Полоцкая земля (очерки истории Северной Белоруссии в IX–XIII вв.)

Возникновение городов на Руси — результат длительных экономических процессов, связанных прежде всего с развитием ремесла у восточно-славянских племен. Однако, если экономические причины возникновения городов были едины, то конкретные пути их появления могли быть разными. Неправомерно, кажется, строго отделять «замковую теорию» от теории «племенных городов»[543] и т. д. Город возникал именно там, где ремесленная продукция могла найти себе сбыт. Для его конкретного возникновения по меньшей мере были необходимы два обстоятельства: торгово-транзитный путь, обеспечивающий ремесленнику бесперебойный сбыт товаров, и наличие укрепленного пункта, гарантирующего его безопасность. Последним мог быть и замок феодала, и монастырь, и даже племенной центр со святилищем, если таковое укреплено. Так, очевидно, возникли крупнейшие древнерусские города: Киев, Новгород, Псков, Полоцк.

Вопрос о времени появления городов на Руси будет решен окончательно лишь после детального археологического исследования. Сейчас, в предварительном порядке, можно высказать следующее: если определяющим для возникновения города признать существование при детинце торгово-ремесленного посада[544], то, судя по имеющимся далеко не полным данным, образование древнерусских городов следует отнести не к IX–X вв., а к XI в. — времени, которым датируется возникновение в раннесредневековых городах Руси посадов. Этим же временем датируется и появление большинства средневековых городов на западе (за исключением Италии, где средневековые города выросли на базе городов античного времени уже в VIII в.)[545].

Обратимся к домонгольским городам Полотчины. Письменные источники сообщают наименования поселений Полоцкой земли, из которых большинство, по-видимому, принадлежало городам (табл. 5):

Как видим, наибольшее количество городов Полоцкой земли становятся известными в XI в., из чего, естественно, невозможно сделать вывод о массовом появлении их в это время. Невозможно сказать также, были ли эти города центрами ремесла и торговли или только пограничными «твердями» (все они, кроме одного, Одрьска, местоположение которого спорно, расположены на Полоцких границах), с которыми приходилось сталкиваться русским князьям, нападая на Полоцк, или отдавать полоцкому князю свои (Усвят, Витебск). XI век, особенно вторая его половина, к которой относится наибольшее количество упоминаемых городов, как известно, время максимального обострения политических отношений полоцкого князя Всеслава с киевскими князьями. В выяснении этих вопросов может прийти на помощь археология.

Из всех городов систематическим археологическим исследованиям подвергались[546] Полоцк, Минск, Друцк, Герцике, Кукенойс. Небольшие раскопки велись в Браславе, а рекогносцировочные работы в Витебске, Орше, Борисове, Лукомле, Логойске, Копыси. Обследовались: Стрежев, Неколоч, Еменец. Местоположение Одрьска, Голотическа — неизвестно. Городец (если это Городец на Немане) не изучался. Обратимся к изучению каждого города в отдельности.

Полоцк

Крупный древнерусский торговый и культурный центр на Западной Двине Полоцк хорошо был известен на Руси своим и заезжим купцам. Сюда приставали ладьи, груженные восточными, византийскими и западноевропейскими товарами. В этом «западнорусском Новгороде» раздавалась речь на многих языках тогдашнего мира. Это был важный транзитный пункт всей Руси.

Полоцк основан в низовьях р. Полоты, от которой и получил наименование[547]. Его раннее поселение возникло на месте дофеодального городища, открытого еще А. Н. Лявданским и содержащем в нижних горизонтах культурного слоя типичную керамику западнодвинской культуры и датирующемся второй половиной I тысячелетия до н. э. — рубежом н. э.[548] Славянское поселение, от которого сохранились остатки вала и некоторые фрагменты сгоревших деревянных построек, возникло здесь в VIII–IX вв. Основание вала поселка датируется, по Г. В. Штыхову, лепным горшком, типичным для длинных курганов VIII–IX вв., а его последующая подсыпка — гончарными черепками и находками стрел X в.[549] В это время древнейшая цитадель Полоцка — раннее городище — обросла вокруг большим поселением. Слой X в. обнаружен на холме при впадении р. Полоты в Западную Двину (позднее он именовался «Верхний замок») и по ее берегам выше (рис. 24). Судя по раскопкам, древнейший Полоцк был разрушен и сожжен. Рогволод древнерусской летописью, по-видимому, может считаться последним владельцем древней цитадели. Князья — потомки Рогнеды и Владимира — не восстанавливали укреплений города, разрушенных последним. Обосновываясь в конце X в. в Полоцке, они возвели новую крепость на более удобном месте, в устье р. Полоты. Даже в XVI в. «взбираться через огонь на столь крутой холм казалось трудным и опасным»[550].

Перейдем к реконструкции топографии Полоцка домонгольского времени.

Помимо данных археологии, основным источником топографии древнего Полоцка является так называемая Лебедевская летопись, подробно освещающая взятие города Иваном Грозным (1563), сведения Р. Гейденштейна об осаде Полоцка Стефаном Баторием (1579) и рисунок города, сделанный Пахоловицким[551] в лагере Батория.

Городской детинец XI–XIII вв. располагался в Полоцке на левом берегу р. Полоты, при ее впадении в Западную Двину. Гора, на которой он был расположен (ныне Верхний замок), судя по летописи, в XVI в., очевидно, из-за мощных культурных отложений называлась Черной[552]. Черным именовался и ручей, омывавший ее с юго-востока[553]. К XVI в. детинец имел несколько ворот, из которых главными были северо-западные (Духовские), выходившие на Себежскую дорогу, и северо-восточные (Острожские), соединяющие город с Острогом. Башня возле Острожских ворот в XVI в. именовалась Красной[554]. На детинце в 1044–1066 гг. была возведена полоцкая София. При раскопках Черной горы вблизи от нее были обнаружены домонгольские слои и к юго-востоку от собора какая-то стена, сложенная из плинф[555].

Окольный город (Нижний замок) располагался северо-восточнее, в излучине Полоты, и подходил к детинцу почти вплотную (рис. 24). Керамика, а также завал здания из плинф и цемянки первой половины XII в. в северной части памятника[556], на мысу, где еще в XVIII в. виднелись следы большого подковообразного бугра (рис. 24, 8), свидетельствуют о существовании этой части города также в домонгольское время.

Третий элемент домонгольского Полоцка — Заполотье («Старый город») почти не изучен. Маловероятно, чтобы эта часть была сильно заселена в XI–XIII вв., как это предполагает Э. М. Загорульский[557]. Следы домонгольских напластвований здесь незначительны, а основная керамика, вымываемая рекой, относится к XIV–XVI вв.[558] Не было данное поселение укреплено и в XVI в.: Иван Грозный ввел туда Яртуолский полк в 1563 г. беспрепятственно[559], и мощные стены и башни чертежа Пахоловицкого (1579) были возведены, таким образом, только русскими между 1563–1579 гг. Термин «Старый город» скорее сохранился здесь с того времени, когда по-соседству, на том же правом берегу Полоты, но несколько севернее, еще виднелись следы разрушенного в X в. старого детинца. Надпись на иконке-складне, публикуемой А. М. Сементовским — «Образ Заполоцкой Косьмодемьянской церкви 1606 лета от Христа…», свидетельствует о существовании в Заполотье церкви покровителей кузнецов Козьмы и Демьяна[560]. Незначительный домонгольский слой Заполотья, по-видимому, оставлен жителями поселка мастеров-железоделов, кузнецов и т. д. Во многих городах Руси, из противопожарных соображений, кузнечные слободы, как правило, располагались за рекой[561].

Обратимся к территории, расположенной на правом берегу Западной Двины, к востоку от замков и именовавшейся в XV–XVI вв. «Великим посадом», границы которого простирались крайне далеко[562]. Вряд ли столь обширная территория соответствовала домонгольскому времени. Разведочные шурфы и наблюдения над современным нам строительством показали наличие домонгольского слоя на левом берегу Полоты, к востоку от Нижнего замка (рис. 24, 6)[563], где найдена керамика X–XII вв. Восточнее, при наблюдении за строительными работами, в нижнем слое обнаружена керамика только XI–XII вв., что, может быть, указывает на более позднее заселение этой части. Значительно южнее рассматриваемого участка, почти в центре Великого посада, при археологическом надзоре на строительном участке в 1959 г. домонгольские слои не обнаружены. Очевидно, поселение того времени далеко от берегов Полоты не отходило, и далее простирались незаселенные места.

Обратимся к юго-западной части Великого посада, примыкающей к Верхнему и Нижнему замкам непосредственно. Трудно предположить, чтобы в такой близости от цитадели древних напластований не было. Действительно, здесь, на левом берегу Черного ручья (во дворе школы № 8), М. К. Каргер обнаружил на материке слой XI в., подстилавший домонгольскую гробницу из плинф. Здесь же залегали плинфы весьма древнего облика (тонкая, с княжескими знаками на постелистой части кирпича, а не на ребре)[564] и цемянка, свидетельствующие о близком расположении какой-то домонгольской постройки. В Витебском музее хранятся фрагменты сосудов этого времени, обнаруженные В. Н. Кузнецовым в 1955 г. в траншее двора полоцкого музея, т. е. на 150–200 м восточнее разведок М. К. Каргера. Слой, следовательно, распространен и восточнее, но как далеко?

Мы видели, что к востоку от детинца, в центре Великого посада, домонгольского слоя уже нет. Это позволяет определить приблизительные пределы заселенности юго-восточного участка в то время. Попробуем опереться на естественный рельеф города. Здесь следует привлечь крайне интересный план древнего Полоцка, составленный историком полоцкого кадетского корпуса В. П. Викентьевым, жившим в Полоцке, где хранилось большое количество сравнительно древних документов[565]. Из плана выясняется, что вдоль Пробойной улицы некогда протекал небольшой ручей, правый берег которого был довольно крут, левый же — пологий и постепенно спускался в Западной» Двине. Очевидно, ручей и являлся какое-то время восточной преградой домонгольского поселения, расположенного к востоку от Верхнего замка. Что можно до раскопок сказать об этом поселке? В его западной части над самым Черным ручьем располагалась какая-то кирпичная домонгольская постройка, окруженная гробницами. В. П. Викентьев определил здесь место существовавшего когда-то Богородицкого монастыря[566]. Если это справедливо, то М. К. Каргер обнаружил, по-видимому, именно церковь Богородицы Старой, которую упоминает летописец под 1159 г.[567] В отличие от Богородицы Новой, выстроенной в Бельчицком монастыре зодчим Иоанном в 50-х годах XII в., этот храм был поставлен на рубеже XI–XII вв.

Рассматриваемое поселение тянулось вдоль Западной Двины, его, вероятно, единственная улица шла вдоль берега и называлась, судя по сравнительно поздним документам, Великой, как и в других древнерусских городах (в частности Полоцкой земли — в. Витебске и Браславе)[568]. В месте скончания города улица переходила в дорогу, идущую на Витебск (вдоль Западной Двины) и на северо-запад на Неколочь и Еменец (в позднейшее время так называемый Невельский тракт). При выезде из города, на том месте, где позднее возникла площадь перед зданием иезуитской коллегии и костелом, располагалось кладбище[569]. Приходится жалеть, что культурный слой этой части города, за исключением надбережья Черного ручья, не изучался. Работы на этом участке должны дать много нового по «демократической» истории города.

С севера и юга, где можно было ожидать нападаения врагов из Новгорода и Киева, подступы к городу охраняли два монастыря — Евфросиньевский и Бельчицкий. Каменные стены последнего были уничтожены пресловутым Иосафатом Кунцевичем в начале XVII в. В Бельчицах, по-видимому, находилась и загородная укрепленная усадьба князя, в которой мы его застаем во время полоцких волнений 1159 г.

Подобно большинству древнерусских, и в частности полоцких городов, Полоцк, несомненно, окружал курганный некрополь. Если полоцкие епископы погребались в Сельце (на месте позднейшего Евфросиньевского монастыря), князья — в Бельчицах, а именитые бояре возле церквей в черте города (как указывалось, у церкви Богородицы Старой), то захоронения полочан остальных слоев общества следует искать за чертой домонгольского Полоцка. А. М. Сементовский сообщал о земляных насыпях, якобы «французских могилах» в урочище «Химкины кладки» близ Полоцка[570].

Известна группа курганов у дер. Бельчицы в 2–2,5 км от Бельчицкого монастыря, курганы найдены и в Экимании, к югу от города и к северу от Евфросиньевского монастыря (рис. 23)[571]. Не были ли это части громадного курганного кольца, плотно охватывавшего (подобно соседнему Витебску, см. ниже) этот крупнейший центр Полоцкой земли? Действительно, на карте Пахоловицкого XVI в. (рис. 25) к востоку от Полоцка схематично показана короткая гряда мелких частых холмов, тянущихся вдоль Двины, отразивших, как предположил Г. В. Штыхов, курганы[572]. Подобная, но еще более длинная гряда частых мелких круглых холмов изображена и к северу от города, у Евфросиньевского монастыря (см. рис. 24).

На месте двинской группы холмов планы XVIII в. помещали отдельные круглые насыпи курганного типа[573]. Здесь в 1956 г. при постройке швейной фабрики был обнаружен древнерусский меч, подобный мечам дружинников, находимых в курганах (рис. 26)[574]. Вспомним, что тут домонгольского слоя не встречено. Здесь, вероятно, и находилась часть полоцкого курганного некрополя. Уже цитированная Лебедевская летопись, говоря об этих местах, прямо свидетельствует: «А от Двины-реки, от кургана (!) велел государь боярину своему и воеводе князю Василию Семеновичу Серебряному поставити туры..»[575]. Наконец, какие-то курганы существовали в самом Полоцке еще в конце XIX в., когда один из них был зарисован художником Струковым[576].

В заключение, основываясь на всех рассмотренных материалах, попытаемся реконструировать топографию Полоцка X–XII вв. в ее историческом развитии (рис. 24). Город первоначально возник на месте небольшого укрепленного поселка кривичей VIII–IX вв., расположенного неподалеку от устья Полоты и окруженного в X в. селищами. Судя по летописи, им владел в X в. иноплеменный князь Рогволод, ориентировавшийся на киевского Ярополка в его борьбе с Владимиром Святым. Первоначальный город был разрушен последним в 980 г. и более не возобновлялся. Цитадель отстроена вновь в начале XI в. с возвратом Полоцка к самостоятельности. Однако новым местом для нее послужил холм у устья Полоты, где вскоре был возведен и храм Софии. Неукрепленные поселения у города тянулись теперь не только вдоль Полоты, но и за Черным ручьем по берегу Западной Двины, а также за Полотой.

В начале XI в. здесь, по-видимому, был выстроен храм Богородицы. Возле храма хоронили именитых светских, либо духовных лиц. Какие-то церкви строились и к северу от детинца. С востока к городу примыкал курганный некрополь, где находилось, очевидно, и дружинное кладбище, а подъезд с юго-востока (со стороны Киева) прикрывал Бельчицкий монастырь.

Трудами княжны Евфросинии к северу от Полоцка воздвигнут женский монастырь, главный храм которого дожил и до наших дней. Такова историческая топография Полоцка, вырисовывающаяся при использовании всех возможных источников.

Минск

Один из крупнейших княжеских центров Полоцкой земли г. Минск был основан в верховьях р. Свислочи в XI в., в настоящее время территория его вошла в черту белорусской столицы под наименованием «Старый город». Упоминаемый впервые летописью в 1067 г., в XII в. город этот играл в Полотчине крупную политическую роль: его князья с переменным успехом боролись с друцкими за полоцкое княжение. Известно, что его первый князь Глеб Всеславич отстоял город в борьбе с киевской коалицией (1104 г.), однако в 1116 г. сдал его Мономаху, а через 3 года город вместе со всем минским княжеством перешел к Киевской земле. Вероятно, в 1146 г. город был возвращен вернувшимся из византийской ссылки сыновьям князя Глеба и им владели то Ростислав (1146–1151 гг., 1159 — около 1165 гг.), то его брат Володарь (1151–1159 гг., около 1165 и в 1167 г.). С 1167 г. летописи о Минске не упоминают. В ХIII в. он, как и большинство других полоцких городов, перешел к Литве[577].

Старый город, где расположено древнее городище, находится у подножия Троицкой горы и состоит из Замковой горы, прилегающего к ней Низкого рынка (именовавшегося еще в 20-х годах XVII в. Старым рынком), Татарского конца (некогда Пятницкого) и Ваковского предместья. Названия улиц указывают на существование в прошлом здесь укреплений: Замковая, Подзамковая, Подзамковая на болоте, Завальная, Юрьево-Завальная. Если Замковая проходила, по-видимому, через замок, то. исходя из названий, остальные должны были его окружать «под замком», «за валом» и т. д. Эти улицы, действительно, расположены подковообразно, открытой стороной к р. Свислочи и охватывают снаружи пространство, занятое, судя по планам XVIII в., особой возвышенностью — «Замчищем», по периметру обнесенному валом[578]. Остатки последнего, отчетливо видимые еще в XIX в.[579], позднее были срыты.

Итак, Минский детинец омывался реками Свислочью и Немигой, был обращен напольной стороной к пологому склону Троицкой горы и занимал, по подсчетам Э. М. Загорульского, площадь в 3 га[580]. В Минске существовал и неизвестный исследователям «Окольный город». Так, польские ученые М. Балинский и Т. Липинский упоминают Верхний и Нижний замки, обнесенные валами и стенами, которые были сожжены царем Алексеем Михайловичем в 1655 г.[581] А. Гваньини о Нижнем замке в XVI в. не сообщал, и названные авторы полагали, что он возник только в XVII в. Исходя из топографии других одновременных городов, нам кажется несомненным, что этот окольный город существовал в Минске с домонгольской поры. Его следует искать, всего вероятнее, у самого подножья Троицкой горы, где в радиусе 300 м есть домонгольский слой, далее, на самой Троицкой горе — отсутствующий. Располагаясь полукругом, открытой стороной к детинцу, улицы современного города подчиняются здесь какому-то внешнему обстоятельству, ограничивающего их. Это и был, очевидно, вал окольного города, тянущийся полукругом по нижней части Троицкой горы. Просьба минских мещан, обращенная к Москве, отстроить им «город или острог», чтобы «в домишках своих жить бесстрашно», по-видимому, и относилась к укреплениям Нижнего замка, которые было необходимо возобновить[582]. Документы XVI–XVII вв. называют в окольном городе около десятка церквей, которые, судя по названиям, могли быть древними и, вероятно, отражают специфику занятий населения в данной части города. Так, ближайшей к детинцу улицей на посаде была Козьмодемьянская (сохранившаяся и поныне) с Козьмодемьянской церковью. Здесь же, очевидно, находилась и Козьмодемьянская гора, о которой также сообщают документы, но следов которой теперь нет[583]. Как и в Полоцке, здесь, по-видимому и жили кузнецы. Район Немиги — реки, расположенной в непосредственной близости от детинца, который она огибала, был заселен, очевидно, довольно поздно, так как все вещи, найденные здесь, относятся, если верить Д. Довгялло, к XVI–XVII вв.[584] В окольном городе, вблизи р. Немиги, позднее существовала церковь Рождества Богородицы на Немиге, которая, судя по названию (подобно Полоцку и другим городам), могла быть древней. О древнем Пятницком (позднее Татарском)[585] конце мы знаем немного. Документ 1660 г. свидетельствует о наличии там двух церквей — Параскевы-Пятницы и Никольской (судя по названиям они могли существовать и в долитовское время) и Татарских улиц[586]. Как известно, Пятницкая церковь в древнерусских городах обычно возводилась на торгу. Возможно, что так было и здесь, хотя вероятнее, торг первоначально находился на Нижнем замке — в районе современной Торговой улицы. Приведенные данные позволяют с наибольшей вероятностью реконструировать топографию древнейшего города (рис. 27).

В течение двенадцатилетних раскопок Минска, несмотря на большую мощность культурного слоя (5,95 м и более), удалось охватить площадь в 1760 кв. м[587]. Но хотя по изученности городских напластований Минск занимает в Белоруссии первое место, опубликованных работ о раскопках еще недостаточно, и все они носят либо информационный, либо популярный характер[588]. Раскопки выяснили, что Минск возник в XI в. первоначально как укрепленный пункт-крепость, призванный охранять Полоцкую землю на южных рубежах[589]. Город-возник среди гущи дреговичского населения, оставившего, как указывалось, в верховьях Свислочи и Птичи многочисленные курганы. Первоначально вал детинца был, по-видимому, незначительной величины (сохранилось его основание шириной в 14 м), но вскоре увеличен почти вдвое. Крепостные ворота находились в юго-восточной части детинца между двумя деревянными башнями. По валу шла, очевидно, крепостная стена. Было также обнаружено несколько городских улиц, мощеных деревом, которые с обеих сторон были окружены усадьбами горожан, огражденными частоколом, а иногда и плетнем. Центром усадьбы служил бревенчатый дом, сруб которого был положен «в обло». Вход в постройки (как жилые, так и хозяйственные) находился со стороны двора. Многочисленные находки позволили зафиксировать в городе ремесла: кузнечное, слесарное, ювелирное, деревообрабатывающее, гончарное, кожевенное, сапожное, косторезное, вероятно, ткачество и швейное. Кроме домашних промыслов, население занималось земледелием, скотоводством, рыболовством и собирательством.

Одна из широких улиц, мощенная деревом, перекрывала, как выяснилось, фундаменты и части стен небольшого четырехстолпного трехапсидного храма, который начали возводить в конце XI или, по-видимому (см. ниже), в первой половине XII в. Храм почему-то не был достроен и первоначально был заменен какой-то, вероятно, деревянной часовней, расположенной поблизости[590]. С нею, очевидно, следует связывать 21 погребение, обнаруженное внутри храма и вне его. Судя по разрезу, приложенному автором раскопок[591], эти погребения отношения к храму не имеют и впущены в его скрытые под землей части, когда само сооружение уже не существовало.

Наиболее интересным оказалось так называемое погребение княжны, по определению Д. М. Галуба, — 14–17-летней девушки, сохранившей частично одежду, по которой можно примерно представить, как одевались молодые минчанки в XII в.

Находки рисуют жизнь обитателей Минска весьма полно. Здесь и инструменты ремесленников (кузнечные клещи, бородки, ювелирные пинцеты, литейная форма, топоры, скобели, сверла со следами использования), и ремесленная продукция (сварные лезвия ножей, литые изделия из бронзы иногда со следами производственного брака, фрагменты долбленной деревянной посуды, кожаная обувь, а также обрезки кожи и т. д.). Многие предметы характеризуют подсобные промысла Минска (прядение, ткачество) и сельское хозяйство (земледелие, скотоводство). Зерно мололи, по-видимому, в каждой избе при помощи ручных жерновов, а обдирку зерна на крупу производили в особых ножных ступах[592]. Много обнаружено украшений, среди которых ранние (XI–XII вв.) еще близки курганным (город, вероятно, медленно порывал с деревней). Таковы лунницы, подвески-амулеты, просто подвески, перстни, браслеты, бусы и т. д. Некоторые находки как по абсолютной ценности, так и по качеству работы, несомненно, принадлежали зажиточной части населения и даже самому князю. Таковы некоторые виды колтов[593], золотой змеиноголовый браслет (75, 472 г) сложного плетения (рис. 28, 4). Непосредственно князю принадлежал костяной кистень с княжеским знаком, неверно именуемый В. Р. Тарасенко навершием посоха[594]. Предмет однажды ремонтировался, и знак был повторен на нем дважды, правда, уже «вверх ногами» (рис. 28, 3). Кистени с княжескими знаками в археологии известны[595]. Знак на минском кистене, пожалуй, ближе знакам Святополка и Ярополка Изяславичей[596]. Интересны и другие находки, характеризующие культуру, религию (рис. 29) и военный быт горожан.

Наконец, остановимся на одном спорном вопросе в истории Минска. Неясность летописного текста о событиях 1067 г., сообщающего, что, разорив этот город, войска Ярославичей двинулись к Немиге («и поидоша к Немизе», где и произошла битва со Всеславом) в то время, как город Минск стоял именно на этой реке, породила догадки о существовании еще одной Немиги, либо другого Минска. По А. Н. Ясинскому, древний Минск мог находиться на р. Менке, где у д. Строчицы располагается средневековое городище и город, который, подобно Старой Рязани, позднее был перенесен[597]. Обследование и небольшие раскопки в Строчицах А. Г. Митрофанова (любезно разрешившего мне воспользоваться материалом) установили здесь наличие двух городищ с культурным слоем до 1,4 м на Малом городище (детинец) и до 1 м на Большом (окольный город). На Малом городище выявлены остатки деревянных сооружений (угол дома с печью-каменкой) и много находок (жернова, мешок из грубой ткани с зерном, серп, пять ножей, железные шилья и пр.). Датирующие предметы относятся к X — началу XI в.: крайне редко встречающаяся в северо-западной Руси серебряная серьга с подвеской (рис. 28, 1)[598], аналогичная серьга X в. из Гусинского клада 1930 г. (близ Чернигова)[599]; сердоликовая призматическая бусина (X в.) и бусины-лимонки, железная черешковая плоская стрела (рис. 28, 2), напоминающая одну из стрел Новотроицкого городища (VIII–IX вв.)[600], также шиферные пряслица. Итак, Строчицкое городище предшествует Минскому, и мысль А. Н. Ясинского вовсе не лишена оснований. Возможно, что современный Минск до разгрома 1067 г. стоял на реке Менке и только позднее (первоначально в виде крепости) перенесен к Немиге. Раскопки Строчиц — неотъемлемая задача ближайших лет.

Друцк

Основным соперником Минска в обладании полоцким столом был Друцк — небольшой княжеский центр, возникший в XI в. в верховьях Друти (современный Толочинский р-н Витебской обл.), в самой гуще славянских поселений, выросших в начале друцко-лукомского волока (см. выше). Летописи упоминают город с 1092 г., но, судя по «Поучению» Мономаха, он уже существовал в 1078 г.[601]

Рассмотрение летописей и многолетние раскопки автора (1936–1962, 1963 гг.) позволяют довольно детально представить историю города и его топографию.

Жизнь в Друцке прекратилась много столетий назад, что обеспечило лучшую в Белоруссии сохранность его древних остатков: детинца (1 га), обнесенного валом, достигающим 10 м высоты, окольного города (1,3 га), также окруженного валом, городского рва, посада и частично курганного некрополя (рис. 30, 31).

Феодальный центр возник в XI в. на правом высоком берегу Друти (на месте древнего родового поселка IV–V вв. н. э. — находка на материке арбалетной фибулы этого времени, рис. 32).

Площадка детинца Друцка (140х80 м) расположена на высоте 22 м над уровнем реки, почти горизонтальна и окружена валом (в наиболее сохранившейся части достигающим 10 м высоты) и глубоким рвом (в южной части доходящим до 12 м, в западной — до 6). Площадка окольного города (170–100 м) — полукруглой формы, она, как и детинец, окружена валом, достигающим на западе 7 м высоты, глубоким рвом; уклон ее значителен с северо-запада (23 м над уровнем реки) к юго-востоку (13 м над тем же уровнем). Сохранность площадки окольного города много хуже, чем площадки детинца. Непосредственно за рвом, окружающим городище, в древности существовал и посад, границы которого определимы по распространению культурного слоя с древними вещами (главным образом шиферными пряслицами) на территории современного села Друцк. Посад окружал укрепления подковообразно — с севера, запада и востока. На левом берегу Друти поселения не было.

Раскопки Друцка, начатые в 1956 г. и с перерывами продолжающиеся до настоящего времени, позволили накопить большой археологический материал, которому будет посвящено специальное исследование. Здесь познакомимся предварительно лишь с самыми общими результатами работ.

Археологические данные показывают, что Друцк был построен в XI в., в гуще древнерусских поселений, возникших на волоке, соединявшем бассейны Днепра и Западной Двины. Полоцким феодалам, по-видимому, было выгодно прибрать к рукам ключевые позиции водного пути. Курганы, оставленные жителями этих мест, содержат чаще всего трупосожжения на небольшой подсыпке или просто в насыпи. Прах ссыпался в лепные или гончарные урны типичных форм X в. Подобные насыпи раскапывались Е. Р. Романовым (Загородье)[602] и нами (у дер. Синчуки, рядом с Друцком). Известны и остатки древних деревень (селища у дер. Васильевка. городской поселок Круглое, урочище Булашова у дер. Пригань и т. д.)[603]. Расположение в верховьях Друти, у начала волока из нее в р. Усяж-Бук и Лукомку, давало много выгод местному населению, чем и объясняется густая заселенность этих мест.

Друцкий детинец был основан на правом высоком берегу Друти, на горе, некогда принадлежавшей родовому поселку IV–V вв. н. э., смененному в конце I тысячелетия другим уже славянским поселком (находка там же нескольких фрагментов лепной керамики). Культурный слой того и другого был уничтожен позднее древним городом.

Слой древнейшего Друцка, датируемый первой половиной XI в. (бусы «лимонки», ключи от замков типа «А» новгородской классификации[604] и др.), сохранил незначительное количество остатков строений, поставленных еще в хаотическом порядке, и был перекрыт довольно мощным слоем пожарища, свидетельствующем о гибели первоначального города около рубежа XI и XII вв. Первые десятилетия существования, вплоть до 30-х годов XII в., жизнь в Друцке не была интенсивной (что подтверждается слабой мощностью нижнего культурного слоя детинца и малым количеством находок), город был слаб. Его князья еще робко вступали в антиполоцкие коалиции, в которых главенствовал Глеб Минский, и взять Друцк «на щит» ничего не стоило одному князю — Ярополку Владимировичу, пленившему и выселившему в 1116 г. всех дручан[605]. Вероятно, с этим походом и следует связывать гибель первоначального Друцка в результате пожара.

После этого Друцк оправился далеко не сразу. Дома, возникшие на детинце в «послепожарный период», были еще немногочисленны, хоть ориентация их и подчинялась валу. Детинец, по-видимому, не застраивался стихийно, а восстанавливался одновременно в разных местах, может быть, по указанию князя. Не был значительным Друцк и в конце 20-х годов XII в. Во время войны южнорусских князей с полоцкими (1128) для нейтрализации Друцка было достаточно лишь одного смоленского князя[606]. Сведение с полоцкого стола старшей линии сыновей Всеслава в 1128 г. расчистило путь второй, по-видимому, по старшинству линии Всеславичей — друцким князьям (см. главу VI). Вокняжение в Полоцке по воле полочан и с согласия Мстислава киевского друцкого Рогволода — Бориса Всеславича — положило начало розни Друцка и Минска., твердо создав, две постоянные враждебные коалиции — друцкую и минскую, нашедших себе поддержку во внеполоцких коалициях — друцких Борисовичей со Всеславичами, минских Глебовичей с Ольговичами.

Кому принадлежал Друцк и друцкий удел в годы высылки полоцких князей в Византию (1129–1140 гг., см. ниже), летописи не сообщают… Известно лишь, что по полоцким городам в то время были посажены киевским Мстиславом «мужи свои». Лишь в 1140 г. на Русь вернулись два Рогволодича — Василий и Иван, т. е. два наследника друцкого князя Бориса Рогволода. Судьба Ивана с точностью неизвестна, Василия мы хорошо знаем по летописи. Это известный князь Рогволод Борисович, (носивший, судя по надписи на Рогволодовом камне, христианское имя Василий), княживший затем неоднократно в Друцке. После 1140 г. роль Друцка значительно возрастает, а его князья включаются в ожесточенную борьбу с минскими Глебовичами за полоцкий стол. Изменяется и соотношение социальных групп внутри самого города, возвышается роль горожан, становящихся к середине XII в. самостоятельной силой.

Период 1162–1180 гг. был переломным в политической жизни Друцкого княжества. Став врагом полочан после проигранной битвы и своего бегства в Друцк (1162), не надеясь более на полоцкий стол, Рогволод, а затем его сын Глеб входят в тесный контакт со смоленскими князьями, тем самым еще более обостряя свои отношения теперь уже со всеми полоцкими князьями. Будучи втянут в борьбу сыновей Ростислава Мстиславовича (Рюрика, Романа и Давида) со Святославом Всеволодовичем и прочими Ольговичами, в 1180 г. Друцк сам попадает в центр этой борьбы. На стороне Ольговичей против Друцка теперь выступают все полоцкие князья (кроме минских)[607]. Однако серьезных последствий этого похода Друцк не имел. Осада была снята. Из последнего сообщения XII в. о Друцке (1195) становится очевидным, что через 15 лет Друцк по-прежнему находился под эгидой смолян, на стороне которых снова боролся с Ольговичами[608].

Если В. Е. Данилевич в 1896 г. писал, что «о Дрьютьске нам известно только, что в нем был деревянный острог»[609], то теперь археологические раскопки рисуют жизнь Друцка во всем его многообразии. Удается проследить социальную топографию друцкого детинца. У южного вала обнаружен самый мощный культурный слой, насыщенный древесными остатками (рис. 33), изобилующий бытовыми предметами, свидетельствующими, по-видимому, о скученности населения и интенсивности жизни в этой стороне. По бокам двух перекрещивающихся кривых и узких улиц (рис. 33, 17) (на которых дне телеги разъехаться не могли), мощеных бревнами, тесно прижимались друг к другу крошечные, огражденные частоколами усадьбы, состоящие из дома (рис. 33, 15, 32), одной-двух хозяйственных построек (рис. 33, 14) и почти сплошь замощенного бревнами, иногда, вероятно, крытого, маленького двора. Дома-избы здесь были срублены из бревен (площадью всего около 16 м²), скрепленных в обло; досчатый пол крепился на специальных лагах; согревались жилища при помощи стоящих в углу низких глинобитных печей-каменок, которые топились по-черному. Предметы, обнаруженные в домах, во дворах и на улицах, позволяют представить, чем занимались жители южного участка детинца. Здесь найдены остатки сапожного производства (шилья, обрезки кожи), ювелирного (тигли, три литейные формы и др., см. рис. 22), косторезного (в одном из раскопов изобиловали поделки из кости, их заготовки), слесарно-кузнечного, плотницкого. Женщины занимались прядением, ткачеством (пряслица) и шитьем (иглы). Вблизи зоны находок обрезков кожи встречена бронзовая застежка от книги, попавшая в руки кожевника-усмошевца, вероятно, при ремонте кожаного переплета. Он же должен был, по-видимому, и нашить сломанные им и потому выброшенные костяные пластины на кожаную основу колчана (рис. 23). Если у южного вала в Друцке жили ремесленники, то два других раскопанных на детинце участка имели, вероятно, иное назначение.

Центральная часть детинца почти не заселялась. В раскопках вскрыты значительно меньшие по мощности культурные слои. Прослоек дерева здесь не встречено; вещи — иного характера. Помимо частых находок стеклянных браслетов, бус и некоторых других изделий, здесь найдено несколько сломанных шпор, стремян. Это была центральная незамощенная площадь детинца, с которой князь и дружина собирались в походы.

Особо интересна западная часть детинца, обнесенная с запада очень высоким валом, а с севера укрепленная не только валом детинца, но и вторым валом окольного города или острога (рис. 31). Ни улиц, ни мелких домов, ни хозяйственных построек, столь частых у южного вала, здесь нет. Участок этот был застроен иначе: здесь обнаружены лишь два разновременные, большие постройки с глинобитным полом (в одной) и очагами в виде печи-каменки (также без дымохода). Вокруг этих построек существовала большая незастроенная и однажды лишь замощенная тонким плохо сохранившимся деревом (досками?) площадка. Характерны и находки. Здесь обнаружено больше украшений, чем на предыдущих участках и между прочим такие изделия, как широкий серебряный пластинчатый браслет со сканью (рис. 34, 4), целый бронзовый браслет витой с лопаткообразными концами (рис. 34, 1), серебряный витой перстень, несколько бронзовых перстней, две золотых бусины и т. д. Особенно интересны: серебряный перстень и шиферное пряслице с княжескими знаками (рис. 34, 2, 3), а также шиферное пряслице с надписью: «къняжинъ». Перед нами, По-видимому, территория, близкая к княжеским хоромам, всего вероятнее, часть «княжа двора», который был расположен в наиболее укрепленной западной части детинца. Дальнейшие раскопки позволят судить, насколько справедливо такое предположение. Итак, если в западной части детинца жил князь, то южную часть населяли, очевидно, его ремесленники, в обязанность которых входило обеспечить «княжь двор» всем необходимым. Характерно крайне тяжелое положение этого эксплуатируемого класса: маленькие дома, крошечные усадьбы и т. д. Me ста на детинце было мало, южный участок должен был вместить возможно большее число зависимых от князя людей.

Церковь стояла обычно во всех княжеских центрах. Во всех раскопках друцкого детинца в слоях XII в. встречаются небольшие (9х9 см) поливные керамические плитки, устилавшие обычно полы древнерусских храмов. Многие из них попали в сильный огонь, и полива покрылась пузырями, однако ни на одной нет следов связующего раствора. Несомненно друцкий детинец имел свою церковь (вероятно, деревянную). Предполагалось, по-видимому, заменить ее каменной, для чего в Друцке и были свезены строительные материалы, и в частности поливные плитки пола, часть которых попала в пожар.

Как указывалось, Друцк до сих пор окружен курганами. Обследуя могильник в 1930 г., А. Д. Коваленя обнаружил в обрезе кургана, наиболее близкого к городищу (усадьба жителя деревни Друцк — Кваченко), две сгнившие кости бедра и под ними прослойку пепла, т. е. курган содержал трупоположение. Наши поиски древнейшей части некрополя были обращены к территории друцкого посада, за рвом, неподалеку от выезда из острога. Здесь, в 1936 г. канавокопатель вырыл многочисленные человеческие кости, а местный житель А. Кухлевский, копая тогда же погреб, обнаружил захоронения людей и несколько стеклянных бусин. Шурф (3х3 м), заложенный на улице современного села Друцк, неподалеку от усадьбы А. Кухлевского, выявил действительно много погребений, но все они оказались сравнительно позднего происхождения с могильными ямами, не достигающими материка и без вещей[610].

Более удачными оказались работы на курганной группе у дер. Синчуки (в 500 м к востоку от детинца на той стороне реки). Из трех курганов, раскопанных здесь, один оказался пустым, а два других содержали трупосожжения в насыпи с большим количеством урн, различных размеров, сделанных в основном на гончарном круге (см. рис. 6). Сочетание трупосожжения с сосудами, сделанными на кругу, как и сама форма этих сосудов, позволяют датировать погребения X в.

В XIII в. Друцк, подобно другим городам Полотчины, переходит под власть Литвы. Русские летописи о Друцке этого времени не сообщают. По сведениям, передаваемым некоторыми западнорусскими летописями, в XIII в. в Друцке якобы не было князей, «eго мужи мешкають без государя», и там будто бы поселился «князь великий киевский Дмитрей», который «город Друческ зарубил и назвался князем друцким»[611]. Более поздние сообщения о Друцке дают мало. В списке городов «Далним и ближним» (XIV в.) он отнесен к литовским[612]. В момент похода Витовта на Витебск в 1396 г. друцкие князья, по сообщению летописей, «встретоша его и оудариша ему челом оу службу»[613]. В начале XV в. (1402) упоминается князь Андрей друцкий, убитый на Ворскле, в 1436 г. — друцкий князь Иван Баба. В 1508 г. друцкие князья переходят под власть Москвы, бросив свое княжение, а в летописях мелькают наименования «Друцкие поля» (1514), что, может быть, следует понимать так, что крепости уже не существовало. Начиная с XVI в. Друцк известен, по-видимому, лишь как географическое понятие, хоть и фигурирует первое время на картах почти наравне с соседней Оршей[614]. Некоторое время, по традиции, дорога из Вильны в Москву пролегала через Друцк, и по ней, например, проехал, как мы указывали, С. Герберштейн. Однако вскоре прямая дорога через Толочин стала более употребительной, и старой дорогой пользовались только контрабандисты (см. выше). Слои XIII–XIV вв. представлены в Друцке значительно слабее. Большая часть найденных вещей датируется не позднее первой половины XVI в. Лишь один лабиринтообразный замок и два ключа от него (один из верхней засыпки вала, когда последний, очевидно, подправлялся), да упомянутый бронзовый литой наперсный крест, найденный в корнях травяного покрова южной части детинца (рис. 35), — пожалуй, и все вещи, которые могут быть отнесены к XV–XVI вв.

В заключение кратко рассмотрим археологические находки, пополняющие наши сведения о Друцке. Жизнь детинца всякого средневекового города безусловно была тесно сплетена с военным бытом, с княжеской дружиной, и в Друцке найдено множество предметов военного обихода. Среди 35 наконечников стрел встречены наконечники от ранних втульчатых двушипных и бронебойных до сравнительно поздних (XIII–XIV вв.) веслообразных и арбалетных. К оружию дальнего боя относятся накладки и петля колчана[615], а также налучья. Наступательное оружие ближнего боя представлено навершием меча, копьем (единственная находка), втоками и кистенями; оборонительное — краппе оригинальными пластинами от панциря, художественно украшенными орнаментом, простыми пластинами панциря, фрагментами кольчуги[616]. Многие находки свидетельствуют о снаряжениях всадников — стремена, шпоры, удила, разделители ремешков конской сбруи и т. д. Особого внимания заслуживают две шпоры, сохранившие пряжки и пластинчатые крючки, служившие для крепления шпоры к ноге, что в сочетании со шпорами встречается редко.

Повседневный быт жителем детинца характеризуется также многочисленными мелкими предметами: замками, ключами, кресалами, гребнями, ручными жерновами и костяными порхлицами к ним, а также ножами, глиняными сосудами (рис. 36).

Женские украшения: браслеты, перстни, булавки, подвески курганных типов (рис. 37). Есть свидетельства и о грамотности: надписи на пряслицах[617], застежки от книги и до. (см. ниже). Многочисленные предметы относятся к русскому православному культу: кресты-энколпионы, нательные крестики, два змеевика, отлитых, по-видимому, в одной форме, фрагмент хороса, крышечки (от кадила?). Красив уже упоминавшийся отлитый в односторонней форме небольшой наперстный крест (рис. 33), с рельефными изображениями Троицы (вверху). Сретение (левая сторона), Сошествие во ад (правая сторона), Распятие (средокрестие), Преображение и Сошествие святого духа на ангелов (нижняя часть ствола). Подобные кресты известны среди древностей XV–XVI вв.[618] Однако других отливок этого креста мы пока не знаем.

Обращают на себя внимание вещи, принадлежавшие социальной верхушке друцкого замка и княжеской семье: серебряный пластинчатый браслет со сканью, серебряные нашивные бляшки, упоминавшаяся пластина от дорогого колчана, перстень с княжеским знаком (см. рис. 34, 2–4), княжеские пряслица, золотые бусы. Возможно, что для развлечения князя служил найденный в «княжеской» части детинца редкий музыкальный инструмент «варган» (рис. 38)[619].

Раскопки Друцка далеко не закончены и могут считаться весьма многообещающими, что гарантируется сохранностью памятника и его окружением (многочисленные курганы и остатки селищ).

Витебск

Витебск получил название по имени реки Витьбы, на которой он расположен. Судя по летописям, он возник, по-видимому, в начале XI в. на скрещивании водных путей «из варяг в греки» с «западнодвинским». Судя по первому упоминанию (1021 г.), сначала Витебск не был полоцким городом и отошел к его князю лишь в 1021 г. Дальнейшие сведения о Витебске не встречаются в летописях до 1165 г., когда с оживлением двинского торгового пути в Прибалтику роль городов по Западной Двине начала расти.

В 1165 г. город снова оказывается в руках смоленских князей. В 70–80-х годах Витебск опять у полочан, а в 1195 г. снова переходит к Смоленску. В XIII в., судя по документам, Витебск выступает как центр, ведущий торговлю с Ригой и немецкими городами. С середины XIII в. он то переходит под власть Литвы, то снова попадает к Руси. Раскопок в городе до сих пор почти не производилось, и только недавно началось изучение его древней топографии[620]. До XIX в. древнейшим памятником Витебска было древнее городище, расположенное во дворе современного пединститута (бывшая мужская гимназия), почти полностью уничтоженное в 1897 г.[621] Заставший еще остатки здесь культурного слоя А. Н. Лявданский датировал памятник предфеодальной порой[622]. В XVII в., судя по чертежу 1664 г., город состоял из Верхнего и Нижнего замков. Взгорья или Острога, обнесенных стенами, и ряда посадов[623]. Планы XVIII в. и обнаруженные нами документы архива ЛОИА показывают, что раннее витебское городище (Замковая гора) позднее использовалось витеблянами в качестве вала Верхнего замка, на котором и были возведены (по-видимому, при Ольгерде в XIV в.) каменные укрепления, разрушенные в 1396 г. Внтовтом[624].

Витебский детинец (Верхний замок) площадью около 2,5–3 га значительно меньше окольного города (Нижнего замка). В XVII в он еще сохранял остатки каменных стен, построенных при Ольгерде, в нем (XIV в.) были: церковь святого Михаила, тюрьма, колодезь и «дом Горского». Церковь с этим наименованием, может быть, указывает на место, где в прошлом находился княжеский двор[625]. Непосредственно к детинцу с восточной стороны примыкал большой ров, отделявший детинец от окружающей местности и видимый еще на планах XVIII в. Сообщение с детинцем осуществлялось, вероятно, по специальному мосту. О характере культурного слоя детинца прямых сведений нет. К. А. Змитроцкий упоминает поступившие оттуда древние ключи, медную пряжку, изразцы, «сулею», глиняную вазу[626]. Здесь же найдены фрагменты домонгольской гончарной посуды. При рытье глубокого котлована для здания театра у Западной Двины в 1959 г. экскаватором вынималось большое количество древнего дерева — остатки построек, мостовых и т. д.[627]

Окольный город Витебска занимал площадь втрое большую, чем детинец. По чертежу 1664 г. в нем были монастырь, церковь Благовещения, два двора знатных бояр, два колодца и четыре улицы, мощеные бревнами. Исходя из сообщения Ольгерда о постройке духовской церкви в поле за ручьем или Замковым рвом (у современного здания Облисполкома), можно думать, что долина ручья, огибавшего город, специально была превращена в ров. О находках из культурного слоя окольного города известно значительно более данных. Еще в 1737 г., у здания фарного костела (вблизи от церкви Благовещения), была найдена древняя каменная иконка[628]. В XIX в., при постройке электростанции (1897 г.), в Витебский музей попал 151 обломок стеклянных браслетов[629]. При прокладке водопроводных труб на площади Свободы и по Задуновской улице в 1924 г. обнаружены «гробовые доски, человеческие кости и черепа», а также восемь рядов бревен — остатки мостовой, погружавшейся, как тогда думали, во время ее существования вследствие топкой почвы, и по мере погружения заменявшейся новыми рядами[630]. Восемь рядов бревен мостовой, по-видимому, восемь горизонтов (ярусов) замощения улицы Великой. При тех же работах, около моста через Витьбу у площади Свободы, обнаружены остатки сооружения из камней и дубовых бревен, как предполагалось, остатки «Волконского кругляка» — башни чертежа 1664 г.[631] Обследуя Нижний замок, А. Н. Лявданский обнаружил в обрыве мыса, где тогда стояла электростанция, серию черепков домонгольской гончарной посуды, сходной с посудой, найденной на Верхнем замке[632] В восточной части Окольного города, на той же площади Свободы, в 1959 г. найдена берестяная грамота (см. ниже[633]. Там же, на уровне залегания грамоты и ниже, обнаружены и другие вещи, правда, в незначительном количестве: литейная форма для отливки украшений, два тигелька (рис. 39, 1, 6, 12), глиняное грузило (пряслица), шесть стеклянных браслетов, датирующихся в целом домонгольским временем. Мощность культурного слоя Окольного города в этом месте оказалась равной 4,3 м. Ниже залегает ровный серожелтый нетронутый песок. В Витебском музее хранятся и другие находки, собранные, по-видимому, в разное время на территории древнего города (рис. 39)[634].

Судя по «Чертежу 1664 г.», в Витебске была и третья укрепленная часть — Острог или Взгорский город: в Витебске — «…три замка, — пишется также в документе 1667 г. — Верхний, Нижний и Узгорский»[635]. Расположен он на высоком правом берегу р. Витьбы, при ее впадении в Западную Двину. По предположению А. П. Сапунова, Острог начал заселяться следом за Замками, но далеко не сразу, так как по документу 1522 г. церковь Иоанна Богослова стояла еще вне его пределов «на поли», «за местом» (за городом)[636]. Археологические материалы из этой части Витебска неизвестны. Нет сведений и о характере культурного слоя. По «Чертежу 1664 г.» эта часть города была обнесена деревянными стенами с башнями и имела несколько церквей. Центром поселения в это время была рыночная площадь с ратушей и гостинным двором. Вероятно, сюда рынок переведен в эпоху позднего средневековья из Окольного города. Документы XVII в. сохранили некоторые древние наименования в черте Острога: ул. Большая Узгорская (1624 г.), Острая гора близ Спасской церкви (1662 г.), Узгорские поля[637] и Узгорская слобода.

Как видно на плане XVIII в.[638], Заручавье делилось на две части — западную и восточную или, точнее, северо-западную и юго-восточную. Первая была расположена у самого устья ручья, и она ниже второй. Вторая же представляла довольно значительную возвышенность. А. П. Сапунов отмечал, что «западная часть Заручавья заселена была довольно рано, но восточная часть его не была заселена даже и во второй половине XVIII века», однако объяснения этому не находил[639]. Западная часть сохранила и древнее наименование улиц: набережная над Западной Двиной там называлась Кожевенной; одна из улиц — Резницкой. Есть сведения, что до пожара 1872 г. этот участок города исстари был заселен ремесленниками по кожевенному делу. Даже в XIX в., по подсчетам И. Васильева, из 14 кожевенных заведений Витебска, 12 находилось на Кожевенной набережной. Тогда же здесь было несколько шерстомоен, и выделывался простои кислый войлок. Женщины варили из кож столярный клей[640]. Современная Заручевская Воскресенская церковь построена на месте деревянной, упоминаемой в списке церквей 1618 г. под названием «кожемятской». Итак, западная часть Заручавья представляла в древности неукрепленную часть города, посад, населенную ремесленниками-кожевниками.

Без археологического материала трудно что-либо сказать о времени возникновения Задуновской и Задвинской частей Витебска. Восемь ярусов мостовых, обнаруженных в 1924 г. «на пл. Свободы и по Задуновской улице», вряд ли о чем-либо свидетельствуют, так как эта улица начинается еще в пределах Окольного города и, вероятно, мостовые найдены именно там[641]. На «Чертеже 1664 г.» Задуновская и Задвинская слободы уже существуют. А. П. Сапунов уклончиво отмечал лишь, что Задунавье было заселено, во всяком случае, уже в XVI в.[642] Однако близость к Замкам позволяет предполагать, что эта территория была заселена значительно ранее. Касаясь вопроса о первоначальном заселении Задвинья, я отмечал, что из-за удаленности от Замков и Задунавья оно начало заселяться значительно позднее (что предполагал и А. П. Сапунов). Однако есть документы, свидетельствующие, что в XVII в. здесь еще возвышались курганы (см. ниже). Трудно предположить, чтобы курганный некрополь существовал где-то в отдалении от города, да еще на другом берегу большой реки. По-видимому, здесь существовало свое особое поселение уже в домонгольское время. Любопытно, что южная часть Задвинья некогда именовалась Русью или Посадом русским[643]. Можно предположить, что здесь на южной окраине города останавливались купцы, которые приезжали из «Русской земли», т. е. из Киева и его округи, и название, следовательно, восходит к далекой древности. Есть также сведения, что в более позднее, очевидно, время эта часть города была заселена гончарами. Северная часть Задвинья, так называемая Ильинщина (по расположенной здесь церкви святого Ильи, упоминаемой с XV в.), была населена якобы судостроителями[644].

Вопрос о месте расположения витебского курганного некрополя мною уже ставился раньше[645]. Исходя из документа 1602 г., где сообщалось о казни витеблянами казацкого атамана Кондрата Дубины в урочище Заручайские волотовки, я указывал, что древний курганный некрополь находился именно на той возвышенной части Заручавья, которая не была заселена, по наблюдениям А. П. Сапунова, вплоть до XVIII в. Известны некоторые документы, не только подтверждающие это предположение, но и показывающие, что курганный могильник окружал некогда Витебск почти плотным кольцом.

Так, в 1593 г. витебским мещанином П. Н. Лебедем была дана закладная своему племяннику на «полянки… лежа-чые… на полях Заручайских… и на другое поле (там же) с курганом»[646]. Другой документ также сообщал о передаче в 1595 г. части земли на «поля Задунайских возле волотовок». В 1634 г. составлена дарственная запись на «пляц», «на посаде Заручайском» (Заручавье) «подле волотовок»[647]. Наконец, две купчие крепости 1623 и 1628 гг. содержат сведения о земле Зверинецкой «за р. Двиною у валатовках» и об огороде за р. Двиною на посаде слободском «подле волотовков»[648]. Таким образом, каждая часть древнего Витебска (вероятно, это были, подобно Новгороду и Киеву, первоначально самостоятельные поселения, позднее именовавшиеся «городские концы») имела свой отдельный курганный некрополь, остатки которого уничтожены постройками города в XVIII–XIX вв. Все приведенные здесь данные позволяют реконструировать топографию древнейшего Витебска (рис. 40).

Герцике и Кукенойс

Обратимся к более мелким княжеским центрам — Герцике и Кукенойсу, возникших в восточных частях современной Латвии, где феодализация шла значительно быстрее, чем в западных[649]. Летописец не нашел случая их упомянуть, и сведения о них содержатся у Генриха Латвийского, у других западных авторов, в актах XIII–XIV вв. и даже в скандинавском эпосе[650].

Сообщая впервые о Герцике под 1203 г., Генрих Латвийский упоминает и его «короля» (князя), который в союзе с литовцами боролся с тевтонским орденом под стенами новоотстроенной Риги. Сын полоцкого, князя, женатый на дочери литовского князя Даугеруте, герцикский князь Всеволод, «всегда был врагом… латинян», «воюя с ними и не желая заключить мир»[651]. В 1209 г. город захватил орден и разграбил. Бежавший из него Всеволод вынужден был признать верховную власть меченосцев и получил свой город из рук рижского епископа, но уже в лен[652]. Из беглого описания грабежа Герцике у Генриха Латвийского можно заключить, что город был довольно богат: тевтонское войско «собрало бы всем его (города. — Л. А.) углам большую добычу, захватило одежду, серебро и пурпур, много скота, а из церквей (которых, очевидно, здесь было несколько. — Л. А.) колокола, иконы[653], прочее убранство, деньги и много добра»[654]. Дальнейшая история Герцике не слишком ясна. Первое время Всеволод, по-видимому, мало подчинялся рижскому диктату, что вызвало даже поход рыцарей ордена против него и захватили города (1214 г.)[655]. Однако в дальнейшем, видимо, положение изменилось, так как в 1225 г. Всеволод еще продолжал быть князем Герцике, принадлежавшем тевтонам, и послушно приезжал на встречу с папским легатом[656].

Местоположением и остатками города интересовался Ф. Крузе[657]. Несколько позднее их обследовал И. Деринг, снявший глазомерный план города[658], и еще позднее А. П. Тыртов. Город состоял из княжеского детинца, окольного города и некрополя. Раскопки детинца показали, что, начиная с X в., это уже было мощное укрепление[659]. В отличие от Кукенойса (см. ниже), дерево в культурном слое Герцике в чистом виде не сохранилось. Однако по остаткам сгоревших построек планировка города в раскопанном участке выяснилась. Город был крайне тесно застроен бревенчатыми срубами, ориентированными перпендикулярно Западной Двине. Дома отапливались (по-черному) печами-каменками. Найденные вещи широко представляли культуру жителей поселения. Много вещей прибалтийских типов, есть и славянские (например, крестики, свидетельствующие о проникновении сюда православия)[660]. Город был населен, по-видимому, в основном латгалльско-селлским, а также и русским населением.

Документация раскопок Ф. Баллода, в Герцике плохо сохранившаяся и, как полагает профессор X. А. Моора, составленная крайне тенденциозно, требует «детальной проверки в ходе новых раскопок, которые стоят сейчас, безусловно, на очереди дня»[661].

Город Кукенойс (Кокнесе) также впервые упоминается у Генриха Латвийского под 1205 г.[662] Во главе города и княжества в начале XIII в. хронист называет Вячко, сына полоцкого Владимира. Подобно Герцике, Кукенойс был призван охранять дальнейший путь по Двине и служил, очевидно, центром, куда стекалась дань с соседних племен. Оторванный от Полоцка, находясь в чужеродном окружении и постоянно враждуя с Литвой, князь Вячко был вынужден заискивать перед наступающим орденом, мир с которым был куплен им ценою уступки половины земель Однако проникновение немцев в глубь страны продолжалось; столкновение с ними Вячко возобновилось и он, уничтожив замок, бросил свои владения, которые немедленно достались ордену[663].

Кукенойс располагался на правом высоком берегу Двины в 338 км от Полоцка и состоял, подобно Герцике, из детинца (замка) — площадью 0,2 га, окольного города (предградья) — 0,4 га, укрепленного посада (3,4 га) и могильника[664]. Раскопками А. Стубавса установлено, что-древнейший слой памятника относится к XI — началу XIII в.[665], что в нем доминируют остатки срубных построек, многие из которых относятся к XI — первой половины XII в. и крайне близки аналогичным синхронным сооружениям в раскопках Полоцка, Новгорода и Старой Ладоги. Во второй половине XII в. элементы русского зодчества прослеживаются слабее, что автор раскопок склонен объяснять «включением местных славянских элементов в местную среду латгаллов и селлов»[666]. Основываясь на косвенных указаниях Генриха Латвийского, автор раскопок, с вероятностью полагает, что детинец Кукенойса был населен русскими, а в остальных частях города жили латгаллы и селлы[667]. Правильнее, по-видимому, считать, что в окольном городе и на посаде жило смешанное население, так как замок площадью 0,2 га не мог, естественно, вмещать дружину князя Вячко, обеспечивающую безопасность города в этой чужеземной стране. Судя по раскопкам, население Кукенойса занималось; земледелием, скотоводством, обработкой льна, прядением и ткачеством. Среди археологических находок имеются предметы домашнего обихода — шилья, сверла, ножи, ножницы, костяные гребни и т. д., оружие и снаряжение всадника и женские украшения[668]. Торговля Кукенойса также иллюстрируется раскопками, причем большое количество предметов поступало через Полоцкую землю. Упомянем волынcкие шиферные пряслица, свинцовую печать с изображением Георгия и Софии и с греческой надписью, стеклянные браслеты и многие виды бус[669]. Языческая религия местных племен (найдены различные амулеты, просверленные зубы животных и др.), по-видимому, уживалась в городе с православными веяниями (найден бронзовый крестик), проникающими в Кукенойс из Полоцка. Дальнейшие раскопки города и главное публикация найденного расширят наши предварительные представления о нем.

Подводя итоги, можно заключить, что расширение роли двинского торгового пути в XIII в. привело к образованию в латгальско-селлской среде двух укрепленных пунктов — Герцике и Кукенойса — сравнительно мощных форпостов полоцких земель на западе, первых принявших на себя тяжесть немецкой агрессии и какое-то время сдерживавших ее. Как показали раскопки, это были торгово-ремесленные центры, т. е. города в научном понимании этого слова.

Теперь обратимся к прочим поселениям Полотчины, принадлежность которых к разряду городов далеко не ясна.

Брячиславль (Браслав)

На северо-западной окраине Полотчины, у литовских границ, в неприступном высоком месте, на перешейке между озерами Дривято и Новято располагался в домонгольское время небольшой укрепленный пункт Брячиславль — современный Браслав (Витебской области). Далекая крепость, похожая на сотни других, так и не удостоилась упоминания летописью, и первые сведения о ней находим в поздних малоизученных западнорусских летописях. Так, по летописцу Быховца «Кернус и Гимбут… собрали силы свои литовские и жемайдские и пошли на Русь к Браславу и Полоцку и много вреда русским сделали…»[670], и Браслав, следовательно, в это время (1065 г.) был русским городом. Русским был Браслав и около 1248 г., когда в 50 км от него к западу магистр Ернест воздвиг крепость Динабург на русско-литовской границе[671]. Однако, по-видимому, вскоре город перешел к Литве.

Двухлетние раскопки браславского городища (1955–1956 гг.)[672] выяснили, что город возник в начале XI в. (т. е. при полоцком Брячиславе (1001–1044 гг.), по имени которого, по-видимому, и назван)[673] на месте сожженного л. атгалльского поселка. Слой, принадлежавший последнему, небольшой мощности залегал на материке и датировался по находкам (односторонний гребень, ключ от замка типа А новгородской классификации, рис. 41–42, 17; лепная керамика, рис. 41–42, 20 и раннегончарная рифленая и т. д.) концом I тысячелетия н. э. (в основном X в.). Есть и некоторые побочные данные об этнической принадлежности аборигенов.

Так, состав стада первоначального поселка, например, по определению В. И. Цалкина, — типичный латгалльский, в котором преобладающее место занимала свинья, крупный же и мелкий рогатый окот второе и третье. Население охотилось на лося, благородного оленя, кабана, выдру и др.

Слой пожарища, перекрывший аборигенный слой, свидетельствовал о гибели поселка. Выше залегал слой, который можно связать с древней Русью (XI–XII вв.). Население занималось обработкой дерева (рис. 41–42, 2–3), кожевенно-сапожным ремеслом (рис. 41–42, 1, 6), слесарно-кузнечным (рис. 41–42, 5), ткачеством (рис. 41–42, 21–23)[674] шитьем (рис. 41–42, 5). Некоторые предметы свидетельствуют о занятости населения военным делом (рис. 43). Кроме а ого, довольно много изделий из кости (рис. 44). Несмотря на то, что население было уже древнерусским, состав украшений в значительной степени был латгалльским (рис. 43) и т. д. Можно думать, что население использовало паровую систему земледелия. Среди высеваемых культур первое место принадлежало ржи, второе — ячменю и лишь незначительное — овсу. В составе стада первое место занимает теперь крупный рогатый скот, второе свиньи, третье — мелкий рогатый окот. Охотились — по-прежнему более всего на лося.

Население живет в наземных бревенчатых домах, которым сопутствуют бревенчатые хозяйственные постройки, где хранили, по-видимому, зерно… Общий характер основного инвентаря позволяет считать, что в XI–XII вв. в Браславе жило русское население, пользовавшееся прибалтийскими вещами (рис. 43).

Литовский период жизни Браслава отражен верхним культурным слоем. Его распаханность и малое количество обнаруженных материалов позволяют ответить пока лишь на самые общие вопросы, связанные с населением древнего города в этот период, и с верхней датировкой памятника вообще. Изменение консистенции верхнего культурного слоя Браслава связанное, очевидно, с какими-то изменениями в строительной технике и хозяйстве в XIV–XV вв., большие отличия его керамики от посуды Новгорода и т. д., указывают на значительные перемены, происшедшие в жизни Браслава со времени его включения в Великое княжество Литовское. Среди зерновых культур первое место по-прежнему занимает озимая рожь и, следовательно, сохраняется паровая система земледелия. Среди яровых культур доминирует ячмень, затем овес (роль которого возросла), пшеница же отошла на второй план. Интересна находка зерен гороха и гречихи. В костном материале соотношение крупного рогатого скота, свиньи и других животных в хозяйстве осталось прежним.

В охоте же упало значение лося и некоторых других животных. Количество находок верхнего слоя, как сказано, ничтожно. Это либо ключи от лабиринтообразных замков XV–XVI вв. (рис. 42, 10), либо стрелы (рис. 43, 1–3), либо характерные сосуды[675]. Верхние горизонты слоя выпаханы, и мы можем лишь предположительно, по полному отсутствию следов наслоений XVI–XX вв. сказать, что жизнь на браславском городище, по-видимому, прекратилась в XV–XVI вв., чему не противоречат и письменные документы.

Итак, расцвет Брячиславля относится к домонгольскому времени, когда он играл крупную роль на русско-литовском пограничье, охраняя границы Полоцкой земли от набегов литовцев.

Прочие города и населенные пункты, известные летописцу

Остальные города Полотчины еще меньше по своим размерам.

По-видимому, об этом городе Полоцкой земли говорит летописец, сообщая в статье 1128 г. легенду о построении его Владимиром для своей жены Рогнеды и ее сына[676]. Можно было бы сомневаться в справедливости этой легенды, так как еще ранее, в статье 988 г., летописец указал, что Изяслав (сын Рогнеды) был посажен в Полоцке, если бы не находка в одной из курганных групп Заславля горшка с отпечатком знака Рюриковичей (именно Владимира Святославича), свидетельствующего о наличии здесь княжеского, вотчинного ремесла[677]. Место расположения самой вотчины не установлено. Неясно также, были ли, и если были, то в каком месте (современного города) укрепления. А. Н. Ляв-данский, копавший городище Замечек, а также цитадель позднего средневековья, домонгольских слоев не обнаружил[678]. Население Заславля, оставившее такой огромный могильник домонгольского времени, в древности, очевидно, жило на той же территории, где расположен и современный районный центр. Поселение, вероятно, сильно напоминало несколько более позднее поселение (XII–XIII вв.), исследованное А. Н. Аявданским на Ковшаровском городище, являющееся, видимо, провинциальной боярской усадьбой с жилищами, укреплениями, небольшим окружающим его посадом, со своими вотчинными ремесленниками и т. д.[679]

Построен, по В. Н. Татищеву, Борисом Всеславичем как укрепленный пункт в 1102 г.[680] В летописи упомянут впервые под 1128 г. также в качестве пограничной, очевидно, небольшой (упоминается лишь вскользь для определения направления движения Ольговичей на Стрежев) тверди[681]. Это свидетельство опровергает М. Стрыйковского и некоторые западнорусские летописи, о постройке города легендарным Борисом Гинвилловичем в начале XIII в.[682]

Одно из первых описаний города находим у Гваньини, который отмечает деревянный замок с башнями и рвами[683]. Довольно подробное описание города, древних названий улиц и переулков и вообще древностей можно найти у Э. М. Клейна, Д. И. Довгялло и т. д.[684]

По исследованиям А. Н. Лявданского, городище расположено на левом низком берегу Березины, на острове. Вала в настоящее время нет. В сильно нарушенном культурном слое найдена только гончарная керамика, что подтверждает указание летописей на относительно позднюю постройку города. В окрестностях зафиксировано шесть курганных групп, состоящих общей сложностью из 204 курганов[685].

Название город получил от реки Оршицы и упоминается в источниках впервые в 1067 г. Правда, в летописи недостаточно ясно, относилось ли это название в то-время к городу, урочищу или к реке. Принадлежность его в это время к Полоцку несомненна, так как в противном случае Ярославичи, заманивая Всеслава, остались бы в нем, а не переехали бы на Смоленскую сторону через Днепр (см. главу VI). Впоследствии город часто переходил к Смоленской земле. Гваньини, упоминает «Замок на слиянии Днепра и Оршицы» в 18 милях от Витебска[686]. А. Н. Лявданский считал, что первоначальное небольшое поселение возникло в X–XI вв. и было отделено с напольной стороны рвом. В XIII–XIV вв. площадь поселка сильно расширена, и он получил деревянные укрепления[687]. В действительности Орша подвергалась нападениям уже с самого начала XII в., ее «брали» как укрепленное место («И взя Вячеславь Рьшю и Копысу»)[688], и у нас нет оснований предполагать, что она была укреплена слабо. Максимальное развитие города относится к XI–XII вв. В его окрестностях большое количество курганов. Культурный слой городища делится на две части: нижнюю с лепной керамикой бронзового века, перемешанной с гончарной посудой (здесь найдены также шарнирные ножницы, ключ от цилиндрического замка и стеклянные браслеты), и верхнюю (с гончарной керамикой, трубчатым замком и т. д.). Отличие обоих слоев друг от друга, как видим, не велико. Ранние слои городища целиком увязываются с курганами у деревень Черкасово и Борок[689].

Усвят (Восвяч) — город, первоначально в Смоленской, затем в Полоцкой земле, упоминаемый в источниках под 1021 г.[690] Был построен, по-видимому, как пункт, контролирующий волок пути из «варяг в греки» при впадении р. Усвячи в Усвятское озеро, в самой гуще древних поселений. Исследованиями Я. В. Станкевич здесь обнаружено три городища и значительный посад раннефеодального и феодального времени[691]. Специально остатки древнего города не изучались. М. Н. Тихомиров не без основания полагает, что «большая заселенность округи (в древности. — Л. А.) говорит за возможность существования здесь относительно крупного городского пункта Киевской Руси»[692].

Впервые этот город упомянут в «Поучении» Владимира Мономаха при описании похода на Всеслава Полоцкого 1078 г.[693] Название получил, по мнению М. Н. Тихомирова, от слова лог — долина, так как лежит в долине среди высоких возвышенностей. В 1128 г. был, по-видимому, крепостью, а в 1180 г. — княжеским уделом (см. главу V). Город возник на левом берегу р. Гайны, в районе, расположенном на торговых путях и необычайно густо заселенном в древности (см. рис. 5). По свидетельству А. Гваньини, в XVI в. тут был замок (т. е. детинец) и место (т. е. собственно город — окольный город)[694]. Первые археологические исследования принадлежат К. П. Тышкевичу, которым снят и довольно правильный топографический план памятника. Исследованные им три ямы-остатки каких-то построек на городище, по его мнению, ничего интересного, кроме «остатков фундамента» и «остатков гнилых древних полов», не содержали. Автор добавлял, что при зачистке берегов рва в 1816 г. находили много человеческих костей (могильник)[695]. Во времена П. П. Шпилевского на месте якобы замка располагалась церковь Богоявления XV в.[696] Сколько-нибудь серьезным раскопкам памятник не подвергался. Коротко описывая Лотойское городище[697], А. Н. Лявданский отмечает большие его размеры. Форма неправильная, культурного слоя почти нет. Найдено небольшое количество гончарной посуды с сильно отогнутыми краями, без поливы, из хорошо отмученной глины. Автор датирует городище временем «не ранее XII в.», руководствуясь, впрочем, больше летописными известиями.

Копысь впервые упоминается под 1059 г., когда там умер новгородский епископ Лука Жидята[698]. До 1116 г. принадлежал полоцким князьям, в этом же году отнят Владимиром Мономахом[699]. По Гваньини, в XVI в. здесь были «замок с местом над Днепром[700]. Заложив на городище два шурфа в 1950 г., Л. А. Михайловский обнаружил культурный слой мощностью около метра, где на глубине до 0,5 м залегала гончарная керамика древних форм и ниже — лепная, часто цилиндрических форм, вероятно, середины I тысячелетия н. э.[701]

Этот город упомянут в поучении Мономаха при описании похода 1078 г. на Полоцкие города[702]. К XVI В., по-видимому, утерял какое бы то ни было значение, так как Гваньини, старательно описывавший все города Полотчины, о нем не упоминает. Городище (рис. 46–47) обследовалось Е. Р. Романовым и А. Д. Коваленей[703]; в 1956 г. нами снят инструментальный план памятника (рис. 48) и заложен шурф. Городище расположено в самом местечке Лукомле, на холме, на правом берегу Лукомки. В шурфе обнаружены фрагменты лепной штрихованной и гладкостенной керамики, типа керамики нижних слоев Черкасовского городища, и гончарная. В окрестностях древнего города сохранилось семь курганов[704].

Впервые упоминается при описании похода Киевских князей на полоцкие города 1128 г.[705] Большинство исследователей относило его к современному Стрешину[706]. Однако Стрешин находится значительно южнее Борисова, вне пределов Полоцкого княжества и поэтому становится непонятным, какая надобность была летописцу его отмечать среди городов Полоцкой земли. Некоторые данные позволяют считать, что Стрежев находился в Полоцком княжестве. В «Жалованной грамоте литовского великого князя виленским каноникам на Березинскую землю, лежащую между Стрешиным и Рогачевым», 3 апреля 1399 г. город назван Стрешин[707]. А. Гваньини в XVI в. сообщал о Стрежеве в числе городов Витебского воеводства (указан «замок над большим и широким озером»)[708]. На карте XVI в. Пахоловицкого Стрежев расположен на р. Свече там, где теперь дер. Стрижево Бешенковичского р-на[709]. А. М. Сементовский отмечал неподалеку от Полоцка, на оз. Стрижеве большой курган[710]. Осматривая этот курган на мысу, вдающемся в оз. Стрижево, мы не нашли, правда, следов укрепленного пункта. Вероятно, их остатки поселения следует искать на территории современной деревни Стрижево.

Одреск упомянут уже в «Поучении» Мономаха при изложении событий 1078 г.[711] Однако местоположение его остается неясным. Предположение H. М. Карамзина о том, что название Одреск относится к Друцку, должно быть оставлено, так как в «Поучении» Мономаха встречаются оба эти названия. Во время наших обследований верхнего и нижнего, течения р. Адров (Одров), от которой могло произойти название города, следов древнего города не обнаружено. Возможно, что следы его следует искать у дер. Горняя — Веравойша, где есть, судя по описаниям, городище[712].

Этот город упоминается под 1128 г.[713], однако, подобно Одреску, и его местоположение неизвестно. У с. Неколоч Лепельского р-на следов средневекового поселения не обнаружено. Сообщая о походе на Неколоч новгородцев, летописец имел в виду, вероятно, просто географический пункт — оз. Неколоч, расположенное к северу от Полоцка в южной части Невельского р-на. Из этого озера вытекает р. Полота.

Помимо перечисленных, летописец упоминает еще два пункта в Полотчине — Голотическ (1070)[714] и Городец (1162)[715]. Нельзя согласиться с распространившимся мнением, что первый соответствует современному Головчину (междуречье верховьев Друти и Днепра)[716]. Судя по названию, его скорее следует видеть в местечке Голоцк под Минском (Голотическ-Голоцк, подобно Полотическ — Полоцк и т. д.), правда, по свидетельству Э. М. Загорульского, следов укрепленного центра в Голоцке нет (личное сообщение). О местоположении Городца точных данных также не существует. Исходя из летописи, можно думать, что он находился в литовских лесах, где-то неподалеку от Слуцка (куда мог «вбежать» Рогволод Полоцкий, разгромленный под Городцом)[717], и принадлежал минским Глебовичам. Это могла быть, например, современная Городея (к северо-западу от Несвижа), либо м. Городище к северу от Баранович[718] и т. д.

Планировка городов

До специальных исследований определенно решить это невозможно[719]. Подобно большинству древнерусских городов, города Полоцкой земли возникали обычно на возвышенных местах, при слиянии двух (или более) рек и получали чаще название от меньшей реки. Так, Полоцк возник первоначально на р. Полоте вблизи ее устья, а затем в самом устье и от Полоты получил свое название. Минск был отстроен на мысу при слиянии Немиги со Свислочью и, по мнению некоторых ученых, от Немиги (Минеги) получил свое название (что, впрочем, спорно); Друцк основан при слиянии ручья с Друтью, Витебск — при слиянии Витьбы, ручья и Западной Двины и т. д.

Ядром древнего города был детинец, рядом с которым возникал новый город, как и первый, обносившийся валом и рвом, правда, несколько меньшей величины. Одной из сторон город тесно примыкал к детинцу. Так возник Нижний замок в Полоцке, Минске, Витебске, где детинец получал затем наименование Верхнего замка. Особенно хорошо сохранились следы обеих частей древнего города в Друцке, где отчетливо видны валы и рвы цитадели-детинца, к которому через небольшой промежуток в виде рва примыкает «новый город», носивший, может быть, в древности, подобно другим городам, название «земляного города», с укреплениями несколько меньшей мощности (рис. 31).

Полоцк как большой торгово-ремесленный город, стоявший на одном из главных торговых путей с Прибалтикой — Западной Двине, разрастался особенно интенсивно, и вслед за «вторым городом» — Нижним замком — возникала еще третья его часть — Заполотье. Эту же картину мы видели и в Витебске, крупном торговом центре, стоящем на соединении Волховско-Днепровского и Западнодвинского водных торговых путей.

Подобно Киеву, Чернигову, Переяславлю, в центре детинца городов Полоцкой земли возвышался храм. В Полоцке, подражавшем Киеву и Новгороду, это была грандиозная полоцкая София «о семи верхах», в Минске возводился каменный четырехстолпный храм (судя по фундаментам, какой-то необычайной высоты), замененный затем деревянной каплицей[720], в Витебске — церковь архангела Михаила, строительство какого-то храма с полами, выложенными плиткой, предполагалось и в Друцке.

Улицы древних городов Полоцкой земли были довольно узки и, как во всех других древнерусских городах лесной полосы, мостились деревом. Остатки бревенчатых на лагах мостовых найдены в раскопках Полоцка, Минска, Друцка, Витебска. Улицы прокладывались между домами, чем объясняется их извилистость (например в Друцке). В Минском детинце открыто несколько улиц, указывающих, что планировки города сложилась уже в XI в. Однако после пожара 1084 г. она изменилась. Новая планировка просуществовала до XV в.[721]

Подобная картина обнаружилась и в Друцке. Первоначальная планировка города, носившая бессистемный характер, после пожара (вероятно, 1116 г.) резко изменилась. Образовались две улицы, прослеживаемые первоначально только по частоколам, а позднее и по бревенчатым мостовым. Одна улица (более широкая) через городскую площадь направлялась на въезд, другая же шла вдоль южного вала, т. е. перпендикулярно к ней. В Витебском окольном городе случайными работами обнаружены остатки мостовой улицы Великой, шедшей на север, к выезду из города. По мере износа мостовые менялись: несколько ярусов их обнаружено в минском и друцком детинцах, восемь — в витебском окольном городе.

Городские укрепления детально исследованы пока только в Минске и частично в Полоцке. Вал детинца Минска состоял из песка, насыпанного на специальной деревянной субструкции, представлявшей девять накатов длинных сосновых бревен, уложенных перпендикулярно линии вала и разделенных между собой продольными бревнами. Такая субструкция, очевидно, препятствовала подкопам, которые мог вести противник, осаждающий город[722]. Подобные субструкции вала в древней Руси не встречаются[723]. Аналогии им следует искать где-то на западе, вероятно, в Польше, с которой и то отдаленное время были, очевидны, непосредственные связи[724]. Первоначальный вал был шириной по основанию— 14 м, позднее (как предполагает Э. М. Загорульский — после нападения на Минск Мономаха) вал расширен вдвое[725]. Концы его у въездных ворог были сдвинуты один относительно другого, что усиливало защитные возможности крепости, так как неприятельское войско оказывалось у ворот под фланговым обстрелом.

Раскопки в Друцке позволили примерно представить социальную топографию его детинца. В западной, наиболее укрепленной части, находился, по-видимому, княжеский двор, упоминаемый летописью, в центре — площадь, у южного вала — ремесленный участок, разделенный на отдельные владения обычно частоколом, а в более раннее время плетнем. У детинца располагался окольный город, часто именуемый Нижним замком, археологически еще нигде не изученный, а еще далее — посад (вероятно, не укрепленный и также не изученный) и, наконец, курганный некрополь, иногда очень большой (Витебск).

Детинец и окольный город укреплялись обычно валом и рвом, следы которых до сих пор сохранились частично в Полоцке (окольный город), Витебске, Герцике и целиком в Друцке.

Городские постройки

В Полоцкой земле, подобно всей Руси домонгольского времени, существовали как наземные деревянные постройки, так и полуземлянки. К сожалению, сведений о последних крайне мало, так как раскопки посадов городов, где они могли преобладать, почти не производились. Известны всего две полуземлянки, одна из которых обнаружена в Заславле, другая в Минске[726], в урочище Николка. При раскопках детинцев полоцких городов выясняется преобладание наземных построек. Среди 130 построек, вскрытых в Минске, большинство представляло бревенчатый сруб, рубленый в обло, и проконопаченный мохом. Площадь жилищ колебалась от 12 до 25 м² (Полоцк)[727], от 16 до 25 м² (Минск) и т. д. Досчатый пол выкладывался на лагах на высоте два и три, — либо четыре и пять венцов. Дома отапливались печами-каменками по-черному, входная дверь расположена всегда со стороны двора. Судя по отдельным деталям построек, — кокошин, самцов, найденных в Минске, можно считать, что городские деревянные жилые постройки полоцких городов были близки современным жилым постройкам белорусской деревни[728]. Дома в некоторых случаях украшались архитектурной резьбой (например, резной наличник окна, найденный в Полоцке)[729].

Во дворах, примыкавших к домам, огражденных частоколом и часто мощеных деревом, располагались хозяйственные (срубные, реже столбовые) постройки: хлевы, сараи, амбары и т. д. Из-за тесноты жилищ рабочая жизнь горожанина чаще проходила во дворах, дворовых постройках, находки в которых зачастую позволяют определить специальность ремесленника— ювелира (Полоцк), костореза, сапожника (Друцк) и т. д.

Городское население и его социальный состав

Ремесленники составляли основной слой населения средневекового города. Используя письменные и археологические источники, Б. А. Рыбаков определил 64 ремесленных специальности, отметив при этом, что в действительности их было, вероятно, больше[730]. Изучая технологию производства изделий из железа, Б. А. Колчин уточнил, что-кузнечное дело состояло из 16 более узких специальностей[731]. Конечно, не во всех городах были представлены все ремесла. Ряд ремесел, широко развитых в Новгороде и Киеве и распространенных в Полоцке и в более мелких городах, не были известны. Судя по раскопкам, в полоцких городах жили гончары, кузнецы, слесари, кожевники, косторезы, ювелиры и т. д. Жили там несомненно как свободные, так и зависимые ремесленники. Свободным (иначе он не мог бы делать подписные изделия) был Лазарь Богша, сделавший знаменитый крест Евфросинии Полоцкой 1161 г., надпись которого сообщает: «кованье его, злото-серебро и каменье и жемчуг в 100 гривен, а… (место не сохранилось. — Л. А.) — 40 гривен». В. А. Рыбаков предполагает, что последняя цифра — цена работы, уплаченной мастеру, так как в первом случае перечислен весь-материал, из которого сделан крест[732]. Это вполне возможно, так как, судя по сохранившейся части буквы, можно предполагать либо букву «Л» (Б. А. Рыбаков предлагает читать лажанъе, считая, что такое слово могло быть в русском языке)[733], либо букву «М», и в этом случае обломанное слово могло быть мастероу, что допустимо, потому что слово мастер («мастеры от грек») известно из нашей начальной летописи[734]. Если одно из этих предположений справедливо, то, как мы указывали ранее, ювелирные работы Богши оценивались так же, как работы по мощению 8 тыс. локтей деревянной мостовой[735]. Оценка труда этого мастера свидетельствует о том, что мастер Лазарь Богша считался в древности квалифицированным ювелиром-художником, принадлежавшим к высшему классу ремесленников.

В нашем распоряжении материалы и о других ювелирах полоцких городов, обслуживавших, по-видимому, и не столь «высоких» заказчиков. Один из мастеров, например, во второй половине XI в. зарыл в Полоцке 9,43 кг серебра[736]. В кладе находилось 142 целых и 14 обломков западноевропейских монет (936–973–1054–1076 гг.), несколько обломков арабских диргемов, два серебряных слитка, близких к новгородским слиткам серебра (вес — 190,65 г и 173,75 г), 28 фрагментов слитков, большое количество обрезков.

В вещевой части клада[737] находились части пластинчатых гривен, орнаментированных мелким пуансонным чеканом, характерным для XI в.[738]

В окрестностях древнего Лукомля, у современной деревни Стражевичи, другой ювелир XI в. зарыл рядом в двух местах большой клад золотых и серебряных вещей[739]. В части клада, найденной в 1903. г., было 319 монет, датировавшихся в пределах 915–1059 гг. (46 целых арабских диргемов — 915/916–1013/1014 гг.), золотой слиток с желобком внизу весом 78,8 г, представлявший обрубок, равный по длине самым ранним новгородским серебряным слиткам[740], также два золотых кольца, нанизанных вместе с этим слитком на серебряную проволоку, два серебряных слитка с расплющенными концами (древнейшая форма новгородских слитков весом 202,75 и 101,66 г[741]), еще слиток серебра граненый (два фрагмента), части серебряной шейной гривны и тонкая серебряная проволока. В части клада 1898 г. среди 207 монет 48 серебряных диргемов (916/917–995 гг.) и 159 западноевропейских монет X–XI вв., среди вещей — две новгородские серебряные гривны, головка булавки, много серебряного лома[742]. Первая часть клада датируется серединой — второй половиной XI в., вторая — твердо второй половиной XI в., что и датирует клад в целом. Как уже сообщал Е. Р. Романов, клад был, по-видимому, зарыт ювелиром в минуту опасности, — всего вероятнее, в 1078 г., когда на Лукомль напал Мономах, догоняя Всеслава Полоцкого[743].

Известны еще несколько кладов, найденных в Полотчине, однако отсутствие указаний на наличие в них серебряного лома не позволяет столь уверенно приписать их имуществу ювелиров.

Упомянем, например, клад восточных и западноевропейских монет XI в., обнаруженный в последнее время у дер. Добрино Оршанского р-не, где найдена серебряная гривна, согнутая в виде браслета, также клад XI в., в имении Суходрево того же района, от которого дошел до нас лишь рисунок гривны[744] и т. д.

Помимо ремесленников, готовивших изделия для продажи, существовали в полоцких городах и люди только ею и занимающиеся — купцы и торговцы. Этот слой населения по своему роду занятий был ближе к господствующим классам города, вместе с которыми он участвовал в вечах свергавших и приглашавших полоцких князей. Уже в XI в. полоцкий князь Брячислав отстроил в Киеве полоцкое подворье для полочан-купцов, ездивших в Киев, Византию и т. д. Начиная с середины XII в., их удельный вес среди полоцких горожан еще более возрастает. Как будет показано ниже, это видно уже в решении полоцкого купечества 1151 г., сгоняющем полоцкого князя. Особенно сильную роль играет купечество в конце XII — начале XIII в., когда на смену южной торговле с Киевом, расшатанным феодальными усобицами, пришли интенсивные связи Полоцка и Смоленска с Ригой и Готским берегом, о чем мы читаем в договорах Смоленска с Ригой (где оговаривается распространение его и на Полотчину)[745] и у Генриха Латвийского[746]. В XIII в. большое влияние в Полоцке приобретают, по-видимому, смоленские купцы, что видно из тех же источников. Генрих Латвийский, например, рассказывает о «разумном и богатом» смолянине Лудольфе, которого в 1210 г. полоцкий князь даже посылает в Ригу для переговоров о свободном проезде купцов[747].

Известный процент населения городов составляли феодальные верхи: князь, члены его семьи, приближенные, просто бояре. Первоначальная резиденция полоцкого князя была, по-видимому, в детинце. Там, во всяком случае, возведен первый кирпичный храм Полоцкой земли, приписываемый обычно Всеславу Брячиславичу (1044–1101 гг.). Там же, в раскопках А. Н. Лявданского, обнаружены следы другого кирпичного здания так же, как София, выложенного из плинф[748]. Позднее, в XII в., княжеская резиденция перемещается, по-видимому, на противоположный берег Западной Двины, к селу Бельчицам, где мы застаем полоцкого князя в 1159 г.[749] и где в XII в. был выстроен Борисоглебский монастырь с несколькими храмами и усыпальницей полоцких князей[750]. Князь жил в Бельчицах, окруженный дружиной.

Большую роль играли в Полоцке, несомненно, и феодалы церковные. Попав в Полотчину через княжеские и боярские верхи, христианская религия сравнительно быстро распространилась. В Полоцке был выстроен храм Софии, в Витебске в начале XII в. церковь Благовещения. В это же время, вероятно, в Полоцке возвели, каменную церковь Богородицы (во всяком случае, в середине XII в. она называлась уже «старой», в противоположность, очевидно, новой, построенной Евфросиньей)[751], а в Минске заложили фундаменты каменного храма. Успехи христианизации в Полоцкой земле дошли до Киева, и в 1105 г. Полоцк получил первого епископа[752]. Полоцкая церковь без сомнения получала большие пожертвования. Дочь усердного жертвователя Ярополка Изяславича и сама ярая жертвовательница, жена Глеба Минского, конечно, не ограничивалась, только пожертвованиями в Печерский монастырь, обойдя полоцкие церкви и монастыри. Большой жертвовательницей была в Полоцкой земле княжна Евфросинья (вложившая знаменитый драгоценный крест). Таким образом, феодалы церковные Полотчины обладали большой финансовой базой.