Порядочный хаосит (СИ)

Глава 22. Вохотма

Утром Кина ушла прежде, чем мы проснулись. В кухне нас встретил Ногач — он сидел, прижавшись к печи. Грелся, что ли? На столе, накрытые вышитыми полотенцами, стояло два ещё тёплых пирога, очевидно, оставленных для нас.

Золто, увидев их, почему-то расстроился.

— Что такое? — спросил я, заметив его понурый вид.

— Кина всегда печёт, когда нервничает. Мы её сильно обеспокоили.

— Как трогательно! — я ехидно усмехнулся. — Такие подробности знаешь.

— Да что на тебя нашло? — неожиданно удивился Золто. — У тебя нет друзей-девушек?

Я вздохнул.

— Знаешь, Золто, в том, что ты — наследник одного из кланов Ван-Елдэра, есть один серьёзный недостаток. Именно в плане полного отсутствия друзей-девушек. На меня одно время буквально шла охота, не буду рассказывать подробностей, а то я разозлюсь, а ты начнёшь пускать слюни. Самое неприятное, что эти алчные разукрашенные дуры отгоняли от меня всех нормальных девчонок, с которыми я мог бы подружиться. Мы дружили с Сейши в первый год Академии, но из-за всего этого довольно отдалились. Потом я стал записным бунтарём, и у меня появились хорошие подруги среди Белого Сопротивления. Однако, мы не были особенно близкими друзьями — просто вместе делали одно дело. Наверное, Токри была ближе всего… хотя… после того, как она подарила мне эссенцию, за применение которой меня изгнали…

Неприятные мысли промелькнули в моей голове.

— Бедный Ройт, — голос Золто сочился сарказмом.

Я махнул рукой.

— Ты точно не поймёшь. Но, наверное, я завидую тебе, потому и подкалываю.

Взяв со стола кусок пирога, я впился в него зубами и поморщился.

— Очень солёный!

— Так это же с солёными огурцами и маринованным чесноком! Очень вкусно, — обиделся Золто за пирог Кины. — Ты просто тэшерский, нашу яратирскую кухню не понимаешь.

— Очень непонятная кухня. Каша-суп-каша-суп-каша-суп пирог, — я хмыкнул. — Всё солёное. У вас сладкая-то еда бывает? Сто лет не ел сладкого, если не считать черники.

— А то, — обиделся Золто. — Целая куча сластей! Пирожки с вареньем, яблоки в меду, леденцы, козинаки, чак-чак, халва, пряники, печенье разное есть!

— Чак-чак — это ваша еда? — удивился я, сглатывая слюну.

— Ну да, — жуя свой солёный пирог, ответил Золто.

— Я же знаю и очень люблю чак-чак! Часто его заказывал в магазине круговетренных товаров. Его отсюда везут? Его здесь можно купить?

Золто уставился на меня во все глаза, прекратив жевать.

— Чего это ты?

— Ройт, — торжественно сказал Золто. — Чак-чак изобрели здесь.

— На Яратире?

— Нет, — он сделал драматическую паузу. — У нас. В Вохотме. И отсюда его рецепт разошёлся по другим землям Яратира. А здесь — самый зашибенный чак-чак под всеми ветрами. Не знаю, что ты там ел у себя в Ван-Елдэре… У нас его готовят по тайным рецептам, которые только внутри семьи и передаются. Сейчас как раз вторая декада второй осени, и в наших пекарнях самый свежий мёд, самые спелые орехи, самая свежая, ещё не отлежавшаяся мука, и, конечно, лучшие в мире пекари Вохотмы. Я попрошу Кину вечером купить тебе чак-чак, и ты всё поймёшь.

Я несколько раз сглотнул, чтобы не захлебнуться слюной, и рванул вниз по лестнице.

— Куда ты? — крикнул Золто, сбегая за мной.

— Куплю чак-чак!

— Сейчас? Да и на что?

— Поменяю на что-нибудь! Сапоги продам! Не вздумай меня останавливать!

Сверху по лестнице скатился Ногач.

— Цак?

— Пойдём гулять, братишка!

Золто вцепился в мою рубашку.

— Ты совсем болван? Тебя же схватят!

Я остановился у двери, приоткрыв её.

— У вас в Вохотме что, на улицах стреляют?

— Никогда такого не было, — возмутился Золто.

— Ну вот, и перестань бояться. А начнут куда-нибудь тащить — Ногач меня отобъёт. Отобьёшь ведь?

Золто смерил взглядом деревянный манекен, еле достававший ему макушкой до плеча.

— Скрррр! — угрожающе проскрипел Ногач, и протянул к ведьмачонку деревянные руки, растопырив красные пальцы, в которые намертво въелась звериная кровь.

Золто отпрянул и нервно рассмеялся. Потом повёл плечами и тряхнул головой.

— Я с вами, — сказал он. — Ты же без меня настоящий чак-чак не найдёшь. А от сайбаровцев я, если что, дворами уйду.

Думаю, ему просто стало стыдно своего страха.

Мы спустились во двор и вышли — в этот раз — через парадный вход. В смысле, через крыльцо. В ухоженном садике росли на аккуратных квадратных грядках какие-то травы, вероятно, целебные. Встрепенулся здоровенный рыжий пёс, лежащий возле конуры, и медленно затрусил к нам, махая хвостом.

— Надо же, признал, — обрадовался Золто. — Лев, Лев, привет!

Пёс вежливо обнюхал ноги Золто, затем мои, покосился на Ногача, потом — со второй попытки — поднялся на задние лапы, поставил передние на плечи ведьмачьему сыну и вежливо лизнул уворачивающегося Золто в щёку. Золто присел и начал, приговаривая какие-то ласковые глупости, трепать стоически принимающего ласку пса; я вспомнил несчастную собаку Ликса и почувствовал укол совести. Интересно, её можно… раскаменить?

Я тщательно загнал эти мысли в самый далёкий шкаф в своей голове. Сейчас не время думать о былых ошибках.

— Чак-чак, Золто, — напомнил я. Сладкого, действительно, хотелось ужасно.

Золто поднялся, его глаза были подозрительно красными.

— Два года его не видел, — смущённо пояснил он. — Совсем уже постарел наш Лев. А когда-то я на нём катался.

Я ничего не ответил. Ну, что тут скажешь? Когда я вернусь в Ван-Елдэр, тоже многое переменится.

Мы попрощались со Львом, вышли наружу, закрыли калитку и пошли добывать чак-чак.

На улице уже бурлила жизнь: люди сновали по своим делам, слышались крики играющих детей, лай собак, приветствия, разговоры и брань, скрипели проезжающие повозки. Я счастливо улыбнулся — как же я скучал по людям и суматохе вокруг! Как приезжий горец в Ван-Елдэре, я вертел головой, глядя на разукрашенные ставни, черепичные крыши, флюгера. Всё это так не похоже на лес! Как здорово, что я не в лесу!

Послышался звук рожка, и, обернувшись, я увидел чёрный тепломобиль с открытым верхом. Стуча обрезиненными колёсами по булыжникам мостовой, это чудо технологии двадцатилетней давности уверенно продвигалось вперёд, выпуская клубы пара из вертикальной трубы. Кругленький водитель в кожаном плаще, перчатках и очках махал рукой, выражая на что-то досаду.

— Ого, — сказал я, посторонившись. — Прогресс добрался и до диких лесов! Это, между прочим, наша, ван-елдэрская модель.

— Да у нас тут не дикие леса, — раздражённо ответил Золто. — Вполне себе прогрессивные леса. Между прочим, в Вохотме на лесопилке автоматон работает.

— Оооо, — протянул я. — Автоматон — это серьёзно. А что он делает?

— А штиль его знает, — махнул рукой Золто. — Может, пилит, а может, грузит. Я видел его: такой здоровенный ящик железный с дырками, а из него торчит вроде как громадная рука… эй! Эй!

— Чего эйкаешь, — удивился я, оборачиваясь — и увидел Ногача, который во всю прыть бежал за тепломобилем. Догнав его, он подпрыгнул, ухватился за откидной верх и повис сзади.

— Ногач! Постой!

Я припустил следом; тепломобиль как раз встал на перекрёстке и сигналил, чтобы его пропустили. Но не успел я подбежать, как он повернул направо и погрохотал дальше.

На следующей улице повторилось всё то же самое: петляя по переулкам, чёрный мобиль двигался не намного быстрее бегущих нас, но мы не могли его догнать, как не старались. Золто поначалу вырывался вперёд, но затем начал отставать от меня, тяжело дыша. Я же берёг дыхание и просто старался не упустить мобиль из виду. И тут, к моей досаде, он выехал на какую-то довольно широкую просёлочную дорогу, развил хорошую скорость и исчез за поворотом. Я остановился и опёрся руками о колени, Золто просто ничком свалился в придорожную траву.

— Что за штиль? — спросил я, отдышавшись. — Ветра разбери этого болвана деревянного, что ему взбрело в башку его дубовую? Где его теперь искать?

Золто перекатился на бок и посмотрел на меня хитро.

— Как есть городской, — усмехнулся он. — Могли и не бежать никуда. Сейчас всё узнаем.

Он встал и огляделся. Затем снял шапку, запихал её в карман, пригладил волосы и медленно, вразвалочку, пошёл вперёд по дороге.

— Иди медленно, — сказал он мне. — И руки из карманов вынь. Иди как я.

Ведьмачонок улыбался, вертел головой и, очевидно, наслаждался прогулкой. Периодически он приглаживал волосы рукой.

Не прошли мы и пары сотен алдов, как услышали чей-то сварливый голос из сада:

— Молодой да дурной! Продует уши-то, будут болеть. Мама тебе не говорила шапку по холоду носить?

На забор опиралась круглолицая старушка, чья голова была повязана шерстяным платком. Такая не замёрзнет.

— Так тепло же, — вежливо возразил Золто. — Солнышко пригревает.

— Пригревать-то оно пригревает, а с земли уже морозом тянет. До зимы-то с гулькин нос всего. Вишь, как лист лёг? Лицом вниз. Морозная зима будет, я тебе говорю. Страшная зима.

— Ваша правда, — поддакнул Золто. — Рябины страсть как много.

— А как гуси улетали? Высоко, и не слыхать как кличут, — продолжала она.

— Да и муравейники высокие. Шишки здоровенные на елях.

— А мыши! У меня кот уже столько наловил мышей, что от еды нос воротит. Мы загодя пять поленниц сложили — против трёх в прошлом году.

— Да в прошлом году какая зима, — Золто подошёл поближе. — Название одно, а не зима. Мы дров и половину не сожгли. А вот говорят, двадцать восемь лет назад была всем зимам зима!

— Ооооо, — заохала бабка, — такая была зима! Мы и лапником, и снегом яблони закрывали — всё равно пять вымерзли насмерть. А какие были яблони! Золотой налив! Золотой! Смотришь на яблоко — все зёрнышки видны. И вот они-то и помёрзли! Краснобочки остались, кутейка как-то тоже выжила, а весь золотой налив помёрз.

— Вот беда, — покачал головой Золто.

— А эта зима-то ещё пуще будет, вот увидите! Двадцать восемь лет прошло, значит снова пора. Ещё дед мой всё подсчитал по старым ежегодникам: каждые двадцать восемь лет, значит, двойная зима. Мы ходили к мэру, говорили, запасы надо делать. А он — какие запасы? Все запасы есть.

— Ну, у них-то может и есть, — засмеялся Золто. — Чтобы мэр даже зимой без еды остался — не бывало такого!

— А вот и было такое, — ответила бабка. — Вот… в семясот втором году было такое. Мор весной пришёл, все коровы, кони все передохли. Летом — ни дождинки. Зерна даже на посев не собрали. Ни ягод, ни грибов. Люди лебеду ели, жёлуди.

— Ой, беда, — расстроился Золто. — И вы голодали?

— А вот чем ты меня слушал? Дед мой всё подсчитал. Говорит: будет мор, засуха. Циклы, значит, плохо так совпали. Так мы всю скотину продали в Почерме в первую весну. Купили пшеницы, ячменя, все амбары набили. Все соседи смеялись: посевного на сто десятин, а пахать не на чем. А мы тот год и не сеяли. Зато потом уж мы смеялись: когда к нам весь город ходил, покушать просил. Так что мэр голодал, а мы голода не знали. Мэр сам у нас столовался, в сенях ручкался, мол, разлюбезные мои, соловьём пел. У нас-то хлеб каждый день пекли. А за оградой стояли, да. Мне жалко их было — я маленькая была. Они стоят — валенки плохие, сами худые — и молчат. Вот мама напечёт пирожков, а я пару пирожков со стола и за пазуху — и на улицу. Ну, и сую кому-то, кто похудее: нате мол, ешьте. Уж как благодарили меня! Спасительница, говорили. В ноги падали. Нас все потом уважали. Следующие все года как дед мой скажет, так и делали. Скажет скотину резать и мясо солить — все режут и солят. Скажет только горох сеять — только горох и сеют. Мы главнее всех были. Нами Вохотма поднялась. Да сейчас только…

— Дела, — сказал Золто, достал из кармана шапку и надел. — Значит, зима будет суровая?

— Очень суровая, — сказала бабка твёрдо. — Всё помёрзнет.

— А мы тут поговорили с одним человеком, он говорит, что по современным расчётам будет довольно тёплая зима.

— Сувременный ращёт, — сплюнула бабка. — Кто это вам такую чушь-то сказал? А?

— А мужчина, который на чёрном мобиле тут порой ездяет. Я и не знаю, как его звать.

— Чора его звать! Чора Кавырлевич, Пронатон его фамилия. Так он же дурачок приезжий, что с него взять. На Водовозной поселился. Теперь ездит на этой железке день-деньской туда-сюда мимо моего дома, дудит, курей пугает. Один только раз зашёл поздороваться, принёс мне бонбонерку, на бонбонерке надпись: Самиге Янбасаровне. А я не Самига, а Салима. Дурачок, я же говорю. Дом выстроил с колоннами, выкрасил всё в красный, а в саду — болванов деревянных понаставил. И жена его тоже дура. Одеждой, говорят, торгует. Бабскими пододёвками она торгует. Срамота! Да и вы дурни, что его слушаете. Время только с вами теряю, а у меня куры некормлены. Думала, вы с умным человеком побеседуете, ума наберётесь. А вы ни штиля не понимаете. Тьфу! Да чтоб вас…

Салима Янбасаровна, что-то бормоча, ушла в сад.

— Ну вот, — сказал Золто. — Чора Кавырлевич Пронатон, Водовозная улица, красный дом с колоннами. Можно было и не бежать никуда.

Я стоял, раскрыв рот.

— Золто, — сказал я восхищённо. — Мы неплохая команда.

— А? — он удивлённо посмотрел на меня.

— Ветра, ты лихо всё узнал!

Золто махнул рукой.

— Делов то. Тут же глушь, все друг друга знают. Узнать про кого-то что-то несложно. Сложнее, чтобы про тебя что-то не узнали.

Где Водовозная улица, Золто знал. На ней селились местные, по выражению Золто, «жилы», то есть, зажиточные граждане. Дом Чоры действительно отличался от остальных. И не только тем, что был выкрашен в красный цвет.

Во-первых, у него не было забора. От дороги землю Чоры отделял не штакетник, а широкая полоса красного гравия.

Во-вторых, перед домом был не разросшийся яблонево-грушевый сад, который разводили здесь обычно, и даже не цветник, а аккуратно постриженный газон. К дому вела аккуратно посыпанная гравием дорожка, и уже знакомый нам старинный тепломобиль был припаркован у украшенного колоннами портика.

Но самое удивительное, что на газоне, под деревянными навесами, за маленькими столиками сидели одетые в вычурные наряды манекены. Я заметил парочку алых и белых сюртуков, жёлтое коктейльное платье и обшитый галуном мундир. Всё вместе создавало образ несколько безумного пикника. Я присмотрелся, и увидел, что один из манекенов был облачён в знакомую мне одежду: кожаный плащ, красную куртку и драные коричневые штаны.

Волна облегчения затопила меня. Успели, какое счастье!

— Ногач! — закричал я, всё ещё не пересекая невидимой границы чужой земли. — Эй, Ногач! Привет! Это мы! Мы нашли тебя! Иди сюда!

Ногач повернул голову и помахал рукой, но не двинулся с места. В то же время двойные двери главного входа распахнулись, и оттуда, семеня коротенькими ножками, выкатился маленький, пухленький человечек в фиолетовом халате, с седой, вихрастой головой, улыбавшийся так широко, что это казалось неправдоподобным. На его носу прыгали очки в круглой оправе.

— К вашим услугам, друзья, рад знакомству! — он почти выкрикивал эти слова, подскакивая на бегу и приближаясь к нам.

Подбежав к нам, он взял нас обоих за руки и повёл к дому прежде, чем мы успели что-то сказать.

— Здравствуйте, я Ройт, — поприветствовал я его, оказавшись внутри.

— Я Золто, Золто Сандакович, — ведьмачий сын вежливо наклонил голову. Все же что-то усвоил из моих наставлений.

— Очень, очень рад, — моя рука утонула в ладонях хозяина. — Я Пронатон, Чора Пронатон. Чем…

— Простите, наш деревянный друг зашёл к вам…

— Что? — Чора опустил очки на нос и уставился на меня светлыми глазами.

— Ногач! Познакомишь нас? — я ещё раз обратился к нему.

Ногач встал и как-то робко подошёл ко мне.

— Цак, — веско сказал он, показывая на Чору.

— Отец? — удивился Золто.

Чора перевёл взгляд на Ногача. Тот воззрился на него деревянными глазницами.

— Вечный штиль! Это ты, — удивлённо сказал Чора. — Вечный штиль! Он же мой!

Ногач подошёл ко мне, ухватил за локоть, потом ухватил за локоть Золто.

— Скррр, цак. Ц-ц, скрр, цак.

— Да, — подтвердил Золто. — Мы его друзья. Нашли его в лесу.

Чора снял очки и начал их протирать, часто моргая.

— Удивительно. Он теперь живой. То есть, ты теперь живой.

Он шмыгнул носом, водрузил очки на нос, потом снял их и снова начал протирать.

— Это ужасно всё неожиданно. И радостно. Ты же полгода как пропал! Эти кровопийцы ограбили фургон с моими товарами. Я всё думал — зачем им моя одежда? А ты теперь живой. Друзей нашёл. Меня нашёл! Как ты меня-то нашёл?

Ногач повертел пальцами в воздухе и потупился.

Чора подошёл к нему и обнял его. Они были почти одного роста, но Чора был значительно толще. Мы с Золто не знали, что сказать, и просто смотрели, как деревянный и мясной родственники хлопают друг друга по спине, цокают и выражают свои чувства.

Я обвёл взглядом остальные манекены, сидевшие в креслах. Они были совершенно неживыми, но если Ногач как-то почувствовал Чору… вспомнил его? Возможно, они тоже сейчас живые… в какой-то мере?

— И вы здравствуйте, — растерянно произнёс я, повернувшись и глядя на деревянные лица.

Золто удивлённо посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на манекены. Нахмурился и коротко кивнул им. Вроде как поприветствовал, а вроде как бы и нет. Центрист, что с него взять.

Тем временем Чора с Ногачом отпустили друг друга и повернулись к нам. — Вы обязаны отобедать с нами и рассказать всё-всё, — утвердительно сказал Чора. — Тюшка! Тюшка! Куда ты запропастился?

Из дверей показался высокий, худой парень в атласно-чёрном костюме. Он церемонно поклонился нам.

— Тюшка, это самые дорогие гости. Накрывай на стол… прошу прощения, а где желаете отобедать, в саду или дома?

— Мы не собирались обедать… — начал было я, но Золто прервал меня.

— В саду, если можно.

— Слышишь, Тюха? Буди Осаню, накрывайте стол в саду!

Тюшка шаркнул ногой и растворился.

— Пойдёмте, — Чора потянул нас к одному из пустых столиков. — Извините за мою некоторую эксцентричность. Видите ли, я долго жил в Ван-Елдэре…

— Я сам родом из Ван-Елдэра, — рассмеялся я. — Чувствую себя у вас, как дома.

— Вы из Ван-Елдэра? Какая удача! Здесь, в нашей глуши! Скажите, а вы учились?

— Я закончил Алую Академию.

— Вы Алый Магистр! Какая радость! Скажите, а мастер Эрд преподаёт?

— Да, конечно, преподаёт, — заверил его я. — Но он уже Старший Наставник Эрд. Архонт!

— Ну, конечно же, Архонт! Как он мог не стать Архонтом! Такой способный молодой человек, такой полёт мысли, такая широта души… Я был всего-то на три года его старше — преподаватель географии, он учился у меня — и я ему так и говорил: «Эрд — ты станешь Архонтом, если только захочешь». А… Семма преподаёт?

— Извините, но я не знаю, кто это… — я растерялся.

— О, это была моя подруга с курса. Не знаете? — расстроился Чора. — Досадно, да, досадно… Надеюсь, с ней всё хорошо, хотя как это можно узнать? Здесь, понимаете, глушь, невероятная глушь, письма идут по полгода, или вовсе не доходят. Разбойники, представляете себе? А время! Как ужасно течёт здесь время! Видите у веранды тополь? Я, вообще-то, не люблю тополя, и когда увидел росток, собирался его срезать. Немного, буквально немного промедлил — и вот, видите! А, простите… Извините, Ройт, а вы из какого дома?

— Эээээ… Я из рода Айнхейн, — несколько смущённо ответил я.

Чора Пронатон воззрился на меня с восхищением.

— Айнхейн? Прямая ветвь?

Я кивнул. Тот пару раз моргнул:

— Получается… ваш отец — Вилириан?

Я снова кивнул.

— Невероятно! — ахнул Пронатон. — О, небесные ветра, я восхищён. Это всё равно, что принимать у себя королевскую особу — да нет, куда там королевскую особу, все эти так называемые короли — невежественные, нищие фигляры по сравнению с Айнхейнами! Ваша семья так много сделала для города!

Золто оторопело уставился на меня. Вероятно, он до сих пор не до конца осознавал, с кем на самом деле путешествует.

Я невольно приосанился и расправил плечи.

— А… простите, а зачем вы здесь? Как вы, с вашим положением, оказались в такой глуши?

— Личные дела, — я ответил, с сожалением разводя руками.

— О, не спрашиваю, не спрашиваю, — Чора замахал пухлыми ладонями. — Прошу прощения, что спросил.