Железнодорожный вагон стоял у погрузочной платформы. Надо было переправить Педро по дощатым мосткам в вагон. Он упирался. Вход в вагон зиял, как пропасть, оттуда пахло тухлой рыбой. Чтобы заглушить неприятный запах, мы бросили в вагон сена и соломы. Педро по-прежнему упорствовал. Я впервые увидел, как он становится на дыбы. Он дрожал. Он раздувал ноздри. Его длинная грива развевалась вокруг изогнутой шеи.
«Лесной бог!» — подумал я. Деревенским мальчишкой я так и представлял себе лесного бога: черный конь, переступающий на задних ногах.
Мы повернули Педро задом к вагону, и он успокоился. Ведь рядом стояла его сестра, маленькая кобылка, и расправлялась с остатками сена. Он видел дорогу, по которой обычно ходил в конюшню. Педро заржал, обращаясь к сестре. А мы потихоньку втолкнули его задом в вагон. Двери вагона сдвинулись. Мрак обступил Педро со всех сторон. Перехитрили! Так бывает и с людьми: человек пятится назад, и его обступает мрак.
Но вот двери вагона снова раздвинулись. В вагон хлынул свет летнего дня. Однако теперь Педро был привязан. Он возбужденно захрапел. Глаза его были полны страха. Он дергал цепь и бил задними копытами. Он скреб пол и топал передними, но плотно пригнанные доски тюрьмы на колесах не поддавались. И тут узник беспомощно затрубил. Он ржал не из любви к жизни, он предупреждал табун: «Опасность! Опасность!» Табун Педро состоял всего лишь из его тонконогой сестры — там, снаружи, на мощеной платформе. Кобылка вскинула голову, забеспокоилась. Своим криком брат приказывал: «Беги!»
Ржанье жеребца, казалось, нисколько не затронув мозга кобылы, сразу же передалось от ушей к мышцам и сухожилиям. Она рванулась вперед, хотела бежать. Кучер резко осадил ее. Здесь не степь. Здесь не прерия.
Жена гробовщика сунула в мягкую пасть Педро кусок хлеба. Она плакала. Над чем, собственно? Что у лошади «слишком малый радиус»?