Попаданец в себя, 1960 год

Глава 23

Лежу на кровати. Шевелю рукой, все нормально. Я снова хозяин этого тела. Пытаюсь встать, голова начинает кружится. Полежу лучше.

Входит девушка в белом халате. Или молодая женщина, я как-то перестал их четко дифференцировать, все кажется, будто малолеток совращать собираюсь. Это менталитет деда и прадеда так меня смущает. Но сейчас я не дед и уж конечно не прадед, я пацан, которому двадцати нет. И такая реакция на девушек вне нормы.

– Ну что, герой, как себя чувствуешь? – обращается девушка ко мне.

– Голова кружится. А я где?

– Веселый город Биробиджан, где евреев не зовут жидами. Сотрясение мозга, тебе теперь придется своих призывников догонять, отлечишься – сказано зайти в военкомат.

Руковерам никогда не уйти от своей нации, надо было мамину фамилию взять, армянскую. Но тогда не попал бы в Израиль, а помер бы в перестроечной России от рака, в Израиле его удачно залечили. Бесплатно.

Но ежели у меня сотрясение, то с неделю беспокоить не будут. Интересно, чем в этом времени лечат сотрясения и есть ли уже ноотропные препараты. Впрочем, какая разница, главное – я могу все исправить, избежать этой ненужной мне повторно обязанности, Родину я могу и без армии защитить своим знанием будущего.

Все это я обдумал между прочим, а в голове цвела главная идея – ретроградная амнезия! Палочка – выручалочка всех добропорядочных попаданцев. И от армии закошу, и странности мои станут объяснимы.

– Хороший город, а кто я? Я что – еврей?

– Ты солдат-призывник, у тебя сотрясение мозга, – повторила медсестра, – Даже если произошло легкое сотрясение, необходим постельный режим не менее пяти суток. Выпишем, если осложнений нет, примерно на 7-10 день. Однако лечение сотрясения мозга в домашних условиях должно длиться еще некоторое время. В домашних условиях важно как можно больше отдыхать – умственно и физически. Ты где живешь?

– Не помню, извините.

– А что помнишь?

– Что красивым девушкам надо цветы дарить.

– Молодец, но я не о том спрашиваю.

Начавшийся диалог прервал врач. Представился:

– Борис Моисеевич, ваш лечащий врач. Будем лечить, обезболим, успокоим, поможем заснуть. Вы как себя чувствуете?

– Доктор, я не помню как меня зовут.

– Небольшая амнезия, это бывает, вы шибко ударились. Как говорится, проверили на прочность вагон – он оказался крепче вашей головы. Ничего, полежите, отдохнете, все наладится. Наденька, как зовут пациента?

– Руковер Владимир Исаевич, из Сибири, призывник. Мне сопровождающий лейтенант его паспорт отдал и призывное свидетельство, он должен после лечения в военкомат зайти.

– Руковер… А вы, батенька, случаем не сынок Исай Михайловича Руковера, врача?

– Скорей да, чем нет, но не помню. А вот из семьи врачей – таки да. Мне в голову лезут слова о лечении сотрясения: анальгетики, седативные вещества, барбитураты.

– Ну, до барбитуратов дело не дойдет, а вот клофелинчику мы вам уколем, поспите. (Наиболее «популярным» этот препарат был во времена Советского Союза, чаще всего его назначали пациентам с гипертоническим кризом, глаукомой и некоторыми глазными, психическими и неврологическими заболеваниями. Был изобретен в 60-х годах прошлого века, и с этого момента над веществом начали проводить различные исследования и тесты).

– А можно без клофелина?

– И что мы имеем против такого хадаш тоф (нового, хорошего иврит) лекарства?

– То что оно новое.

– Какой осторожный молодой человек. Ладно, уколем морфина. Надеюсь против старинного морфина вы не будете становится в позу?

Доктор ушел, Надя поправила подушку и тоже ушла. Я, стараясь не шевелится и не будить боль, расслабился.

В прошлой жизни я был в этом городе, году где-то в 1968. Ехал в Иркутск, на вокзале в Хабаровске обворовали, заначку не нашли. Решил добрался до Биробиджана, в провинции всяко легче подзаработать или дождаться перевода от родни. У вокзала прильнул к небольшой пивнушке. Пройдя вдоль очереди от ее хвоста до головы, протянул переднему деньги:

– Возьми по две кружки – себе и мне.

Допивая вторую кружку, обратил внимание на своего напарника. Выглядел он вполне прилично – кургузый мужичок в опрятном дешевомкостюме. Он что-то рассказывал мне перед этим, но я плохо его воспринимал.

…брага откипела на балконе, – уловил я конец фразы и переспросил:

– На каком балконе?

– Таки я вам и говорю, что у меня на балконе стоит целый бидон готовой браги.

– А жена? – спросил я невпопад.

– Уже давно в отъезде, у родичей в деревне. А я вот дома. С сыном и дочкой.

– Тогда что же мы тут делаем? – спросил я. С меня пузырь, пить будем водку, а похмеляться брагой!

Дальше было все проще. У работника обувной фабрики, Льва Моисеевича, оказалась небогатая трехкомнатная квартира в окраинном микрорайоне, и жилище это, как мне показалось, дышало пьяным гостеприимством. С четырнадцатилетним сыном и двадцатилетней дочкой я быстро нашел общий язык – ребята, похоже, привыкли к безденежным алкашам – отцовским корешам, и на меня смотрели, как на богатого родственника.

Дочку Льва Моисеевича по-мальчишески звали Сашей. Она и выглядела, как мальчишка – невысокая, тоненькая, с едва обозначившейся грудью и курносым веснушчатым лицом. Еврейское происхождение проявлялось в ней только, пожалуй, жадностью. Я видел, каким взглядом она проводила мелочь, которую я дал пацану на мороженное. Мальчишка Беня был, наоборот, ярко выраженным андом внешне, но отличался бесшабашной душой руского.

Сразу же после еды и выпивки я сослался на усталость. Хозяин отключился еще раньше – обилие водки оказалось ему явно не по силам. Мне выделили маленькую комнатку, в которой жила бабушка. Но она сейчас тоже была в деревне. Я подождал, пока Саша застелет тахту, поблагодарил ее и закрыл за чадами дверь. Голова болела, день был суматошным…

Разбудило меня чье-то прикосновение. Комната освещалась хилым светом от уличного фонаря. Лев Моисеевич стоял рядом в одних трусах, белея в сером полумраке тощими волосатыми ногами, звал опохмеляться. Вставать не хотелось. Я буркнул “нет”, повернулся на бок и попытался заснуть. Не тут-то было. Я слышал, как звенел хозяин стаканом, как он булькал и гыкал, заглатывая брагу. Затем он прошлепал в комнату, осторожно тронул мое плечо. Я притворился спящим. Моисеич бесцеремонно залез под одеяло и прижался ко мне тощей задницей.

“Hy и ну! – подумал я. – Мало того, что этот еврей – пьяница, так он еще и гомик. Интересно, кто же ему с детьми помог? Или он бисексуальная тварь?”

Я пробормотал какую-то несуразицу, симулируя глубокий сон, повернулся на другой бок, но хозяин не унимался, настойчиво шаря лапами по моим трусам. При шлось предпринять крутые меры:

– Слушай, давай спать! – резко сказал я, приподнявшись и не очень деликатно спихнув хозяина с тахты. – У меня был страшно перегруженный день, и я очень устал. Но завтра я тебя точно отоварю… Моисеич засмущался, забормотал что-то, пятясь, покинул комнату. А через несколько секунд я снова услышал перестук утвари на кухне, перезвон стакана и бутылки – Моисеич опять опохмелялся…

Дальше не интересно. Отправил телеграмму, перекантовался у старого пидора еще сутки, получил от брата перевод и усвистал домой. Осталось впечатление от города, как места чистого, уютного, деликатного.

И вот бес по имени я – сам, только маленький занес меня снова в Еврейскую автономную. Как забавно Фортуна кидает кости, как затейливо Мойры выплетают судьбу попаданца. Надо срочно избавится от этого маленького поганца, что уже один раз испортил нашу жизнь и старается это повторить. Все, что я с таким трудом выстраиваю, он рушит одним стаканом водки. Впрочем, не знаю чем он на сей раз порушил. Ну с институтом – это ясно, он не владеет языками. Но как он в Армию угодил:!

Вернусь в Иркутск – разберусь. Если вернусь! Кстати, какое нынче тысячелетие на дворе.

Привстал, глянуть в окошко, опять закружилась голова и вытошнило прямо на пол. Вошла пожилая нянечка и отругала меня за грязь.

– Вон, под кроватью – утка. Вытащил, поблевал, поставил на место. Больной – не больной, всякий может. Ты тут сереешь, а мне убирай!

– Пошла вон, сука старая! – слабым голосом выругался я. – Тебя, падла помоечная, не понятно что ли, что я не смог дотянуться, голова кружится. Если работать не хочешь, увольняйся!

Бабка явно растерялась. Привыкла к безропотности советско-еврейского лежащего континента, а тут такой отпор. Молча притабанила ведро с тряпкой, совок, вытерла, убрала. Проворчала:

– Ужинать будешь?

– Нет, кусок в глотку не лезет, мутит. Не видишь, что ли!

– Ладно, сестру позову. Она даст лекарство какое. Развоевался! Я же не со зла. Помахай тут веником да тряпкой…

– Вот до воинской части доберусь – намахаюсь. Тебе столько полов и не снилось, сколько салагам мыть приходится.

– Призывник, что ли. Бедный, где тебя так угораздило…

И непонятно, где меня угораздило в призывники или башкой ушибиться. Или это одно и то же и мистически связанно. Что – русские женщины, что – еврейские: отходчивы и жалостливы.

Явилась дежурная сестричка. Предложила на выбор – потерпеть или укол с морфием. Уже был такой, приятно конечно, словно на волнах довольства и разслабухе качаешься, но не подсесть бы. Мой организм, похоже, большой любитель эйфории на халяву.

– Соли просто дайте, соль от тошноты помогает. И пить поставьте на стул рядом, при сотрясениях и рвоте больше пить надо, чтоб обезвоживания избежать.

– Фельдшер, что ли?

– Нет, призывник. Скажите, сестренка, какое у нас тысячелетие на дворе?

– А, призывник. Говорили, слышала. Это который память потерял. Ты че узнать то хочешь, ма роце (что хочешь, иврит).

– Время года хочу узнать, нахон (понятно, иврит). А так у меня все о-кей, бесседер (хорошо).

– Медабер иврит (ты говоришь на иврите)?

– Кцат – ктана (чуть, мало, вирит).

– Осень нынче у нас, осень. А время – вечер. Ужинать больные кончают. Будешь ужинать?

О времена, о нравы. Как тут все замедленно!

– Оставь меня, дщерь Сиона.

Буду лежать и самокопаться, надобно разыскать в голове убежище этого мелкого пакостника, иначе он мне нормально жить не даст.