После развода не нужно возвращать

Глава 34

Ева

Я стою перед знакомой дверью, и узнаю каждую мелочь: вот царапина внизу, похожая на молнию, а вот у ручки краска шелушится пузырями.

За этой дверью застыло наше прошлое, и сейчас мне предстоит впустить его в свое настоящее. Глеб уже ждет у входа, прислонившись к стене. Он в темном джемпере, без пиджака, и выглядит проще, приближеннее к тому человеку, которого я когда-то знала. И от этого он кажется еще опаснее, потому что такому мужчине хочется верить.

— Проходи, — говорит, и придерживает дверь, а его пальцы слегка касаются моей спины.

Внутри кафе пахнет кофе и свежей выпечкой, но это другой запах, а не тот густой, сладковатый аромат ванили и старого дерева, что живет в моей памяти. Интерьер изменился до неузнаваемости, будто стерли саму душу этого места.

Тихая, отстраненная джазовая композиция сменила бодрый итальянский шансон, под который мы когда-то смеялись с Глебом. Массивные деревянные столы, испещренные инициалами влюбленных, уступили место модным столикам из холодного светлого дуба, а стены выкрасили в безликий серый цвет, разбавив бездушными абстрактными постерами.

Сердце сжимается от щемящего чувства очередной утраты. Они убили наше кафе.

— Здесь все не так, — тихо подмечаю, не скрывая своей досады, но, когда мы подходим к нашему столику, я замечаю, что это наш столик, старый, с нашими с Глебом инициалами.

— Да, — соглашается он, отодвигая для меня стул. — Новые владельцы все изменили три года назад. Зачем-то переделали все под современные тенденции.

Я сажусь, и неловкость сковывает плечи, спина напряжена до предела. Он садится напротив, и смотрит на меня пристально.

— Помнишь, мы тогда сидели вот на этом месте? — он кивает на наш столик у окна, и в его глазах вспыхивают теплые искорки памяти. — Ты заказала капучино и самый кремовый торт, который они больше не готовят.

Память наносит удар свой болезненный удар, лишающий дыхания. Я помню. Я чувствую ту самую дрожь в коленях, тот сладкий комок волнения в горле. Помню, как нервничала, как пыталась скрыть дрожь в руках, чтобы не расплескать воду.

Я помню, как он, молодой и амбициозный, рассказывал о своих планах покорить мир, а я слушала, затаив дыхание, боясь пропустить слово, боясь спугнуть это хрупкое чудо его внимания.

— Помню, — признаюсь откашлялась, пытаясь вернуть себе контроль. — Ты тогда говорил, что хочешь открыть свою фирму. Считал каждый рубль, но на то свидание привел меня сюда. Это было… ценно.

«Для нас обоих», — добавляю я про себя.

— Для меня тоже, — он не отводит взгляд, и в них видно откровение с его стороны. — Я тогда понял, что хочу все свои следующие свидания проводить только с тобой.

Официантка отвлекает нас и принимает наш заказ. Кофе приносят быстро, слишком быстро. Я добавляю себе в чашку сахар, хотя давно, с тех самых пор как осталась одна, пью кофе без него. Просто нужно чем-то занять руки, скрыть их предательскую дрожь.

— А помнишь, как мы выбирали имя для Матвея? — вдруг вспоминает Глеб, и его голос становится мягче. — Спорили почти месяц. Ты настаивала на «Марке», а я говорил, что это имя для плейбоя.

Улыбка невольно трогает губы, согревая изнутри.

— А в итоге остановились на «Матвее», потому что твой дедушка… — я замолкаю на полуслове, осознав, с какой легкостью, с какой предательской готовностью повелась на эту сладкую, отравленную ностальгию, и прикусываю язык, чтобы не наговорить лишнего.

— Он был самым мудрым и честным человеком, которого я знал, — заканчивает он, и в его голосе звучит неподдельная гордость и особая нежность. — Я хотел, чтобы наш сын был на него похож. И он похож. Характером.

Мы пьем кофе. Воспоминания витают между нами, густые, сладкие и опасные, как крем с торта. Они окутывают нас, согревают изнутри, уговаривают сдаться. Я ловлю себя на том, что немного расслабляюсь.

Это опасно, шепчет мне внутренний голос, но его почти не слышно в убаюкивающем гуле добрых воспоминаний.

— Жаль, что они убрали старую люстру, — замечаю, глядя в потолок, где сейчас висит безликая матовая полусфера. Мне нужно перевести дух, уйти от его пристального взгляда.

— Да, мне она всегда напоминала медузу, — усмехается Глеб. — Но да, уют тут был. Настоящий. Живой.

Он вспоминает простые вещи. Нашу первую поездку на море, где мы жили в дешевом отеле и ели с рынка. Он вспоминает о том, как я учила его готовить пасту, потому что он вечно ее переваривал. О том, как мы вместе собирали кроватку для Матвея и чуть не поссорились из-за нее.

С каждым его словом стена, которую я выстраивала годами, дает еще одну трещину. В этих воспоминаниях нет боли, нет измены, нет Иры. Только мы молодые, глупые и безумно влюбленные.

— Я часто думал об этом месте, — его голос становится серьезным. — Все эти годы. Для меня оно было символом начала. Нашего начала.

Я опускаю взгляд в свою почти пустую чашку. Я знаю, что он скажет. Я этого ждала. И нет, я к этому не готова.

— Ева, — он произносит мое имя так, будто это единственное, что имеет для него значение. — Я знаю, что ничего нельзя стереть из памяти. Я знаю, как сильно я тебя ранил. Я не прошу забыть прошлое. Я… я прошу дать нам шанс написать новое будущее для нас. Я хочу начать все заново, с чистого листа. С нашими шрамами, с нашей болью, но и с нашей общей историей, и с нашей дочерью. Давай попробуем.

Вся эта встреча вела к нему. И все эти минуты, слушая его, глядя в его глаза, в которых я видела и раскаяние, и надежду, и ту самую, давно забытую нежность, я чувствовала, как во мне что-то оттаивает. Но когда прозвучали эти слова, внутри все резко замерло.

Не от страха, не от злости.

Перед глазами мелькают теперь не смеющиеся лица из прошлого, а другие картины. Пустая квартира. Глухие ночи отчаяния. Слезы Матвея, который не понимал, куда ушел папа. И то самое леденящее душу равнодушие в его глазах, когда я поздравила его с беременностью Иры.

Это нельзя стереть.

Это нельзя исправить новым началом.

Эти шрамы останутся навсегда. Они стали частью меня, частью той женщины, которой я являюсь сейчас. И эта женщина научилась выживать. Научилась жить без него. И эта независимость, добытая такой ценой, стала моим щитом.

Смотрю на него и делаю глубокий вдох, чувствуя, как дыхание перехватывает, невидимой рукой сжимая горло.

— Нет, Глеб. Я не готова начинать все заново.