Когда поздно вечером мать ворвалась в ее комнату, Лера сидела на полу в окружении разбросанных листков. Она испуганно обернулась, готовая принять на свою голову шквал угроз и обвинений, и уставилась на мать широко распахнутыми глазами, беря оборонительную позицию и не сразу осознав, что той нет до нее никакого дела.
Мать держала в руках телефонный аппарат и что-то выговаривала в трубку, стремясь говорить тихо, но убедительно. Она закрыла за собой дверь и придавила ее спиной, рискуя пережать телефонный провод. Притаилась, как какой-нибудь вор, колени под разметавшимся халатом дрожали от напряжения.
— Нет, Юра, нет, — повторяла она быстро, задыхаясь и едва сдерживаясь, чтобы не закричать. — Про эти похороны я ему тоже ничего не скажу…
Глаза ее беспомощно бегали по комнате, ничего не замечая, в том числе Леру, которая сидела на полу и прислушивалась к каждому слову, что слетало с губ матери — то едва различимо и сдавленно, то с нарастающей динамикой, с приглушенной яростью, либо сквозь слезы.
— Мне жаль… поверь, мне очень жаль… я знаю, что они много лет служили вместе… нет… Ты не понимаешь, Юра! Ты забыл, что у него сердце?.. Ты хочешь упечь и его в могилу тоже?… Нет… я ничего ему не передам… Как ты этого не понимаешь? Какой же ты друг после этого?… Юра… я запрещаю тебе приходить к нам…. Да, запрещаю!.. Я и так знаю, что ты ему скажешь… Все! Достаточно!…
И так резко всадила трубку, что аппарат жалобно звякнул в ее руках. Сомкнула дрожащие губы, пытаясь избежать нахлынувшие слезы, но было уже поздно. Две крупные капли быстро скатились по ее лицу. Ноги наконец подкосились и она опустилась на пол у двери, заметив, что Лера неотрывно, с недетским испугом изучает ее. Поспешно вытерла слезы и с притворной строгостью спросила:
— Ты уроки сделала?
«Господи, мама, мне что — десять лет?»
— Это был папин друг? Дядя Юра? — спросила Лера, которая к тому моменту уже успела связать мамину речь с минувшими событиями… точнее, с происходящими сейчас событиями… — Снова кто-то умер из папиных товарищей?
— А ты как знаешь? — Мать напряглась. — Он уже звонил? Ты же не пустила отца к телефону?
— К телефону? — непонимающе переспросила Лера.
Но мама горестно продолжала:
— Их всех словно метелка метет. Столько похорон за такое короткое время…
— Не всех, только часть, — неуклюже попыталась успокоить ее Валерия.
— Откуда ты это знаешь? — Снова недоверчивый взгляд.
— Да как из такого тайну сделать? — не сдержалась Лера. — Они получили дозу облучения, несоразмерную с жизнью… Если бы отцу не делали операцию тогда, он бы тоже поехал, можешь не сомневаться…
— Господи, он до сих пор не может с этим смириться. — Мать перекрестилась и выглянула в щелочку двери — нет ли кого за ней. — Его товарищи и сослуживцы так отважно ринулись на ликвидацию, а он… эта его гордость и чувство долга!.. Нельзя ему говорить… Нельзя… Ты меня поняла? Ни слова, — приказала она. — Если позвонит дядя Юра, говори, что отец спит. Если, чего доброго, вздумает явиться, не пускай его к отцу! Все ясно?
Лера машинально кивнула, но в действительности она не поддерживала такого решения. Она поближе подобралась к матери и принялась переубеждать:
— Послушай, ты ведь догадываешься, что смерти еще будут… Ты не сможешь скрыть от него все! А когда он узнает…
— Тихо, — шикнула мать, указывая на дверь.
— Когда он узнает, — продолжала Валерия, понизив голос, — его это точно сразит. Ты пойми, его не удивишь тем, что они гибнут. Он военный, он к этому подготовлен… Ты куда сильнее поразишь его мужское достоинство, его уважение к товарищам. Ему нужно сказать…
— Ану цыц! — Глаза матери пришпилили ее к полу, полоснув вспышкой гнева. — Даже не смей!!!
— Позволь дяде Юре прийти к нему…
— Я тебе что сказала?
На ее лице отражались страх и страдание.
Лере не хотелось говорить ей, что очень скоро лучшего друга отца постигнет та же печальная участь. Мать попытается скрыть это, но отец, естественно, узнает. Это приведет к большому конфликту, который на многие годы встанет между родителями холодной стеной отчуждения.
— Дядя Юра, — напомнила она, — был там, в Чернобыле… Быть может, им нужно проститься. Ты понимаешь это? Что, если недолог час — и он тоже? Что ты отцу тогда скажешь? Как ты посмотришь ему в глаза?
— Да что же я — Господь Бог? — вскричала мать, забыв про интонацию. — Я не могу ручаться, что произойдет завтра! Возможно, ничего с ним не случится. Возможно, мы все уже обречены… Мы в зоне риска, слишком близко к Чернобылю.
— Но мы не были там в момент угрозы. А Юра был… Мама, я тебя не как девочка, а как человек прошу — дай им увидеться!
Лицо женщины снова задрожало, не выдержав напряжения. Она обреченно замотала головой:
— Никто не знает, как он отреагирует на эти новости… А я не хочу проверять! — Она подавила болезненный всхлип. — Ну как ты не понимаешь? Это же твой отец…
Но потом будет только хуже, хотела сказать Валерия, но вместо этого тихо вздохнула и, чуть колеблясь, потянулась к матери, чтобы ее обнять.
Как только рука матери прижала ее к себе, как если бы это не Лера утешала ее, а наоборот, слезы женщины прекратились, она мгновенно успокоилась.
— У меня нет выбора, понимаешь, я не могу подвергать его такому риску, — сказала она, отстраняясь, затем достала из кармана носовой платок, вытерла лицо и высморкалась. Лоб ее снова сурово напрягся.
— Ты курила в школе? Это правда?
Ну что за люди! Лера подняла глаза к потолку.
— Мам, ну ты ведь тоже когда-то пробовала курить, ну только не говори, что нет…
— Что за отговорки?
— Слушай, — ответила Лера. — Я не собираюсь курить, обещаю.
— А что же это было?
— Недоразумение.
— Не много ли недоразумений ты себе позволяешь? Если мне еще раз позвонят на работу из-за подобного недоразумения…
— Ясно! Ясно! — Лера быстро встала и пошла собирать рисунки. — Такого больше никогда не повторится…
Но в тот же миг спохватилась, швырнула листки на кровать и вернулась назад, подав матери руку и помогая ей подняться.
— Ты готовишь на кухне? — спросила она. — Может, я тебе помогу?
— Как хочешь. А это что? — Мать лишь теперь обратила внимание на рисунки.
Лера мгновенно просияла, щеки вспыхнули.
— Моя будущая профессия! Мое призвание!
Мать удивленно взглянула на нее:
— Это модели? Ты собираешься заниматься модой? Ты хочешь сказать, что вот так сходу знаешь свое призвание? Не рано ли…
— Могу уверить тебя, что никак не рано, — Валерия издала загадочный смешок. — Да и призвание — это такая вещица, что проявляет себя всегда достаточно рано.
— Да неужто? — усмехнулась мать.
— Угу! Вот ты так нарисуешь?
— Ну, — мать на секунду призадумалась. — Я в школьные годы рисовала неплохо… плакаты там разные… Но нет, так я, конечно, не нарисую…
— Вот поэтому это не твое, а мое призвание, — заключила Лера, довольная тем, что подобрала меткий аргумент. Мать поглядела на нее:
— Ну это мы еще посмотрим. Школу сперва закончи должным образом…
— Ой, а почему бы нам не приготовить салат? — в мгновение переключилась Лера, едва не волоча мать на кухню. — Я так хочу салат… ты просто не поверишь!
— Валя, я серьезно! Если мне еще раз позвонят со школы, если мне еще раз придется сгорать от стыда при сотрудниках — пеняй на себя!