Польские трупы

Артур Гурский Версия Чеслава

Чеслав Новак неподвижно лежал на земле. Лучше сказать — покоился, ибо, глядя на Чеслава, можно было подумать, что действие это, вернее бездействие, приносило ему очевидное удовольствие. На лице Новака отражалось то особое равнодушие, которое мы обычно приписываем состоянию блаженства, когда можно ничего не делать и никто не заставляет нас заниматься производственными, семейными и другими делами. Настоящий рай, по крайней мере, в версии для бедных и непритязательных.

Однако по выражению лица нашего героя было заметно: что-то нарушает идиллию. Может, дурной сон, может, смутное уже воспоминание о неприятной минуте. Тем не менее было понятно: все плохое — позади. Вид этого человека мог бы доставить прохожим удовольствие и даже вызвать зависть (ведь все мы куда-то спешим, что-то вечно нас подгоняет), если б не одна мелочь: на левом виске Чеслава Новака засохла тонкая струйка крови. И эта кровь, на первый взгляд исключительно она, свидетельствовала о том, что случилось нечто нехорошее. Что человек, с виду довольный жизнью, в сущности жизни лишился. Что он мертв. И что это — остывающий труп человека, жизненный путь которого, по крайней мере на последнем этапе, отнюдь не был усыпан розами.

Да, Чеслав уже два часа, как умер, и врач, прибывший на место, в этом не сомневался. Новак был мертв, и непохоже, чтобы он обладал сверхчеловеческой способностью воскресать без помощи Того, кто знал толк в этих делах. И все-таки именно самому Чеславу Новаку, пребывающему в состоянии вечного покоя, предстояло разрешить загадку собственной смерти и навести полицию на след убийцы.

Ведь (это обстоятельство мы можем открыть читателю) несчастный покинул сей мир не по своей воле, а по желанию убийцы, который два часа назад подошел к нему, приставил дуло к виску и выстрелил из «вальтера» модели 1933 года. Однако то, что Чеслав был убит из почти антикварного оружия, такого же раритета, как довоенные плакированные столовые приборы или картины французских экспрессионистов, не доставило Новаку никакого, ну ни малейшего, удовлетворения. Честно говоря, он этого даже не заметил и, вероятно, до последнего вздоха был уверен, что его продырявила пуля, вылетевшая из стандартного ствола, произведенного совсем недавно. А впрочем, разве это важно? Гораздо важнее мотивы убийства.

Откуда взялась мысль, что бездыханный Чеслав должен сам распутать тайну собственной смерти? Да оттуда, что, когда на место убийства приехала полиция, старший по званию, комиссар, взглянув на покойника, твердо сказал:

— Будем закрывать дело.

— Это почему же? — спросил младший полицейский, относящийся к своим обязанностям чересчур идеалистически. Он еще считал, что, раз произошло преступление, должно быть и наказание. Если есть труп, необходимо как можно скорее найти убийцу. Старший же, опытный и давно не питающий иллюзий комиссар (когда причина преступления неизвестна, считай, она связана с деньгами и низким общественным статусом преступника), знал одно: если дело будет закрыто, то и хлопот не будет. И с некоторых пор последовательно этого правила придерживался.

— Потому что нет ни следов, ни улик, ничего не известно о мотивах убийства и о прошлом покойного, — объяснил он.

Младший коллега удивленно посмотрел на него.

— Не прошло и минуты, а вы уже знаете, что нет никаких следов? И даже не пытаетесь разобраться в прошлом покойника?

— Какой смысл ходить вокруг да около, гадать… Труп уже ничего не скажет, и даже если бы он мог говорить, то наверняка ничего не видел и не слышал. Кроме выстрела, разумеется.

— Без причины не убивают…

Комиссар саркастически улыбнулся и процедил:

— Как ты догадался, Шерлок? Невероятно. А я-то считал, что убийство невинных людей вполне обычная вещь.

— Вы ошибались, — ответил младший с невинной улыбкой и наклонился над Чеславом. — Крупный калибр, наверное, с близкого расстояния.

— Этому вас учат в ваших полицейских академиях? — спросил старший, однако в его голосе цинизма поубавилось. Он присмотрелся к Чеславу, протяжно свистнул и с удивлением подтвердил: — Действительно, убийца мог даже приставить дуло к виску. — Затем, повернувшись к коллеге, сказал серьезно: — Конечно, мы проверим всех, кто что-нибудь видел или слышал. И даже тех, кому почему-то кажется, что они имели к этому делу какое-то отношение. Пошарим в архивах, проанализируем наши черные списки…

— А у нас есть черные списки?

— У всех есть, в полиции тоже. И даже больше, чем где бы то ни было еще. Тебе бы следовало это знать.

— Вы о картотеке?

— Обо всем: о картотеке и не о картотеке. О зафиксированных и незафиксированных действиях и разговорах. На их основании складывается мозаика улик и доказательств.

— Если у нас так много всего, то почему надо закрывать дело?

Комиссар охотно бы рассказал всю правду, но промолчал. А правда была такова: близилось лето, и у него уже были выкуплены путевки в уютный дом отдыха у озера, славившегося чистой водой, крупной рыбой и живописными островками. И затянувшееся следствие — а для комиссара было очевидно, что тянуться оно будет бесконечно, то есть, самое малое, до осени, — перечеркнет его планы на отпуск. Старший не для того старший, чтобы рьяно выполнять каждое служебное задание, чтобы с упрямством, достойным лучшего применения, вслепую гоняться за преступником, не рассчитывая на денежную награду, а руководствуясь исключительно чувством служебного долга. Комиссар был сыт по горло этой возней в болоте, и единственное, чего ему не хватало, так именно озера. Разумеется, он тоже когда-то был молод и с горячечным румянцем на щеках зачитывался американскими и английскими шедеврами детективного жанра. Он мечтал стать таким же детективом или комиссаром, как созданные авторами первой половины двадцатого века элегантные, с безупречными манерами и необычайными аналитическими способностями, стражи общественного порядка. И верил, что так оно и будет; но когда в 1982 году (именно тогда он пришел на службу) ему вложили в одну руку палку, в другую — щит и дали команду: «Разогнать толпу!» (толпу, собравшуюся тогда у одного из варшавских костелов), он понял, что времена элегантных джентльменов безвозвратно прошли.

Зато на лице второго полицейского отразилось нечто наподобие мечты об увлекательном приключении. Понятное дело, профессиональном. Он пополнял свои знания, многократно пересматривая одни и те же сцены сериала «Экстрадиция». Он хотел быть таким, как комиссар Хальский, и, чтобы походить на него, даже начал проводить эксперименты с огненной водой. Взболтанной, но ни в коем случае не размешанной.

— Интересно, какова была причина этого жуткого преступления, — бросил он в пространство, надеясь, что более опытный товарищ рано или поздно услышит его слова.

— Может, он хотел продать фальшивого мальтийского сокола, — отозвался комиссар. Младший, не поняв, при чем здесь сокол, догадался, что тут есть какая-то связь с классикой. Скорее всего, с киноклассикой.

— Комиссар Коломбо, да? — спросил он, лукаво прищурив глаз.

— Нет, — прозвучал лаконичный ответ.

— А почему вы думаете, что из-за этого сокола можно плохо кончить?

— Потому что с коллекционерами не шутят. Когда платишь миллионы долларов за птицу, хочется быть уверенным, что подделка исключена.

Младший полицейский не поддержал тему, хотя ему не давала покоя мысль о том, что он не узнает, в чем там дело с мальтийским соколом. Едят его или ставят на полку рядом с хрусталем.

— Я бы так легко не сдавался, — сказал он тихо, опустив взгляд, как будто в этой фразе было что-то неприличное.

Комиссар покачал головой.

— Сдадимся, когда будет можно. Опросим всех, доктор изрежет труп вдоль и поперек, произведет тщательный интеллектуальный анализ покойного, ну и…

— Ну и…

— Слушай, — комиссар посмотрел на своего неопытного коллегу взглядом бывалого человека, который не даст втянуть себя в ненужную авантюру, — мы имеем дело с бандитскими разборками. Или с чем-то похожим. Все равно заказчика нам не найти, а наказывать исполнителя — пустая трата времени, его и так пристрелят. Бандитское правосудие на руку скоро, люди прекрасно об этом знают и не настаивают на проведении следствия. В принципе общество нас любит и заботится о нашей безопасности. И правильно делает, слава богу.

Чеслав Новак (напомним, речь идет о лежащем на земле), услышав это и предчувствуя, что молодой идеалист в конце концов разделит точку зрения своего циничного наставника, всерьез забеспокоился. Тревогу вселяло все: мысли о правосудии, о морали стражей порядка, о безопасности поляков и европейцев, а также о собственном исчезновении из человеческой памяти уже в ближайшие дни.

Вы спросите, как труп мог все это слышать? У автора нет готового ответа, однако он исходит из того, что такой преступный подход к профессиональной этике может расшевелить даже камень. А тем более только-только покинувшую тело душу Новака.

Поэтому в тот миг, когда санитары переложили его на носилки, Чеслав решил действовать. Или же его телом воспользовалась некая высшая сила, о которой здесь не время и не место рассуждать. Достаточно того, что перед пикапом, предназначенным специально для транспортировки подобных Чеславу жмуриков, покойник взмахнул правой рукой. Проще говоря, рука упала с носилок, как бы указывая на что-то важное, находящееся на земле. Полицейские посмотрели вниз и сразу заметили след ботинка…

— Ого, взял след, — засмеялся комиссар.

— Да он сотрудничает с нами, — шепнул немного испуганный молодой полицейский.

— Наши этого не заметили, след не зафиксировали, — пробормотал старший, словно упрекая польскую полицию.

Вскоре оказалось, что след этот не единственный и определенно не принадлежит Новаку. Следы вели к кустам, потом сворачивали в сторону и обрывались. В момент крайнего отчаяния Новак повернул голову (по инерции, не беспокойтесь, метафизика здесь ни при чем) к другим кустам, находящимся примерно в пятидесяти метрах.

— Чудо какое-то, а? — спросил младший полицейский, чувствуя, что его начинает знобить от эмоций и страха. Комиссар, не зная, что на это ответить, направился в сторону кустов. Второй последовал за ним. Шествие замыкали заинтригованные санитары, которые оставили Чеслава лежать на земле, чтобы тот отдохнул после тяжелого труда.

— Кровь, несколько капель крови, — крикнул младший, заметив неопровержимое доказательство того, что здесь происходило что-то неладное.

— Вообще-то это может быть кровь не покойника, а убийцы, — вынес приговор комиссар, понимая, что отпуск у озера отодвигается бесповоротно, но на горизонте маячит награда и, возможно, даже повышение.

— Как это? Он сам себя подстрелил?

— Криминалистике известны подобные случаи. Преступник мог использовать собственную ладонь в качестве глушителя.

Младший полицейский недоверчиво посмотрел на начальника, чувствуя, что тот просто его дурачит.

— Что, серьезно?

— Какова страна, таков и профессионализм киллеров, — кратко ответил комиссар и достал мобильник, чтобы еще раз вызвать людей из лаборатории. — У нас есть ДНК, у нас есть убийца, — сказал он и вытащил пистолет.

— Да вы что? — испуганно спросил второй, тоже взявшись правой рукой за кобуру. Он не знал, что комиссар много раз видел подобную сцену в кино — легавый, который в поисках убийцы не хватается за оружие, ничем не отличается от сборщика налогов или лифтера. Впрочем, начальник тут же спрятал свой старенький пистолет.

Убийцу удалось задержать меньше чем через неделю. Им оказался неоднократно попадавший в поле зрения полиции коллекционер довоенного огнестрельного оружия — поэтому он и стрелял из «вальтера» 1933 года. Он регулярно снабжал оружием мелких бандитов. Чеслав ничего плохого ему не сделал, просто проходил мимо будущего преступника, когда тот заряжал пистолет — хотел проверить, действует ли купленный за несколько тысяч злотых раритет.

Действовал…

Вы спросите, откуда взялась кровь стрелявшего? Как раз перед выстрелом у него из носа потекла кровь — этим популярным, впрочем, недугом преступник страдал с детства, и проявлялся он в наиболее стрессовых ситуациях. А как иначе можно назвать состояние ума убийцы перед выстрелом из старого пистолета в голову человека еще совсем не старого? Бездушному коллекционеру следовало бы знать, что при склонности к кровотечениям нельзя браться за истребление представителей рода человеческого. Однако желание выстрелить из «вальтера» оказалось сильнее здравого смысла. К счастью для правосудия.

Перевод И. Киселевой