Когда на следующий день Анно Хаз трудился в хранилище, за ним зашел профессор Форд.
— Эй, ты! — загрохотал профессор. — Пришло время выяснить, сможешь ли ты расшифровать старые рукописи мантхов.
Анно последовал за профессором к озеру. Рабы, встречавшиеся им по дороге, выглядели подавленными и отводили глаза, словно сделали нечто постыдное. Люди, сгоревшие ночью, пострадали ни за что, и теперь каждого из оставшихся в живых мучило чувство вины.
Это не ускользнуло от внимания профессора.
— Очевидно, ночью была казнь, — заметил ученый. — Должен ли я говорить, что все это возмущает меня? Любое проявление варварства возмущает. С другой стороны, Великая Библиотека — гордость нашей академии — целиком составлена из бесценных рукописей, захваченных в результате войн. Что тут можно сказать?
Казалось, профессору не требуется ответ. Он был гораздо ниже Анно и так же, как Форц, носил шляпу с очень широкими полями. Хаз видел только черный круг, скачущий из стороны в сторону, подобно огромному жуку.
— Эта проблема всегда занимала меня, — продолжал профессор. — Однако я нахожу, что моральные терзания со временем улетучиваются. Сокровища же, напротив, остаются. И даже приобретают все большую ценность. Другого такого собрания рукописей мантхов нет больше нигде в мире. Какая жалость, что никто не может разобрать в них ни слова!
Анно понял, что они направляются в Высший Удел. Он последовал за профессором по длинной дамбе, напряженно гадая, что ждет его за высокими каменными стенами. Форц все еще продолжал разглагольствовать, но Анно почти не слушал. Однако внезапно краем уха он услышал такое, что заставило его навострить уши.
— Сам Доминатор захотел узнать, что написано в рукописях мантхов, — говорил профессор. — Он испытывает огромное уважение к одному человеку из вашего народа — старейшине племени или предсказателю, известному как Аира Мантх.
— Доминатор слышал об Аире Мантхе?
— Безусловно. Однако даже наш повелитель не может прочесть старые тексты.
Мысли Анно понеслись вскачь. Откуда Доминатору известно о первом предсказателе народа мантхов? Какое ему дело до него? Захваченный этими мыслями, Хаз прошел за профессором в ворота и далее вниз по длинной крытой галерее. Анно так погрузился в раздумья, что и не заметил, как очутился в Великой Библиотеке.
— Это, — сказал профессор Форц, — наш архив редких документов. Мы сохраняем все рукописи в превосходном состоянии. Многие из них, если бы не сменили хозяев, так и сгнили бы непрочитанными. А вот раздел старых рукописей племени Мантхов. Садись.
Анно Хаз сел за широкий стол и принялся рассматривать тщательно обернутые груды свертков, разложенных перед ним. Чем больше манускриптов просматривал Анно, тем сильнее билось его сердце. Он не осмеливался и мечтать о том, что когда-нибудь ему в руки попадут подобные сокровища.
— Вот! Это что-нибудь говорит вам? — Профессор бросал на стол свиток за свитком. — Вот еще, смотрите!
— Это поразительно! — изумлялся Анно. — У вас тут самые ценные рукописи моего народа!
— И что в них ценного? — грохотал профессор.
— Мы так много потеряли в межплеменных войнах, — сказал Анно. — Считалось, что все записи утрачены.
— Что ж, вы ошибались. А сейчас хватит охать и ахать, садись и перепиши их так, чтобы я смог прочесть. Кто-то же должен разобрать эти несчастные каракули!
Анно торопливо перекладывал бумаги.
— Как я должен перевести их?
— Откуда я знаю, я ведь понятия не имею, что в них написано. Думай, прежде чем говорить. Почему никто вокруг не хочет хотя бы немного поразмыслить, прежде чем открывать рот!
— Может быть, сначала я составлю для вас список?
— Делай как хочешь. Просто разберись со всем этим. И сообщи мне, когда найдешь что-нибудь заслуживающее внимания.
И профессор оставил Анно одного. Хаз ничего не сказал Форцу, хотя сразу же обнаружил нечто действительно ценное. Анно понял, что это за рукопись, еще когда профессор небрежно швырнул ее на стол.
Это был Утерянный Завет.
Днем, когда все работали, Бомен спал. Юноша только проснулся, когда за ним пришли солдаты. За исключением серого кота, в казармах не было никого.
Солдаты проверили номер на запястье Бо.
— Бомен Хаз?
— Да.
— Обувайся и иди с нами.
— Куда?
— Тебя ждут.
Больше стражники ничего не сказали.
Ранние осенние сумерки опустились на землю, когда в сопровождении солдат Бомен побрел по дороге к озеру. Впереди, там, где дамба соединялась с берегом, ждал человек. Подойдя поближе, Бомен узнал Мариуса Симеона Ортиза.
Солдаты отдали честь. Ортиз внимательно оглядел Бомена.
— Да, это он.
Движением руки военачальник отпустил солдат.
— Идем со мной.
Ортиз направился по дамбе к Высшему Уделу. Бомен в молчании зашагал следом. С обеих сторон дамбы в тихих водах озера отражались огни города. В вечернем небе зажигались звезды. Кругом стояла тишина.
— Я выбрал тебя во время путешествия, — произнес Ортиз.
Бомен не ответил. Он пытался проникнуть в мозг полководца, чтобы приготовиться к тому, что, возможно, ожидало его.
— Ты держишься скромно, — произнес Ортиз. — Мне это нравится.
Они шли вперед. Бомен обнаружил, что дамба длиннее, чем казалась с берега. По мере приближения стены Высшего Удела становились все огромнее. Сзади Бомен слышал легкую поступь серого кота, следующего за ними в сумерках.
— Похоже, мне потребуется слуга для особых поручений, — сказал Ортиз. — Работа не сложная. Я выбрал тебя. Ты хочешь служить мне?
— А у меня есть выбор?
— Нет.
Бомен промолчал.
— Ты не спрашиваешь, в чем будут заключаться поручения?
— Вы расскажете мне, если понадобится, — отвечал Бомен. — А я должен буду подчиниться, хочу этого или нет.
Ортиз пристально посмотрел на Бомена, и несколько секунд они шли в молчании, мягко ступая по дощатому настилу.
— Конечно же, ты меня ненавидишь.
— Да, — произнес Бомен.
— Я сжег твой город. Пленил твой народ. Сделал вас рабами. У тебя есть причины для ненависти.
Теперь они приблизились к огромным воротам в городской стене. Слева от ворот располагалась маленькая дверь, в которую мог войти только пеший. Ортиз постучался. Затем повернул красивое молодое лицо к Бомену и произнес:
— И, несмотря на все это, именно я — твой освободитель. Я сделаю свободным твой народ. Однажды ты поймешь это.
Маленькая дверь открылась изнутри. Бомен ничего не ответил, хотя втайне и удивился тому, что сказал Ортиз. Он привык считать, что этот безжалостный юный воин не более чем боевой инструмент жестокого государства. Сейчас же Бомен услышал высказанное вслух убеждение, которое разделял и он сам, и его родители, не осмеливаясь, впрочем, говорить об этом вслух, — разрушение Араманта и жестокое рабство были необходимы. Племя мантхов должно было уйти, чтобы возродиться. Только где?
Ортиз шагнул в низкую дверь, ведущую в город. Бомен последовал за ним. Дверь снова затворилась, прежде чем кот успел прошмыгнуть в нее.
Первым и самым сильным впечатлением Бомена стала музыка. Отовсюду неслись задорные наигрыши скрипок, нежный плач свирелей и поющие голоса. Наступило время суток, когда люди покончили с дневными хлопотами, но еще не отправились спать, когда темнота уже наступила, но вокруг горели огни. Все дома, выходившие в переулок, были озарены изнутри, мягкий свет фонарей заставлял сверкать, словно драгоценные камни, витражные окна в стенах и крышах. Будто со всех сторон осыпанные пятнами красного и янтарного цвета, жители Высшего Удела двигались по улицам, делая вечерние покупки, компании вели беседы или танцевали, музицировали или пели. Нежное смешение звуков наполняло воздух.
Словно в тумане, Бомен оглядывался вокруг. Знают ли эти приветливые люди с добрыми лицами о том, что прошлой ночью за озером рабов сжигали заживо? Если знают, то они непременно должны исполниться ужаса, восстать против Доминатора и свергнуть его. Увлекая Бомена за собой, Ортиз шел вперед по самому широкому переулку. Они миновали небольшой продуктовый рынок, где на витринах чайной были выставлены сладости и вина. Изнутри доносились смеющиеся голоса — люди дружелюбно спорили. Немного дальше, сквозь широко раскрытые окна первого этажа доносилось хоровое пение — певцы разучивали новую песню. Бомен слышал, как дирижер постукивает жезлом о пюпитр и кричит:
— Дамы, прошу вас, придерживайтесь ритма! Еще раз!
Ортиз и Бомен миновали маленькую площадь, окруженную лимонными деревьями, на которой старики играли в шахматы прямо на свежем ночном воздухе. Под аркой закрытого пассажа учитель танцев обучал класс замысловатым па:
— Вы должны сосредоточиться! Думайте ногами!
Переулок внезапно вывел полководца и его спутника на широкую площадь, на противоположном краю которой почти парило над землей огромное изысканное строение под четырьмя куполами. Купола возвышались один над другим, невесомые и соразмерные, что казалось невозможным для здания таких размеров. Каждый купол был покрыт тончайшей резьбой, каждый сделан из стекла своего цвета: бледно-золотого, оранжевого, красного и фиолетового. Огни, горевшие внутри, заставляли купола мерцать, словно закатное небо.
— Как красиво! — восхищенно ахнул Бомен. Ортиз посмотрел на него и одобрительно кивнул.
— Вот так и должны жить люди, — проговорил он. Полководец провел его под аркой в громадный холл. Здесь в центре колоннады бил фонтан.
— Посмотри на этот фонтан, — сказал Ортиз.
На каменной подставке стояла клетка, вырезанная из единого куска полупрозрачного сероватого мрамора. Дверь клетки была открыта, и сквозь нее, а также сквозь каменные ячейки решетки струилась вода. Там, где поток достигал высшей точки, прежде чем упасть вниз, парили три птицы. Казалось, что в воздухе их удерживают только струи воды. Крылья распахнуты в стремлении взлететь выше, словно птицы всего лишь несколько мгновений назад вырвались из заключения. Птицы были вырезаны из того же камня, что и клетка, а поддерживающие их каменные опоры скрывал поток. Брызги, разбивавшиеся о крылья, создавали иллюзию того, что птицы парят, навсегда застыв в свободном полете.
— Человек, который построил это, — произнес Ортиз, — всю жизнь работал каменщиком. Он вырезал квадратные каменные блоки для зданий. И все время этот фонтан был заперт в его душе, ожидая освобождения.
— Он был рабом? — спросил Бомен.
— Конечно. — Ортиз обвел рукой светящееся сводчатое пространство вокруг них. — Все здесь создано настоящими художниками. Весь город — произведение искусства. В целом мире не существует ничего подобного ему.
Бомен был охвачен благоговением и одновременно озадачен.
— А для чего это? — спросил он.
— Для нас — тех, кто живет здесь. Доминатор говорит: люди рождены, чтобы жить в красоте.
— За исключением рабов.
— Красота существует также и для рабов. Ты — раб. Однако чувствуешь ее.
В сопровождении Бомена Ортиз пересек холл. В дальнем углу холла арочный проход вел в помещение меньших размеров, где люди сидели на скамьях, расположенных в несколько ярусов, и наблюдали учебные бои. Шестнадцать бойцов тренировались под руководством наставника. В ходе представления бойцы оттачивали навыки и одновременно развлекали зрителей. Полуголые тела блестели в свете ламп, пока манахи выполняли повороты с приседанием и стремительные прыжки, работая попарно.
Ортиз и Бомен задержались на несколько мгновений, чтобы посмотреть.
— В день свадьбы состоится праздничная манаха, — сказал военачальник.
— Они будут убивать друг друга?
— Возможно.
Бомен отказывался понимать, как эти изящные движения могут служить прелюдией к жестокому убийству. Впрочем, он уже видел манаху. Бойцы выходят на арену, чтобы исполнить танец со смертью. Это была еще одна из загадок Домината: красота и рабство, просвещение и ужас, танец и смерть.
Внезапно Бомен понял, что один из манахов ему знаком.
— Это же Мампо!
— Не зови его. Он не услышит тебя.
Бомен помнил, что Мампо ушел из казарм, чтобы тренироваться, но неужели за это время он мог так измениться?
Мампо, которого Бомен знал с пяти лет, худший ученик в классе, вечно шмыгающий сопливым носом? Мампо, таскавшийся за его сестрой Кестрель но пятам, как собачонка? Мампо, со временем превратившийся в высокого юношу, но так и не избавившийся от задумчивой, несколько медлительной манеры разговора? Неужели Мампо превратился в этого лоснящегося от пота опасного бойца, чьи руки и ноги сейчас стремительно рассекают воздух?
Ортиз ничего не знал о мыслях Бомена, однако ему было известно, как Доминатор находит и развивает таланты своих пленников.
— Все меняются, когда попадают сюда, — произнес он. — Даже ты когда-нибудь изменишься.
Ортиз двинулся вперед, и Бомен последовал за ним.
Сейчас они находились в проходе, который вел к множеству небольших залов. Из каждого зала слышались топот танцующих и отрывистые указания учителей. Ортиз остановился перед одной из дверей.
— У меня урок, — произнес он. — Урок танца, называемого тантарацца.
— Урок танца?
Как странно. Неужели этого солдата, этого завоевателя, этого разрушителя волнует, хорошо ли он умеет танцевать!
— Доминатор учит, что именно в танце мы приближаемся к совершенству.
Ортиз вошел в комнату. Внутри сидела тоненькая женщина, тихо беседующая с двумя музыкантами, — один держал в руках свирель, другой — барабан. Женщина тут же поднялась с места и присела перед Ортизом в легком реверансе.
— Моя учительница танцев — мадам Сайз, — сказал Ортиз Бомену. — Как ты думаешь, сколько ей лет?
Бомен не знал, что и ответить, — он боялся обидеть женщину. На ней была надета тесно облегающая нижняя юбка и легкая верхняя, открывающая изящное юное тело, однако морщины на шее и лице говорили о возрасте.
— Больше или меньше пятидесяти? — настаивал Ортиз. На щеках женщины от удовольствия проступили ямочки.
— Чуть за сорок? — спросил Бомен.
— Ей шестьдесят восемь!
И Ортиз, и женщина, похоже, от души веселились, глядя на вытянувшееся лицо Бомена.
— И никогда еще я не танцевала так хорошо, как сейчас, добавила женщина. — Однако приступим, нам есть чем заняться. Снимите верхнюю одежду.
Ортиз снял плащ и куртку, приготовившись танцевать. Бомен понял, что ему следует смотреть. Военачальник еще ни словом не обмолвился о том, почему выбрал Бомена и что юноше предстоит делать в дальнейшем.
Мадам Сайз встала в начальную позицию танца.
— Музыка! И-и-раз!
Музыканты заиграли, и танцоры начали. Бомен ничего не знал о тантарацце, но он сразу понял, что Ортиз — превосходный танцор и к тому же много времени посвятил оттачиванию своего мастерства. Танцоры вращались и расходились перед Боменом, следуя замысловатым движениям танца, постепенно убыстряющегося и становящегося все более сложным, пока…
— Нет, нет и еще раз нет! — Учительница раздраженно топнула изящной туфелькой. — Как можно пропустить этот поворот? Если вы знаете толк в тантарацце, подобные ошибки немыслимы! Вы ведь произносите слова не как попало, а в нужном порядке, чтобы в вашей речи сохранялся хоть какой-то смысл, не так ли? Так и в танце — каждое движение исполнено смысла! И-и-раз!
Музыканты заиграли с начала, танцоры вновь закружились. Бомен наблюдал за ними, пытаясь постичь суть тантараццы. И хотя этот танец был ему совершенно незнаком, юноша все же быстро понял, почему у партнеров не получалось. Учительница двигалась под музыку не задумываясь, словно тело представляло собой пружину, раскручивающуюся помимо ее воли. Ортиз же постоянно держал в голове последовательность шагов и па. Естественно, он отставал от своей партнерши, пусть и на долю секунды, и вынужден был следовать за ней там, где надлежало вести.
— Стоп! Стоп! — Мадам Сайз была недовольна. — У вас не получается. Вы должны быть внимательнее.
— Нет, — произнес Бомен. — Наоборот, он должен расслабиться.
Мадам Сайз уставилась на юношу.
— Прекрасно! — ядовито сказала она. — У нас появился новый учитель танцев! Я обучаю танцам уже около пятидесяти лет. Однако не сомневаюсь, вам виднее.
Ортиза вмешательство Бомена позабавило.
— Возможно, он прав.
— Расслабиться, как же! Вы должны быть точным! Четким. Совершенным. Когда вы покинете мой класс, можете сколько угодно быть разболтанным, а пока вы здесь — точность, и только точность! И-и-раз!
Они вновь начали с самого начала. На этот раз Ортиз танцевал лучше. Он в отличие от мадам Сайз понял, о чем говорил юный раб. Против своей воли Бомен стал теплее относиться к Ортизу. Это ястребиное лицо, эта голова, обрамленная копной рыжеватых волос и занятая сложным танцем, были похожи на Доминат: жестокие, но прекрасные. Бомен не смог бы объяснить, откуда пришло это ощущение, но теперь он твердо знал: его господин искренне верит, что в меру своих способностей творит добро и помогает торжествовать истине. Когда глаза Ортиза встретились с глазами Бомена, юноша почувствовал, что на полководце не лежит тяжкого греха. Более того — пока Ортиз танцевал, он казался Бомену совершенно невинным. Себя же юноша таковым не считал. Он еще не знал, какие обязанности ему предстоит выполнять при Ортизе, но чувствовал: все это приведет к той миссии, что он должен исполнить. Как бы ни был прекрасен этот город — он должен быть разрушен. В этом Бомен был уверен. И почему именно ему выпало стать его разрушителем?
Анно Хаз сидел за столом в библиотеке, держа в трясущихся руках хрупкие желтоватые листки, читал и перечитывал и вновь возвращался к началу первого листка.
«Потомку, который носит мое имя и которому предстоит завершить мой труд».
Поколения ученых племени мантхов знали о существовании Утерянного Завета, но ни единой записи не сохранилось. Все, что было известно, — кто написал его, для кого и ради чего.
Автором Завета был первый пророк народа, Аира Мантх. Известно было, что он написал Завет для своей семилетней внучки, которую тоже звали Аира. Он хотел оставить запись о том, что содержится в пророчестве. Некоторые говорили, что в Утерянном Завете предсказано все будущее мантхов.
И вот оно здесь, лежит на столе перед Анно — несколько маленьких листочков, покрытых тщательно выведенными строками на древнем языке. Начиная с первого листка, разные по размеру фрагменты рукописного текста были отчеркнуты сплошными линиями. Отрывки пронумерованы в древней счетной системе мантхов — пятеричной. В конце документа автор начертил символ племени Певцов. Анно поразило то, что знак этот изображен на столь древнем документе.
«Грядет время завершения. Теперь я и те, кто путешествует вместе со мной, должны спеть последнюю песнь. Грядет огненный ветер, который уносит наш покой, нашу любовь и наши песни.
Первому поколению после завершения предстоит жить в эпоху доброты. Во времена второго поколения морх наберет силу и наступит время действия. При третьем поколении морх наполнит людей и наступит время жестокости. Тогда надлежит снова пропеть песнь.
Я доверяю тебе, дитя мое, пронести это знание через время мира, которое также станет и временем забвения. Пусть неписаная песнь продолжается для грядущих поколений. Пусть существуют Певцы. Пусть они живут в покое, зная о пламени. Им предстоит потерять все и все обрести. В сладостное мгновение перед завершением их унесет волна блаженства. Это и будет их наградой».