После развода не нужно возвращать

Глава 18

Ева

Последний из партнеров, многозначительно улыбаясь и кивая нам с одобрением, наконец покидает переговорную, оставив за собой шлейф дорогого парфюма и невысказанных вопросов. Дверь за ним закрывается с тихим, но таким оглушительным в наступившей тишине щелчком, что я вздрагиваю, словно от выстрела.

Воздух, еще несколько минут назад наполненный деловыми голосами, приглушенным смехом и притворным семейным счастьем, внезапно густеет, становится тяжелым, спертым и невыносимым для дыхания, будто в комнате закончился кислород.

Помощник Глеба, молодой парень с абсолютно невозмутимым лицом мягко, но настойчиво забирает у меня Алису. Моя девочка, устав от переполнявших ее эмоций, уже почти спит у него на плече, безмятежно посасывая кулачок, не могу ее отучить никак от этого, и ее ресницы трепещут на розовых щеках.

Я машинально поправляю ей свитерок, целую в теплую, пахнущую детством макушку, чувствуя, как сердце разрывается на части от осознания, что отпускаю ее в неизвестность, не зная, вернут ли мне ее.

И вот мы остаемся одни.

Я и Глеб.

В этой пустой, просторной, холодной комнате с потемневшими от времени дубовыми панелями, где наши с ним призраки только что разыгрывали такой жалкий и циничный спектакль для посторонних глаз.

Я не выдерживаю и первой взрываюсь, резко поворачиваясь к нему всем телом, сжимая кулаки до боли. Вся накопившаяся ярость, весь подавляемый страх, все унижение этих последних минут вырываются наружу единым, сокрушительным потоком, смывая последние остатки самообладания.

— Ты с ума сошел? Ты вообще отдаешь себе отчет в том, что только что здесь произошло, что ты натворил? Ты страх потерял и совесть, и всякое представление о личных границах! Я тебе не жена, Глеб, слышишь меня? Мы не семья! Мы не виделись шесть долгих лет, и за это время ты успел жениться на моей сестре, которая, напомню, сейчас ждет твоего ребенка! Или ты уже и это успел забыть в своей слепой погоне за очередным выгодным контрактом?

Я жду ответного взрыва, справедливого гнева, хоть каких-то слов, которые покажут, что он понимает весь ужас происходящего, но вместо этого он улыбается.

Легкая, почти ленивая, довольная улыбка медленно трогает его губы, а в глазах плещется откровенное, неподдельное веселье, будто он наблюдает за комедийным спектаклем. Он смотрит на мою истерику, на мое отчаяние, как на забавное, увлекательное представление, которое смотрит из своего удобного кресла, не чувствуя себя его участником.

— Почему ты улыбаешься? — срываюсь на него от нарастающего непонимания и бессилия, голос становится выше и тоньше. — Что, скажи мне, что в этой дурацкой, нелепой и унизительной для всех ситуации ты нашел смешного? И как, интересно знать, ты вообще собираешься выпутываться из этой лжи, которую ты же сам, собственными руками и сплел? Потому что я тебе подыгрывать не собираюсь, можешь даже не надеяться, Глеб. Ни сейчас, ни через час, ни потом никогда.

Он медленно, не спеша, подходит ко мне, как хищник, который уже загнал свою добычу в угол и теперь знает, что та никуда не денется.

Каждый его шаг отдается в тишине комнаты гулким эхом.

— А с чего ты взяла, моя дорогая, что тебе вообще придется мне подыгрывать? — его голос тих, обволакивающе спокоен и до жути уверен в себе, каждый звук проникает прямо в душу.

От его тона, от этой леденящей душу уверенности у меня по спине бегут противные мурашки. Это совсем не та реакция, не тот гнев, к которому я мысленно готовилась. Это что-то другое, незнакомое и оттого еще более опасное, будто я стою на краю пропасти, не видя ее дна.

— Ты, похоже, окончательно тронулся умом, если до сих пор не понимаешь таких простых и очевидных вещей! — почти кричу, инстинктивно отступая на шаг назад и чувствуя, как холодная, полированная поверхность стола упирается мне в спину, не оставляя пути к отступлению.

Как же эта ловушка бесит. И как я позволила себя в нее загнать?

— У тебя есть жена! Беременная жена, моя сестра! Или ты разведешься с Ирой и снова жениться на мне, своей бывшей, только чтобы оправдать эту дешевую, пошлую театральную постановку, которую сам устроил здесь ради подписания нескольких бумажек?

Он останавливается прямо передо мной, совсем близко, нарушая все границы личного пространства, я чувствую исходящее от него тепло. Его взгляд становится пристальным, изучающим, пронизывающим насквозь, будто он пытается прочесть самые потаенные мысли в моей голове.

— А с чего ты взяла, что я вообще женат? — произносит на удивление мягко, почти нежно, и эти его слова повисают в воздухе тяжелым, необъяснимым грузом, полностью лишая меня дара речи и способности мыслить, переворачивая все с ног на голову.

Я замираю на месте, пытаясь переварить услышанное, но мозг отказывается работать. Мыслей нет, одна сплошная, оглушающая белизна, будто я попала в снежную бурю.

— В каком смысле… «с чего я взяла»? — наконец выдавливаю из себя, чувствуя, как твердая почва уходит из-под ног, оставляя в душе лишь зияющую пустоту и хаос. — Ты… ты сам тогда сказал! В том торговом центре! Я тебя поздравила с беременностью Иры, и ты ничего не отрицал, не поправил меня! Ты стоял рядом с ней, такой сияющей, счастливой, и все выглядело так, будто вы настоящая семья, которая ждет ребенка!

Он смотрит на мое растерянное, потерянное лицо, и его улыбка становится еще шире, еще мягче, почти нежной, что пугает и смущает меня еще сильнее, чем его гнев, потому что эта нежность кажется такой же настоящей, как когда-то давно.

— Ева, ты все еще такая же наивная и прямолинейная, как и много лет назад, — говорит Глеб, и в его голосе звучит странная смесь искреннего восхищения и едкой, снисходительной насмешки, от которой щемит сердце. — И знаешь, мне это в тебе до сих пор безумно нравится.