После бури

15. “ФОКЕЕВСКАЯ” ШАХТА

Карасев давно рассказал обо всем, что наказывал ему Вася, и мальчики, полные решимости, не думая об опасности, шли по хорошо известной им дороге, следом за полицией. Впереди себя ребята ничего не видели и даже не знали, какое расстояние отделяет их от полиции. Иногда казалось, что полиция ушла далеко вперед, и тогда они прибавляли ходу. Через некоторое время появлялось опасение, что полиция близко, что их уже заметили, и шаги сами собой замедлялись и укорачивались.

Так в неведении поднимались они на Доменный угор и, только подходя к лесу, заметили, как мелькнул и загорелся огонек.

– Вон они… Видали? Вот! Опять! Фонарь зажигает… – горячо зашептал Кузя, от волнения перевирая слова.

– Ну да… – как всегда, с сомнением начал возражать Сеня, но Кузя не дал ему договорить:

– Я тебе говорю, – они! Давай на спор!

– А ты сначала слушай, – спокойно ответил Сеня. – Я не сказал, что не они…, А только не фонарь… Видишь, закуривают.

– И закуривают, и фонарь зажгли, – примирил их Карасев.

Скоро огонек, плавно покачиваясь, начал удаляться. Мальчики выждали с минуту и двинулись вперед. Идти стало интереснее. Огонек впереди волновал, и появилось такое чувство, какое испытывает охотник в лесу.

– Карась, у меня нос онемел. Отморозился, – пожаловался вдруг Кузя.

– Тери снегом! – посоветовал Сеня.

– Н тебе пим. Дыши в него, – предложил Карасев, передавая Васин валенок.

Тот немедленно уткнулся носом в голенище.

Через минуту Карасев повернул голову и спросил сзади идущего Сеню.

– Слышал?

– Ага! Вроде как чего-то фыркнуло.

– Это филин! Я знаю. Тут гнездо, – не поднимая головы, глухо сказал Кузя.

– Ну да! Будет тебе филин лошадиным голосом фыркать, – возразил Сеня.

– А что? По-человечьи даже может! – загорячился Кузя. Даже хохочет, когда смешно.

Они постоянно спорили между собой. По натуре Кузя был живой, доверчивый, с пылкой фантазией, тогда как спокойный, вечно во всем сомневающийся Сеня на веру ничего не принимал, любил точность и требовал доказательств.

– Тише вы! – остановил их Карасев. – Слышите? Лошадь!

Действительно, сзади кто-то ехал. Пришлось сворачивать с дороги в сугроб, но это ребят не беспокоило. Штаны у них туго натянуты на валенки и снег не попадает за голенища.

Матвей обогнал мальчиков, и в темноте они не узнали друг друга.

До опушки дошли молча. Здесь, у развилки дорог, их и на самом деле напугал филин. Он так неожиданно громко и пронзительно крикнул, что ребята присели.

– Ну, а это что? Лошадь? Да? – язвительно спросил Кузя.

– Это филин! – с достоинством ответил Сеня.

– Леший! Летает тут зря, – проворчал Карасев. – Давайте поймаем его как-нибудь?

– А на что?

– Продадим Сереге Камышину. Он, дурак, все покупает.

– Как его поймаешь? Днем он прячется.

Ребята потоптались на месте. Острые глаза Карасева заметили в стороне темные фигуры, очень похожие на людей. Но если это люди, то почему они не двигаются и молчат? Может быть, это деревья, наполовину занесенные снегом и в темноте принявшие такой причудливый вид? Решив, что это так и есть, Карасев ничего не сказал друзьям.

– Ну, пошли! Теперь близко.

Фонарик полицейских давно скрылся за поворотом, но ребята знали, что полиция идет к самой крайней шахте – “Фокеевской”, – и не торопились.

Каждая шахта в официальных бумагах имела свой номер, но в народе они имели еще и название: “Кузнецовская”, “Рыжая”, “Мокрая”, “Фокеевская”. Названия эти даны не случайно.

В “Кузнецовской” шахте из-за плохих креплений когда-то произошел обвал и задавил шахтера, по фамилии Кузнецов. В “Мокрой” шахте затопило нижний горизонт и из-за плохих, маломощных насосов погибло много рабочих. Фокеев подорвался на оставленном динамитном патроне.

Все эти случаи давно позабыты. И разве только глубокие старики, покопавшись в памяти, расскажут, сколько сирот оставил после себя Кузнецов или сколько дней голосили бабы около шахты, пока откачивали воду.

Несчастные случаи в шахтах нередки. Позднее случались и более страшные аварии, но название в память первых жертв прочно держалось.

Третья шахта, “Фокеевская”, по какой-то причине была заброшена раньше других, и все свободное пространство вокруг нее давно заросло лесом. С дороги вышка не видна, и если бы не одна особенность, то шахту вообще трудно найти. Шахта была не очень глубокой, расположена ближе всех к поселку, и сюда приходили жители добывать для своих нужд каменный уголь. Брать уголь для себя запрещается, но никто не обращает никакого внимания на запрет, и вспоминают о нем, только когда попадаются. А попадаются редко. Обычно уголь запасают летом, но бывает, что и зимой спускаются под землю, поднимают уголь на поверхность и увозят на санках. С дороги к вышке бывает протоптана тропинка. Именно на это и рассчитывал Вася, когда сказал приставу, что в шахте прячутся подпольщики.

– Здесь! – сказал Вася, останавливаясь у поворота.

Пристав сразу заметил следы, ведущие в лес. Подняв над головой фонарь, он нагнулся и внимательно осмотрел их. Следы шли в обоих направлениях.

Городовые уже слышали о подпольщиках, о возможном сопротивлении и, вытянув шеи, напряженно наблюдали за начальником.

– Так-с… Действительно, кто-то ходит, – вполголоса сказал пристав, выпрямляясь. – Зажигайте фонари!

От многих фонарей вокруг стало светло. Просека сдвинулась еще больше и казалась совсем узкой.

Вася смотрел на городовых и думал о том, что план, так неожиданно пришедший ему в голову, был до того отчаянный, что он и сам в него плохо верил. Каждую минуту Вася ждал, что пристав спохватится и повернет назад… Но пока все шло удачно.

– Проверить оружие! – распорядился Кутырин. – Нужно быть готовым ко всему.

Мягко защелкали поворачиваемые барабаны револьверов.

– Я лично думаю, что людей там нет. Следы старые, – пробормотал пристав. – Но кто знает…

Сзади послышался приглушенный кашель.

– Ты опять!

– Ваше высокоблагородие! – взмолился Жига. – Сил моих нету. Мороз донимает. Больной совсем. На дежурстве полночи стоял… Отпустите домой

– Я тебе дам домой! Ты у меня узнаешь… Струсил, мерзавец! Чураков, следи за ним. Если вздумает кашлять, бей по загривку! – приказал пристав и повернулся к Васе. – Иди вперед, Зотов!

Вася свернул с дороги и между деревьев направился к вышке. Чувствуя за спиной дюжину вооруженных и напуганных полицейских, он внутренне ликовал. О том, что будет дальше, не хотелось думать. Лишь бы пристав не догадался, не раздумал, не повернул бы назад.

Вот и шахта. Большие сосны росли вплотную к вышке, словно намеревались ее раздавить. Двери выломаны, стекла выбиты вместе с рамой и кое-где не хватает досок.

Аким Акимович, как собака, идущая по следу, сначала обошел строение кругом, и только тогда вошел внутрь.

– Глубоко тут? – спросил он, заглядывая в колодец.

– Нет.

– Хватит ли веревки? У кого веревка?

– А на что веревка? – спросил Вася.

– Лестница старая, гнилая, можно и сорваться. Типография спрятана далеко от спуска?

– С полверсты по главной штольне, – подумав, ответил Вася, – а там боковой забой.

– Сыро там?

– Нет. Шахта сухая.

Пока разматывали веревку, пристав собрал городовых в кружок.

– Слушайте меня внимательно! Под землей тихо! Чтобы никаких разговоров! Не кашлять, не чихать… – Он добавил еще несколько крепких слов, от которых на губах у полицейских появились улыбки. – Там могут быть бунтовщики. С ними не церемониться, но лучше если захватим живыми! Если возьмем типографию, всех представлю к медалям, а кроме того, получите, денежную награду. Кто отличится, о том разговор отдельный! Понятно?

В ответ раздался нестройный гул.

– Рады стараться…

– Тише вы!.. – зашипел на них пристав. – Вот уж действительно рады стараться. Спускаться будем по одному. Наверху останется Чураков.

– Ваше высокоблагородие! Прикажите мне наверху остаться, – жалобно попросил Жига. – У меня в ногах слабость… Сорвусь.

По тому, чт он сказал и как сказал, Вася видел, что этот здоровенный мужик сильно струсил. Вероятно, боялся он не один, но все остальные это как-то скрывали.

– Ничего, ничего! За веревку будешь держаться. Ты замерз, а под землей согреешься. В шахте тепло, – сказал пристав и нервно перекрестился. – Ну, господи, благослови!

Городовые вразброд замахали руками.

– Кто первый?

Наступила тишина. Желающих не находилось.

– Никто? Трусы! – презрительно процедил сквозь зубы Аким Акимович. – За что вас только кормят? Я спущусь первый! За мной пустите мальчишку, а за ним все остальные по очереди.

С этими словами он взял конец приготовленной веревки и начал обвязывать ее вокруг пояса.

– Когда я спущусь, то дерну за веревку. Другой конец привяжите сюда. И не шуметь!

Аким Акимович еще раз перекрестился и, держа одной рукой фонарь, а другой придерживаясь за край лестницы, осторожно полез вниз. Чураков и двое других опускали веревку, готовые в любой момент удержать начальника.

С ненавистью и с каким-то брезгливым чувством смотрел Вася на эти тупые, грубые лица. Не то от мороза, не то от пьянства, почти у всех были красные носы. У одного из полицейских окладистая широкая борода, и, если снять с него форму, он бы походил на простого мужика, каких много в Заречье. У другого усы лихо завернуты кольцами. Сейчас они покрылись инеем и казались седыми. У третьего лицо толстое, красное, с сонными заплывшими жиром, бесцветными глазами.

Раньше, еще до восстания, когда Вася видел городового в толпе, на базаре или на улице, он считал его особенным человеком. Обычно городовой держал себя с народом валено. Говорил снисходительно-покровительственным тоном, как большой начальник. Не говорил, а изрекал. И мальчику думалось, что городовой все знает и все может.

Во время восстания Вася узнал, что это злейшие враги народа или, как их называл отец, “свора царских цепных собак”. А сейчас, столкнувшись так близко с городовыми, Вася увидел, что это обыкновенные, да еще вдобавок недалекие, трусливые люди. По тому, как с ними обращался пристав, можно было думать, что все они дураки, лентяи, тунеядцы, мерзавцы.

– Много их там? Эй, углан! – спросил Жига, подходя к Зотову.

Вася, занятый своими мыслями, сначала не понял.

– Кого? – спросил он.

– Бунтарей-то?

– Трое.

– Трое – ничего. Если врасплох захватим, не уйдут. Оружие у них есть? Не знаешь?

Вася пристально посмотрел на городового.

Красная от мороза физиономия Жиги с трусливыми и наглыми глазами, освещенная снизу фонарем, производила особенно отвратительное впечатление. Вася вспомнил, что этот полицейский просился у пристава домой, а потом захотел остаться наверху.

Поманив пальцем и подождав, когда полицейский нагнулся, Вася внятно шепнул ему на ухо:

– Не говори другим. Пристав не велел. У них там динамиту пудов десять. И бомбы есть.

– Ой, господи, спаси и помилуй! – с ужасом прошептал Жига, крестясь на лебедку. – А ну как рванут!..

С другой стороны к Зотову подошел франтоватый городовой, с лихо закрученными усами

– Из каких они будут? Слышишь? – небрежно спросил он.

– Кто?

– Бунтовщики-то?

– Шахтеры… Кто больше, – пожав плечами, ответил Вася.

– Не купцы же, – насмешливо заметил Чураков.

– Может, студенты, – высокомерно сказал усатый. – Социалисты, они больше из студентов.

– Откуда здесь студентам быть? – вмешался в разговор третий. – Студенты – они в больших городах: в Питере, в Москве.

– В Перьми их тоже хватает, – возразил Чураков.

– Много вы знаете! – усмехнувшись, сказал бородатый городовой. – Я полагаю, что никого там нет. Были, да сплыли.

– А следы-то. Видел?

– Ну так что? Следы как следы. Уголь таскают.

– Так-то оно и лучше бы, – проговорил городовой, стоявший у колодца и перебиравший веревку… – Да кто его знает…

В этот момент пристав кончил спускаться.

– Дергает, дергает, – сказал Чураков – Давай, углан!

Вася подошел к колодцу, но, прежде чем спуститься, не выдержал и, зло свергнув глазами, сказал:

– Дураки вы! Болтаете языком и ничего не знаете. Собаки царские!

Такая смелость в первый момент смутила полицейских. Не привыкли они, чтобы с ними так разговаривали.

– Вот и толкуй с ним, – с недоумением сказал один из городовых, когда Вася скрылся в колодце шахты.

– Отца у него повесили, вот он и кидается на всех, – пояснил бородатый.

– Так это Васька Зотов! Отчаянная головушка. У них тут шайка. Сынишка мой их до смерти боится, – сказал толстый городовой.

– Ну, кто следующий? Приготовься! Жига, что ли?.. – предупредил Чураков.

– А что тебе дался Жига! Лезьте! Вон Жуков замерз. Пускай нагреется, – огрызнулся Жига.

– Когда их переловят! Никакого спокоя нет. Ловят, ловят, все не убывает, – со вздохом проговорил один из полицейских.

– Одних поймают, новые придут, – мрачно сказал бородатый.

– Откуда?

– Вырастут. Вон Зотов-то! Слышал? Дай ему в руки винтовку, не задумается, куда стрелять.

– Ну, этому теперь крышка! – заметил усатый. – Типографию показал, стало быть, своих продал. Теперь всё! Раскаялся.

– Под плетью покаешься, – усмехнулся Чураков. – Как на исповеди!

– Ну-у? Бил он его? – спросил бородатый.

– А ты думал как?

Снова задергалась веревка, и очередной городовой, перекрестившись варежкой, начал спускаться.