Полуночники [СИ]

12. Повышение

Хакс медленно, будто под водой, переставляет ноги, направляясь в сторону своего кабинета. Одна его рука, как обычно, держит за ручку сумку с документами, вторая — беспомощно сжимает пустоту.

А должна бы сжимать горячий, но не обжигающий картонный стакан с кофе.

Но латте сегодня не предвидится. Как и корицы.

Что за люди?!

Хакс убежден, что если кто-то не может выполнять свою работу изо дня в день по установленному графику и в надлежащем порядке, то такого человека необходимо утилизировать. Как непригодный биомусор. Построить там пушку какую-нибудь лазерную и испепелять на месте.

Не можешь вовремя вызвать мастера для починки кофемашины? На, получай, ничтожный человечишка!

Хакс покупает латте в этой кофейне с первого своего рабочего дня. Он не может прийти на работу и приступить к выполнению своих обязанностей, как ни в чем не бывало, если перед этим его организм не был взбодрен дозой кофеина с доброй порцией молока и щепоткой корицы. Дела так не делаются.

Тревога преследует его от угла улицы, с того самого момента, как, зайдя внутрь кофейни, он был предупрежден патлатым студентом за прилавком, что этим утром кофемашина не работает. Хакс на автомате поплелся в офис, но тем не менее его не покидает чувство, что что-то в нем сегодня сломано: будто он пропустил фрагмент сложной мозаики, где каждая последующая деталь цепляется за предыдущую, и как бы прилежно он ни выполнил весь остальной ритуал своего дня, без злосчастного стакана кофе из проверенного места вся картина все равно рассыпется.

Однако Хакс даже не допускает кощунственной мысли о том, что можно покупать латте где-то еще. Город просто наводнен паршивыми кофейнями.

Кстати, о биомусоре…

В самом беспросветном настроении Хакс открывает дверь кабинета и замирает на пороге.

Какого…

Наверное, это просто один из тех дурных снов, когда снится, что ты поднялся с постели, оделся, позавтракал — в общем, начал свой обычный день, а потом выясняется, что и вовсе не просыпался. Во всяком случае, Хакс очень на это надеется.

Нет, он не сделает и шагу внутрь. Не сегодня. Возможно, больше никогда в этой жизни.

Все его канцелярские принадлежности, вообще всё, что находится… находилось еще вчера вечером в идеальном порядке, теперь небрежно сметено одним движением руки к компьютеру, оставляя большую часть рабочей поверхности свободной для… Для чего она могла ему понадобиться?

Чем мешали его документы, дырокол, телефон, органайзер, подставка для телефона и прочие безобидные штуки?

А вот на столе Рена творится форменный беспорядок. Хакс уверен, именно так для него выглядел бы один из кругов ада, существуй тот на самом деле. К привычному хаосу добавились две початые коробочки из-под лапши, одна из них завалена набок и глумится над Хаксом своим грязным нутром, в котором виднеются остатки соуса и кусочки мини-кукурузы. Замаранные палочки для еды в количестве двух пар валяются прямо на Реновских документах. Тут и там виднеются скомканные, использованные, очевидно, по назначению салфетки. А на полу, прямо у стола, стоит недопитая бутылка лимонада.

Невероятным усилием воли Хакс заставляет себя зайти внутрь. По ощущениям это больше похоже на посещение поликлиники: не хочется ни к чему прикасаться, даже дышать неприятно. Он медленно и аккуратно кладет сумку на край своего стола и косится на соседский.

— Рен, какая же ты свинья, — эта мысль, определенно, стоит того, чтобы озвучить ее вслух, хоть она и не дойдет до адресата.

На Реновском столе он вдруг замечает еще один «артефакт» деградации: «Кайло + Рей» — два слова, вписанные в асимметричное сердечко, — нацарапаны на деревянной столешнице.

Хакс долго смотрит на надпись и брезгливо морщится, будто обнаружив под носом харчок.

Мусор можно выкинуть, замаранное — протереть, вещи и бумаги разложить по местам, но вот испорченной мебели былой вид уже не вернуть. По крайней мере, без специалиста. Это уже попахивает вандализмом. Тянет на обстоятельную докладную. Хоть у Хакса и имеется подозрение, что его докладными Сноук подтирается, однако сам факт их написания и передачи в соответствующие ведомства примиряет его отчасти с горькой реальностью.

Его размышления прерывает сигнал смс. Хакс торопится извлечь смартфон.

Кстати, о перчатках. Хорошо, что они лежат у него в столе на рабочем месте. Он наденет их прямо сейчас, чтобы поскорее убрать с глаз долой весь этот ужас.

Но вечером…

Хакс жмурится, приложив ко лбу зажатый в ладони смартфон, а затем, собравшись с духом, печатает:

Ответ не заставляет долго ждать.

Его пальцы, очевидно, смелее его самого.

Еще один сигнал.

Хакс смотрит на одно короткое слово. Затем спешит убрать смартфон в карман, достает из ящика стола перчатки и мусорный пакет и начинает нервно скидывать в него мусор.

— Нет, не приду! — цедит он сквозь зубы, скидывая в полиэтилен салфетки и палочки. — Никогда больше не приду. Хватит с меня!

Рей притворяется, что способна сегодня работать. Но это самая большая ложь на свете, ведь все, что она может делать этим утром, — раз за разом вспыхивать, вспоминая их с Кайло ночные похождения.

За последние несколько дней они успели выкинуть несколько глупостей.

На следующее после кино утро они специально застопорили лифт между этажами на десять минут, и у Рей тоже появилась возможность добраться до второй базы. Потом на обеденном перерыве они сбежали перекусить в кафешке за два квартала от работы, но вместо того, чтобы есть, пытались засосать друг друга до полубессознательного состояния.

Вечерами Кайло часто работает, так что встречались они в основном урывками в течение рабочего дня и обеденного перерыва. Кроме вчерашнего вечера, когда он сказал, что освободится пораньше, и это «пораньше» оказалось без десяти одиннадцать. Они заказали еду прямо в офис, а Рей впервые побывала в его кабинете.

И сейчас, когда она силится вчитаться в символы на экране своего монитора, в ее голове прокручивается — сцена за сценой — все, что случилось вчера на двух стоящих впритык рабочих столах, в свете настольного светильника.

Вот они приступают к еде, делая вид, что все это вполне безобидно: уже поздно, и кругом ни души.

Вот они обмениваются ничего не значащими фразами, спрашивают друг у друга, как прошел рабочий день.

Вот его завороженный взгляд, наткнувшийся на надпись на ее футболке — крупными буквами: «ХОЧУ ТЕБЯ», и приписка помельче — «сортирующим мусор».

А вот уже она, первая не выдержавшая напряжения, нарастающего между ними, наклоняется через угол стола, чтобы поцеловать Кайло.

Вот Кайло, не разрывая поцелуя, поднимается со своего места, подхватывает ее под мышки и тянет на себя.

Рей невидящим взглядом смотрит по сторонам, набирает в легкие побольше воздуха, надув даже щеки, а потом с шумом выдыхает, но это все равно не помогает успокоиться.

Потому что ничто уже не сможет ее успокоить. Не тогда, когда еще так свеж в памяти тот момент, когда она оказалась на спине на расчищенном от вещей втором столе с разведенными ногами и с языком Кайло между ними.

А еще всплывают в голове всякие мелочи: пальцы ног, вцепившиеся в футболку на его плечах, пальцы рук, тянущие его за волосы, и, конечно же, веселое и слегка самодовольное выражение его лица после того, как она кончила.

Вчера стыда не было, но сегодня… сегодня Рей оказывается меж двух огней, имя которым Желание и Смущение.

И как бы набраться духу и сказать ему между делом, что у нее еще никого не было? Неловкий петтинг в колледже не считается.

— Рей! — кричит ей через проход коллега. — Ты чего трубку не снимаешь? Тебя директор вызывает.

Рей подскакивает с места и торопится на десятый этаж. Она беспрепятственно минует приемную, кивнув Конникс, и стучится в кабинет Леи.

— Войдите! — отвечает та, как всегда, бодро и деловито. — А, Рей! — Лея отрывает взгляд от планшета и смотрит на нее поверх своих очков. — Ух, что с тобой, дорогая? Ты не заболела?

— Нет, — растерянно произносит Рей, проходя внутрь.

— У тебя лицо просто горит.

— Я бежала, — торопится объясниться она, надеясь, что это сойдет за правду.

Но цепкой и проницательной Лее не занимать прозорливости.

— Глаза тоже от пробежки блестят? — спрашивает та, с понимающей лукавой улыбкой закусив дужку очков. — Крутишь роман на работе? Ох, да не смущайся ты так! Как, думаешь, я с Ханом познакомилась? Я не против служебных романов. Только как эти двое, — она жестом указывает на рабочий стол, за которым недавно были разоблачены ее заместители, — не делайте. А теперь присаживайся. Хочу поговорить с тобой, и разговор этот будет серьезным.

Рей унимает волнение и вся обращается во внимание.

— Хочу сказать тебе без долгих разглагольствований, что ты — наша главная и единственная надежда, — говорит Лея со всей серьезностью. — Твоя работа — наш единственный шанс не обанкротиться и не сгинуть окончательно после череды постигших нас неудач.

Рей было думает рассказать все о Кайло: о том, что узнала от Люка, о том, что его работа не уничтожена, и если бы мать с сыном нашли путь к примирению, то это наверняка обеспечило бы «Скайуокер Корпорейшн» светлое будущее. Но она слишком боится, что стоит ей открыть рот и произнести имя Кайло, как Лея обо всем догадается.

— Я предлагаю тебе новую должность, — эти слова прерывают ее размышления, и Рей изумленно глядит на своего босса.

— Новую?

— Да, — довольно кивает та. — В прямом смысле новую. Она приравнивается по положению к уровню заместителя. Будешь отчитываться мне напрямую. Заниматься только своими разработками. Полная свобода действий и все ресурсы, какие бы ты ни потребовала. Пожалуй, начнем с того, что выделим тебе отдельный кабинет на этом этаже. Я уже распорядилась.

Рей польщена, но это ее довольство подтачивает червь сомнения. Она совсем не годится на роль главной и единственной надежды «Скайуокер Корпорейшн». Она девочка из детдома, вчерашняя выпускница не самого блестящего колледжа.

— Нет! — вырывается у нее. — Я не справлюсь с такой ответственностью. Вы не можете ставить только на меня. Это слишком!

— Но мы ставим, — ответ Леи тверд и бескомпромиссен. — Потому что больше у нас ничего нет. Люк струсил. Бен… — она не заканчивает фразы, а лишь разводит руками, поджав губы.

— Вы не пробовали поговорить с сыном? — осторожно спрашивает Рей.

— О чем? Когда-то он был славным мальчиком. Таким ласковым. И умным. Мы гордились его достижениями и делали все, чтобы развить и поддержать его талант. Подростком… — Лея вздыхает. — С возрастом стало сложнее. Начались вспышки гнева. Детский психолог сказал, что это связано с умственным переутомлением. Мы отдали его на борьбу, чтобы разнообразить его обучение и помочь выплеснуть негативные эмоции. Но это плохо помогало, — еще один вздох. — Хан любил возиться с ним, пока Бен был милым малышом, но совершенно не умел говорить с озлобленным, неуравновешенным подростком. Я, признаться, тоже не умела. Все заканчивалось скандалами. Он уходил из дома и пропадал днями. Несколько раз его приводила полиция. Но это мы как-то пережили, и он не растерял потенциала. Получил диплом с отличием, начал работать, как-то реализовываться. А потом случилось это… Не знаю, где мы свернули не туда.

Рей молчит. Имеет ли она право рассказать об ошибке Люка?

— А что, если вы чего-то не знаете? — начинает она издалека.

Лея глядит на нее с непониманием.

— Ну, может, у него в жизни что-то случилось, и поэтому он так поступил… — неловко мямлит Рей.

— Не знаю. Иногда мне кажется, что я совершенно не знаю, что творится в голове у собственного сына. Но, как родитель, я могу сказать, что что бы с ним ни происходило, это наверняка наша с Ханом ошибка.

Рей раздумывает, что бы еще такого добавить к теме, чтобы понять, как распутать этот узел, но ничего изящного и хитроумного не приходит в голову.

— А теперь, — Лея возвращается к прежнему настрою, будто вовсе и не откровенничала минуту назад. — Вернемся к важному. К твоей новой должности. Она подразумевает, что ты практически сама себе хозяйка. Ты зарекомендовала себя как не только невероятно талантливый, но и очень ответственный сотрудник. Работай так, как тебе будет удобнее. Хоть по ночам, а днем даже не появляясь — я слова не скажу. Главное — с полной отдачей.

По ночам…

Вот черт!

Рей не слышит, что ей продолжает говорить Лея. Она выуживает телефон и под прикрытием стола набирает.

— Рей, ты слушаешь?

— Да! — она отрывается от телефона.

Лея несколько секунд всматривается в ее лицо.

— Ладно, иди, — улыбается та. — Я сообщу, когда будет готов твой новый кабинет. И зайдешь на днях в кадры, подпишешь новый договор.

Попрощавшись, Рей выходит в приемную и проверяет телефон.

От Мэтта ни слова. И неудивительно. Так грубо и невежливо было с ее стороны опрокинуть его, не предупредив. Он, наверное, жутко обижен, раз все эти дни ничего не писал. А ведь обычно они целыми днями переписывались. Финна, кстати, тоже давно не видно. Что ж она за человек-то такой? Стоило закрутить роман, как все ее друзья оказались за бортом.

Рей так мучается угрызениями совести, что следующие полчаса не вспоминает ни прошлую ночь, ни новость о своем повышении. Она может лишь грызть ногти и проверять телефон.

Наконец-то экран загорается, являя долгожданное сообщение.

Мэтт:

Боже, так еще хуже.

Рей:

Мэтт:

Рей:

Мэтт:

Рей улыбается. Чтобы там у него ни происходило в жизни, она очень рада.

Рей:

Мэтт:

Ну что ж, кажется, оба они счастливчики.

Напряжение ушло, и теперь Рей может расслабиться.

Рей:

Мэтт:

Рей тихонечко смеется. Стоит ли ей написать про повышение или не стоит?

Но вместо этого она, охваченная эйфорией примирения и радости за друга, пишет:

Мэтт:

Она прямо так и видит, как Мэтт, в свойственной ему манере смущается, и закрывается. Но уж она его достанет!

Рей:

Мэтт не отвечает. Опять залез в свою раковину.

Рей пожимает плечами и решает взяться наконец-то за работу. Маячащее повышение нервирует ее, все мысли текут теперь в этом направлении. Справится ли она? Если мыслить масштабами Энакина Скайоукера и его сына, Люка, она ведь никто.

Через час-полтора телефон вибрирует, и она не верит своим глазам, когда читает невероятно длинное сообщение от Мэтта:

Рей перечитывает эти строки еще раз, а потом еще и еще. Пока невольно не заучивает их наизусть.

Мэтт:

Рей хмурится.

Мэтт:

Рей закатывает глаза, усмехается, качает головой и возвращается к работе.