Священный город Ван-Елдэр, столица Гегемонии Хаоса. Девять лет назад.
— Все семьдесят человек — одна семья?
— Да. Они разделяют всю свою жизнь друг с другом, пока ошибка одного не убьет их всех.
Члены рода Айнхейн стояли на проспекте Негасимого Пламени и смотрели, как команда начертателей готовится к построению новой Великой Печати. Гигантский проём — двести восемьдесят восемь метров в высоту, пятьдесят два в ширину — был, словно сеткой, затянут канатами, по которым ходили крохотные фигурки. Построение печати должно было начаться с закатом.
Ройт достал из кармана складную подзорную трубу и вгляделся:
— Они все лысые и голые!
— Ну-ка, Ройт, отдай мне трубу, — Айя протянула руку.
Ройт нехотя отдал её матери. Вилириан прокашлялся:
— Видишь ли, сын, это для того, чтобы лучше чувствовать ветер. И, конечно, чтобы не задеть случайно волосами создаваемый узор.
— Я хочу домой! — пятилетний Ликс не очень понимал, что происходит. Он тер глаза и беспрестанно зевал.
— Мы не можем сейчас пойти домой, — в пятый раз уже повторила Айя. — В башне небезопасно. Если начертатели ошибутся, печать начнет высасывать жизнь из всего, что вокруг неё, и мы можем пострадать.
— И все начертатели разом станут сухими мертвецами? — кровожадно поинтересовался Ройт.
— Нет, не разом. Они начнут стремительно стареть. Но перед тем, как умереть, они потратят свои последние минуты на то, чтобы разрушить Печать. Это их долг. Иначе весь Ван-Елдэр окажется в опасности. Теперь понимаешь, почему они беспредельно доверяют друг другу? Совершает ошибку один, а умирают все. И, умирая, они будут, решительно и внимательно, без страха и паники, устранять последствия этой ошибки. Возможно, если они успеют это сделать быстро, то просто вернутся с башни стариками и старухами. Но — живыми.
— То есть, они знают, что никто из них не ошибётся? И поэтому идут?
— Нет, этого недостаточно. Нужно заранее быть готовым принять, что один из твоих ошибётся, и не винить его за это. Иначе давление ответственности на каждого будет невыносимым.
— Не понимаю, — сказал Ройт.
— Ну смотри, — Вилириан указал на четыре плиты на проспекте. — Можешь пропрыгать их на одной ноге, не задевая края плит и наступая на каждую только один раз?
— Легко, — сказал Ройт, тут же подтверждая свои слова делом.
— Теперь— ещё раз! Но, если ты заденешь границу одной из них, следующий месяц проведешь, не выходя из своих покоев, читая только учебники.
— Так нечестно!
— Ройт, это те же самые плиты.
Ройт послал ему сердитый взгляд и прыгнул на первую плиту. В этот раз он делал это медленно и внимательно. На третьей плите он застыл, покачиваясь, но выровнялся и совершил последний, точный прыжок.
— Ух! Я смог!
— А теперь — сделай это ещё раз. Но, если ты промахнешься, я сразу же отрублю свою правую руку.
Ройт с ужасом посмотрел на отца.
— Я не буду прыгать! Ты что, на Якшар ночами любуешься?
— Те же самые плиты, Ройт.
— Давай, сынок, — Айя улыбнулась. — Я тоже ставлю свою правую руку, что ты справишься.
— Да вы оба обезумели! Это какие-то ничтожные плиты!
— Мы с твоим отцом — Алые. Безумие — это часть нашего здравомыслия. И да, плиты — ерунда. Но доверие, страх, семья, урок, понимание — это важно. Давай, Ройт.
— Ну вы придурки! Тогда я тоже ставлю правую руку, — заявил сердито Ройт.
Напевая, он проскакал все четыре плиты, наступая всякий раз в самую середину.
— Плевое дело, — заявил он, возвращаясь назад к родителям. — А вообще, интересно. Ух! У меня даже волосы на голове дыбом встали немного. Стойте, а откуда… вы что, были начертателями?
— Однажды тебе тоже предстоит узнать о тонкостях создания плетений, — ответила Айя. — Но да, мы с отцом некоторое время занимались этим искусством довольно серьёзно.
— А где ваша огромадная семья? Я хочу ещё тридцать пап и мам, по меньшей мере!
— Не все начертатели — члены громадных семей. Да и такое количество людей обычно не требуется. Эта Печать станет самой большой в Ван-Елдэре, Ройт. Для повседневных нужд такие не требуются. Мы с отцом работали вдвоём как раз потому, что могли доверять только друг другу.
— Голые и лысые, — ехидным голосом проговорил Ройт.
Вилириан и Айя обменялись взглядами и ничего не ответили.
На вершинах башен, окружавших домен Айнхейн, утробно взревели громадные трубы. Начали мерно бухать барабаны. Начертатели пришли в движение: в такт ударам они чертили в воздухе сияющие золотые линии, раскачиваясь на верёвках, пробегая по канатам. Порой несколько, взявшись за руки, подбрасывали одного высоко вверх, и он в полете успевал прочертить пылающую черту — прежде, чем его ловили руки стоящих на верхних ярусах. Скоро двигающиеся фигурки людей уже не были заметны на фоне яркого золотого узора, полыхавшего в вечернем небе.
Меньше, чем через час самая большая Печать за всю историю Ван-Елдэра зажглась ровным светом, подсветив золотым темные ночные тучи.