Пони Педро

ЛОШАДИНЫЕ СТРАХИ

По утрам, когда солнце поднимается из туманов, на берегу заросшего камышом озера, под высокими соснами, трубят журавли. Они встречают солнце трубными кликами, словно говоря нам, жителям маленького хутора:

«Вылезайте, сони, из перин! Красно солнышко давно взошло!..»

При этих трубных звуках ты кажешься себе грешником перед судом общественности. Ты чувствуешь себя ничтожным и виноватым и невольно вспоминаешь все свои грехи и упущения. Крадучись ты спешишь к письменному столу и принимаешься за работу.

Мой труд успешно подвигался вперед. Герой романа благополучно преодолел тяжелый этап своего жизненного пути и духовно созрел. Тут меня вызвали в город на заседание, и пришлось все бросить. За это время и герой и Педро одичали.

Наконец все же выдалось свободное воскресенье. Мы решили выехать на прогулку. Везти нас должен был Педро. Запрягая его, мы снова пустили в ход хлеб.

Все готово. Не без опаски мы садимся в тележку.

— Н-но!

Педро оглядывается. А где же хлеб? Я взмахиваю кнутом. Педро пускается наутек. Убегая, он увозит с собой тележку, а вместе с нею и нас.

Ох уж этот человек с его хитростью! Он говорит лошади: «Я вижу, тебе некуда девать силу. Поработай на меня!» Он прицепляет к лошади повозку, грозит кнутом, и он все еще недоволен! «Удираешь? Так прихвати с собой меня и мои тяжелые мешки!» Лошадь тащит и его, и груз. Теперь он доволен и говорит: «Лошадь отлично везет». Как бы не так! Следовало бы сказать: «Лошадь отлично удирает».

Кристе захотелось править. Я передал ей вожжи. Мы поменялись местами. Кучер должен сидеть справа.

— Н-но, Педро, пошел!

В этом шипящем «пошел» Педро почудилось что-то страшное. Он припустил во всю прыть, перешел на рысь. Тип-топ, тип-топ — выстукивали маленькие копытца. Вдохновленный тарахтеньем тележки, запахом смолы, доносившимся из лесу, и перекличкой дроздов, я сочинил извозчичью песню:

Педро шарахнулся. Криста с перепугу выпустила вожжи. «Эх ты, горе-кучер!..» Педро приударил галопом. Я подхватил вожжи. Еще немного, и они сползли бы на землю. Тогда нам оставалось бы только соскочить с тележки. Я не спеша натянул вожжи.

— Тише, тише, все в порядке! — успокаивал я Педро.

Заодно я успокаивал и самого себя. Педро пошел рысью, еще минута — и он снова отстукивал «тип-топ», мерно и чинно, словно заправская крестьянская лошадка.

Упоенный собственной мудростью, я принялся поучать Кристу:

— Есть такие люди, они выпускают вожжи, да еще удивляются, когда вместе с вожжами упускают и самое жизнь. Они слишком полагаются на судьбу…

Пока я умничал, Педро снова рванул в сторону, и я мог на деле доказать справедливость своих слов.

— Тише, тише, все в порядке!

На этот раз Педро испугался белого ствола березы. Теперь я смотрел во все глаза, нет ли впереди еще берез, как вдруг он опять прянул в сторону. Берез поблизости и в помине не было. Зато в дорожной колее трепыхался на ветру клочок газетной бумаги. Итак, белое для Педро — страшный цвет. Вскоре мы узнали это наверняка: белоствольные березы, обрывки бумаги, белье на веревке, пролетающий белый голубь, ветка с белыми цветами, колеблемая весенним ветром, — все это нагоняет на Педро страх.

Очень может быть, что, когда Педро был жеребенком, его испугала белая наседка, с кудахтаньем вылетевшая из гнезда, или белый петух, который воинственно накинулся на мирно пасшегося жеребенка, — и страх этот остался навсегда.

Но разве не случается и людям пугаться качающегося на веревке белья? Разве иной раз не являются им привидения? Надо вселять в людей мужество!

Если в обществе Педро меня и впредь будут осенять такие откровения, то мне, право, следует опасаться за своего героя. Чего доброго, он станет до неприличия мудрым.