Последнее желание

— 32

Когда пополудни она возилась на кухне, прилежно исполняя мамины поручения, отец вернулся домой из училища, уставший и задумчивый, — как всегда в те дни, когда ему приходилось преподавать. Но в этот раз он показался ей чуть более оживленным. Сменив парадный костюм на простую рубашку и спортивки, он не остался по обыкновению в логове своей комнаты, чтобы придаваться вселенским раздумьям, а вышел на кухню, молча сел за стол.

Валерия предложила ему поесть, но он согласился только на стакан воды. Значит, ко мне пришел, поняла она, отчего-то занервничав.

Он сидел несколько минут, ничем не выдавая своего присутствия, периодически делая бесшумный глоток из стакана, уставившись перед собой невидящими глазами. Валерия бросала на него короткие взгляды и пыталась приглушить странное чувство, будто она на экзамене.

В конце концов его неподвижная поза стала казаться привычной, еще немного и она бы забыла о его присутствии. Трудно было понять его намерения, может, он просто ждал, пока она закончит уборку или в голову пришла некая мысль, поглотившая все его внимание. Но по прошествии четверти часа или около того отец тихо кашлянул, Лера вздрогнула и повернулась к нему.

— Ты не рассказывала мне про свою семью, — заметил он.

Валерия смутилась. Такого вопроса она точно не ожидала.

— А что рассказывать?

— Кто твой муж? Ты сегодня о нем говорила.

— Андрей? — Лера прочистила горло, налила себе холодной воды из чайника, поставила стакан напротив отца и села за стол.

— Ну… Он хороший юрист. Солидный мужчина. — Она отпила немного, изучая дно стакана. — Это если в пару фраз. Интересный объект для женщин.

— А как муж?

У Леры мурашки побежали по спине.

— Что ж… Нам было хорошо когда-то… Очень… Он любил готовить. Постоянно выдумывал что-то интересное. Но у меня слишком часто не хватало времени и сил. Годы пролетали незаметно, дети росли как на дрожжах, и тут ему нужно отдать должное, он носился с ними, что та наседка с цыплятами. Очень долго я не слышала от него упреков. Но потом… вдруг выяснилось, что мы совсем чужие. То, что хотелось бы назвать моей семьей, раскололось на два противоположных лагеря: я — и муж с детьми… Потом у него началась своя жизнь. Вот и весь сказ.

— Настоящий мужчина — как лев, — серьезно произнес отец. — У него должна быть своя львица, одна на всю жизнь.

Лера усмехнулась:

— Ух ты, это записать надо. Только как это касается моего бывшего мужа?

— Я служил с людьми самых высоких званий, — продолжал отец. — Но не это определяет настоящего мужчину. Мужчина не может позволить себе доводить до нервных приступов жену, бросать детей…

— Ну, а если он ошибся с выбором жены? — перебила она. — Такое ведь тоже случается. Что, если самый лучший вариант — расстаться?

— Ошибиться может всякий. Но это становится явным слишком быстро. И я сейчас не об этом. Я пытаюсь сказать понятно…

Лера не сводила с его лица напряженного взгляда. Он допил последний глоток воды из своего стакана и снова заговорил:

— Если бы мне пришлось оставить твою мать, то лишь по одной причине: если бы я точно знал, что со мной она несчастна или она бы сама того потребовала.

— Были прецеденты? — спросила Валерия осторожно.

Мгновение он молчал.

— Когда кто-то говорит, что жизнь прожить — это тебе не поле перейти, мне всегда хочется поправить: поле, да только минное… Никогда не знаешь, когда наступишь на очередную проблему и чем она обернется. Держишься, а как иначе. Лавируешь. Но привыкнуть… невозможно… Есть одна деталь, стоящая всех этих усилий. Ты можешь этого не знать, но, поверь, наши трудности сближали нас день за днем, год за годом. У нас теперь нет никого роднее и ближе друг друга. Что бы ни было, я не перестану любить свою жену и нести свой долг перед ней, как перед единственной женщиной. Если жизнь — это в некоем роде война, то мы с ней — армия. — Он снова задумался, потом продолжил: — Вот тебе такой пример. Вокруг мужчин с погонами вьется много красивых женщин. Так было во все времена. Погоны символизируют мужество. Однако далеко не всегда их обладатели тому пример. Я знавал экземпляры недостойные, чтобы с ними просто здороваться, не то чтобы «честь отдавать». Но женщины определенного типа, стремясь заполучить такого мужчину, становятся чрезвычайно изворотливы. И, к сожалению, не понимают, если такой мужчина бросил одну семью, ему ничего не стоит бросить другую. Эти отношения похожи на дурман, после которого остаются жутко неприятные ощущения. Они быстро проходят, не принося ничего, кроме боли. Вот только судьбы ломаются навсегда. И та, что так волновала ему кровь недавно, в миг превращается в существо отталкивающее, даже отвратительное. А таких женщин может быть бесконечно много. Бесконечно много разочарований для, как ты говоришь, солидного мужчины. Только с умным мужчиной такого не случается. Он выбирает ту единственную, которую полюбил раз и навсегда. Она ему друг, опора, и воспитатель. Его продолжение. Только она одна воплощение женственности и красоты. Поэтому другие женщины, как женщины, его не интересуют.

— Это так трогательно, — прошептала Валерия. — Ты настоящий лев, папа.

— Мы сейчас говорим не про меня! Я хотел, чтобы ты поняла, твой муж — настоящий лев.

— В каком смысле? — От неожиданности она закашлялась. — Нет-нет! Это не тот случай! Он женился второй раз уже через два года после развода, как только барышня его залетела. Говорю тебе, Андрей едва дождался, чтобы поскорее завести себе «овцу»!

— Ты не правильно толкуешь, — строго прервал отец. — Сама говорила, что он хороший юрист и внешность у него что надо. Верно? Еще ты рассказывала, как много лет подряд он дожидался тебя дома, терпеливо готовил ужин, ухаживал за детьми, пока ты занималась своими делами. Так?

— Ну и что?

— Неужели ты правда не понимаешь? Он женился во второй раз только потому, что заслуживал семейного счастья. Внимания от своей женщины!

— Ну дак и хрен с ним, — выпалила Лера, от волнения теряя последний контроль над выражениями.

— Окруженный вниманием женщин, он ждал целых два года, пока женился? Нет, ты никогда этого не поймешь. — Отец устало вздохнул. — Если бы его любовница не носила ребенка, он бы не женился на ней. Подумай, чего он ждал все это время?

Лера недоуменно смотрела на него. Отец выдержал паузу, надеясь, что она сама ответит на этот вопрос. Но видя ее сомнения, заключил:

— Он ждал, что ты одумаешься!

— Я?

— Ведь ты предложила развод? Так?

Лера в конец растерялась.

— Я?.. С чего ты взял все это?..

И вдруг что-то загорелось в ее сознании — как мгновенное озарение. Как отрывок из забытого фильма.

В тот вечер она была раздражена до крайности, пришла домой выжата, как лимон, а тут еще Андрей со своими разговорами.

«Не сейчас! Я чуть на ногах держусь!»

«Но когда? У тебя всегда «не сейчас». Откладывать больше нельзя, Лера. Нужно что-то решать.»

«О, Господи! Что решать? Что ты хочешь от меня?»

«Ты знаешь, сколько лет нашим детям? Ты заметила, как они выросли? Ты была с ними только пока вынашивала. Им очень важно твое внимание. Ты знаешь, что им надо? Или мне, в конце концов?»

И так продолжалось бы долго, перепалка за перепалкой — до самого утра. Но Лера и без того находилась на приделе человеческих сил, и уж тем более — на пределе терпения. В ней просто кипело все, казалось, еще одно слово — и она наброситься на него!

«Да, я знаю, что тебе надо, — отрезала она. — Развод!»

В первую секунду он остолбенел. Но потом лицо его приобрело спокойствие, а голос стал совершенно ледяным.

«Ты думаешь, это именно то, что мне нужно? И детям? И тебе?»

«Да! Я уверена!!!»

«Это ты так хочешь, Лера. Это тебе нужно.»

«Черт! Да! Да! Мне это нужно! Когда же ты оставишь меня в покое? Оставьте меня все в покое! Что не ясно?»

«Хорошо, — последовал ответ. — Если ты так хочешь, значит, так и будет…»

Лера медленно встала, подошла к окну, отупело всмотрелась в здание на другой стороне улицы, затем повернулась и так, словно ноги ее вдруг подкосились, опустилась на пол. Прислонилась к стене и, подтянув к груди колени, крепко обхватила их руками. Большими неморгающими глазами смотрела она в пространство перед собой. Лицо ее в миг слилось со стеной, став гипсово-белым. Губы задрожали, она пыталась что-то сказать, оформить в мысль все то, что осознала только что, но речь еще не готова была подчиниться ей. Все что у нее получилось, это:

— Я же… сама?..

А через минуту ее прорвало:

— Я не думаю, что мои чувства умерли… Но… он казался мне занудой, эгоистом! Постоянно что-то требовал… А я вела себя, как последняя неврастеничка! Позволила ему уйти, точнее — не оставила выбора… Я знаю, когда моя жизнь поломалась! Я могу теперь сказать точно. Когда я закрыла глаза на угрызения совести. Когда сумела внушить себе, что чувства не самое главное… Что прежде всего мечта… Нет, не мечта — я предала и мечту тоже. То был пустой азарт, как у зависимого картежника… Я потеряла связь с реальностью! Я в буквальном смысле сошла с ума… А ему сейчас семнадцать. Он заканчивает школу, представляешь?

Она словно опомнилась, с удивлением взглянула на отца и засмеялась:

— Черт… Мы познакомимся только через три года. У него будут длинные волосы, красивая фигура и очень выразительные черты лица. И когда я его увижу на дне рождения друга, то в первую же секунду влюблюсь без памяти… А он заметит, что я постоянно пялюсь на него, и пригласит танцевать… И потом снова… И так весь вечер… Он предложит мне сходить в кафе на второй день, потом мы до самого рассвета будем гулять по Киеву, я вернусь в свое общежитие влюбленная и обессиленная, просплю чуть не сутки, а сразу после пробуждения узнаю, что меня ждет записка, в которой он просит собрать все вещи и ехать к нему немедленно. И с того самого дня мы станем жить вместе…

Она одновременно и плакала и смеялась:

— Потом появятся дети, мне прийдется заканчивать университет заочно, я пойду работать и потеряюсь, навсегда потеряюсь… увязну в этой дурацкой и бессмысленной возне, как в войне…

— Не увязнешь, — поправил отец.

— Да, — она с надеждой поглядела на него. — Я бы очень хотела. Но… За что мне такие привилегии? — И тут же с сомнением покачала головой. — Увы, папа, меня вернули сюда не из милости, вот что я думаю! Ничего доброго я в своей жизни не сделала…

Она сидела на полу под окном, девчушка, еще совсем ребенок. Но такой серьезный взгляд, устремленный в пространство, и такое несчастное выражение лица не могло принадлежать ребенку.

— Я родила детей, купила вам с мамой дом… Как думаешь, это можно расценивать, как добрые дела? Нет уж, это чистой воды эгоизм! Дети появились сами собой, я их не ждала и тем более не планировала. Купить вам дом — это подчеркнуть свой личный статус. Нет, я не заслужила право на искупление. Кто угодно другой, но не я. И жизнь, вероятно, пойдет совсем не так, как прежде. Андрей не обратит на меня внимание при знакомстве, а то и вовсе не встретится на моем пути. Карьера будет в сто раз неудачливее, все за что я буду браться, будет рассыпаться в руках как песок… Все исказится как в кривом зеркале, чтобы каждый раз напоминать мне, что я сделала со своей жизнью в прошлый раз… Вот так, очевидно, выглядит ад, о котором так много говорят.

— Ты наперед себя уже казнила, — сказал отец. — Но я уверен, что ты вернулась не для наказания. Мы ведь не знаем ни своих настоящих промахов, ни своих настоящих заслуг, поэтому не нам судить. Одно ведет к другому, и наоборот. Ты можешь считать это адом. Однако я пытаюсь сказать тебе про второй шанс.

Лера упрямо мотнула головой.

— Нет у меня никакого второго шанса! Я даже дерева не посадила за всю жизнь! Благотворительностью не занималась. Только приказывала. Это было бы слишком просто, тебе не кажется, давать человеку второй шанс? Набедокурил — шмяк в прошлое — и все исправил! Как двоечника на второй год оставить… Я могу захотеть еще большего. Постоянно хочется большего, и тут ничего не поделаешь! Вот только не получается одной задницей занять сразу несколько стульев.

— Это нормально, что люди хотят большего! — ответил отец. — Если бы мы не хотели того, все человечество продолжало бы ходить с мотыгами. Но ты права, всему есть придел. Я помню, как жаждал попасть в ракетные. Упорно трудился, учился, готовил себя физически, без конца тренировался, использовал специальные диеты. Понятное дело, я стремился занять наилучшее место на службе. Потом я женился… А служба в ракетных тем временем делала свое дело. Я менялся неузнаваемо. Врачи стали проявлять беспокойство, прописывать никчемные пилюли. Все понемногу шло прахом. Твоя мать выходила когда-то за красивого статного офицера, а не за вялого лысого старика. Верная жена, хозяйка, цветущая молодая женщина… Я не знаю, почему она так оберегала меня всегда, почему не бросила, даже когда я сам настаивал на этом, еще больше заставляя ее страдать. Ночами она лила слезы, а днем всеми силами старалась держаться. Я понимал, что разрушаю ей жизнь. Думаю так и сейчас. Из-за меня она постоянно напряжена и обессилена. Уходя в могилу мало-помалу, я тащу ее за собой… Было время, когда я жаждал смерти. По-настоящему. Чтобы не мучать вас. Что проку от такого мужа, отца? Жить, зная это? Изводить весь бюджет семьи на проклятые антикоагулянты, чтобы эта бездарная кровь не сворачивалась в новом клапане? Вот какое было у меня стремление в итоге. И только ее воля, ее любовь, мольбы и уговоры…

Он резко замолчал. Опустил голову и сидел несколько минут совсем неподвижно.

Лере показалось, что сердце ее разорвется пополам в тот короткий, но бесконечно мучительный момент. Встрепенулась, встала, но боялась позвать его, подойти, коснуться его плеча. Затем он продолжил, медленно поднимая голову, устремляя перед собой отрешенные, полные печали глаза. И от его слов душа ее сжалась комком.

— В том, что она изменилась, виноват только я. В каждой ее трудной минуте нет более повинного. Я проводил слишком много времени на службе, вы бывали совсем одни, порой месяцами, и когда я не проходил тесты, и болезнь все обострялась, моему раздражению не было придела. Отставка по состоянию здоровья — не просто унизительно, а смерти подобно для военного. Наперекор всем стремлениям, усилиям, достижениям. И желать чего-либо в моем положении было уже бесполезно. Крепкого здоровья уже не вернуть. Осталось лишь надеяться на малую его толику… Но для чего? Я до сих пор не знаю, на что надеяться? Лишь на покой, и как можно скорее… Но ты! Ты полна жизни, у тебя сильная хватка и твердый характер. Ты знаешь, как все изменить! И я прошу тебя одно: сделай это! Еще одного шанса может не быть!

Ее словно обожгло невидимое пламя. Поддавшись порыву, она ринулась к нему и крепко обняла.

— Нет, это не ад, и не может быть адом, если здесь есть ты! Я буду стараться изо всех сил, папа, честно! Я все исправлю, я не позволю так бестолково всему пропасть, как однажды. Я не помню о тех терзаниях, что ты описываешь, вы с мамой слишком старательно прятали все проблемы, но я вас все равно недооценивала. И как же совестно теперь! Вы лучшее, что у меня есть. И, поверь, поверь, я вспоминаю и понимаю сейчас то, что не знала при той, другой жизни. И благодаря этому у меня появляется надежда. Настоящая надежда, о которой я и мечтать не смела.

Отец похлопал ее по спине.

— Вот и хорошо. Не торопись, делай все вовремя, — заключил он. — И не теряй свои воспоминания. Храни каждое мгновение, слышишь, храни…

Беседа снова увлекла их на весь день. Отец не на шутку был встревожен будущим:

— Развал Союза неизбежен, это давно всем ясно. Так же неизбежен, как смерть немощной старухи, что уже неспособна сама передвигаться… Только говорить об этом запрещено. Разумные люди и не говорят, а бегут за границу, как всегда водилось… Но все равно трудно поверить, что это возможно сделать в один день, поставить людей перед голым фактом — и умыть руки!

— И тем не менее, это было лучшее, что могло случиться, даже таким сложным путем. Вкус свободы ничто не заменит, как бы сильно ты не привык к удушающему газу своей камеры. И эта самая свобода многих отрезвила.

— Но ты сама недавно сетовала на свое время, называла его безнравственным.

— Я говорила про ту среду, в которой обитала. И вообще, знаешь, если человек много лет сидел взаперти, а потом вырвался на свободу, ему само собою сносит крышу. Особенно, если оказывается, что можно путешествовать, что мир не в хаосе, что есть много прекрасных стран и они вовсе не вражеские. Что есть та жизнь, о которой ты читал, мечтал. И вот она. Бери. Мое поколение слишком хорошо помнит этот голод, жадность ко всему. Я много странствовала, впитывала как губка, чтобы приобрести бесценный опыт. Но… я захотела больше коллекций, больше магазинов, больше показов, больше славы! Понимаешь? Мои дети — это другое поколение. У них все есть, поэтому они не сходят с ума, чтобы все охватить и захапать. Весь мир в кармане, помнишь, я тебе уже говорила. Это в буквальном смысле. Маленькие приборчики, соединенные с глобальной сетью. Ты удивляешься, что это секретные технологии, что бездумно раздавать их людям. Но представь: все сами делятся подробностями из жизни, ни за кем специально следить не нужно. — Лера засмеялась.

— Мне сложно понять устройство будущего мира, — отец нахмурился. — Хорош он или плох…

— Он хорош тем, что ты можешь жить своей жизнью. Бесспорно, одна ложь сменилась другой, но ты сам можешь выбрать, в каком мире жить. У тебя есть хотя бы шанс, понимаешь, быть собой. Не бояться, что завтра тебя посадят, потому что ты как-то не так выразился. Или сосед напишет лживую ксиву и ночью по тебя приедут…

— Ты хочешь сказать, наступит полная свобода слова? Не так как сейчас, когда вместо лжи за спиной, врать стали в открытую. По-настоящему?

— Формально да. А фактически — вряд ли, потому что виртуальный мир не может быть честным… Но, послушай, сравнивать даже нечего! Это разные миры. Когда я оказалась здесь, это было… в общем… худшее наказание! Но я ничего не могу изменить. И мне, если честно, повезло, — я могу открыться тебе. Это мощный бонус. Понимаешь?

— Значит, будущее не безнадежно?

— Главное, 90-е пережить.

— То есть?

Лера долго еще рассказывала ему про тяжелую для страны десятилетку, он слушал ее с бледным лицом, морщины на лбу собрались в длинные полосы.

— Поэтому рекомендую вместо планов на постройку дома, — предложила она настоятельно, — воспользоваться пока еще реальными деньгами на сберкнижке и купить этот дом.

— Что ж. — Отец почесал подбородок, словно проверяя, насколько проклюнулась за это время свежая щетина. — У нас есть в запасе несколько лет, нужно сделать все как можно правильнее, а то ведь ты второй раз можешь не явиться…

Валерия засмеялась, звонко, как ребенок. Его сухие губы расползлись в улыбке, куда более широкой, чем обычно.

— Осталось придумать, как мать убедить. Для нее накопления на книжке, как священная реликвия.

— Это так, — Лера снова заговорила серьезно. — Но я уверена, что она не станет спорить с тобой, как и в былые времена. Ты купишь свой дом. Поверь, без тебя она этого сделать не сможет.

Отец вздохнул:

— Иногда намного легче принимать решения спонтанно, в текущем режиме, не зная наперед, что тебя ждет…

— Это точно!