Последний день в... Париже

День десятый

Ланг:Короче, мы подъехали, синий пежо, выходи.

Ланг:Эйнштейн, ты что, не в своем уме? У него не дом, а дворец! Ты осознанно от всего этого отказываешься?

Будущая Самойлова:Корвалол готов. Чемодан собран. Но, знаешь, не выйдешь — и правда лучше.

Будущая Самойлова:Не верю, что пишу это, но надеюсь, что ты останешься внутри.

Ланг:Ждем, как препода, 15 минут. Потом уезжаем. И тогда ты официально будущая невеста принцу…

Я продолжала листать сообщения на телефоне, не в силах различить буквы сквозь завесу слез. Утро уже пробудилось за окном, и Алекс, наоборот, наконец, уснул, кажется, крепко и сладко.

Судорожно вздохнув, я опустила телефон и повернула голову, снова любуясь этим великолепным мужчиной, которого я оставляю навсегда.

Я прикрыла рот рукой, чтобы сдержать громкий, рвущийся на волю всхлип. Все мое тело предательски дрожало от подавляемых рыданий. Я ощущала себя преступницей, самой безжалостной предательницей чувств.

В эту ночь Алекс сдержал свое слово – ни слова о предложении, не молил остаться, не пытался удержать. Он отпустил меня, как я и просила. Хотя в глубине души это было далеко не то, чего я действительно хотела.

До этой ночи я не знала, что такое по-настоящему прощаться, что значит заняться любовью в последний раз. Я, блин, все простыни залила от слез и любви к этому мужчине! В нашей близости было столько чувств, сколько я за всю жизнь не испытывала. Боже, это было по-настоящему прекрасно!

Мой прекрасный, идеальный извращенец.

Осторожно соскользнув с кровати, я на цыпочках пробиралась по комнате, собирая разбросанную одежду. Одеваясь, старалась не создавать ни звука, и оглядела спальню в последний раз.

Оставалось сделать последний шаг — оставить кольцо. Почти беззвучно положила его на прикроватную тумбу, осознавая, что не оставила Алексу записку.

А что я могла написать? Все, что я хотела сказать – сказала. А за ночь показала.

– Спасибо тебе за все, – прошептала я, глядя на спящего мужчину. Боль в груди отзывалась невыносимым тягучим спазмом.

Я зацепила с пола разбросанную обувь и все так же на цыпочках прокралась к двери. Обернувшись напоследок, положила руку на солнечное сплетение, ощутив, как чувства разрывают изнутри.

– Прощай, – тихо прошептала я, разворачиваясь и убегая, оставаясь босой, с намерением обуться уже на улице или в машине.

Я вдруг представила, что сейчас он проснется и побежит за мной, как в каком-нибудь фильме, над которыми любит порыдать Сонечка.

У самого выхода из квартиры я натолкнулась на Марию Леонидовну, которая, увидев меня, сразу все поняла. Она смотрела на меня с болью в глазах.

– Все же уходишь? — спросила она сухо, стараясь удержать строгий вид.

– Простите, – сипло прошептала я, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться в голос. Снова.

Женщина разочарованно покачала головой.

– Ты совершаешь большую ошибку, девочка…

– Знаю.

Я взялась за ручку двери и открыла ее, почему-то боясь, что эта женщина начнет мне препятствовать и не выпустит меня из дома Алекса. А еще хуже – поднимет тревогу, разбудит его, и тогда я точно не смогу сбежать.

– Еще увидимся, Вика, Виктория, – с ласковой печалью сказала Мария Леонидовна, заставив меня моргнуть в недоумении. – Уверена, у вашей истории еще будет продолжение.

Поколебавшись, я бросилась к ней, обняв крепко эти хрупкие, но сильные плечи.

– Спасибо вам за все, – я быстро чмокнула ее в щеку и больше не медля ни секунды, выскочила за дверь.

Чем дальше я убегала от квартиры, тем больше меня покидали силы. Я как будто бежала во сне.

Выскочила на улицу все так же босиком и в жутком раздрае. От слез не видела машины такси и понадеялась, что не успела и девочки все-таки уехали.

– Капец, Эйнштейн! – меня взяла за руку Кристина и повела за собой. – Я так надеялась, что ты спишь под татуированным боком!

Я только громко вздохнула, с губ слетел болезненный стон.

– Тише, тише, Вик, – Соня обняла меня и посадила в машину, устраиваясь рядом. – Дурочка, блин, какая ты дурочка!

– Да, все, ты больше официально не Эйнштейн! – дрожащий голос Кристины выдавал ее слезы.

– Поехали, пожалуйста, пожалуйста… – умоляла я, закрывая лицо руками и в голос застонала.

Машина тронулась, девочки тесно прижались ко мне на заднем сиденье, обнимая, рыдая вместе со мной.

Да, тут вы правы, таксиста жаль больше всего.

***

Все происходящее дальше стало словно сценами из плохо прорисованного фильма, который едва начал загружаться. Обрывки слов, фраз, звуки, объявления о посадке, таможня – все терялось в дымке неясности. Кажется, девочки переборщили с дозой корвалола, и я ощущала себя словно во сне, в реальности, которая мне не принадлежала.

Мы, кажется, сидели в зале ожидания, оставив багаж. Я прислонилась спиной к стеклянной стене, обволакиваемая ощущением пустоты. Хотелось закрыть глаза и стереть все, как в тот первый день, когда я не помнила, как появилась татуировка.

Забыть навсегда и никогда не вспоминать о путешествии, после которого никогда не смогу оправиться? Или запомнить его и не упускать ни малейшей детали? Что из этого благословение, а что – проклятие?

– Боже, нет… – простонала рядом Соня, и я повернула голову.

Внизу, среди суетливой толпы у стойки сдачи багажа, я увидела Алекса.

– Его сюда пропустят? – с надеждой спросила Ланг, прикоснувшись к моему плечу.

Я не могла сказать ни слова. Смотрела на него, взъерошенного, босого и топлесс, как он стоял там, и каждой частицей себя хотела броситься к нему.

– Вик? – позвала Соня, когда я не отреагировала на вибрацию телефона. – Он тебе пишет.

И так оно и было. У меня все еще было приложение – единственный оставшийся между нами мост. Я перевела взгляд на экран, на котором мигали всплывающие сообщения.

Boss:Веснушка

Boss:Одно твое слово, и я тебя не отпущу!

Boss:Просто кивни, милая

Boss:Вика…

Boss:Я

Boss:ТЕБЯ

Я нажала на иконку приложения и удалила его. Девочки увидели и воскликнули в унисон.

– Что?!

– Нет!

– Что ты наделала?! Мы же теперь никогда не найдем, как его заново установить!

– А ты свое удалила?

– Конечно, вдруг Тема увидит.

– А я сегодня утром снесла…

Я слушала их и смотрела на Алекса внизу. Он что-то печатал, а затем поднял глаза, когда осознал, что его сообщения больше не приходят.

Его взгляд метнулся наверх, как будто он задумывался пройти через таможню, к зоне досмотра, чтобы добраться до меня.

Я покачала головой, запрещая ему это делать, и заглотила слезы. Хотела быть сильной, но… у меня не вышло.

Сердце разбилось окончательно, в тот момент, когда я смотрела, как из любимого человека ушла надежда.

– Он никогда тебя не простит за это, – всхлипнула Соня, обнимая меня.

– Я сама себя никогда за это не прощу, – прошептала я, касаясь лбом прохладного стекла и закрывая глаза.

– Идиоты! Я вас никогда не прощу! – пробормотала Кристина, обнимая меня. – Заэтои за то, что я теперь тоже хочу таких эмоций!

***

А вы знали, что память человека способна сохранять информацию, эквивалентную приблизительно 3 миллионам часов видео? И забывчивость не всегда знак плохой памяти, а процесс, который помогает организму избавиться от ненужной информации и сосредоточиться на важном.

Не помню, как оказалась в самолете.Не помню, как добралась до Стамбула и как провела часы ожидания.Не помню, как села на рейс до Москвы.В тот момент единственное, что имело значение – не рассыпаться на части.

Наш самолет едва коснулся посадочной полосы, и Соня с Кристиной нетерпеливо развернулись ко мне, ожидая, когда я достану заветный конверт.

– Ну что? – Соня, нетерпеливо сминая потертый бумажный конверт, предлагала мне его открыть. – Настало время узнать правду?

– Не уверена, что готова, – дрожащим голосом ответила Кристина. – Я ведь только перестала плакать.

– Вик? – Соня положила руку на мою и нежно погладила. – Если хочешь, мы откроем.

Я безразлично пожала плечами, ощущая себя почти призраком, будто сердце мое давно уже остановилось.

– Давай, открывай, я больше не выдержу, – решилась Кристина. – Это не конверт, а настоящее чудовище! Как можно так изводить людей?!

– Хорошо, – Соня осторожно вскрыла конверт и извлекла бумаги.

Подруги пробежались глазами по тексту, и выражение их лиц стало озадаченным.

– Что это значит – дифференцированные клетки, отсутствие атипии? – Кристина всматривалась в строки, тщетно пытаясь понять.

– А что такое фиброаденома? – Соня тоже не нашла желанного ответа.

Они думали, там будет прямым текстом написано: «Вы умрете» или «Поздравляем, вы потеряли любовь всей своей жизни, уступив страхам!»

Я с горечью усмехнулась. Но вдруг что-то щелкнуло в голове, и я разразилась безудержным смехом.

– Вик? – встревоженно окликнула Соня.

– У нее истерика?

– Это лечится?

Истерика лечится. И чертова фиброаденома лечится. А вот глупость — увы, нет.