Последнее пророчество

Глава 17 Песня над городом

Креот сидел на табурете в коровнике, руки трудились над выменем смирно стоящей коровы, а бывший император меж тем наблюдал за солнцем, встающим в тумане. Молоко било в деревянное ведро ритмичными струями, звук становился все глуше по мере того, как емкость наполнялась. Корова вяло жевала сено из набитого мешка, который висел перед ней. Другие коровы в маленьком стаде спокойно лежали, дожидаясь своей очереди.

Солнце показалось над далекими холмами, и сияющий алый диск окрасил продрогшие поля неестественными цветами. Сереющий лес вспыхнул и порозовел и несколько мгновений светился, как новорожденный, пока солнечный диск не спрятался за облаками.

— Что за вид, а, Ангелок? — произнес Креот. Медленным движением он погрузил половник в ведро и неспешными глотками выпил теплого молока. Затем поднялся на ноги, перелил содержимое ведра в огромный бидон, стоявший на тележке, и подвинул табурет к следующей корове. Усевшись, Креот со вздохом принялся разминать пальцы.

— Да-да-да, — бормотал он беспокойной корове. — Я понимаю, тебе пришлось подождать, но я уже здесь.

Корова повернула голову и уставилась на Креота огромными печальными глазами.

— И тебе доброе утро, Звездочка моя, — сказал бывший император и принялся за работу.

Звездочка потянулась к мешку с сеном; зашедшее за тучу солнце окрасило изнанку облаков золотом.

Так проходило каждое утро, и Креоту это нравилось. Молодость его миновала, прошлая жизнь, ныне почти забытая, прошла в одиночестве, покое и определенности. Коровы вполне устраивали его. Они не делали резких движений. Каждый день в одно и то же время они выполняли одни и те же действия. Более всего Креоту нравился их запах. Разумеется, он включал в себя аромат молока, пузырящегося пеной в ведре, но еще и запах сырых шкур, полей, где коровы паслись, и даже навоза — все это составляло их неповторимый букет, который смешивался с ароматами травы и земли.

Уже завершая утреннюю дойку, Креот услыхал грохот и стук фургонов на дороге. Сквозь дверь он увидал длинную процессию всадников и карет. Некоторые из карет были огромными, их украшали золоченые шпили, кареты волокли двойные упряжки лошадей. Все они держали путь в сторону озера, к дамбе, ведущей в Высший Удел.

— Должно быть, это невеста, — сказал Креот коровам. — Сегодня великий день.

Он всегда разговаривал с коровами. Коровы серьезно смотрели на Креота, размышляя над его речами, но никогда не отвечали ему.

— Пусть она будет счастлива, а, Звездочка? Пусть будет счастлива.

Когда на следующее утро стражники пришли в казармы, чтобы забрать очередную партию рабов для сидения в обезьяньих фургонах, Пинто прошептала отцу:

— Сегодня моя очередь.

Анно покачал головой.

— Нет, дорогая. Сегодня самый опасный день.

— Я знаю, — отвечала Пинто. — Вам с мамой предстоит работа. А я ничем не могу помочь.

— Давай надеяться, что сегодня они не выберут ни меня, ни твою маму.

Однако стражники выбрали Аиру Хаз. В это же время из библиотеки академии прислали за Анно Хазом — свадьба свадьбой, а его присутствие в хранилище было необходимо. Готовиться к побегу стало некому.

— Ну вот, — сказала Пинто. — Я же говорила.

— Дорогая моя, — проговорил отец, — тебе нельзя идти в клетку. Сегодня все случится. Я это чувствую. Мы не знаем, успеем ли освободить людей из фургонов.

— Мама, посмотри на меня.

Аира взглянула в честные глаза дочери, и та продолжала:

— Я всего лишь ребенок. Я ничем не смогу помочь. Но могу сделать хотя бы это. Хоть в чем-то я окажусь полезной.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Не понимаю? — Пинто потянулась вперед и поцеловала мать в щеку, затем прошептала ей на ухо: — Даже если я и погибну в клетке, ты сможешь увести людей отсюда.

Более всего Аиру Хаз тронул этот поцелуй.

— Ах, моя хорошая. И ты уже выросла? И ты хочешь покинуть меня?

— Ты знаешь, что я права. Вы должны собрать людей. Я этого сделать не смогу. Сегодня наш день.

Мать повернулась к Анно, не в силах сама принять решение. Хаз посмотрел на Пинто — гордость светилась в глазах девочки.

— Малышка права, — произнес он. — Иди, дорогая моя. Мы не позволим никому причинить тебе вред.

Пинто побежала к стражникам и сказала им, что сегодня займет место матери. Стражники спокойно отнеслись к этому. Их работа заключалась в том, чтобы отобрать по одному представителю от каждой семьи, а один вместо другого — какая разница?

Анно Хаз прошел с дочерью до перекрестка и подождал, пока девочку заперли в фургоне. Держась за решетку, Пинто улыбалась отцу и махала рукой, стараясь не показать, что боится.

— Я приду за тобой, — сказал Анно и с тяжелым сердцем отправился в библиотеку.

Сирей, надев вуаль, сидела в карете и смотрела в окно, дрожа от нервного возбуждения. Крестьяне уже вышли на поля — сейчас все они застыли, глазея на процессию.

— Ланки! — изумилась принцесса. — Они не закрывают глаз!

— Бедные язычники! — вздохнула Ланки. — Не ведают, что творят, детка моя!

— Разве они не знают, что им выколют глаза?

— Надеюсь, что не выколют, — отвечала Ланки. — Моя детка надела вуаль.

— Ах да. Я все время забываю о ней.

— Детка выпьет стакан молока?

— Нет, Ланки. Убери. Сегодня день моей свадьбы. Я совсем не могу есть.

— Я и не предлагаю тебе есть. Вряд ли моя девочка хочет, чтобы у нее не осталось сил даже для того, чтобы говорить.

Сирей замотала головой и обернулась к Кестрель.

— На что ты смотришь, Кесс?

В другое окно Кестрель глядела на солдат гвардии Йохьян. Всадники скакали по двое спереди и сзади кареты на всем протяжении дороги до самого поворота. Кестрель чувствовала себя полководцем, ведущим армию на штурм неприятельской крепости.

— Я смотрю, куда нас везут.

Вдали показались озеро, дамба и стены Высшего Удела. Янтарный город с каскадом драгоценных куполов, раз в десять больше Араманта, производил сильное впечатление. Этот необыкновенный град-дворец построили люди, которые сожгли дом Кестрель и сделали рабами ее семью. Поэтому, каким бы прекрасным, каким бы величественным ни был город, она продолжала строить планы его уничтожения. Эта стройная пятнадцатилетняя девушка, не имевшая ни звания, ни положения, осудила Доминат на смерть. Ее оружием была страстная и беспощадная воля. Сегодня день свадьбы, сегодня же состоится казнь.

Я отомщу.

— Ты говорила, будто может случиться что-нибудь, что остановит свадьбу, — сказала Сирей. — Но пока ничего не происходит.

— Ты еще не замужем, — отвечала Кестрель. — Они не смогут заставить тебя выйти замуж против твоей воли.

— Смогут, — промолвила Сирей. — Если все ждут, что ты сделаешь что-нибудь, если все смотрят на тебя, то в конце концов ты это делаешь.

— Ты поймешь, что должна сделать, когда придет время.

Кестрель не сказала Сирей, что если все пойдет по задуманному ею плану, то у принцессы просто не останется выбора.

— Видишь, детка, — сказала Ланки, — тебе не о чем беспокоиться, вот и подруга так считает.

Ланки не одобряла Кестрель. Она ничего не подозревала о скрытых планах последней, и ей не было никакого дела до мнения Кесс. Служанка просто считала, что у Йодиллы Сихараси из Гэнга не может быть друзей. Это принижало ее высокий статус. Друзья могут быть у простых людей. Принцессы должны иметь подданных. Ланки не могла и представить себе, что когда-нибудь отважится высказать госпоже свое недовольство, по крайней мере вслух. Поэтому она ограничивалась тем, что называла Кестрель подругой, как говорят «парикмахер», «учитель танцев». Ланки отвела Кесс определенную роль, такую же, как и себе, и это ее устраивало.

Впереди Йоханна пристально разглядывал Высший Удел и, в свою очередь, ощущал благоговение. Город был меньше Обагэнга, его собственной столицы, сердца государства Гэнг. Но в сравнении с этой жемчужиной городов Обагэнг внезапно показался правителю потрепанным. Огромные здания его города были выстроены из камня, но рядом с этими изысканными куполами они казались тяжелыми и приземистыми. К тому же большинство домов в столице Гэнга представляли собой деревянные лачуги, лепившиеся друг к другу, словно груды мусора. Это ощущение было новым для Йоханны. Как правитель самой большой империи в мире, он привык к приятному и обволакивающему чувству превосходства. Поняв, что ему предстоит войти во дворец, рядом с которым его собственные дворцы — просто жалкое зрелище, Йоханна испытал неприятное волнение. Великий визирь, размышлял Йоханна, был совершенно прав, затеяв эту свадьбу. Этот человек, создавший страну на пустом месте, тот, кого они называют Доминатором, Мог бы стать могущественным врагом. Как ему удалось так быстро построить все это? Вот озеро, например. Здесь никогда не было озера. Раньше тут лежали заброшенные земли, куда случайно забредали пастухи-кочевники. Никто не ожидал таких изменений. Никто и внимания не обратил на странников, обосновавшихся здесь пятьдесят лет назад. Йоханна вспомнил слова отца: «Пусть живут. Нам пригодится стоянка для караванов». Стоянка для караванов! Если бы отец мог видеть все это! Озеро не меньше нескольких миль в длину, выкопанное в каменистой земле по приказу одного человека.

— Сядь ровнее, Фу фи, — сказала жена. — Помни, что ты Йоханна из Гэнга, а все прочие люди — всего лишь грязь под твоими ногами.

— Грязь под моими ногами, да, дорогая.

— Ты не должен кусать ногти и жевать с открытым ртом. Когда кто-нибудь обратится к тебе, смотри с негодованием.

— Хорошо, дорогая.

— Покажи мне свой негодующий взгляд.

Йоханна изобразил.

— Ну вот. Ты выглядишь совсем как твой отец.

Зохон, командир гвардии Йохьян, в своем великолепном мундире скакал во главе воинов. Все три тысячи гвардейцев ехали позади командира или маршировали в шеренгах по двое по обеим сторонам королевской процессии. Никто в городе не выразил опасений в связи с таким огромным эскортом. По этому поводу вообще не было сказано ни слова. Йоханна тоже не возражал, несмотря на все увещевания Барзана. Таким образом, Зохон во главе трех тысяч воинов вступал в самое сердце Высшего Удела.

Выпрямившись в седле и глядя на приближающееся озеро, командир втайне ожидал, что их остановят. На этот случай у него был заготовлен план. Тяжелый железный таран для пробивания ворот был спрятан под одной из карет. Однако никто и не думал останавливать воинов Зохона. Кроме его гвардейцев, нигде не видно было вооруженных воинов. Ворота в конце длинной дамбы стояли распахнутыми настежь.

Процессия остановилась перед плотиной. Открытую карету, пока еще пустую, перенесли вперед, и конные гвардейцы, все одного роста и с одинаковым цветом волос, заняли свои места по обеим сторонам повозки. Йоханна и Йоди надели короны, весьма впечатляющие, но тяжелые и неудобные. Кестрель смотрела, как Йодиллу облачают в свадебный наряд. Одеяние представляло собой истинное произведение искусства. Портной настоял, чтобы Йодилла ничего не надевала под платье, что привело Сирей в восторг. Платье не обнажало ни единого дюйма стройного тела — превосходно скроенный чехол из белого шелка покрывал фигуру от шеи до лодыжек. При этом ткань так облегала Сирей, что казалась второй кожей. На голове крепилась белая шелковая шапочка, повторяющая очертания шеи и плеч. Лицо скрывал простой квадрат белой газовой ткани, трепетавшей при дыхании. Однако это было еще не все. С головы до ног принцессу покрывала вуаль из тончайшего шелка, искусно поддерживаемая легкими проволочками, прикрепленными на голове и плечах. Шелк был так тонок, что казался почти невидимым, — некая туманная дымка, а не предмет гардероба. Внутри этой облегающей ауры стройное тело Йодиллы, закутанное в шелк, двигалось словно соблазнительная тайна, предлагая изумленным глазам зрителей все и ничего, обещая головокружительную красоту.

— Ах, Сирей! — воскликнула Кестрель, любуясь на то, что получилось в итоге. — Никогда в жизни не видела такой красоты!

— Вот, детка, — пробормотала Ланки. — Теперь моя девочка счастлива.

Портной суетился вокруг, поправляя складки вуали.

— Она должна ехать в карете? — все спрашивал он. — Материя на это не рассчитана. Если принцесса сядет, то ткань помнется.

Сирей разрывалась от противоречивых желаний. С одной стороны, жалко мять платье. С другой, не идти же пешком по дамбе. В итоге она все же позволила перенести себя в открытую карету, где и уселась напротив отца с матерью.

Процессия вновь двинулась с места, лошадиные копыта застучали по дощатой дамбе. Зохон ехал рядом с королевской Коляской. Чтобы приноровиться к медленному продвижению карет, он заставлял коня гарцевать рысью. Длинная череда экипажей, сопровождаемая тесными рядами солдат-гвардейцев, катилась вперед, растянувшись на такое расстояние, что, когда голова процессии уже достигла огромных ворот, хвост ее только втягивался на дамбу.

Как только открытая карета с невестой въехала в ворота, заиграл оркестр, а хор запел. Йодилла в изумлении разглядывала великолепные строения, мимо которых проезжала. В каждом окне, на каждой террасе расположились музыканты и певцы. Маленькие дети, стоявшие среди музицирующих, разбрасывали лепестки цветов, струившиеся непрерывным потоком. Лепестки кружились и падали вокруг Сирей, опускались на ее вуаль, раскрашивая все вокруг и смешиваясь с потоком музыки. Казалось, что затопившие улицу падающие цветы сами производят сладостные звуки.

Зохон с гордым видом гарцевал рядом с принцессой. Подавляя внутреннее возбуждение, он крутил своей красивой головой направо и налево, но так и не заметил ни единого вооруженного человека. Он наблюдал вокруг только невероятное количество музыкантов. Командир почти смеялся. Разве может быть опасным это сборище скрипачей и певчих птичек!

Кестрель высунулась из окна кареты Йодиллы и с изумлением разглядывала город своего врага. Эти убийцы и рабовладельцы оказались прекрасны, улицы — восхитительны, а люди, их населяющие, — все до единого музыкальны. Медленно двигаясь по улице, Кесс обнаружила, что величественный гимн подхватывали разные группы музыкантов и певцов, так что основная мелодия всегда исполнялась теми, кто стоял ближе к королевской карете, а аккомпанирующие звуки неслись сзади и с дальнего конца улицы. Она заметила также, что глаза исполнителей обращены в одном направлении. Следуя этому всеобщему взгляду, Кестрель уловила блеск крытой стеклянной террасы, где, размахивая руками, металась смутная фигура.

Доминатор носился по верхнему уровню, дирижируя громадным оркестром и хором, напевая величественный гимн, который доносился из лежащего у его ног города. Захваченный музыкой, с летящими седыми волосами, взмахом руки правитель делал знак сотням певцов в пяти улицах от него, в то время как скрипки продолжали вести основную тему. Доминатор поднял палец — и трубы зазвучали со стороны цветочного рынка, взмахнул рукой — и две сотни барабанщиков, расположившихся на площади, начали настойчивую токкату. Контрабасы и виолончели вступили по всему городу, заставив воздух задрожать от низкого гула. Правитель рванулся — и тысячи сопрано вывели первую дрожащую ноту завершающего пассажа; звук взорвал небеса, словно целое поле жаворонков. Затем вступили струнные — нежные мольбы скрипок, любовное бормотание виолончелей сплелись со звуком свирелей. Доминатор пересек сияющее пространство и ткнул пальцем в направлении огромного мужского хора — и все в Высшем Уделе вздрогнули, когда пятьсот мужских голосов запели, а правитель, охваченный величием собственного творения, запел вместе с ними.

Песня лилась над городом. Приветствуя прекрасную юную невесту, город и сам стал симфонией. «Пусть узнают, — думал Доминатор в страстном порыве, — пусть узнают, что такое подлинное мастерство! Я создал все это, это мой дар людям, это обещание нового мира!»

Анно Хаз услышал музыку, которая полилась отовсюду, как только свадебная процессия вступила в город, и понял, что Кестрель находится где-то там. С разрешения профессора Форца он подошел к высокому окну библиотеки академии, чтобы посмотреть на процессию.

— Свадьбы! — с отвращением произнес профессор. — Сначала сладко, затем горько.

— Вы не женаты, профессор?

— Брак требует свободного времени. У меня его нет.

— Брак принес мне самое большое счастье в жизни, — промолвил Анно.

— Неужели? — Форц очень удивился. — Осмелюсь заметить, вам, наверное, по душе горячая пища. — Он встал на стул и выглянул из окна. — Великие звезды! Откуда эти люди? Надо же, позолота! Какая провинциальность!

Хор, располагавшийся на здании напротив библиотеки, следуя знаку Доминатора наверху, снова вступил, заставив профессора подпрыгнуть. Слаженное звучание хора, однако, не на шутку впечатлило Форца.

— Этот человек — гений, признайте. Послушайте! Звучание человеческих голосов, объединенное в песне!

— Объединенное в рабстве, — тихо произнес Анно.

— И что с того? Спросите себя, что делает нацию преуспевающей? Порядок и тяжелый труд. Кто должен подчиняться и тяжело трудиться? Рабы. Отбросьте все эти устаревшие сентиментальные глупости о правах и свободах, и что вы получите? Самую преуспевающую нацию в мире!

Снаружи донеслись звуки фанфар, поднимая, наполняя, возвышая звучание хора.

— Наверное, невеста достигла зала, — сказал Форц. Анно так и не разглядел Кестрель.

— Может быть, вы разрешите мне выйти на улицу, чтобы посмотреть? — спросил он.

— Почему нет? Все равно в этом грохоте невозможно сосредоточиться.

Анно покинул библиотеку в то мгновение, когда Йодилла выходила из кареты перед входом в громадный зал. Однако он не стал протискиваться сквозь толпу, чтобы понаблюдать за церемонией. Хаз повернул совсем в другую сторону и направился к воротам, а затем — по опустевшей дамбе.

Пришло время подготовиться к уходу.