После бури

5. СО ЗВЕЗДОЙ

В рабочем бараке было шумно Через тонкие перегородки комнат в коридор доносились пьяные голоса, топот ног. В одной из комнат тренькала балалайка и в разноголосицу играли три гармошки, а казалось, что их десяток.

Ребята в нерешительности остановились в темном коридоре. “Что делать? Идти славить по комнатам или спеть здесь?”

Открылась дверь, и в коридор вышел Никитич. Придерживаясь одной рукой за стену, он неуверенным шагом направился к выходу. Поравнявшись с ребятами, посмотрел на звезду и подмигнул.

– Славить пришли? – спросил он и, не дожидаясь ответа, вышел на двор.

– Пойдем к Данилову, – предложил Кузя.

– Данилова дома нет. Он холостой, в гости пошел к своим, – ответил Вася.

Вернулся Никитич и, прислонившись спиной к столбу, уставился на ребят.

– Ну, что стали? Зачинай! – сказал он, засунув руки глубоко в карманы и поеживаясь от холода. Борода у него торчала в разные стороны, брови нахмурены.

Кузьма неуверенно запел: “Рождество твое…” Остальные подхватили. Пели тихо, медленно. Голоса от волнения дрожали. В конце молитвы осмелели и “Дева днесь” пели звонко, перекрывая пьяный шум барака.

Гармошки замолкли. В коридор выскочили сначала дети. Все они были сегодня в новых рубахах, платьях, причесанные, с чистыми лицами, и только вокруг глаз у них не отмылась угольная пыль.

Впрочем, и у взрослых, которые вышли следом за ними, глаза были словно нарочно подведены черной краской. v От раскрытых дверей стало светло. Женщины, увидев славелыциков, возвращались обратно, выносили и совали им по карманам гостинцы: картофельные шаньги, куски морковных пирогов, леденцы. Сердобольная Настасья принесла громадную коврижку и, положив ее на руки Марусе, заплакала.

– Сиротки горемычные…

Рабочие сумрачно смотрели на сгрудившуюся стайку ребят. Это был живой памятник кровавой битвы и горького поражения.

Когда кончили молитвы, Карасев, как и условились, снял шапку. Пока он ходил по коридору, спели шуточную песенку:

“Славите, славите,

Вы меня не знаете.

Открывайте сундучки,

Подавайте пятачки

Или гривеннички”.

Пятаки давали охотно. Никитич вытащил из кармана смятый рубль и, протянув Зотову, сказал сквозь зубы:

– Василий! Отца не забывай… Эх!

Он ударил кулаком по столбу так, что многие с опаской посмотрели наверх: как бы балки не упали.

Посыпались приглашения “погреться чайком”, “погостить”, но Вася наотрез отказался. Приятелей, которые обступили их плотным кольцом и просили взять с собой, он без церемонии растолкал.

– А сами-то что? Делайте звезду и ходите.

Выйдя на мороз, славельщики чуть не плясали от радости В прежние годы за все рождество они не собирали столько денег и гостинцев, сколько собрали сегодня в одном бараке.

– Старый Трифон полтинник дал, – рассказывал Карасев. – Хамидуло – гривенник… Ей-богу! Татарин, а дал гривенник!

Вася молчал. Он понимал, что дело тут не в празднике. Шахтеры давали деньги не для баловства, не на конфеты. Это была помощь сиротам.

У Маруси не было варежек, а засунуть руки в рукава полушубка мешала Настасьина коврижка. Пальцы щипал мороз. Девочка чуть не плакала, но стойко терпела.

– Пойдем на Доменный угор! – крикнул Карасев.

– Сначала к инженеру, – ответил, не оглядываясь, Вася.

По пути зашли к Карасеву и выложили на стол гостинцы. Шаньги поломались. К леденцам прилипли крошки мусора.

– Вот удивленья-то будет мамке! – сказал Карасев, глядя на кучу еды.

– Васька, надо мешок взять, – предложил Кузя, счищая мусор с конфет.

– Есть у тебя мешок, Карась? – спросил Вася.

Карасев вышел в чулан и через несколько минут принес запылившийся берестяной бурак.

– Мешок занятой… Вот бурак.

Зотов взял бурак, вытащил деревянную крышку, понюхал.

– Много ли тут унесешь?

– Много. В него цельное ведро браги уходит… И не сомнутся, если пироги, – горячо вступился за бурак Карасев.

Бурак был большой и легкий. Повертели, повертели и решили взять. Маруся вытерла с него пыль подолом платья, а нести поручила Сене, имевшему теплые варежки. Переменив свечку в звезде, отправились к инженеру.

На улице было по-прежнему тихо и пусто. Но вот в Заречье залаяла потревоженная собака; ей сразу ответила другая, третья, и скоро целый собачий хор заливался на разные голоса.

– Вот разбрехались! – заметил Вася, шагавший впереди. – И чего лают попусту?

– Дразнят! – ответил Кузя.

– Это зареченские. Там в каждом доме собака, – сказал Сеня.

– Злые, кусачие, – еле шевеля губами, подтвердила Маруся. – Из-за них мамка боится в Заречье ходить.

– А чего к ним ходить?

– Работать.

– Выжиги! – выругался Сеня.

Заречье во всех отношениях походило больше на село, чем на рабочий поселок. Жили там крестьяне, переселившиеся из деревень со всем скарбом и живностью. Работали они сезонно, в лесу, на лесосплаве, а кто имел своих лошадей, возили зимой древесный уголь в больших плетеных коробах. Летом большинство заречных занимались крестьянством. Сеяли пшеницу, овес, косили, развели огороды. Женщины из Заречья торговали на базаре яйцами, молоком, сметаной, творогом, шерстью, домотканым полотном, лаптями. Между Заречьем и остальными поселками была старинная вражда, и даже молодежь остерегалась ходить на гулянье в рабочие поселки. Малейший повод – и разгоралась драка.

Лай прекратился так же дружно, как начался, и в тишине остался только один звук: хрупкий, отрывистый скрип торопливых шагов. Васе казалось, что этот скрип никто не слышит, кроме него, как не слышат, когда звенит в ушах.

Когда ребята свернули в переулок, где жил инженер Камышин, перед ними, как из-под земли, выросла высокая темная фигура мужчины.

От неожиданности ребята шарахнулись в сторону, но человек тоже остановился и пристально уставился на них.

Так они некоторое время стояли молча, разглядывая друг друга.

– Славельщики со звездой… – неопределенно произнес человек. – Это хорошо… Кто у вас главный?

– А что? – спросил Вася.

– Ты знаешь, где живет Денисов, по прозвищу Медведь?

– А ты кто такой? – спросил в свою очередь юноша. – Не здешний?

– Нет… Я князь Абамелек-Лазарев – хозяин копей.

Ребята переглянулись.

– Врешь! – вырвалось у Кузи.

– А разве я не похож на хозяина? Ты его видел когда-нибудь?

– Нет. Он здесь не живет. Он в Питере живет, – смело ответил Кузя, но в это время его дернули за полу, и он замолчал.

– Ну так как? Кто мне покажет дорогу к Денисову? Пятак получите.

– А на что тебе Денисов? – спросил Вася, подозрительно разглядывая мужчину. Голос его был знаком, и где-то он видел этого человека, но никак не мог вспомнить где.

– Фу, какой ты любопытный! Значит, надо, если спрашиваю.

Вася задумался. Времени было уже много, и он боялся опоздать к инженеру. А к инженеру у него было серьезное дело.

– Ладно… Марусь, покажи ему дорогу.

Девочке не понравилось такое поручение, и она решительно замотала головой.

– Ты не бойся. Зайдешь погреться у Кости и вертай назад. Мы пойдем к Камышину, – успокоил Вася и, не дожидаясь согласия, подтолкнул ее в спину. – Иди, иди. Тут близко.

– Идите за мной, дяденька, – неохотно сказала девочка и быстро зашагала в обратном направлении.

Когда фигура человека скрылась за поворотом, ребята направились к дому инженера.

Маруся бежала быстро, постоянно оглядываясь назад. Ей казалось, что “бородач” вот-вот наступит ей на пятки, так близко и громко скрипели его шаги.

– Как тебя зовут? – приветливо спросил он.

– Маруська.

– Отец у тебя в горе работает?

– Нет. Он на домне работал, только его уже нет… Помер! – охотно ответила девочка. – Когда против царя бунтовали, он тоже ходил стрелять. В него три пули попали. Фершал сказал, что он выживет, а он и не выжил.

– А мать у тебя есть?

– Есть. Мамка шибко голосила, когда он помер.

– А где она работает?

– Она вместе с тетей Аришей на угольных печах.

– С какой Аришей?

– А мать Карася, Ариша, – знаете? Они ночью ходят, уголь жгут.

– Далеко нам еще идти?

– Не-ет! Живо добежим! До Почайки спустимся, а там рукой подать.

– А ты не замерзла, Маруся?

– Не-ет… Я только с виду хлипкая, а на самом деле ничего… Я, дяденька, бойкая!

Некоторое время шли молча. Спускаясь с горы, прошли мимо крытого колодца, – место, называемое Почайкой. Девочка постоянно убегала вперед на несколько шагов, затем останавливалась и, подождав мужчину, шла рядом. Ее мучил какой-то вопрос, но она не решалась заговорить. Тот это заметил и ласково спросил:

– Ты мне что-то хочешь сказать, Маруся?

– Дяденька, а вы верно хозяин?

– Нет. Я пошутил.

Маруся облегченно вздохнула. Она, конечно, не поверила и сразу поняла, что дяденька пошутил. Не такая уж она глупенькая на самом деле. Но все-таки проверить не мешало. А вдруг правда! В сказках бывают и не такие чудеса. Даже с царями встречаются.

– А я думала, вы, и верно, хозяин… А только смотрю, зачем вы пешком ходите… Он ведь шибко богатый, хозяин-то? Да?

– Да.

– У него денег, поди, цельный короб. Все на него работают, а он только деньги считает… Дяденька, а на что ему столько денег?

– Жадный он, Маруся.

– Он скупой?.. У нас бабка рядом жила… Вот была тоже скупая. В церковь ходила милостыньку просить, а копейки все прятала… Вот скупая, вот скупая… Лучше бы пряников купила.

Крутой спуск кончился. Дорога шла у подножия горы. Справа, над дорогой, показался небольшой домик.

– Дяденька, ты прямо по этой дорожке иди. Тут и живет Денисов. Вон он где, дом! – сказала Маруся, показав рукой на тусклый огонек в окне.

– Зашла бы со мной погреться.

Девочка на секунду задумалась. Она действительно замерзла, в особенности руки. Кроме того, хотелось повидать Костю и продолжить разговор с приветливым “дяденьком”, но она боялась отстать от своих и поэтому упрямо замотала головой:

– Нет. Я побегу!

Мужчина оглянулся по сторонам, с минуту стоял неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам девочки, и наконец решительно свернул с дороги в проход, вырезанный лопатой в сугробах снега.