Глава 2

Второе ложное попадание было еще интересней. Я угодил в девяностые, в жирное и нечистое тело иркутского миллионера-бурята. Проснулся в огромной кровати с балдахином и в компании с малолеткой.

Комплекс эмоций чуть не свалил меня в обморок, но сознание не оплошало – вытянуло инфу из мозга этого неприятного человека. Странное это дело – поглощать чужое сознание, я к примеру теперь знал бурятский язык, а Вася Сталин наградил меня неплохим немецким, да и поршневым самолетом я смогу управлять.

Моему новому телу сорок пять лет, его прошлый носитель поднялся на частной золотопромышленной артели в Бодайбо, потом подмял торговлю омулем и урвал часть пушного бизнеса. На Кипре у него в банках уже миллионов пятьдесят, солидная сумма и в московском «Сибирь-банке». Полно недвижимости: катера, машины, квартиры в Иркутске, на Кипре и в Москве. А взглянув на это туловище в зеркало, я поразился обилию золотых погремушек.

Тем ни менее тело по первым ощущениям было здоровым, даже похмелье почти не сказывалось. Буряты – раса крепкая, но они рано умирают от водки. А пьют практически стопроцентно. Северные народности не ведали об этой гадости до встречи с белыми купцами, поэтому спивались быстро и наследственно.

– Можно я пойду? – спросили сзади.

Тощая девчонка прикрывала несуществующую грудь.

– Подожди, – я пошарил в памяти донора, – денег дам.

Достал из орехового бюро пачку деревянных, сунул пацанке. Буквально поразил её. Попыткой совести смягчить стыд за время, во время которого пенсионеры шли на кладбище, пацаны – в бандиты, а малолетки – в проститутки. Все это было мной пройдено и прожито, но мое сознание к старости обрело здоровый цинизм, да и деньги жалеть было неприлично.

Вышел на балкон и ощутил очередное дежа вю – вид на улицу Марата был знакомым, все же тут я прожил около двадцати лет. Тот, кто затеял эти перемещения сознания, наверняка обладал своеобразным чувством юмора – это была моя квартира № 16 на улице Марата города Иркутска. Именно тут прожил я до 20 лет, пока брат не разменял её на две. Третий этаж, только нет двух тополей, что высились до пятого этажа, голо внизу, голо вдоль улицы. Это в мое время тут был центр, нынче – пригород.

Личность Даши Бадмаева уже не сопротивлялась, и я был готов вершить реформы. Тем более, что на примере раннего самоубийства Василия Сталина уже осознал – менять историю в этом мире можно. А зеркальный этот мир или тот же самый меня мало волновало. В конце концов никто не опроверг теорию, что все материальное – по существу всего лишь иллюзия, порождение спящего мозга, разместившегося в крошечном чипе гигантского компьютера Вселенной. Или – БИОС в умных часах на запястье Бога.

Небольшой опыт выживания в лихие девяностые у меня был. Я тоже тогда открыл свою небольшую типографию, нанял шофера и телохранителя. И промотал в частном бизнесе сотни две тысяч зелени, пока не понял – не мое. Да и доллары были не мои, а от государственных издательств, понадеявшихся закупить через меня офсетные типографские машины в Германии…

Я помнил все: августовский путч, распад СССР, экономические реформы, включавшие приватизацию государственной собственности в частные руки, либерализацию цен и свободу торговли, а также обесцененные сбережения граждан, невыплаты заработной платы, пенсий и социальных пособий, конституционный кризис, завершившийся силовым разгоном Съезда народных депутатов и Верховного Совета, осетино-ингушский вооружённый конфликт 1992 года, денежную реформу 1993 года, становление терроризма и организованной преступности, две чеченские войны, экономический кризис 1998 года, вестернизация, сексуальная революция, моральный релятивизм – все это я уже пережил. Да и сам-то не шибко пострадал, разве что бизнеса лишился и банк с моими деньгами лопнул. Зато стал фрилансером и вольным журналистом, а потом и писателем стабильным.

Но небольшой опыт в то время я получил, создав частную типографию путем аренды у городской этажа и мощностей офсетной печати. Им деньги – мне тоже, но побольше. Калининградцы получили:

Бесплатный журнал «Аферист», где печатались предостережения против мошенников.

Фантастику в свободной продаже в невзрачных томиках (городская типография лучше не могла, а областную перехватили более серьезные воротилы – бывшие партийцы, прокуроры, гбешники и комсомольские вожаки. Тем ни менее зарубежную фантастику расхватывали…

Столовую для бедных семей и стариков. Суп можно было брать домой, второе – нет. Хлеб еще давали и яблоки. Еда была вкусной, я лично периодически там питался и всех вороваек увольнял мгновенно. А с работой в те времена было плохо.

Одно время торговал пирожками с капустой, самыми дешевыми в производстве. Ребята из кулинарного училища приходили в четыре утра в кафе и лепили пирожки. К открытию у кафе был бидон горячих пирожков, а кулинарные школьники распродавались по городу и половину прибыли отдавали мне.

Вообщем крутился, как мог. Поддерживал местную секцию боксеров, за что получил взаимность и пару наездов отбил с блеском. Подарил райотделу полицейскую «шкоду» и наезды вообще прекратились.

Пока был в Германии по поводу поддержанных авто, в России сотки и полсотки превратились в некрасивые бумажки. А у меня их было два мешка. После этого зарекся держать сбережения только в валюте и камушках, но особых сбережений не случилось, как и камушков. А пару золотых царских червонцев с трудом продал на Кипре, чтоб наскрести денег на обратный билет – очередная реформа на родине лишила меня доступа к валюте на кредитной карточке.

Обнищав, продал машины, оборудование и уехал в Питер, где полностью переключился на писательскую деятельность. Художественные книги писал для души, а прикладные – для заработка. В те времена раннего интернета еще не проверяли компиляции на уровень плагиата. А сканеры уже появились в продаже, как и проги для распознавания текста[5]. Поэтому на книгу о готовке в духовке у меня ушла неделя, а совершенно дурацкий опус про корейские салаты (только входившие в моду) составил из обычных салатов с добавлением в них уксуса, перца, корейской острой моркови и корейской острой капусты кимчи (отвратительный вкус) – три дня.

Большую часть таких рукописей я продавал в Москве, соблюдая принцип не пакостить, где живешь.

Потом меня пробило на учебники. Первыми оказались рабочие тетради для школьников. Действительно первыми в России. Очень хорошо за них заплатило ростовское-на-Дону издательство.

Вообщем, если мне удастся в повторной жизни проявить себя на писательском поприще, я еще вернусь к этой теме. А пока перейду к первым ощущениям и явлениям своего попаданчества.

Мир двулик и частично иллюзорен. Загадка про «тётю Грушу» одинаково может привести к лампочке или к самой «тёте Груши» – суциднице. (Как я радовался в детстве, услышав что «тётя Груша» повесилась!) Любой попаданец должен отчаянно бояться прекращения попадания, скоротечности забавы.

Именно этого я и боялся, распоряжаясь телом и богатством непорядочного Бадмаева. ДашИ (ударение на последний слог, на тибетском означает «счастье, процветание, благоденствие»).

В первую очередь, естественно, я собирался озаботиться благополучием себя – родимого. В 1990 году я только освободился из тюрьмы и работал в передвижном цирке – мотался вместе с труппой и животными по югам. Выяснить, где сейчас нахожусь, было не так легко, как во время развитого интернета а я сам банально не помнил. Следовало сделать запрос в Госцирк. А брат с мамой сейчас в Смоленске, брат работает в каком-то НИИ. Им тоже следует перевести деньжат.

Так что, выйдя на улицу и открыв знакомый, гараж, где вместо папиной «победы» стоял японский джип, я сперва поехал в сберкассу….

Но тут наступила чернота.

До сих пор не знаю, что там произошло и моя ли это была реальность. Множественную Землю никто не отменял.

Загрузка...