Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница

Вместо предисловия

Январское утро 1981 года свежо и ясно; солнце блестит на отягченных снегом ветвях деревьев, кустах и искусно подровненных живых изгородях Аумюле, расположенного в 20 километрах восточнее предместья Гамбурга на самом краю Саксонского леса. Большие фахверковые дома, выстроенные в начале XX века, каждый — со своей собственной подстриженной лужайкой и кустарником, глядят на неспешную череду машин и конных экипажей; их водители в поисках места для стоянки грозят окончательно заблокировать движение в этом обычно тихом городишке.

Выходя из машин, люди сливались с огромной толпой, что клубилась по обочинам и, делая один осторожный шаг за другим, текла мимо домов через зимний, почти сказочный ландшафт из укрытых снегом сосен и других замерзших вечнозеленых деревьев, вдоль по улице Кирхенвег...

Постепенно путь выводил их к просвету перед круглой часовней из красного и пурпурного кирпича, выстроенной в стиле 1930-х; крышу конусом, крытую зеленой медью, проглядывавшей в тех местах, где снег сдуло ветром, поддерживала низкая башня с простым крестом. Это — Мемориальная часовня Бисмарка. Внутри часовни лежит в гробу, драпированном черно-красно-золотым флагом Федеративной республики, последний из гросс-адмиралов германского военно-морского флота; на флаге — его кортик; вокруг гроба почетный караул из пожилых мужчин с гордыми и суровыми лицами. Кое у кого на лацканах гражданских плащей, на узлах черных галстуков проглядывают черно-бело-красные ленты и Рыцарские кресты. Все они — бывшие офицеры ВМФ. Один стоит перед гробом, держа на черной подушке награды гросс-адмирала: Рыцарский крест с дубовыми листьями, Железный крест еше со времен кайзера, Рыцарский крест Прусского королевского ордена Дома Гогенцоллернов с мечами... Среди них выделяется Военный знак подводника с бриллиантами.

Люди из медленной и все увеличивающейся траурной процессии с Кирхенвег чинно проходят к гробу. Многие из них принадлежат к тому же поколению, что и те, кто стоит в суровом карауле; ни гражданская одежда, ни возраст не могут скрыть их военной, выправки. У некоторых фуражки морских офицеров, а на лацканах знаки подводника или одного из морских союзов; может быть, половина из них — представители старого ВМФ, но другие рода войск Третьего рейха тоже представлены: здесь есть бывшие танкисты, пилоты люфтваффе, штандартенфюреры и штурм-баннфюреры СС с серебристыми волосами...

«Неужели не будет Монке?»

Толпа снаружи все пребывает.

«Монке!» — повторяет кто-то. Вильгельм Монке, бригаден-фюрер СС, последний комендант «Цитадели» — правительственного района Берлина в апреле 1945 года.

Есть отдельная очередь — расписаться в книгах соболезнования, которые раскрытыми лежат на столах под длинным навесом, сооруженным за часовней. Старые товарищи узнают друг друга; образуются группы; облачка пара поднимаются в морозном воздухе; громкие голоса осуждают отказ правительства обеспечить государственные похороны или военные почести человеку, награжденному Рыцарским крестом с дубовыми листьями, или позволить посещение официального представителя; другие поражаются тому количеству людей, которые все же пришли в это морозное утро...

«Старик, это же Рудель! Ты видел Руделя?»

Полковник Ганс Ульрих Рудель, ас-истребитель, единственный кавалер высшей военной награды Третьего рейха, с сильно загорелым лицом, поредевшими белыми волосами, тяжело опирается на костыли, раздавая автографы таким же шестидесятилетним ветеранам, как он сам.

Те, кто помладше, инстинктивно чувствовали, что они здесь чужие; ничего не надо было говорить; все было видно по выправке, по манерам, по голосам, принадлежавшим другому времени; эти голоса привыкли отдавать приказы, в них еще звучали живые переживания молодых мужчин, которые на короткий срок оказались хозяевами всей Европы — и испытали «нидерганг», ужасное поражение. Это были люди, которые пришли почтить своего последнего командира, давным-давно прославленные или опороченные историей, пришли поддержать в себе чувство собственного достоинства, заслуженного участием в таких событиях, от памяти о которых остальной мир и правительство их новой бундесреспублики в ужасе отшатнулись.

Несколько коротко стриженных, запакованных в кожаные куртки юношей из «Гау-Ханса» и других неонацистких движений, которые пришли вместе с ними, возможно, столь же чужды им, как и любопытные и скептичные юные представители прессы, явно удивленные столь большим количеством народа и пытающиеся понять, что же все это значит.

Возможно, ключ — в надписях на венках: «В память о нашем рейхспрезиденте» — от Ассоциации представителей восточных земель, «История оценит, человек ошибается» — от членов бундестага; простой венок от «Вольфа-Рюдигера, Ильзы и Рудольфа Гесса», другой — от «Ассоциации подводников имени Вальтера Форстмана», аса подводной войны времен Первой мировой, первого командира Дёница на субмарине, одного из немногих выживших с U-39, одного из «Экипажа 36»; «В искренней памяти» — от обер-лейтенанта флота Ганса Эриха Кумметца, бывшего капитана U-235... Таких посланий великое множество.

Заупокойная служба началась. Двери часовни были открыты уже два часа, и последних из тех, кто еще хочет зайти, приходится останавливать почти что силой. Теперь громкоговорители транслируют слова вице-адмирала Эдварда Вегенера толпе снаружи; он говорит о жизни гросс-адмирала.

Генрих Йенеке, один из тех, кто слушает снаружи под снегопадом, живо припоминает ужас последних дней Третьего рейха, когда он, вчерашний школьник, был помещен в барак всего в часе езды от Аумюле. В его голове само собой складываются слова: «Великая немецкая ложь, оправдание всей слепоты, трусости, безответственности...», «...гросс-адмирал Дёниц был великим военачальником. Его качества лидера шли от его целеустремленности и ясности ума. Он завоевал сердца своих людей своей непревзойденной харизмой...».

«У него был дар глядеть в самый центр любой проблемы и ясно и просто представлять ее любому человеку. У него были способность принимать решения и сила осуществлять то, что он считал правильным. Он был человеком молодого поколения, новатором, богатым на идеи. Он обладал духом молодых. Он вдохновлял молодых офицеров корпуса подводных лодок, равно как и унтер-офицеров и простых моряков на выполнение своего долга. Даже в самые тяжелые дни войны, когда были понесены гигантские потери, подводный флот не испытывал недостатка в добровольцах.

Его лидерство было основано на воинских достоинствах гросс-адмирала, тех самых, что сплотили подводников Второй мировой войны и превратили их в единое целое, людей, гордых своим успехом и, в конце концов, принесших ту жертву, которая вызывает в памяти примеры античного героизма».

Когда его назначили главнокомандующим ВМФ, продолжал Вегенер, Дёниц вышел за рамки чисто военной деятельности и вступил в большую политику. Нуждаясь в доверии Гитлера для того, чтобы флот выполнял свои боевые задачи, он заслужил это доверие, и именно благодаря этому и той непоколебимой верности до конца Гитлер назначил его своим преемником.

«Сегодня, освободившись от предубеждений, каждый может спросить себя: может ли одно верное исполнение приказов оправдать этические принципы немецкого солдата?..»

В самом конце речи Вегенер обратил внимание на тот факт, что федеральный министр обороны не явился на похороны, и этот упрек поддержали яростным свистом собравшиеся.

«Гросс-адмирал был даже лишен почестей, которых удостаивают всех награжденных Рыцарским крестом...»

Снова свист.

«Жизнь великого воина закончилась. Его имя теперь — часть истории. Мы, люди старого флота, благодарны ему, воплотившему в себе образец настоящего вождя. Мы благодарим его за то, что он так безукоризненно вел нас вперед во время войны. Мы благодарим его за твердость, с которой он закончил эту войну. Перед этой могилой мы выражаем ему свою любовь и благодарное поклонение.

Люди старого флота гордятся, что он был одним из нас».

Наконец, приходской священник, пастор Ганс Йохан Арп, заговорил о человеке, который прожил свои последние годы среди жителей городка, как «мирный гражданин», сходясь со всеми «безо оглядки на чины и различия». Он был христианином, регулярно посещал церковь и обычно сидел вот здесь, в середине второго ряда, на скамье, покрытой шерстяным ковриком.

Однажды, обсуждая заранее свои собственные похороны, Дёниц сказал ему, что хочет быть похороненным под флагом бундесреспублики: «Имперский флаг отпадает. На моем гробе должен лежать черно-красно-золотой флаг».

После речей грянул гимн; морской оркестр выстроился на тропинке, ведущей к кладбищу, все музыканты были в гражданском, но носили фуражки морских офицеров. Знаменосцы, высоко держа флаги Морского Союза и старый имперский, шли впереди обитого красно-черно-золотой материей гроба, который несли бывшие офицеры-подводники, каждый — кавалер Рыцарского креста Железного креста. Отставной корветтен-капитан Адальберт Шнее шествовал впереди, держа в руках подушку с наградами; он был знаменитым капитаном субмарины и членом штаба покойного гросс-адмирала. Он в последние дни войны, когда все рушилось и союзники захватили господство на море и в воздухе, обеспечил выпуск первой подлодки нового типа, готовой в течение одиннадцати часов снова начать боевые действия.

Сквозь толпу, заполнившую обе стороны тропинки, мимо ухоженных могил под снежным покровом этого прекрасного кладбища гросс-адмирала пронесли под звуки похоронного марша. Тропинка извивались среди кустов, а затем, внезапно, возникло то самое большое резное распятие, и, возвышаясь над собравшимися людьми, Иисус в короне из снега, печально поникнув головой, распростер свои руки, словно принимая Своего раба.

Внизу большой неровный гранитный блок украшало одно-единственное слово, как руна: «Дёниц», рядом лежала мемориальная табличка: «Ингеборг Дёниц, урожденная Вебер, 10.12.1893 — 12.5.1962».

Была и другая табличка, побольше, с двумя именами: «Клаус Дёниц, обер-лейтенант флота, 14 мая 1920 — 14 мая 1944, Ла-Манш», «Петер Дёниц, лейтенант флота, 20 марта 1922 — 19 мая 1943, Северная Атлантика».

Старые подводники медленно повернули к горке свежей земли у могилы и спустили гроб со своих плеч. В этот момент оркестр умолк. Пастор произнес последние трогательные слова службы — и затем — казалось бы, совершенно спонтанно — грянули первые строки «Дойчланд-лид»:

Для Генриха Йенеке эта песня прозвучала кощунством над могилами. Он мысленно перенесся в 1 мая 1945 года, когда услышал по радио металлический голос гросс-адмирала: «Фюрер ушел... но борьба должна продолжаться...» Тогда он и все другие выскочили из бараков и бросились бежать в поля.

«Мы хотели, чтобы гросс-адмирал довел свою войну до конца в одиночестве, без нас. Мы шли через деревни, в которых трупы дезертиров свисали с веток деревьев. Крестьяне предупреждали нас о флотских «охотничьих коммандос»: “Они хуже СС, они всовывают в петлю, не задавая вопросов...”»

Йенеке и его спутникам тогда удалось выжить и не попасться — и через два или три дня, когда они растянулись на лугу под весенним солнцем, услышали звук мотора. Это был джип с четырьмя поющими англичанами.

«Мы наслаждались видом формы цвета хаки. В один миг все ужасное здание из страха и гибели, в котором мы жили, рухнуло. Все кончилось. Мы лежали на этом лугу в Гольштейне и глядели друг на друга. Слезы текли по нашим щекам, а затем мы смеялись до тех пор, пока не охрипли. Это был самый счастливый момент моей юности.

Вот о чем я думал, когда через тридцать шесть лет над могилой Карла Дёница зазвучала “Дойчланд-лид”. Нет, господа мои, ничто не забыто, ничто не излечено. В Германии по-прежнему существует невидимый ров, через который не проложен мост, и по обеим сторонам этого рва растут и взрослеют люди. И Карл Дёниц — по другую сторону рва».

Адальберт Шнее написал статью о похоронах для Союза подводников. Он назвал похороны «трогательным прощанием» с гросс-адмиралом: «...внезапно из множества уст вырвалась “Дойчланд-лид”. Это был самый чудесный прощальный подарок покойному. Ведь так исполнились слова, которые написали три морских союза на своих лентах: “Почитаемый своими солдатами, уважаемый врагами, почти забытый в своей стране” ».

Далее Шнее попытался опровергнуть все обвинения, которые обычно предъявляли Дёницу, в особенности указывая, что он был больше чем просто верный вассал Гитлера; он не знал ни одного случая, когда в войне на море воля Гитлера превысила волю гросс-адмирала. Наконец, он перешел к «последнему и самому тяжелому упреку»: «Дёниц до самого конца исполнял долг солдата и был не из тех, кто мог бы отречься от своих принципов. Для него отказ выполнить приказ был равносилен бунту...»

Свою статью Шнее закончил так: «Мы не забудем гросс-адмирала, и мы уверены, что однажды при более смелом правительстве он займет свое почетное место в немецкой истории».

Сегодня, когда Германия снова стала единой, люди по-новому смотрят на прошлое и тех людей, которые это прошлое делали. Солдаты бывших противоборствующих сторон все чаще вместе приходят на могилы павших и вспоминают былое, ведь в конечном счете не они развязали ту великую бойню, которую позже красиво назвали Второй мировой...