времени, когда Хенти покинул Англию, прошел почти год, и его дурные предчувствия нескончаемой ссылки стали неожиданно очень мучительными — среди страниц «Мартина Чезлвита» он нашел рукописный документ, неровно написанный карандашом.

Далее следовал жирный карандашный крестик и после него:

— Мистер Мак-Мастер, — начал Хенти. — Я буду говорить откровенно. Вы спасли мне жизнь, и когда я вернусь в цивилизацию, то отблагодарю вас наилучшим образом. Я дам вам все, что пожелаете, в рамках разумного. Но сейчас вы держите меня здесь против моей воли. Я требую, чтобы меня отпустили.

— Но, мой друг, кто же держит вас? Вас никто не задерживает. Уходите когда хотите.

— Вы хорошо знаете, что я не могу выбраться отсюда без вашей помощи.

— В таком случае вы должны развлечь старика. Прочитайте мне еще одну главу.

— Мистер Мак-Мастер, клянусь всем чем пожелаете, что, когда доберусь до Манауса и найду человека, который заменит меня, я заплачу ему, чтобы он читал вам весь день.

— Но мне другой не нужен. Вы читаете очень хорошо.

— Я читал вам в последний раз.

— Надеюсь, что нет, — вежливо сказал мистер Мак-Мастер.

В тот вечер за ужином принесли только одну тарелку с сушеным мясом и маниокой, и мистер Мак-Мастер ел один. Хенти лежал молча, уставившись в пальмовые ветки крыши.

На следующий день в полдень перед мистером Мак-Мастером опять поставили одну тарелку, а во время обеда на коленях он держал заряженное ружье с взведенным курком. Хенти возобновил чтение «Мартина Чезлвита» на том месте, где они остановились ранее.

Неделя безнадежно шла за неделей. Они прочитали «Николаса Никлби», «Крошку Доррит» и «Оливера Твиста». Неожиданно в саванну пришел незнакомец, старатель-метис, один из тех одиноких бродяг, которые всю жизнь проводят в лесу, выискивая ручьи, просеивая песок и унция за унцией наполняя золотой пылью маленький кожаный мешочек; чаще всего они умирают от теплового удара или голода; стоимость золота на шее у умершего обычно не превышает пятисот долларов. Появление старателя привело мистера Мак-Мастера в беспокойное состояние, и, дав ему маниоки и сушеного мяса, он выпроводил его буквально через час, но в этот час Хенти сумел написать свое имя на клочке бумаги и сунуть этот клочок в руку незнакомца.

С этих пор появилась надежда. Дни тянулись в неизменной рутине: кофе на восходе солнца; утреннее безделье, пока мистер Мак-Мастер неспешно занимался фермерской работой; маниока и сушеное мясо в полдень; Диккенс после обеда, маниока, сушеное мясо, а иногда и фрукты на ужин; тишина от заката до рассвета с маленьким фитильком в говяжьем жире и едва видимая крыша из пальмовых листьев над головой, — но Хенти жил в спокойной уверенности и ожидании.

Когда-нибудь, в этом году или следующем, старатель придет в бразильскую деревню с известием о своем открытии. Несчастья, обрушившиеся на экспедицию Андерсона, не остались незамеченными. Хенти мог вообразить заголовки газет, которые должны были появиться в популярных изданиях. Может, и сейчас поисковые партии вели работу в тех краях, которые он прошел, — в любой день английский язык может зазвучать в саванне, и дюжина дружелюбных путешественников вырвется из буша на открытое место. Даже когда он читал, его губы лишь механически произносили напечатанное, а его сознание было далеко от напряженного сумасшедшего старика, сидевшего напротив, и Хенти представлял себе сцены своего возвращения и постепенного привыкания к цивилизации: вот он побрился и купил новую одежду в Манаусе, отправил телеграмму с просьбой выслать деньги, получил телеграфные поздравления; он неторопливо приплыл по реке в Белем,[29] а на океанском лайнере — в Европу; он наслаждался хорошим кларетом, ел свежее мясо и молодые овощи; он смутился при встрече с женой, не зная, как к ней обратиться… «Дорогой, тебя не было гораздо больше, чем ты говорил. Я начала думать, что ты пропал…»

Его мысли прервал мистер Мак-Мастер:

— Могу я попросить вас еще раз прочитать этот отрывок? Это один из моих любимых.

Шли недели; ничто не говорило о спасении, но Хенти терпел день с надеждой, что что-то может случиться завтра; он даже чувствовал легкий налет сердечности к своему тюремщику и поэтому с готовностью согласился, когда однажды вечером, после долгого разговора с соседом-индейцем, он предложил поучаствовать в празднестве.

— Это один из местных праздничных дней, — объяснил старик, — и они готовят пивари. Он может вам не понравиться, но попробовать стоит. Завтра мы пойдем на другую сторону саванны в гости к этому человеку.

Так что после ужина они присоединились к группе индейцев, которые собрались вокруг костра в одной из хижин на другом конце саванны. Они пели невыразительно и монотонно, передавая друг другу ото рта ко рту большую тыкву с жидкостью. Для мистера Мак-Мастера и Хенти принесли отдельные чаши, а для сидения дали гамаки.

— Вы должны выпить это залпом, за один раз. Таковы местные правила.

Хенти проглотил темную жидкость, стараясь не замечать вкуса. Впрочем, неприятной она не была — как большинство напитков, которые ему предлагали в Бразилии, он был крепкий и мутный, но с привкусом меда и черного хлеба. Он откинулся в гамаке, чувствуя необычное удовлетворение. Возможно, именно сейчас поисковая партия находится всего в нескольких часах хода от них. Ему стало тепло, его клонило в сон. Звучание песни в конце окрепло, а потом литургически резко спало. Ему предложили еще одну чашу пивари, и он вернул ее пустой. Он лежал вытянувшись и смотрел на игру теней на внутренней стороне крыши, а шириани начали танцевать. Затем он закрыл глаза, подумал об Англии и жене и заснул.

Хенти проснулся, все еще в индейской хижине, с ощущением, что проспал обычное время подъема. По положению солнца на небе он понимал, что день клонился к вечеру. Вокруг никого не было. Он посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что их на запястье нет, но решил, что оставил их в доме старика, когда ушел на вечеринку.

«Должно быть, я вчера сильно набрался, — подумал он. — Предательский напиток». У него болела голова, и он боялся возврата лихорадки. Когда он встал на ноги, то обнаружил, что стоит с трудом; походка была неуверенной, а мысли — путаными, как в первые недели его выздоровления. На пути через саванну ему пришлось не раз останавливаться, закрывая глаза и переводя дыхание. Когда он дошел до дома, на пороге увидел мистера Мак-Мастера.

— Ах, мой друг, сегодня вы опоздали на чтение. Едва ли полчаса осталось до сумерек. Как вы себя чувствуете?

— Отвратительно. Напиток оказался явно не по мне.

— Я дам кое-что — это поправит ваше здоровье. В лесу есть средства для всего: чтобы разбудить и чтобы усыпить.

— Вы не видели мои часы?

— Вы их потеряли?

— Да, мне казалось, что они были у меня на руке. Слушайте, я никогда не спал так долго.

— Разве что когда были младенцем. Вы знаете, сколько проспали? Два дня.

— Чепуха. Столько спать я не мог.

— А вот спали. Очень долго спали. Очень жаль, потому что вы не застали наших гостей.

— Гостей?

— Ну да. Я не скучал, пока вы спали. Трое из другого мира. Англичане. Жаль, что вы не увиделись с ними. И для них это тоже потеря, потому что они хотели видеть именно вас. Но что я мог сделать? Вы так крепко спали. Они проделали весь этот долгий путь, чтобы найти вас, поэтому — я надеюсь, вы не будете возражать, — раз вы не могли приветствовать их лично, я передал им небольшой сувенир, ваши часы. Они хотели найти что-нибудь, чтобы показать вашей жене, которая предложила большую награду за сведения о вас. Они были очень довольны вашими часами. И они сделали несколько фотографий небольшого креста, который я поставил, чтобы отметить ваше появление. И это им тоже понравилось. Их было так легко обрадовать. Но я не думаю, что они приедут к нам снова, — наша жизнь здесь так уединенна… никаких удовольствий, кроме чтения… я не думаю, что нас кто-нибудь когда-нибудь снова навестит… Так-так, я пойду принесу лекарство, чтобы вам стало лучше. Голова у вас раскалывается, правда?.. Сегодня Диккенса не будет… но завтра, и послезавтра, и послепослезавтра… Давайте снова прочитаем «Крошку Доррит». В этой книге есть такие места, слушая которые, я готов расплакаться.