Портреты разного размера

БАРД АЛЕКСАНДР ГАЛИЧ

Это было давно, в санатории в Удельной, куда на пару недель, в мои школьные зимние каникулы, меня пригласила мамина бывшая сослуживица. Она работала физическим терапевтом в этом красивом и сытном месте.

Директором санатория была мать Георгия Маленкова, секретаря Центрального комитета партии, и ей все было доступно в то трудное послевоенное время.

В первый день, когда я пришла к завтраку, за столом сидела красивая почти античной красотой молодая женщина, курила и что-то читала. Мы познакомились. Ее звали Ангелина Галич. Она рассказала, что пишет сценарии для кино, что у нее есть дочка, Галя, от первого брака. Спросила обо мне. Сказала, что я ей сразу понравилась, потому что она увидела, что я читаю Диккенса (у меня под мышкой были “Большие ожидания”). Сказала, что она вообще больше всего любит английскую литературу, что к ней она приобщила и своего мужа-драматурга Сашу, хотя английского языка они не знают.

Его я увидела через день, он приехал забирать ee домой. Высокий, выхоленный, породистый, в элегантном меховом пальто и красивой шляпе. Он был приятно разговорчив, курил трубку, шутил, а вечером со всеми смотрел американский фильм “Большой вальс”.

Потом время от времени я сталкивалась с Галичами: в Доме кино, в театре. В музее, где я работала, начальником отдела кадров был военный в отставке, Прохоров – оказалось, отец Ангелины, а вскоре в музейной библиотеке стала работать ее Галя – некрасивая, саркастичная дочка красивой мамы. Ангелина часто приходила в музей и говорила со мной о разных людях, делах, Саше, поражая меня своей откровенностью. Как-то сказала, что знает, что ее за глаза называют “Фанерой Милосской", и что это ей не нравится.

Однажды я встретила Галича на лестничной площадке в доме, где я тогда жила. Его соавтор, Исаев, жил на первом этаже, а я – у Каретниковых на втором. Галич пригласил меня на Аэропортовскую, где они с Ангелиной жили в “писательском” доме, смотреть новый фильм Феллини “Ночи Кабирии” – ему из Италии прислали пленку, а прожектор у него свой.

Я, конечно, пошла, и это было прекрасно – фильм и вся атмосфера их гостеприимства, внимание Ангелины, спокойный, обаятельный тон Галича. Меня даже не раздражали их довольно вульгарные соседи-писатели.

Великолепие “Ночей Кабирии” сделало все вокруг благостным. Галич был в слезах.

Он восхищался Феллини, выпивая за него один бокал за другим.

"Чудесник, Феллини чудесник", – повторяла Ангелина, а Галич расплылся, когда я заметила, что в самом конце фильма, это не просто лицо Кабирии крупным планом, а сама Джульетта Мазина, выйдя из своей роли, улыбается нам, зрителям.

Я стала бывать у них. Это былo время больших карьерных успехов Галича, тогда известного советского (трудно поверить!) драматурга и сценариста. Денег было полно. Вечером они всегда развлекались – кино, театр, ресторан, гости и, конечно, поездки. У него были поклонницы и любовницы. Ангелина принимала это без особых огорчений. На кaкoм-то уровне он и она всегда оставались вместе. Он был светский человек, носил элегантные, дорогие вещи. Ангелина тоже. Уже тогда она начала пить, а он пил всегда, но это не было тaк заметно. Покупались лучшие вина, коньяк, которым всех угощали, заказывали в Ереване.

Галич прекрасно читал стихи – в основном русскую классику. Он по своей природе был актер, ему нужна была публика, пусть хоть гости. Ему хотелось выступать. Даже за обедом oн перевоплощaлся, называл Ангелину то Нюшкой, и тогда говорил с ней и вел себя по-деревенски, то Шарлоттой Францевной, якобы женой немецкого музыканта-романтика. Ангелине было трудно подхватывать его игру. Тогда вступала Галя и подменяла свою маму. Она и Галич были большими друзьями.

Но вдруг случилось несчастье. На футбольном стадионе, в возбуждении от проигрыша ее любимой команды, Галя швырнула со своего места бутылку только что выпитого пива и проломила череп сидящему далеко внизу человеку. Ее арестовали, но неожиданно быстро и без видимых последствий выпустили. Поползли слухи, что ее завербовало КГБ. В обмен на прекращение уголовного дела и возможной тюрьмы предложили стать стукачем, следить за Галичем и его окружением и обо всем доносить.

Не помню, как начались для меня галичевские песни-баллады, в которых он встряхивал нашу убогую, тупую и страшную советскую реальность, и выползали страшные бесы – начальники, палачи, надсмотрщики, доносчики, соседки и соседи, дворники. Хотелось одновременно смеяться и плакать.

Было ясно, что его смелость ему никогда не простится.

Я совсем перестала у них бывать. Слишком шумно, слишком много людей, нескончаемые выпивки. С их семейными делами становилось все хуже. Галя запила. За воровство книг ее выгнали из музейной библиотеки. Галичи купили для нее небольшую квартиру, в которую она переехала со своей любовницей, тоже Галей.

Все знают, что Галичи были высланы из Советского Союза. Он умер в Париже, якобы от удара током, подключая новую звуковую установку. Смерть была необычной. Многие подозревали КГБ, но доказано ничего не было.

Вскоре после этого в Москве умерла Галя. Советские власти не пустили Ангелину приехать на ее похороны. Сама Ангелина умерла в Париже. Пьяная, сгорела в своей кровати от пожара, вызванного непотушенной сигаретой.