Полуночники [СИ]

15. Затворники

Хакс разбужен самым немилосердным образом: ему на лицо пристраивает свой рыжий мохнатый зад Милли. Он сгоняет кошку и с трудом приоткрывает заспанные глаза. На прикроватных часах без десяти семь.

Милли уходить не желает; она садится у кровати и начинает протяжно мяукать. Нет, скорее даже выть.

Хакс поднимается с постели и плетется на кухню — кошка спешит за ним, путаясь под ногами в попытках поластиться на ходу. Он насыпает ей корм в миску. В последней коробке его осталось меньше половины…

Три дня без работы.

Ему нужно решить множество вопросов. Оформить увольнение по всем правилам, забрать из кадров свои документы, получить расчет. Ну и… разместить резюме на сайте вакансий. Очевидно.

Но нет.

Он третий день затворничает. Не выбирался на улицу с того вечера, как узнал о случившемся в «Сноук Энтерпрайзис».

Он спит, бродит по дому в одних семейниках и майке, не утруждаясь переодеться хотя бы в домашнее или накинуть халат. Целыми днями смотрит тупые телепередачи, ситкомы, вечерние ток-шоу, даже детские каналы — все, чем телевизор соизволит развлечь его.

В магазин Хакс тоже не выбирается. Кошке еды пока что хватало, а вот сам он потерял аппетит и перекусывал какой-то ерундой: консервированным горошком, вареными яйцами, газировкой, сэндвичем с сыром — в общем, тем, что еще оставалось в его холодильнике. Хотя и эти запасы вскоре подойдут к концу.

Но у него совершенно нет ни сил, ни решимости, ни желания выходить из дому.

Хакс усаживается на табурет, наблюдая за пирующей кошкой.

Если ничего не изменится, его история пополнит собой некрологи о тех старых девах, которые умирают в одиночестве в своих квартирах, а оголодавшие кошки потом обгладывают их лица.

— Ты тоже сожрешь мое лицо, не так ли? — тоскливо интересуется он у судорожно глотающей корм Миллисенты.

Кошка отрывается от миски, смотрит на него своими желтыми глазами и коротко мявкает.

— Хотя бы честно.

Три дня дома.

Когда Лея позвонила ей утром следующего дня после того, как все в жизни Рей рухнуло, и настояла на том, чтобы она взяла небольшой отпуск и отдохнула, Рей и впрямь решила, что ей это не помешает. Не нужно ей сейчас появляться там, где все будет напоминать о Кайло.

Так казалось вначале.

Но в итоге три дня дома превратились в бесконечное жевание соплей, просмотр мелодрам, заедание горя, а также в просматривание их с Кайло переписки под аккомпанемент собственных рыданий.

Флешка раздора лежит на тумбочке в коридоре и напоминает о случившемся всякий раз, как Рей проходит мимо, волоча за собой плед (потому что теперь она живет в пледе). Она так и не решается ее просмотреть, ведь это означало бы, что пора решать, что делать дальше, как жить, куда двигаться, а Рей не в состоянии задаваться подобными вопросами.

Не сейчас.

В первый день ей поочередно звонят то Финн, то По.

Первый сочувственно интересуется, в порядке ли она, а еще рассказывает, чем закончилась их давешняя погоня. Но Рей пропускает мимо ушей все подробности, потому что в этот момент беззвучно плачет над последней их с Кайло перепиской, той самой, имевшей место в роковой день, когда она еще наивно полагала, что вечер для нее закончится в его объятьях.

По же не особо хорош в утешении, но зато обещает ей, что «гондонов из „Сноук Энтерпрайзис“ накажут», а еще несет чушь про искру и огонь, и что-то еще. Метафора звучит очень запутанно.

Рей никому ничего не рассказывает. Ни про то, что работа у нее на руках, ни про то, что Кайло теперь владеет частью «Скайуокер Корпорейшн». Она попросту не знает, что делать с этой информацией.

Нельзя предъявить работу с флешки как свою собственную, чудом сохраненную на носителе (хотя всем им строго предписывается работать только на рабочих машинах и там же хранить информацию). Что Лея, что По сразу поймут, что работа только наполовину ее. И, вполне вероятно, Лея узнает работу сына.

Впервые Рей посещает мысль, что таки, спасая свои труды, она похитила и труды Кайло.

Поздним вечером третьего дня ей пишет Мэтт.

Рей рассеянно глядит на значок конверта на экране. Она так переволновалась из-за смс, решив, что это Кайло. И конечно (конечно!) она бы ни за что не ответила, но, наверное, в глубине души ждала, что он напишет. Или выкинет что-нибудь безрассудное, потому что это в духе Кайло — никогда нельзя угадать, что он сделает.

«Да уж, — Рей грустно улыбается. — Никогда нельзя знать»

Она еще раз убеждается, что была права: она его совершенно не знает. А все, что было, — это ее фантазии и проекции. Пустые мечты.

Вибрация телефона сигнализирует о еще одном сообщении. Рей торопится открыть оба. И оба они оказываются от Мэтта.

Как ни странно, ему она рада. Рей набирает.

Мэтт:

Рей:

Мэтт:

Рей задумывается на мгновенье, а потом печатает:

Мэтт:

Рей:

Мэтт:

Рей:

Мэтт:

«Некоторые совершают глупости с горя».

«Ох, Мэтт, — думает Рей. — Все свои глупости я уже совершила»

Рей:

Но а вообще — мило, что он переживает за нее.

Мэтт:

Очень странное сообщение. Одно слово, но Рей будто слышит вздох облегчения, который сопровождал его набор.

Мэтт:

Например, прибить Кайло Рена. Или скрутить его и везти сюда.

Рей:

Мэтт:

Рей:

Мэтт:

Мэтт впервые обращается к ней по имени в сообщении. Это как-то более личное. Как обычно делал Кайло. Но у Рей нет сил размышлять об этом, как и сокрушаться по поводу того, что о делах Мэтта она ничего не спросила.

Рей хоронит телефон под подушкой и укладывается спать прямо на диване.

На следующее утро она просыпается, и откуда-то в ней появляются и решимость, и прежний оптимизм. Она корит себя за эти три дня, потраченные на жалость к себе.

— Не нужен мне никакой отпуск, — бормочет Рей, забирая волосы перед зеркалом.

Она лезет в ящик с футболками. Вот она — ее любимая, кремовая. С надписью: «ПАРЕНЬ, ПОДБРОСЬ» — и припиской помельче: «мусор до урны».

Пора возвращаться.