Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница

Глава 4 БИТВА ЗА АТЛАНТИКУ

Подлодкам, занявшим позиции ожидания вокруг Британских островов, было приказано проводить операции против торговых судов, строго следуя закону Прайза; это значило — всплывать, останавливаться и искать корабль противника, а когда будет определено, что его необходимо уничтожить, то следует убедиться, что экипаж и пассажиры покинули его на спасательных шлюпках и находятся достаточно близко к берегу для того, чтобы спастись. Этим правилам нужно было следовать не из гуманных соображений и не потому, что Германия подписала договор, которым они предписывались, а для того, чтобы произвести политическое воздействие на нейтралов. Штабной документ, датированный «началом сентября 1939 года», вполне прояснял это. Он начинался с того посыла, что «неограниченная кампания», когда подлодки атакуют без какого-либо предупреждения, значительно увеличит тоннаж потопленных судов, сделав его больше позволенного правилами Прайза, но это приведет к конфликтам с нейтралами.

Тем не менее, указывалось дальше в документе, противник вооружает свои торговые корабли против атакующих подлодок; этот факт следует использовать в политической пропаганде для того, чтобы признать вооруженные торговые суда военными, а значит, и оправдать их потопление без предупреждения. Так как ожидалось, что вскоре все британские торговые суда будут вооружены. то и «неограниченная кампания» наподобие той, что велась в 1917 году, возобновится, но будет вестись как бы с черного хода

Больше всего Германию заботила самая могущественная из нейтральных стран. Соединенные Штаты Америки: «Терпимое отношение США не исключено и в этом случае (при потоплении вооруженного торгового судна без предупреждения), так как в американском уставе о нейтралитете есть статьи об особом обращении с вооруженными торговыми кораблями. Кроме того, во время Первой мировой войны президент Соединенных Штатов ни разу не протестовал против торпедирования вооруженного торгового судна, нарушавшего американский закон».

Циничное — или реалистичное — объяснение, по какой причине Германия следует правилам Прайза, содержится в заключение документа:

«Обозначение какой-либо области зоной военных действий, как это было 4 февраля 1915 года, является нецелесообразным, так как эта мера просто объявляет о том, что в данной области торговые суда противника будут потопляться без предупреждения. При ожидаемом общем вооружении торговых судов противника скоро сложится такая ситуация, что топить можно будет без предупреждения любое торговое судно противника, так как оно переводится в категорию военных объектов и его потопление не будет противоречить международным законам».

Как ни разумны были эти штабные расчеты, Редер предпочитал объявить блокадную зону вокруг Англии и «неограниченную кампанию» внутри нее как средство «причинить больший вред Англии с наличествующими силами». Гитлер, однако, все еще надеялся договориться с Англией или Францией, и в качестве клина между ними он вбил «польский вопрос», поэтому он не соглашался с любой незаконной акцией, которая могла привести к необратимому разрыву.

Дёниц, конечно, не устанавливал правила; он просто осуществлял политику, назначенную в Берлине. В 2 часа дня 3 сентября он послал своим лодкам сообщение: «Подлодкам вести военные действия против торговых судов в согласии с приказами» — и пометил в своем дневнике: «Это исключит любую ошибку, так как операции проводятся по срочным приказам о войне с торговыми судами в соответствии с законом Прайза».

Тем не менее, один из его капитанов, Юлиус Лемп, ожидая со своей U-30 в 250 милях к северо-западу от Ирландии, настолько горел желанием прославиться эффектным ударом по Англии, что нарушил приказ. Заметив большой пароход, который тем вечером приближался к нему с запада, он встал у него на пути и, находясь под водой, выпустил в него торпеду безо всякого предупреждения.

Этим кораблем был 13 581-тонный лайнер «Атения», направлявшийся из Ливерпуля в Монреаль с 1103 пассажирами на борту, включая 300 граждан США. Что по этому поводу думал Лемп, вероятно, никогда уже не станет известным; с того расстояния, с которого он стрелял, было совершенно невозможно спутать пассажирский лайнер с каким-либо другим — одно только количество спасательных шлюпок уже указывало на это. Дёниц утверждал в своих мемуарах, что Лемп принял лайнер за крейсер поддержки, однако корабль был невооружен, что было очевидно хотя бы из того, где он находился до начала войны. Тем не менее, именно к такому же объяснению нарушения международных правил, которое дал Дёниц, прибегла и официальная морская дипломатия Германии!

Одна торпеда попала в правый борт лайнера, уничтожила перемычку между машинным залом и котельной, и огромный столб воды взвился в воздух. Взрывом также снесло лестницу к палубе третьего класса и обеденным залам туристского класса — особенное невезение, так как пассажиры как раз в это время обедали. Большая часть из 112 человек, погибших на «Атении», были убиты самим взрывом или утонули потому, что не смогли подняться из салона на палубу. Лемп всплыл в 600 метрах с правого борта, когда людей погрузили в спасательные шлюпки. Некоторые свидетели утверждают, что он дал залп, другие говорят — выпустил еще одну торпеду в нос лайнера, но все соглашаются в том, что мидель подводной лодки в этот момент окутало дымом, как при выстреле. Затем U-30 уплыла.

Согласно дневнику Дёница, новость об этом происшествии, полученная службой радиоразведки, достигла штаб-квартиры подводного флота лишь в 10.35 на следующее утро. Это кажется слишком долгим промежутком, ведь сообщение не требовало декодировки. Он записал: «Данные ранее приказы были повторены. Невозможно представить себе, что кто-то их понял неправильно». Тем не менее, чтобы убедиться в этом, всем подлодкам был послан еще один сигнал, подтверждающий, что они должны действовать против торговых судов в согласии с правилами Прайза.

Гитлер, встревоженный возможностью повторения инцидента с «Лузитанией», который подтолкнул Соединенные Штаты к западным державам, приказал, чтобы против пассажирских судов вообще не производилось никаких действий, даже если они идут в составе торгового каравана. Это было незадолго до полуночи. Никакого определения, что считать пассажирским судном, дано не было.

К этому времени Геббельс развил бурную активность: «“Атения”, вероятно, была подбита по ошибке британским военным кораблем или наткнулась на британскую плавучую мину». Так было передано по радио на следующий день, 4 сентября. В последующие дни его ложь украсилась новыми деталями, и вскоре все дело погрузилось в густой туман нелепых искажений, призванных смутить нейтральные страны: мол, Черчилль пытается использовать инцидент, чтобы привлечь Америку к войне; мол, «Атения» осталась бы на плаву, не будь на ней американцев; это британское «министерство лжи» превратило британскую торпеду в немецкую!

«Без каких-либо сомнений установлено, что рядом с Гебридскими островами не находится ни одного немецкого военного корабля... если “Атению” торпедировали, то это могла сделать лишь британская подводная лодка... Мы считаем, что нынешний глава британского флота Черчилль способен даже на такое преступление...»

В Германию пришли фотографии, показывающие британские корабли, которые были отправлены на место происшествия, чтобы подобрать уцелевших, и это дало Геббельсу возможность заявить — имея на руках изображения! — что лайнер потопили эсминцы королевского флота. Якобы 2 сентября в Берлин корабельным компаниям была послана телеграмма, советующая: «Не отправляйте пассажиров на корабли “Атения”, “Аурания”, “Андания“, ”Аскания” вплоть до последующих распоряжений», так как все другие рейсы были отменены и на этих кораблях могло не быть места, что приводилось в доказательство того, будто немецких граждан не пускали на борт этих «кораблей смерти» для того, чтобы они не увидели, что делают британцы.

«Если бы дело с “Атенией” не вышло, то был бы потоплен один из трех других “приготовленных” кораблей для того, чтобы Черчилль предоставил новую “Лузитанию” в распоряжение британского министерства лжи».

Обработка инцидента с «Атенией» продемонстрировала в действии правило Гитлера и Геббельса: чем больше ложь, тем больше шансов, что в нее поверят; американские власти, суды и некоторые американские газеты казались смущенными в отношении этого дела до самого Нюрнбергского процесса.

В данном случае и Дёниц, и его штаб хорошо знали, что U-30 находилась в той области, где затонула «Атения», и поскольку невозможно представить себе, что они поверили в те выдумки, которые распространяли газеты и радио, они стали, хотели они этого или нет, соучастниками всей этой намеренной кампании лжи. Это один из ярких примеров того, как флот был поглощен нацистским государством: когда U-30 вернулась ближе к концу месяца и Лемп подтвердил, что он потопил «Атению», они стали активными соучастниками. Дёниц и его штаб выполнили инструкцию Редера и заставили весь экипаж поклясться хранить молчание, вахтенный журнал субмарины подчистили так, чтобы там не осталось ни малейшего упоминания об этом эпизоде, и сходным образом Дёниц сфабриковал рапорт в штаб-квартире. В своем дневнике за 27 сентября он пишет, что «прибыла лодка U-30» и сообщает, что она потопила «Блэр Ложи» и «Фенед Хед» — «в сумме 9699 тонн»!

Вера Дёница в то, что субмарины смогут перерезать британские линии поставок, если только их будет построено достаточное количество, и его отчаяние перед лицом столь малых сил, доступных при неожиданном начале войны, лишь усилили его страстную уверенность в том, что программа гигантского строительства должна быть запущена за счет прочих кораблей плана «Зет». Он снова попытался внушить это Редеру, на этот раз предложив самого себя в качестве наиболее подходящего, самого квалифицированного офицера для общего контроля за осуществлением этой программы. Дёниц понимал, как он и записал в дневнике, что неверно лишать подводный флот его командующего именно тогда, когда его профессиональным и лидерским качествам предстоит проверка; «с другой стороны, очевиден факт, что его операционная деятельность очень скоро сократится до нуля и какое-либо управление ей уже не понадобится, если нам не удастся достаточно быстро построить в большом числе эффективный подводный флот».

После долгого телефонного разговора с главой Штаба руководства морской войной адмиралом Отто Шнивиндом, который передал ему мнение верховного командования: его, Дёница, невозможно на данный момент освободить от занимаемого поста — Дёниц 7-го числа поехал в Берлин, чтобы изложить свое предложение лично главнокомандующему.

Редер был в это время в канцелярии, на совещании у Гитлера, и Дёницу пришлось довольствоваться уверением его штаба в том, что его запрос будет передан. Чувство подавленности и решимость доказать, что его субмарины могут сделать, хорошо улавливаются в дневниковой записи, которую он сделал в этот день: «В море одновременно могут находиться от шести до восьми лодок (треть от всех наличных 22 лодок в Атлантике). Такими силами успех может быть достигнут лишь по случаю. Я полагаю, что лучше перемежать периоды присутствия немногих лодок с теми периодами, когда их в море столько, сколько возможно по максимуму, и тогда сообща время от времени достигать большого успеха, например уничтожения целого каравана. Для этого приливы и отливы подлодок должны по возможности совпадать с потоками торгового судоходства (противника)».

Кроме сильного желания отличиться, эта запись демонстрирует его полный провал в качестве командира, нетерпеливость и отсутствие какого-либо понимания того, в какой ситуации находится противник, и даже того, каковы будут возможные последствия его собственных действий. Здесь ему не терпится проверить его «групповую тактику» и достичь «большого успеха», хотя, по его собственному признанию, до какого-либо успеха у него слишком мало лодок и он практически не знает, как противник будет проводить караваны, ведь засечь их будет делом случайного везения.

Кроме того, фактор неожиданности, которым он надеялся поразить Англию, будет явно потерян.

На следующий день, 8-го числа, ему позвонил Шнивинд и сказал, что Редер не хочет, чтобы он приезжал в Берлин: другой офицер назначен на тот пост, которого он добивался, и главнокомандующий позже, в личном письме, объяснит ему причины, по которым он предпочитает держать Дёница там, где он находится.

Почти нет никаких сомнений в том, что Редер держал его на боевом посту, во главе подводного флота, из-за того, что там ему удавалось вдохновить личный состав следовать стандарту высокой эффективности и преданности делу. Как сообщал командующий флота адмирал Герман Бём, той осенью он «превратил подводное оружие в выдающийся военный инструмент...».

Первый настоящий караван этой войны засекла лодка U-31 утром 15-го; она сообщила, что корабли движутся на запад от Бристольского канала. Дёниц приказал другим соседним подлодкам приблизиться и записал в дневнике: «Им может повезти. Я вбивал в головы капитанам это множество раз — они не должны упускать шанс... если бы только в море было побольше лодок!

...Вопрос о создании следующей серии лодок, которые должны уничтожать караваны, постоянно рассматривается».

На этот раз его ждало разочарование; хотя еще одна лодка тоже засекла караван, долгожданной массовой атаки не получилось. На следующий день он послал запрос в разведку, требуя информации о британских торговых маршрутах.

Отдельные лодки добивались успеха в столкновении с одиночными судами, как это было и в Первую мировую, но он знал, что это лишь вопрос времени — вскоре система конвоев заработает на всех маршрутах; между тем его подлодки-миноносцы действовали близко к берегу, ставя мины в пунктах пересечения трасс.

18-го числа он получил первую хорошую новость: речь шла об уничтожении авианосца «Courageous» («Отважный») лодкой U-29. «Славная победа, — записал он в дневнике, — и еще одно подтверждение того факта, что контрмеры англичан не столь эффективны, как они утверждают».

В тот же день Редер посетил его скромную штаб-квартиру в Вильгельмсхафене и предложил перевести несколько лодок в Средиземное море. Дёниц пылко возражал против этой идеи, так как у него и так было их мало; он полагал, что неправильно убирать даже несколько единиц из ключевой области у Британских островов ради долгого круиза на юг. Редер, которого раздражала не меньше, чем Дёница, потеря многих возможностей из-за следования правилам Прайза, сообщил ему в ответ о своих планах вести торговую войну пошаговым образом: прежде чем объявить область вокруг Британских островов неограниченной «зоной угрозы», он собирался обозначить ее как зону, в которой лишь корабли противника — а не нейтралов — будут топиться без предупреждения. Дёниц тоже высказался против этой идеи, так как субмарина под водой с трудом может идентифицировать свою цель ко времени атаки; в любом случае британцы выкрутятся, плавая на своих кораблях под нейтральными флагами.

Он не был против «неограниченной стратегии» в принципе. Опасности войны по правилам Прайза для его лодок уже становились очевидны. Почти все лодки в тот момент либо уже пришли домой, либо находились на обратном пути, и некоторые капитаны сообщили, что торговые суда используют радиосвязь, когда им приказывают остановиться, в результате чего на сцене появляется самолет, порой тогда, когда его экипаж еще находится на борту торгового судна. Он считал, что такие действия являются частью стратегии противника против подлодок и что их, следовательно, нужно классифицировать как военные, а торговые суда просто топить; он послал 23-го по этому поводу в Берлин меморандум.

Редер привлек внимание Гитлера к этой проблеме в тот же день и получил его разрешение. Однако он не мог добиться от него одобрения своей пошаговой стратегии ведения торговой войны. Гитлер все еще надеялся вбить клин между Британией и Францией и очень тревожился о том, что подумают американцы и другие нейтралы; например, было решено, что пресловутое словосочетание «неограниченные военные действия подлодок» вообще должно быть вычеркнуто из словаря; когда наступит подходящее время, «осада Англии» вызовет лучшую реакцию, означая при этом то же самое — «свободу в соблюдении любых правил, касающихся военного закона».

На следующий день Дёниц послал своим лодкам сигнал: «Вооруженная сила должна употребляться против всех торговых судов, которые используют радио в ответ на требование остановиться. Они являются объектами захвата или потопления без исключения». Это был первый поворот винта. Следующий пока еще только рассматривался; он описан в штабном меморандуме, выпущенном двумя днями раньше: «BdU намеревается дать подлодкам разрешение топить без предупреждения любое судно, которое идет без огней... В море, где ожидаются только английские суда, мера, желаемая FdU, может быть осуществлена. Однако разрешение на подобный шаг не может быть дано письменно, а должно быть просто основано на невысказанном одобрении операционного морского штаба. Капитаны подлодок будут проинформированы устно, и потопление торговых судов должно быть оправдано в вахтенном дневнике как результат путаницы с военным кораблем или крейсером сопровождения...»

Разрешение было дано 21 октября. Меморандум более важен для отражения сути германского военно-морского флота, чем для постепенного введения «неограниченной» подводной войны, которая вскоре все равно началась. Он является еще одним примером цинизма, пронизавшего весь этот род войск. Также он указывает на необходимость осторожности при рассмотрении документальных свидетельств более поздних и более серьезных преступлений против закона и нравственности.

Польша к тому времени была оккупирована, ее плохо укомплектованные армии уступили немецкой броне и завывающим бомбам, падающим со «штук» люфтваффе; еще оставалось несколько центров сопротивления, но конец был уже близок. За танками шли особые части Гиммлера, СС, которые сгоняли вместе и убивали евреев и всех, кто оказывал сопротивление, с небывалой, звериной жестокостью. И второй этап тотального плана — по уничтожению польского дворянства, офицерства, священников, учителей, вообще образованных людей и лидеров любого толка и низведению оставшейся части народа до положения безграмотной мобильной рабочей силы для немецких помещиков — был придуман, как только армия покончила со своей задачей.

Мысли Гитлера обратились на запад. Через два дня он снова был в Берлине, и 27-го, когда сдалась Варшава, он ошеломил своих генералов, заявив, что военные действия против Франции должны начаться до конца этого года. Он знал, что время — не на стороне Германии.

На следующий день он поехал в Вильгельмсхафен, чтобы посетить штаб-квартиру подводного флота и осмотреть лодки, возвратившиеся из их первого военного плавания. Во время польской кампании его окружали только люди из армии и авиации, а теперь Редер хотел ему напомнить о существовании флота. Он не мог сделать лучший выбор: Дёниц горячо ухватился за эту возможность; преувеличения, рожденные его страстной верой, маскировались догматическими интонациями и серьезностью эксперта, когда он объяснял, какими характеристиками обладают его лодки на тогдашний момент и какой огромный потенциал они несут для будущего: материальный и психологический эффект использования подлодок был столь же велик, как и во время Первой мировой. Неверно, что «Асдик» противника представляет значительную угрозу; боевой опыт показывает, что британские конвои не столь эффективны, как это заявлялось.

С другой стороны, у нынешних подлодок есть большое преимущество перед их предшественницами времен Первой мировой — это система выпуска торпеды без всплеска, при котором не остается никаких пузырей, а кроме того, радиокоммуникация на большие расстояния... — тут он перешел к своей самой любимой теме, — которая позволяет всем лодкам в данном районе собраться в одном месте и приблизиться к каравану, таким образом встречая скопление торговых кораблей противника концентрацией атакующей силы; он доказал это на практике, во время учений в Бискайском заливе.

И, продолжал он, «рассмотрев все вопросы, касающиеся подводной войны, я убедился, что это оружие решающей силы, способное поразить Англию в ее самом слабом месте».

И снова он указал на число, которое так крепко засело в его голове, — 300, «если такое число лодок будет в наличии, я полагаю, что подводное оружие добьется решительного успеха».

Это была яркая, впечатляющая речь, совершенно не испорченная научным анализом и вступающая в явное противоречие с каждым уроком военно-морской истории, включая те, которые дали кампании, в которых он лично участвовал, и эта речь оставила у Гитлера впечатление, что ее произнес способный и откровенный командир. Из деревянного барака, то есть штаб-квартиры, фюрер и его свита, состоявшая из начальника Верховного командования вермахта генерал-полковника Вильгельма Кейтеля, морского адъютанта фон Путткамера, Редера и теперь уже Дёница, отправились к доку субмарин, чтобы увидеть потрепанные стихией подлодки, которые вернулись из британских вод, и их бородатые экипажи, а оттуда в офицерскую столовую — беседовать с капитанами и лейтенантами, включая Отто Шухарта с U-29, который торпедировал авианосец «Отважный» и пережил контратаку эсминцев, конвоировавших караван. Благоприятное мнение, и так уже сложившееся у фюрера об этом роде войск, еще улучшилось; подводники были тесным братством, отражавшим как в зеркале гордость своего начальника на этой опасной службе, — люди элиты со всей уверенностью и пылкостью юности и недавних успехов; теперь, когда грозный призрак «Асдика» почти растворился в воздухе, не ведающие никаких сомнений. Как записал фон Путткамер, Гитлер «приехал обратно в Берлин с впечатлением, что подводный флот главенствует над всеми прочими родами войск, и пораженный живостью и боевым духом его людей».

В дни после этого визита, когда возвращались последние лодки, Дёниц обдумывал следующую кампанию; его выводы остаются типичными для действий во время всей битвы за Атлантику:

«Целью должно стать засечь караван и уничтожить его при помощи концентрации нескольких наличествующих лодок. Найти караван в открытом море сложно. Лодки должны действовать в зонах, где сливаются трассы. Это значит в районе к юго-западу от Англии и области Гибралтарского пролива. Английский район имеет то преимущество, что он ближе к нам. Однако прибрежные патрули там сильны... Район Гибралтара плох тем, что он требует долгого плавания. Но в силу того что маршруты пересекаются еще на подходе к линиям судоходства, здесь тоже можно ожидать успеха. Преимущество Гибралтара — оживленность трасс. И погодные условия здесь более благоприятные, чем на севере... меньше информации о патрулях... я решил послать лодки к Гибралтару».

Он считал, что успех будет зависеть от неожиданности появления, а так как лодки подготавливались и отплывали в разное время, то решил приказать первым занять позиции ожидания на юго-западных подходах к Ла-Маншу, где они могли найти цель; а когда они все соберутся, то послать их к Гибралтару вместе, назначив командиром флотилии капитана U-37 для тактической координации на месте, если понадобится. Если тот найдет условия неблагоприятными, то он уполномочен отдать приказ о перемещении в другое место.

Здесь есть все те пункты, столь знакомые как его оппонентам, участникам антиподлодочных операций в Лондоне, так и его собственному штабу, со временем ставшие маркой его атлантической кампании: принцип неожиданности, концентрация и поиск слабых мест противника, попытка рассеять силы обороны... Практически единственным изменением было то, что позже он оставил свою идею раздельного контроля; обнаружилось, что местный командир флотилии не может долго находиться на поверхности — что было необходимо для контроля — достаточно близко к месту проведения операции. Следовательно, у него нет никакого преимущества перед штаб-квартирой подводного флота, и концепция местной тактической координации была оставлена.

Ему не повезло повторить на практике большой успех того типа, которого он достиг теоретически на майских учениях, когда караван был со всех сторон окружен подлодками, превосходящими числом конвойные корабли и топящими их или лишавшими возможности защитить своих подопечных; однако другой, столь же драматический прием, который он тоже планировал, удался сполна. Это была операция старого типа: подлодка-одиночка против британской основной базы флота в Скапа-Флоу на Оркнейских островах.

В Первую мировую ее дважды пытались атаковать; оба раза подлодки были потеряны, так и не сделав ничего значительного. Несмотря на эти прошлые неудачи, 6 сентября, через три дня после начала второго круга у Британии, Дёниц запросил у морской разведки досье на базу флота — оно оказалось до разочарования неполным. Однако U-16 была в районе Оркнейских островов, и ее капитан провел некоторое время, изучая возможность заходов в Скапа-Флоу; вернувшись в сентябре в Вильгельмсхафен, он передал свои данные о патрулях противника, течениях и кораблях-блокировшиках, поставленных поперек входов.

В то же самое время Дёниц получил информацию у абвера от адмирала Канариса; шкипер торгового корабля, который был приписан к порту Киркуэлл к северу от Скапа-Флоу, за несколько дней до начала войны услышал, что подводная система защиты у восточного входа во Флоу отсутствует.

Ободренный обоими сообщениями, Дёниц попросил люфтваффе совершить разведочный полет для получения «наиболее точных аэрофотоснимков всех отдельных препятствий на входах». В его руки был предоставлен великолепный набор фотографий 26 сентября и, изучив их, пришел к выводу, что существует семнадцатиметровый проход между затопленными кораблями в восточном проходе со стороны острова Лэм-Холм, по которому можно пройти на подлодке при тихой волне.

Это, естественно, означало ночную операцию; главной сложностью была навигация, тем не менее, ее можно было преодолеть. Кроме того, было выяснено, что в ночь с 13 на 14 октября оба периода тихой волны приходятся на темные часы и луна будет новой, что уменьшает возможность быть раскрытыми.

Идея переросла в детальный план, был выбран капитан, капитан-лейтенант Гюнтер Прин, выносливый экстраверт с усердием и компетенцией не меньшими, чем у самого Дёница. В воскресенье 1 октября Прин и капитан U-16 были вызваны для совместного обсуждения проекта с картами и фотографиями. Наконец, Дёниц сказал Прину: «Я не требую немедленного ответа. Обдумайте это и сообщите во вторник».

Прин вернулся уже на следующий день, и его ответ, как Дёниц, должно быть, уже знал, был «да».

Поддерживалась глубокая тайна, и когда 8-го числа Прин отплыл на своей подлодке U-47, никто из экипажа не знал, какая миссия им предстоит. Они достигли позиции у восточного входа в Скапа-Флоу 13-го и провели весь день на глубине, ожидая стоячей воды. Когда они всплыли, то Прина встревожило то, что небо ярко освещено огнями на севере. Подавив свои сомнения относительно движения при такой видимости, он направил подлодку в узкий проход между затопленными кораблями, протиснулся и после полуночи вошел в большую бухту Флоу совершенно незамеченным. Сменив курс, он нашел силуэты двух больших кораблей, которые он принял за «Роял Оук» и «Репалс», и, двинувшись к ним, дал залп из трех торпед на расстоянии 4000 метров. Только одна торпеда попала в цель, и то со столь явным малым эффектом, что Прин приказал перезарядить торпедные аппараты и сделать вторую попытку через восемнадцать минут; на этот раз две торпеды попали в «Роял Оук» и подожгли его боезапас; корабль разорвало на части громоподобным взрывом, а затем он перевернулся и затонул вместе с 833 офицерами и членами команды.

Прин рванул на полной скорости обратно к проходу у Холма, и ему удалось сбежать, несмотря на отлив и рейды поднятых по тревоге кораблей охраны. В целом это была авантюра, проведенная с железной выдержкой, риск, оправданный успехом.

Было сделано много больше, чем уничтожение одного старого линкора с его ценным экипажем. Правильно расценив, что независимо от того, повезет Прину или нет, спланированная атака с воздуха заставит королевский флот перенести базу в другое место, Дёниц послал субмарины-миноносцы в устье Форта и Лох-Эве. И там и там все прошло очень гладко: новый тяжелый крейсер «Белфаст» и линкор «Нельсон» были сильно повреждены и надолго вышли из строя.

Но, возможно, самым значительным эффектом успеха U-47 было повышение статуса подводного флота в целом в Германии. Гитлер был «вне себя от радости», когда было перехвачено сообщение британского адмиралтейства о потерях. Редер изложил ему всю суть происшедшего, и он хвастал всем, кто в этот день приходил к нему в канцелярию, что уничтожение — дело подводного флота. Дёница, которого повысили в чине 1 октября до контр-адмирала, также повысили и в должности: из фюрера подводного флота он стал командующим подводным флотом (Befehlshaber der U-boote, BdU).

К тому времени, когда вернулась U-47, Прин и его люди стали героями для всей Германии. Редер и Дёниц встречали их на пристани вместе с торжествующей толпой, под звуки оркестра; когда были отданы швартовы, оба адмирала поднялись на борт и Редер лично вручил каждому члену экипажа по Железному кресту. После этого они полетели на самолете Гитлера в Берлин, где их провезли по улицам, вдоль которых выстроились толпы людей в совершенной истерии, к отелю «Кайзерхоф» как личных гостей Гитлера; оттуда они попробовали пройти через Вильгельм плац к Рейхсканцелярии, но их пришлось спасать полиции от почитателей.

Когда они, наконец, с большим опозданием прибыли, Гитлер пожал руку каждому, а затем произнес милую речь, вспомнив о том времени, когда он сам был в окопах, и вручил Прину Рыцарский крест.

Позже, уже после завтрака в канцелярии, их провели на пресс-конференцию; один из корреспондентов, Вильям Ширер, описал Прина как «весьма дерзкого, фанатичного нациста, не лишенного талантов».

Еще до этого и до последовавшей пирушки вечером, когда Геббельс грелся в лучах славы подводников, Гитлер дал Редеру разрешение предпринять первый шаг в предложенной им эскалации подводной войны. Любой корабль, опознанный как вражеский, мог теперь быть торпедирован без предупреждения, а пассажирские корабли в составе каравана могли быть атакованы после соответствующего объявления.

Однако Редер и его штаб желали о большем: «безусловно, не только торговые корабли противника, но вообще любые суда, которые занимаются поставками для противника, импортируя или экспортируя», представляют собой их мишень. Такова была их конечная цель, но главной сутью документов, которые Редер представил Гитлеру на совещании, был проект заявления, составленный его штабом для Гитлера, чтобы он озвучил оправдание для тотальной кампании, которую они затевали. Автором проекта выступил Гейнц Ассман, второй человек в отделении боевых операций, а заверил его своей подписью глава отделения Фрике. Проект показывает, что они оба были не просто убежденными нацистами, но и представителями самой сути системы лжи и самообмана, на которой она была основана.

Геббельсу было нечего прибавить к той речи, которую они хотели вложить в уста Гитлера: «Мои предложения о справедливом и безопасном мире, которого желали бы все народы, были отвергнуты. Надо ясно указать на решимость вооруженных сил врагов продолжать войну, всю абсурдность которой понимает каждый разумный государственный деятель, ответственный за благо своего народа. Кровавая вина за это преступление перед миром и перед историей ложится на подстрекателей войны, которые управляют Англией и Францией.

Наш смертельный враг — это Англия. Ее цель — уничтожить Германский рейх и немецкий народ. Ее методы — это не открытая война, а планомерное и грубое уничтожение слабых и беззащитных не только в Германии, но и во всей Европе. История это докажет.

Глава британского правительства остался верен этому историческому отношению, когда 26 сентября перед нижней палатой парламента он объявил, что нынешняя осада Германии Англией силами морской блокады ничем не отличается от сухопутной блокады и что бесплатно кормить осажденных никогда не было обычаем.

Мы, немцы, не дадим уморить себя голодом, и мы не капитулируем...

Немецкое правительство использует все возможные меры, чтобы прервать поставки в Англию и Францию, так как, по словам британского премьер-министра, это и есть в обычае каждой осады.

Каждый корабль, независимо от того, под каким флагом он плывет, в зоне боевых действий вокруг Англии и Франции подвергает себя всем опасностям войны. Немецкое правительство будет придерживаться этих военных мер, пока не возникнет твердой гарантии того, что Англия готова жить в мирном и управляемом сотрудничестве с народами Европы».

Этот документ, выпущенный штабной машиной, чьей целью было поглотить Норвегию, Данию, Голландию, Бельгию и северное побережье Франции до Бискайи, чтобы поразить противника, которого считали главным для Германии, уже поглощающей маленькие нации Восточной и Юго-Восточной Европы, кажется смешным. Вопрос о том, верил ли штаб в то, что здесь написано, явно имеет не исторический характер, а, скорее, относится к групповой психологии тайных обществ. Здесь важно, какой свет этот документ бросает на особенно опасное тайное общество, к которому принадлежал Дёниц. Эти люди были во власти фантазий; на самом простейшем уровне они не располагали средствами даже провести эффективную блокаду Англии и Франции, но они готовились держать палец на спусковом крючке и постоянно беспокоить своих противников.

Проект также интересен в психологическом смысле, так как он делает акцент на «низкий и недостойный» способ борьбы — «голодную блокаду» Первой мировой, который глубоко въелся в мозг немецкого военно-морского флота — и на концепцию геноцида, то есть уничтожения «слабых и беззащитных» народов Европы. Как в зеркальном отражении, штаб флота приписал противнику свои глубочайшие убеждения, что и проявилось впоследствии. Так, кстати говоря, было и в случае с английскими и американскими морскими офицерами, которые приняли послевоенный миф о том, что немецкие военные моряки вели себя достойно. В любом случае проект речи, составленный штабом Редера, — это один из ключевых документов для понимания умонастроения Дёница и его действий впоследствии, когда он пришел к власти.

Что же до Гитлера, он не отличался от тех, кого он вел за собой, скорее, он доводил их убеждения до необычной степени конкретности и использовал с необычной силой воли.

Гитлер, вдохновленный потрясающе быстрой победой над Польшей, тем не менее был озабочен мнением нейтралов и состоянием немецкой экономики. Ни абсолютно неограниченная кампания, которой добивался Редер, ни полный приоритет в получении материалов, которые были ему нужны для программы строительства массивного подводного флота, не могли быть гарантированы: первое из-за президента Соединенных Штатов «евреелюбивого Рузвельта», которого ничто так не вдохновило бы, как мобилизация американской общественности против нацистской Германии, вспыхни еще один скандал, сходный со скандалом вокруг «Лузитании»; а второе — из-за спешной нужды армии в материалах для «Желтого дела», то есть бронированной атаки на Францию.

Постоянно повторяющиеся приказы Дёница своим подлодкам в то время демонстрируют, насколько важное значение придавали немцы Соединенным Штатам. Внутри зоны действий, вокруг Англии, американские корабли рассматривались как и прочие нейтральные, но снаружи этой зоны — иначе:

«В то время как с кораблями и грузами (США) следует обращаться точно так же, как и с принадлежащими другим нейтральным странам, экипажи и пассажиры-американцы должны получить особое отношение,,. Американские корабли всех видов... могут быть уничтожены на основании статьи 73 правил Прайза... Однако команда и пассажиры должны быть транспортированы в безопасное место до уничтожения, в точном соответствии со статьей 74.

Американская пропаганда ненависти не упустит ни единой возможности использовать новые источники для своей ненависти».

Редер назойливо продолжал оказывать давление на Гитлера на каждом совещании в октябре и ноябре, требуя целиком «неограниченной кампании». Он, казалось, совершенно невозмутимо отнесся к провалу Гитлера ограничить войну и точно так же — к огрехам в немецкой экономике, видимым ему, как и любому человеку с улицы, и вновь и вновь выдвигал свой план «Зет», словно бы и не зная об опасной ситуации, которая возникла на востоке, где Россия продвинулась в сферу интересов Германии, указанных в советско-германском пакте. Глядя на военную область и континентальную политику, никак не контролируемую ни членами кабинета или членами штабов, с океанической точки зрения, слепо следуя за звездой фюрера, он закрывал глаза на то, в какую воронку, военную, политическую и моральную, затягивало его Отечество.

«От Редера никто ничего не ждет», — записал в своем дневнике Ульрих фон Хассель. Хассель был одним из тех разумных и интеллигентных немцев, уничтоженных дилеммой, вставшей перед его народом: войну нельзя выиграть, экономическая ситуация критическая; ему было стыдно подчиняться «преступным авантюристам», и он чувствовал отвращение к «тому позору, которым покрыло себя имя “немец” в польской войне, частью из-за грубого использования воздушного флота, частью из-за шокирующих зверств СС, больше всего — против евреев». В его дневнике далее говорится: «Положение большинства здравомыслящих и достаточно информированных людей сегодня в Германии, посреди великой войны, по-настоящему трагично. Они не могут желать победы, еще меньше — сурового поражения. Они боятся долгой войны и не видят осуществимых путей выйти из нее...»

В течение октября и ноября немецкая пропаганда одновременно стремилась доказать, что Британия, вооружая торговые суда, приказывая им таранить подводные лодки и давать сигналы своим при атаке, превратила их в оружие королевского фло-. та, а также внушала всем, что для кораблей под любым флагом самоубийственно опасно входить в английские территориальные воды.

24 ноября то же самое было передано в официальном предупреждении всем нейтральным странам: «В водах вокруг Британских островов и вблизи от берега Франции безопасность нейтральных кораблей более не может быть обеспечена...»

На самом деле нейтралов уже топили безо всякого предупреждения: «неограниченная подводная война» уже велась безо всяких объявлений, как и было рекомендовано в рапорте штаба военно-морского флота в самом начале войны. Постоянные приказы Дёница это ясно показывали; приказ № 154, отданный в ноябре или начале декабря, заканчивался так: «Никого не спасайте и не берите на борт. Не заботьтесь о спасательных шлюпках. Погодные условия и отдаленность берега не имеют значения. Заботьтесь только о своей лодке и пытайтесь добиться максимально возможного успеха! Мы должны быть жесткими в этой войне. Враг начал ее, чтобы уничтожить нас, поэтому все остальное не важно».

Пассажиры и экипажи потопленных кораблей, спасательные шлюпки, погодные условия и отдаленность земли — все это следовало учитывать по международным правилам Прайза; специально перечисляя все это под маркой «не важно», Дёниц ясно давал понять своим капитанам, что правила Прайза больше неприменимы. В его приказах был особый раздел, объясняющий, что надо вести себя с чрезвычайной осторожностью, воюя по правилам, но что это применяется лишь к кораблям, находящимся вне зоны вокруг Британии и Франции, в 20 градусах к западу, в Атлантическом океане.

Эти приказы Дёница — яркие примеры его личности и его методов; они полны лаконичных афоризмов, которыми они любил передавать самое главное. Читая их, ощущаешь привкус только ему присущего, беззаветного стремления к лидерству. Вот приказ № 151, вероятно, выпущенный в ноябре:

«А) На первой линии атаки всегда атакуйте; не позволяйте себя стряхнуть; если лодку отгонят или заставят нырнуть на какое-то время, снова ищите караван на магистральном маршруте, прицепляйтесь к нему! И атакуйте!

Б) Увидев караван или другую важную цель, против которой также могут действовать другие лодки, не откладывая своего нападения, атакуйте как только можно быстрее, а перед этим передайте местоположение каравана и курс; между своими атаками подавайте сигналы контакта.

В) Преследуя караван и атакуя его, не тревожьтесь о расходе топлива до тех пор, пока хватает на возвращение».

Цитированный ранее приказ № 154, указывающий, где следовать, а где нет правилам Прайза, призывал также капитанам «упрямо атаковать, пока не добьетесь полного уничтожения!» и далее: «Во время атаки иногда складываются ситуации, когда легко найти оправдание для отступления. Такие моменты или ощущения надо преодолевать. Никогда не поддавайтесь самообману: мол, я не стану атаковать сейчас, или я не буду упрямо преследовать, потому что я надеюсь, что позже кто-то другой придумает что получше. То, что вы должны, должны только вы! И не экономьте топливо из-за сомнений!»

Далее в приказах сообщалось, что на войне человек всегда находится дальше, чем кажется, особенно ночью, — «поэтому вперед!». Стрельба с близкого расстояния тоже безопаснее, потому что конвой не станет сбрасывать глубинные бомбы рядом со своими кораблями; поэтому, если лодку заставят погрузиться, легче ускользнуть, нырнув под корабли каравана, где опять — зона безопасности. После нападения днем лодки должны удерживаться от погружений: «Не забывайте, что, опустившись ниже, вы становитесь слепы, а лодку обрекаете на пассивность. Поэтому пытайтесь как можно дольше оставаться на перископной глубине», и снова он повторяет, что в случае вынужденного погружения — при угрозе быть протараненным или засеченным авиацией — нужно приложить все силы к тому, чтобы вновь прицепиться к своей цели, вынырнув и на полной скорости устремившись в направлении каравана.

Всегда агрессивный, оптимистичный дух его приказов только показывает в более резком свете, с какими сложностями он столкнулся. Ему постоянно отчаянно не хватало лодок; к концу октября он потерял семь из них по невыясненным причинам, и их не возместили новыми. Он записал в своем дневнике, что «если не будут предприняты какие-либо меры для сокращения потерь, это приведет к параличу подводной войны». Заключив, что потери должны объясняться захватом врасплох на поверхности при плохой погоде или повреждениями во время боевых действий тоже на поверхности, он отдал приказ, запрещающий стрелять из пушек: «Корабли следует топить только торпедами».

Столь же серьезным была тревога по поводу торпедных промахов. К 31 октября в его дневник закрадывается нотка отчаяния, связанная как раз с этим: «Больше нет никаких сомнений в том, что в Торпедной инспекции не понимают, что делают. В настоящее время торпедами нельзя стрелять бесконтактно (то есть при помощи только что разработанных магнитных пистолетов), так как это ведет к преждевременной детонации... По крайней мере 30% торпед не разрываются. Они либо не детонируют вовсе, либо детонируют, но не там... Капитаны теряют доверие к своим торпедам. В конце концов страдает боевой дух...»

К середине декабря после неудач с новыми магнитными пистолетами и новыми инструкциями до решения проблемы было так же далеко, как и раньше; хуже того, выявились дефекты в самих подлодках, по его мнению, из-за того, что ему не разрешали нырять на них глубже 50 метров на мирных учениях, плюс к этому ремонт в доках затягивался слишком надолго. «Период в доках должен быть сокращен строгой организацией работ. Я не потерплю упущений в организации, которые вынуждают лодки задерживаться на несколько суток дольше, чем нужно...»

Он взял себе отпуск всего на четыре дня в конце года и вновь вернулся все к тем же проблемам — потерям лодок и совершенно неприемлемой статистике торпедных промахов.

«Доверие капитанов и экипажей серьезно подорвано... Я буду продолжать использовать все мои усилия на поддержание боевого духа подводников, невзирая на все помехи. Мы должны продолжать стрелять торпедами, чтобы понять причины дефектов и устранить их. Однако безграничная вера капитанов и экипажей в торпеды может быть достигнута теперь лишь постепенно, надежными техническими улучшениями».

Несмотря на большой процент промахов, отдельные капитаны достигали хороших результатов; в феврале U-44 вернулась с флагом победы, увеличив тоннаж потопленных торговых судов на 38 266 тонн. «Самый успешный патруль», — записал Дёниц. Потом вернулась U-48, и ее командир Герберт Шультце доложил о 34 950 тоннах, доведя свой счет до 114 510, таким образом впервые переступив отметку в 100 000 тонн — за это он был награжден Рыцарским крестом. Легенда об асах зазвучала вновь, и соревнование между ними продолжилось.

Однако из-за того, что в наличии имелось так мало лодок, было невозможно осуществить мечту Дёница об уничтожении целого каравана массовой атакой, и британское адмиралтейство сообщало как раз по этому поводу:

«Выдающийся успех антиподводных операций заключался в том, что система конвоев не позволяет подлодкам атаковать напрямую... Из 146 судов, потопленных за первые шесть месяцев субмаринами, только семь шли в караванах, конвоируемые анти-подводными судами...»

В том же рапорте немного преждевременно сообщалось, что «у подлодок наблюдается явная антипатия к атакам на караваны, они предпочитают одинокие нейтральные суда и отставшие корабли».

Одним из аспектов довоенных тренировок Дёница, которые принесли свой результат, были ночные атаки с поверхности; в феврале именно за счет их было достигнуто 60% всех успехов. Это было замечено и в штабе по антиподводным операциям: «О немецких асах, Прине и Шультце, ходит слава, что они нападают в темноте и отдыхают днем. Это, однако, не подтверждается реконструкцией их маршрутов, выполненной в адмиралтействе».

Из допросов британцами выживших с уничтоженных подводных лодок возникает немного другое представление о людях Дёница, нежели то, которое создавала и тогда и позже немецкая пропаганда. Например, хотя большинство членов команды были добровольцами, недостаток опытных унтер-офицеров уже вызвал массовое назначение на ключевые посты людей, набранных на военную службу безо всякой «селекции». И не все капитаны были героями для своих экипажей; «весьма агрессивный и угрюмый» капитан лодки U-63 был «сильно раскритикован» и своим механиком, и младшим лейтенантом за безответственность. Офицер, ведший допрос, сообщил: «И офицеры, и команда в целом продемонстрировали несвойственную для нацистов ментальность, но следует снова заметить, что старшие по возрасту унтер-офицеры... были менее яростны, нежели молодые матросы».

В целом, однако, в подводном флоте царил блестящий боевой дух, и команды в общем соответствовали описаниям Дёница — это были тесные сообщества, спаянные товариществом и решительностью; на Вильяма Ширера, когда он вел передачу для Америки с борта подводной лодки в Киле в конце декабря, произвело большое впечатление абсолютное отсутствие прусской кастовой дисциплины. «За нашим столом (на лодке) офицеры и матросы казались равными, и им это было по нраву».

В марте торговая война практически свернулась, когда Дёниц был вынужден отозвать большую часть своих лодок, чтобы обеспечить планируемое вторжение в Норвегию и Данию. Оккупацию этих стран изначально предложил Редер для защиты жизненно важных поставок скандинавской руды, без которой Германия не могла продолжать войну. Зимой, когда Балтика замерзла, руда поставлялась из свободного ото льда порта Нарвик через норвежские территориальные воды. Конечно, приобретение новых баз было тем пунктом в предложении Редера, который Дёниц поддержал с энтузиазмом; Нарвик и Тронхейм подходили для размещения баз подводных лодок, что сокращало долгий путь в Атлантику вокруг севера Шотландии.

В начале января скандинавская ситуация стала внезапно тревожной, когда агенты абвера обнаружили наличие англофранцузских проектов захвата Норвегии под предлогом помощи Финляндии против натиска русских; 16 января Гитлер отменил запланированные действия на западе и отдал приказ о подготовке вторжения в Скандинавию.

Дёница вызвали на совещание военно-морского штаба 5 февраля и потребовали от него обеспечить подводную разведку для внезапной высадки, которую намеревались провести в некоторых пунктах норвежского побережья от Скагеррака до Нарвика. Это было невероятно рискованное предприятие, которое угрожало не только группам морского десанта, но и всему немецкому военному флоту, ставя его под удар превосходящего королевского флота.

Но также это была и идеальная возможность для субмарин осуществить групповую операцию против кораблей противника на поверхности, к чему Дёниц готовил их все первые четыре года, пока возглавлял подводный флот, так как не было никаких сомнений в том, что королевский флот непременно вмешается. Для этого Дёниц сформировал две группы атаки в дополнение к группам, которые производили разведку в фьордах, там, где должна была пройти высадка; северная группа из шести лодок заняла позицию ожидания к северо-западу от Шетландских островов на предполагаемом пути британского флота к Нарвику, а группа из трех меньших лодок ожидала ближе к Скапа-Флоу.

Неправильная интерпретация информации, полученной разведкой союзников, привела к тому, что высадка 8 и 9 апреля прошла успешно и практически без сопротивления. Но по невероятной случайности именно на эти даты была запланирована британская операция по установке мин вдоль маршрутов к побережью Норвегии, по которым везли руду, с последующей оккупацией ключевых портов Ставангера, Тронхейма, Бергена и Нарвика, если возникла бы такая необходимость, чтобы опередить немцев. Таким образом, британские десантные группы и транспорт были уже готовы, и британская высадка в Нарвике и других местах последовала сразу же после немецкой высадки. Это обстоятельство — вместе с британской морской контратакой на немецкие силы — обеспечило идеальные условия для подводных лодок, но плохая погода и случайности войны — на этот раз удача британской морской разведки, которой в руки попала карта расположения субмарин, — равно как и возросшее число торпедных промахов, лишили их успеха.

Злое отчаяние Дёница пролилось в его дневник:

Прин, который уже сообщал о промахах при стрельбе с близкого расстояния в стоявший на якоре транспорт, теперь проинформировал, что выпустил две торпеды в «Уорспайт» с 900 метров и обе не сдетонировали. Дёниц, не намеренный больше подвергать риску свои лодки в таких условиях, отозвал их и позвонил в Берлин Редеру, требуя разъяснений. Редер приказал провести полномасштабное расследование на следующий же день. Через месяц Дёниц узнал его результаты: «...Факты были хуже, чем кто-либо ожидал. Меня проинформировали, что правильное функционирование AZ (пистолета) в мирное время было сочтено доказанным после всего двух выстрелов, которые также не были до конца безупречны. Подобные методы работы могут рассматриваться лишь как преступные... Результаты потрясают... Верно, что был разработан механизм пуска торпеды без всплеска, но во всем остальном наши торпеды не работают. Не думаю, чтобы когда-либо в истории войн солдаты посылались в бой с врагом с таким бесполезным оружием».

Дело было не только в магнитной головке, но и сам механизм головной части был столь усложнен, что также ломался при первой же возможности.

Итак, первые девять месяцев войны подлодок закончились на нотке отчаяния.

Рано угром 10 мая Гитлер начал свою атаку на Францию ударом люфтваффе, который уничтожил 300 самолетов, стоявших на аэродромах; немецкие бронированные колонны, с трудом перевалив через линию Мажино, прокатились через Люксембург и Арденны, вошли в Пикардию, а через южную Голландию — в Бельгию; бомбардировщики и артиллерия уменьшили сопротивление вдоль узкого клина передовых частей; танки скосили все, что попалось им на плоских равнинах страны, почти не останавливаясь до того, как они вышли к морю, и уничтожили отряды союзников и всю линию поставок и коммуникаций. В течение двух недель Голландия и Па-де-Кале были захвачены, британский экспедиционный корпус был загнан в «карман» вокруг Дюнкерка. временные колебания и чрезмерная вера в силу люфтваффе позволили англичанам осуществить импровизированное бегство через подвластную им стихию — море, а затем танки перегруппировались и рванули на юг и запад через Марну и Сену. Молниеносная скорость и явно неотразимая мощь их натиска подорвали воинский дух французов, давно уже разложенный такими же политическими дрязгами, которые сотрясали и Германию до прихода к власти нацистов.

Когда танки приблизились к Парижу, Муссолини бросился в объятия Гитлера; через неделю после этого французское правительство запросило мирного договора, и 22 июня он был заключен в железнодорожном вагоне, том самом, что использовался для подписания капитуляции Германии после Первой мировой войны, в том же самом месте, посреди Компьенского леса. На лице Гитлера в этот триумфальный момент можно было прочесть презрительную ненависть и ликование одновременно. У памятника. на котором было запечатлено падение в 1918 году «преступной гордости Германской империи», он встал руки в боки, расставив ноги, — фигура высокомерия и презрения (позже памятник был снесен).

Такая же эйфория охватила и военно-морской штаб в Берлине Даже до того, как мир был заключен, здесь предавались самым экстравагантным фантазиям по поводу мировой империи, которой правит обширный тевтонский флот. Курт Фрике, бывший главой оперативного отдела, сочинил меморандум по стратегии после «победы в войне», которую он ожидал 3 июня! Все народы оккупированных Германией стран — Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии и Франции — должны быть «политически, экономически и в военном смысле целиком подчинены Германии». Францию необходимо уничтожить как военную и экономическую силу, а ее население уменьшить настолько, чтобы она никогда больше не смогла подняться и вдохновлять на борьбу мелкие государства. В Южной и Северной Америке, Азии и Австралии Германии следует создать морские базы, а в Центральной Африке — огромную колониальную империю, простирающуюся от Атлантического побережья до Индийского океана; группы островов в Индийском океане надо превратить в военные базы. Является ли все это дополнением к «жизненному пространству» в Восточной Европе, заявленной цели политики нацистов, в меморандуме не говорилось.

Распоясавшийся Карлс, теперь командующий группой ВМС «Восток», выдвинул проект создания Североевропейского союза мелких государств и их колоний (а Фрике прибавил на полях: «Немецкая часть Швейцарии должна войти в рейх») и разделения Франции на несколько маленьких демилитаризованных немецких протекторатов. «Если война принесет нам решительное превосходство над Великобританией», то и разделение Британской империи, уступку Италии Мальты, а Гибралтара — Испании, превращение Суэцкого канала в международный водный путь (без участия Великобритании и Франции) и захват всех прав в Англо-Иранской нефтяной компании, а также приобретение баз на островах, необходимых для защиты этих владений.

Утомительно перечислять все грезы, которым предавались высшие офицеры германского военно-морского флота, сочиняя свои меморандумы и по крайней мере одну карту мира с синими границами Великого немецкого мирового рейха и его данников против красных областей англосаксонской империи, контролируемой уже Соединенными Штатами Америки. Намерение было яснее ясного: старая мечта Вильгельма захватить одним движением все то, чего в течение нескольких столетий добивались более старые империи. Это было фантастикой, и флотские программы, трезво и кропотливо следовавшие инструкциям Редера, как и прежние проекты Тирпица на будущее, с одной стороны, столь чудовищные, а с другой — достаточно обоснованные тогдашними технологиями, не представляли собой ничего, кроме перевода бумаги.

Но все-таки одной цели они служили; эти мечты приоткрывали взгляду самую душу немецкого военно-морского штаба. В этой душе было лишь одно видение — мирового господства. По сравнению с ним все остальное было второстепенным: реальности экономики, истина, мораль и даже способность понять, что они гоняются за химерой. Нет, чувство юмора их не покинуло, но ирония и гордость плохо соседствуют на одном ложе. Редер и его штаб показали себя в конечном счете как люди суровые, простые и не склонные к легкой шутке, настоящие мужики-грубияны из комедии, охваченные идеей захватить весь мир и выжать из него побольше денег.

Конечно, были причины для такой самоуверенности. Большая часть территории, о которой Хайе говорил как о необходимой для развития морской стратегии, была уже оккупирована. Гигантская дуга побережья от Северной Норвегии до Атлантического побережья Франции теперь стала им доступна, а порты Бретани были идеальны для ведения войны против коммуникаций противника, так как они находились чрезвычайно близко к западным подходам к Ла-Маншу.

Единственное, чего недоставало, были флот или возможность его построить, так как Гитлер теперь поглядывал на смертельного врага, Россию, и его приоритетами теперь стали танки и авиация, необходимые для удара на Восток.

Однако существовали подлодки. Дёниц не терял времени на то, чтобы лично обозревать бискайские гавани и выбрать из них наиболее подходящие для своих лодок. Первым его выбор пал на Лорьян, и прямо за Керневалом, на северном берегу реки, которая служила портом, рядом с каменным фортом XVIII века, охранявшим вход в реку, он обнаружил прекрасный замок, который решил превратить в командный пост. Работы начались сразу же, как было дано горючее, детали и ремонтные инструменты.

Между тем он возобновил атаку на торговые корабли, сначала силами лишь одной-единственной лодки под командованием своего первого офицера штаба Виктора Ёрна, и как только Ёрн испытал новый ударный механизм чередой потоплений, он выслал за ним вслед еще тринадцать лодок. Их он организовал в две группы, «Прин» и «Резинг», и направил их против караванов, о которых сообщила радиоразведка B-Dienst, еще до войны вскрывшая британские военные коды и теперь способная поставлять информацию о местах встреч, курсах и скорости.

Таким образом, 12 июня Дёниц смог направить группу «Прин» против каравана из Галифакса, шедшего на восток со скоростью 5 узлов, к месту встречи через пять дней со своим конвоем для возвращения домой.

«Для того чтобы предоставить подлодкам максимальную возможность атаковать за день до встречи в более легких условиях, они получили координаты места, через которое противник должен был пройти приблизительно в полдень 16 июня. Так как ожидалась хорошая видимость, предполагалось, что зоной наблюдения станет область в 90—100 миль к югу и северу от маршрута противника. За этой зоной заслона из пяти лодок ближе к линии маршрута противника находилась еще одна лодка, так что можно было рассчитывать на то, что две лодки наверняка смогут атаковать, даже если караван пройдет и мимо остальных...».

В то же время он направил субмарины из группы «Резинг» наперерез такому же маршруту важного каравана из быстрых пассажирских кораблей, включавшего «Куин Мэри» с австралийскими и новозеландскими частями численностью 26 000 человек, который направлялся на север от побережья Западной Африки.

И оба этих плана, предназначенные, чтобы прибегнуть наконец к тактике концентрации, провалились из-за того, что место встречи галифакского конвоя было перенесено, а точный маршрут пассажирского каравана вообще никогда не был известен. Несмотря на эти неудачи, на заслон вышли отставшие и одиночные корабли. Подлодки атаковали их порознь, равно как и другие встретившиеся караваны, в результате за июнь было потоплено 58 судов с максимальным общим тоннажем за всю войну — 284 113, из которых счет самого Прина составил 66 587 тонн! Еще на 100 000 тонн кораблей потопили люфтваффе; мины, рейдеры на поверхности и быстрые торпедоносцы, действовавшие в районе Ла-Манша и у восточного побережья Англии, довели общий тоннаж почти до 600 000, то есть до той цифры, которую фон Холцендорф в Первую мировую считал решающей, после нее Великобритания в течение пяти месяцев должна была капитулировать; эти расчеты продолжали считать правильными.

Как и весной 1917 года, казалось, что Англия близка к катастрофе. Это ясно понимали и в Белом Доме, в Вашингтоне. Рузвельт оказался в том же положении по отношению к мнению большинства американцев, как и Черчилль перед Мюнхеном по отношению к мнению большинства англичан. Он осознавал, что если Гитлер превратится в господина Европы, а Британская империя падет, то Соединенные Штаты станут следующей целью; он уже нарушал американский нейтралитет, осуществляя военные поставки, включая и эсминцы, для конвоя караванов, которые двигались к Англии; теперь он объявил, что его политикой будет «любая помощь, кроме войны»; он не мог идти слишком далеко впереди публичного мнения.

Первой лодкой, воспользовавшейся средствами технического обслуживания в Лорьяне, была U-30 Лемпа, который привел ее туда 7 июля. В последующие недели за ним переместились туда и другие капитаны, таким образом выиграв дополнительное время в две недели за счет близости к зоне боевых действий, сократив долгий путь излома и вокруг Шотландии и таким образом слегка компенсируя потери, которые все еще превышали по числу новые, только что построенные лодки. Британцы откликнулись на это, переместив маршруты караванов с юго-западных подступов ближе к Северному каналу, между Северной Ирландией и Шотландией. Дёниц в ответ передвинул на север лодки. Он также организовал воздушную разведку из Бреста с местным командующим люфтваффе, но там было немного подходящих для этого самолетов, и даже эти не решались пересекать воздушное пространство противника в северном направлении; кроме того, возникали все сложности взаимодействия, особенно навигационные, которые уже выявились на довоенных учениях и превратили эту и так незначительную помощь в нулевую. Ежемесячный объем судов, потопленных подлодками, сократился до 200 000 тонн, а весь ежемесячный — до 400 000.

В начале августа станция обслуживания в Лорьяне была достроена, и количество лодок, находящихся там, резко возросло за счет итальянской флотилии, для которой база была приготовлена в Бордо. Этой флотилией управляли итальянские офицеры, но за отсутствием опыта Дёниц послал их на менее патрулируемые участки, такие как Азорские острова. Затем 15-го числа неограниченная кампания, которая уже велась много месяцев, получила официальное выражение в виде прокламации о тотальной блокаде Британских островов и предупреждения нейтралов о том, что любое судно в указанной области рискует быть уничтоженным.

Между тем министерство пропаганды обнаружило нового героя в лице капитан-лейтенанта Отто Кречмера, капитана U-99; на предыдущей неделе он вернулся в Лорьян с семью победными вымпелами, отражающими потопление кораблей на 65 137 тонн, наибольшее число за один рейд; на самом деле британское адмиралтейство записало за ним менее 40 000 тонн — такая разница объясняется тем, что три из его жертв были пустыми танкерами, которые не потонули. Редер слетал в Бретань, чтобы вручить ему Рыцарский крест.

Хотя Кречмер и утверждал, что четыре его жертвы входили в караван, который он преследовал на западе, пока его не покинул конвой, передав кораблям внутренних вод, проблема обнаружения караванов оставалась основной трудностью для операций подлодок, по-прежнему малочисленных. Вот что записал Дёниц в дневнике 20 августа:

Редер в это время был занят спешными и явно любительскими приготовлениями к вторжению в Англию под кодовым названием «Морской лев». Как сказал с презрением глава Штаба оперативного руководства Гитлера генерал Альфред Йодль при допросе уже после войны, эти действия «были эквивалентны приготовлениям Юлия Цезаря». Сомнительно, что Гитлер воспринимал их всерьез; по словам его морского адъютанта фон Путткамера, он проявлял вялость в этом отношении с самого начала, частично из-за своего врожденного страха перед морем, через которое все операции и должны были проводиться. Кроме того, оставался вопрос с Россией; большую часть его внимания занимали крестовый поход против большевизма и весьма естественный страх перед его основными источниками нефти из скважин вокруг Черного моря.

Редер знал это лучше кого-либо другого. В конце июля он приказал своему оперативному штабу составить меморандум по этому вопросу, и в нем признал, что вопрос поставок нефти решающий, и согласился, что путь в Англию идет через Москву.

Несмотря на это и на полное нарушение его программы строительства, Редер честно выполнил инструкции Гитлера по подготовке «Морского льва». Частью этого грандиозного плана, касающейся подлодок, была разведка, призванная помешать королевскому флоту войти в зону вторжения. Чтобы облегчить себе контроль, Дёниц переместил свою штаб-квартиру в Париж. Возможно, его служба к тому времени была единственной, которая не была переведена туда уже давно и не занялась, как сейчас принято говорить, «шопингом».

Магазины французской столицы блистали, как пещера Аладдина, после дефицита и урезанных рационов в Германии, а так как обменный курс для оккупационных частей был установлен весьма выгодным образом — 20 франков за 1 рейхсмарку, на 3 франка больше, чем в Берлине, то немцы могли закупать все роскошные вещи, которых они не видели в рейхе многие годы, и посылать их своим семьям.

Нет сомнений в том, что Дёниц тоже использовал эту возможность, ведь Ингеборг оставалась дома, когда он переехал.

Комплекс зданий, который он занял для своей штаб-квартиры и оперативного центра, находился на бульваре Сюше, и его окна выходили на Булонский лес. Этим он заметно отличался от бревенчатого барака, выходившего на луга в предместьях Вильгельмсхафена. Альберт Шпеер, который ходил сюда в гости из другой штаб-квартиры в Париже, которую он занял немного позже, при описании здания указывал, как разительно оно отличалось от показной роскоши в весьма экстравагантном стиле, которой окружали себя многие другие. Тем не менее, Дёниц тоже поддался развращающему влиянию: так, один старшина с подлодки, взятой британцами в плен в 1941 году, сообщил, что Дёниц захватил отель в Париже и реквизировал в нем все, включая 100 000 бутылок шампанского, которое было продано его же офицерам по 1/6 дойчмарки за бутылку, а не подводникам — за 6 марок. Таковы же были неофициальные продажи старшинам, один из которых сообщил допрашивавшим его британцам, что отпраздновал свое обручение покупкой 20 бутылок шампанского, которые он отослал семье вместе с 40 парами шелковых чулок.

Возможно, именно в это время Дёниц пришел к идее собрать коллекцию морских пейзажей кисти старых мастеров; по крайней мере, он покупал картины в течение всего периода своего пребывания во Франции и увеличил собственное собрание ковров и гравюр.

Но как бы Дёниц ни эксплуатировал побежденного врага и не потворствовал своим офицерам, особенно в своем комиссариате, которые делали то же самое, его внимание к работе и желание достичь потрясающего успеха при помощи подводного оружия оставались прежними.

Каждое утро он вставал рано и быстро шел к 9 часам в оперативную комнату, где перед настенной картой оперативной области Атлантики его уже ожидал его штаб во главе с Годтом. Карта обновлялась каждое утро в 8 часов; булавки с разноцветными флажками отмечали положение каждой подлодки; другие разноцветные флажки показывали итальянские лодки и караваны.

После изучения создавшейся позиции он выслушивал рапорт о происшествиях за ночь, о полученных сигналах, предпринятых действиях от первого офицера; второй офицер, А2, докладывал о патрулях и миноносцах вдоль маршрутов, используемых подлодками, которые покидали порт или возвращались; А3 — о полученных разведданных, радиоперехватах британских сообщений, проделанных B-Dienst, хотя они становились все менее полезными, так как британцы обнаружили, что их коды вскрыты, и сменили их. Однако по-прежнему можно было расшифровать большинство сообщений, просто это занимало больше времени, делая информацию устаревшей и ценной лишь для определения основных британских действий и моделей маршрутов.

Кроме этого, приходили рапорты от разведки люфтваффе, но позиции и курсы, указываемые в них, часто были неточными. Рапорты от агентов в нейтральных странах едва ли были более конкретными и точными, чтобы можно было ими воспользоваться — на самом деле весь его разведотдел занимался рассмотрением докладов с его собственных лодок и телефонными переговорами с B-Dienst.

Два других штабных офицера, А4, отвечавший за коммуникации, и А5 — статистика успехов и неудач, а также вопросы, которыми не занимались все остальные, — тоже выслушивались, после чего Дёниц и Годт решали, какие приказы отдать на сегодня. Имея так немного субмарин, у каждой из которых зона видимости была ничтожно мала и каждую из которых воздушные патрули вытесняли из Северного канала, было невозможно обеспечить полноценные боевые действия, и обычно они просто пытались угадать, что противник предпримет на этот раз. Часто в течение дня Дёница видели сидящим за столом перед настенной картой, с очками на носу, уставившимся на разноцветные флажки в глубокой задумчивости.

Точно такая же игра типа «угадай-ка» разыгрывалась в зале отслеживания подлодок в комплексе под зданием Адмиралтейства в Лондоне. Здесь все сообщения о подлодках, полученные с кораблей и самолетов-разведчиков, рапорты от потопленных кораблей и перехваты радиосигналов с подлодок, полученные от цепи направление — обнаружение (D/F), обсуждались и анализировались, а затем все пытались понять намерения Дёница.

Все предсказания отсылались в отдел торгового планирования неподалеку, где разрабатывались маршруты караванов. До сих пор результаты были плохими; коды немецкой «Энигмы» пока что не удавалось расколоть, цепь D/F, страдавшая до войны от недостатка средств, была все еше недостаточно широка, чтобы давать хорошие «зацепки», а пренебрежение экспертов межвоенного времени к разработке методов воздушной разведки над морем — как и сходное пренебрежение к разработке эффективного оружия поражения субмарин с воздуха или хотя бы с подходящего для этого самолета — принесло те же результаты, что получил и Дёниц от ожидаемого сотрудничества с люфтваффе.

Из ошибок обеих сторон британское самодовольство после разработки «Асдика», пренебрежение защитой торговых перевозок и взаимодействием между службами были более серьезными факторами. Это было доказано той осенью, когда подлодки неожиданно стали всплывать в центре караванов и тренировки Дёница в групповой тактике начали приносить первые успехи. Неожиданность, на которую он рассчитывал, оказалась полной; для подводников наступил «праздник»; список асов, соревнующихся друг с другом в «войне тоннажа», рос. Пока первое место занимал Отто Кречмер, «король тоннажа» на U-99, второе — Гюнтер Прин, «бык Скапа-Флоу» на U-47, а третье — Иоахим Шепке на U-100.

«20. 09. U-47 встретил караван во внутренних водах... Все лодки достаточно близко... приказано занять позиции для атаки на маршруте противника и действовать в соответствии с докладами ведущей преследование U-47.

21.09. Первая лодка, вошедшая в контакт с караваном, U-48, потопила два парохода и приняла эстафету как преследователь. В течение дня U-99 и U-100 атаковали караван с успехом, а U-65 без успеха.

22.09. Этим утром U-100 была отогнана эсминцем, который прибыл к каравану. Благодаря точным докладам преследователя этот караван был атакован в целом пятью лодками, которые изначально находились на расстоянии 350 миль от места первой встречи. Потоплено 13 судов. Этот успех достигнут благодаря: 1) раннему обнаружению каравана далеко на западе, пока конвой был еще слаб; 2) точному тактическому поведению лодок в качестве преследователей и их распределению широким охватом; 3) удачным погодным условиям...

Действия последних нескольких дней продемонстрировали, что принципы, установленные в мирное время по использованию радиоприемников для контакта с противником и тренировки подводного флота в атаках на караваны, были правильными».

Через месяц была проведена еще более ошеломительная демонстрация «волчьей тактики»: в ночь с 16 на 17 октября U-48 заметила караван, выходящий в Атлантику, сообщила об этом, затем атаковала, потопив два корабля до того, как два эсминца вынудили ее погрузиться и потерять контакт. На следующий день U-38 заметила караван, сообщила, преследовала и атаковала ночью. потопив один корабль и промазав по другому, прежде чем ее тоже заставили уйти под воду.

В это время Дёниц приказал U-46, U-100, U-101, U-123 и U-99 образовать патрульную линию у Рокуэл-Бэнк на возможном маршруте каравана, и они вышли точно на эту группу вечером 19-го. При ярком свете луны — полнолуние было 15-го — все корабли были ясно видны, когда они прошли на парах в восемь колонн и всего с двумя эсминцами конвоя. Атака началась в 9 часов вечера и достигла своего пика около полуночи, когда караван обложили с обеих сторон и он был освещен пожарами с подбитых торпедами кораблей и осветительными ракетами, которые постоянно выпускали численно уступавшие и бесцельно кружившие два эсминца.

Кречмер, который пробился на позицию впереди, затем отступил в самую середину каравана, чтобы атаковать линию кораблей по правому борту с близкого расстояния. На какой-то момент он оказался внутри колонны торговых судов: неясно, произошло это намеренно или случайно. Его спугнул грузовой корабль, развернувшийся, чтобы идти на таран, но через час он вернулся, и продолжал атаковать с поверхности до 1.30 ночи, и выпустил последнюю торпеду в отбившийся корабль незадолго до 4 часов. Это была его седьмая жертва, и он оценил общий тоннаж в 45 000.

Конечно, в сумятице ночной битвы было невозможно проверить названия кораблей, общее их количества для него было шесть — так как один не затонул сразу, и его прикончила U-123, — и тоннаж достиг всего лишь 28 000. Так как всегда побеждала тенденция переоценивать успех, Дёниц получил явно завышенную картину победы — все равно «великой».

По случайности следующей ночью другой караван был атакован Прином и еще тремя лодками, и Прин потом претендовал на восемь потопленных кораблей.

Дениц торжествовал: «Таким образом за трое суток совместной атакой подлодок с обшим экипажем в 300 человек были уничтожены 47 кораблей с суммарным тоннажем 310 000 тонн, это потрясающий успех!»

На самом деле их было 32 с суммарным тоннажем 154 661 тонна, и их потопили 11 субмарин: тем не менее, это был сокрушительный удар, особенно если учесть, что ни одна лодка не была потеряна за четырехдневную операцию. Выводы Дёница могли тогда показаться вполне обоснованными:

Успехи осени частично были достигнуты благодаря неожиданной концентрации подлодок, атакующих и уходящих от контратаки по поверхности, где «Асдик» не мог их найти и где они превосходили по скорости медленные эсминцы, а частью благодаря недостатку конвоев и самолетов и в целом неправильному обучению британцев. Например, конвойные корабли того каравана, с которым встретился Кречмер, никогда раньше друг с другом вместе не работали. Но неожиданность — преходящий фактор, также неизбежным было и то, что такие сокрушительные результаты заставят сконцентрироваться умы в британском адмиралтействе. Так и произошло. Более того, из отчетов антиподводного отдела следовало, что проблема хорошо понята и ее решение уже имеется под рукой и нуждается только в соответствующей доработке. Например, в октябрьском отчете англичан говорилось:

«Были предприняты большие усилия для того, чтобы оборудовать конвоируемые караваны аппаратами для локализации подводных лодок на поверхности ночью, за пределами зоны видимости... Это новое оборудование также подходит для прибрежной и морской авиации. Оно способно обнаружить подлодку на поверхности с расстояния до пяти миль и особенно ценно для поисков ночью...»

Это был примитивный радар; первые караваны, оснащенные им, испытали трудности отладки, но «мы не жалеем усилий для решения этих проблем и надеемся, что ASV скоро станет эффективным и будет использоваться нашими кораблями повсеместно».

Столь же важным в тактическом поле — то, что Дёниц называл встречей концентрации подлодок и концентрации кораблей каравана, — были совместные тренировки капитанов конвоя. «Мы надеемся, что это приведет к образованию групп судов, каждая со своим лидером и каждая работающая как команда и имеющая опыт совместных тренировок».

Важность авиации в деле «удержания под водой тех субмарин, которые ведут преследование вне зоны видимости днем, и обнаружения подлодок, которые приближаются ночью», тоже была признана. Кроме радаров ASV, морская авиация теперь была оснащена глубинными бомбами вместо неэффективных бомб, которые использовались против подлодок раньше.

Однако должно было пройти некоторое время, прежде чем эти нововведения и тренировки союзников принесли свой результат; а пока у немцев продолжался «праздник», сознательно или бессознательно завышенные победы пополняли личные счета асов во все расширяющемся списке тех, кого наградили Рыцарским крестом, в то время как министерство пропаганды обеспечивало им статус кумиров всей нации.

Для Дёница это было время свершений. Он переехал из Парижа в замок у Керневала, рядом с Лорьяном, после того, как в сентябре операция «Морской лев» была отменена. Из окон гранд-салона, через которые внутрь струились пряные запахи с берега и от рыбного рынка, он мог смотреть на простор Атлантики. За подступы, отмеченные буйками, за серо-каменный форт у Порт-Луи на дальнем берегу взгляд скользил к широкой полосе гавани Лорьяна и пристани, где стояли подлодки и где инженеры из «Организации Тодта» уже начали строить массивные бетонные укрытия для зашиты от авианалетов.

Сегодня можно встать у больших окон салона или сразу за ними, где Дёниц любил прогуливаться, и поглядеть вверх по течению реки на нависающий, похожий на крепость бетонный памятник его надеждам, ныне вмещающий часть французского подводного флота, и проникнуть мысленным взглядом назад, в зиму 1940 года, когда вся Западная Европа лежала у ног завоевателя и то, что Великобритания склонится перед новым Карлом Великим, казалось только вопросом времени, и представить себе то состояние уверенности, смешанное с разочарованием (из-за того, что лодок оставалось по-прежнему мало, чтобы принимать решения) и гордостью, слышимое в отзвуках песен агрессивного и юного немецкого духа.

Эхо этой песни различимо и в отчете о допросах первого из асов, взятого в плен, Ганса Ениша, командира U-32, которого глубинными бомбами выгнали на поверхность 24 октября: «Все пленные — фанатики нацизма и глубоко ненавидят Британию, что вовсе не было так ясно в предыдущих случаях. Они ратуют за неограниченные военные действия и готовы мириться с агрессией, насилием, жестокостью, нарушением договоров и другими преступлениями как необходимыми для того, чтобы немецкая раса поднялась и захватила контроль над Европой».

Успехи немцев в течение 1940 года утвердили Гитлера в их умах не просто как бога, а как единственного бога.

Тем не менее, промахи в войне за Атлантику уже ощущались. Та настойчивость, с которой Дёниц сзывал свои лодки обратно в порт, вызывала некоторую обиду, и офицеры признавали, что их нервы слегка поистрепались за время долгого плавания. Кроме того, потери лодок, хотя они и не были велики, все-таки создавали некоторый дефицит подводников: офицеров набирали с надводного флота после кратких тренировочных курсов и посылали на одно-два плавания с опытным командиром, а затем давали им под начало собственную лодку; старшины проходили сокращенные курсы, чтобы заполнить пробелы среди унтер-офицеров, и среди матросов U-32 «едва ли был кто-то, кто пошел на подводный флот добровольцем», большинство были «неопытные юнцы с малой или никакой подготовкой, которых мобилизовали, не спрашивая об их желании».

Ожидая лучшего от своих офицеров и моряков на море, Дёниц делал для них все возможное по их возвращении. Специальный поезд, известный как «поезд подводного фюрера», провозил тех, кто отправлялся в отпуск в Германию, через Нант, Ле-Манс, Париж, Роттердам, Бремен и Гамбург; те, у кого время долгого отпуска еще не пришло, ехали в лагеря отдыха, известные как «подводные пастбища»; их поселяли на курортах, таких как Ла-Буль, вдали от военных бомбежек.

В силу того что все состояли на довольствии, почти вдвое превышавшем их зарплату, они могли посылать домой французские деликатесы, вина и одежду, которую им продавали по сниженным ценам в особых магазинах только для них. Для офицеров были реквизированы роскошные отели, в которых они сбрасывали гигантское напряжение подводной жизни.

Более важным, нежели материальные выгоды или лесть, с которой подводники сталкивались постоянно в средствах массовой информации, было то, как они искренне боготворили лично Дёница. Он завел себе правило посещать все выпускные парады каждого тренировочного курса и лично инспектировал как офицеров, так и матросов, глядя каждому в лицо своими «ясными, сияющими глазами». В подводном флоте не было того, кто бы не видел своего главного командира, многие даже обменивались с ним словами. У него была чрезвычайно цепкая память, и он специально запоминал то, что они ему говорили. Все важные семейные новости, такие как рождение ребенка, он передавал по рации на лодки в море. И он также старался лично проводить и встретить каждую лодку, насколько это позволяло его расписание.

— Хайль, U-38!

— Хайль, господин адмирал! — в унисон отвечали бородачи, выстроившиеся в грязной одежде на палубе, покрытой ржавчиной.

Каждый ощущал на себе его взгляд, когда он проходил мимо шеренги, как всегда, чрезвычайно подтянутый и осанистый. Он поворачивался к ним лицом и говорил: «Моряки, ваша лодка потопила вражеских кораблей на 100 000 тонн за три плавания. По большей части это произошло благодаря вашему прекрасному командиру, капитан-лейтенанту Либе, которого фюрер награждает Рыцарским крестом. Я имею честь вручить его вам».

Он равным образом любил неожиданные слова и действия под влиянием вдохновения. Во время возвращения одной из лодок, которая и после плавала много раз, он остановился напротив главного механика, не имевшего офицерского звания, и спросил, в скольких боях в Атлантике он участвовал.

«В десятке или дюжине», — был ответ.

Дёниц хлопнул его по плечу: «Я принимаю тебя в рыцари!»

Такое поведение было бы невозможным для адмиралов старой школы, таких как Редер, так же как и употребление фамильярного «тебя». Хотя и закрытый по натуре, он умудрялся заражать многих своей пылкой преданностью службе и убеждать в своей личной заинтересованности каждого, кто с ним общался, и офицера, и простого матроса. Они знали, что он от них требует только лучшего из возможного, но и они платили ему благоговением. Его штабные офицеры называли это любовью, но не страхом. Страх пришел позже. Они называли его «Дядя Карл» или «Лев». Безусловно, у него была харизма.

Конечно, харизма — это двусторонний процесс. Тогдашние юнцы, одурманенные нацистской пропагандой, многие из них и в старости не могли признать ни одной ошибки их бывшего подводного фюрера, за которого они готовы были отдать свои жизни. Читая отчеты о допросах команды Ениша, этих «фанатичных нацистов», которые «глубоко ненавидят Британию», задаешься вопросом: насколько это было отражением общего настроения в Германии после изумительных успехов 1940 года, а насколько выражением собственного крайнего отношения Дёница и его стиля руководства? Почти нет сомнений в том, что и то и другое имело огромное значение; тем не менее, они были молодыми людьми со всем пылом и идеализмом юности, заторможенные нацистским воспитанием, и возникает вопрос: а сколь многого они требовали от него? Многое ли признавали они в железном вожде, для которого их готовили со школы, как многое сознательно или бессознательно отвечало в нем их идеализму в его устремлении к высшей степени развития воинского духа?

В любом случае, безусловно, развитие боевого духа в подводном флоте и чувства принадлежности к элите армии было его целью с самого начала, и пиком в достижении этого был конец 1940-го и начало 1941 годов.

Британец, ведший допрос экипажа U-70, которую протаранил и потопил голландский танкер в битве с караваном в феврале 1941 года, заметил: «Боевой дух и офицеров и матросов высок, нет никаких следов военной усталости, и обычная непереваренная пропаганда повторялась ими слово в слово до тошноты (verbatim ad nausea)».

В следующем месяце U-100 также протаранили и потопили, и ее капитан-ас Шепке был убит на мостике; его выжившая команда «выказала высокий боевой дух, несмотря на пережитый страшный опыт (под взрывами глубинных бомб) и общую несокрушимую уверенность в решительной победе Германии в этом году».

В той же битве ас из первых, Отто Кречмер, был вынужден всплыть на поверхность и захвачен вместе с экипажем. На британского офицера контрразведки произвел большое впечатление их боевой и командный дух и профессионализм; единственное, что ему не понравилось, — так это «...преувеличенная идея об их собственной важности и достоинстве; эти самодовольные чувства были вызваны, безусловно, чрезвычайной лестью общественного мнения, к которой они привыкли. Специальные самолеты и букеты цветов на вокзалах уже давно стали частью их жизни на берегу».

Сам Кречмер отличался большей задумчивостью, чем большинство его конкурентов за первенство, и был лучше образован. Он признался на допросе, что устал от войны некоторое время назад и перестал получать удовлетворение от уничтожения кораблей одного за другим и «его политические взгляды были не столь крайне нацистскими, как считалось ранее».

Равным образом интересным для британского офицера, ведшего допрос, оказался его первый помощник, в прошлом лейтенант на флагмане Дёница, Ганс Йохен фон Кнебель-Дебериц, из юнкерской семьи в Восточной Померании. «На поверхности он казался совершенным нацистом, но на самом деле стыдился многих методов нацистов и большинства их вождей. Он поддерживал видимость преданности режиму, тогда как в реальности оставался верен своему классу и своей стране...».

Два мичмана, которые поступили на службу в 1939 году, были «типичными нацистами, непоколебимо уверенными в победе Германии в 1941 году и твердившими обычные пропагандистские фразы при обсуждении любой темы».

В том же марте 1941 года три другие подлодки, включая U-47 Прина, также не вернулись в порт и были признаны пропавшими без вести, хотя лишь 26 апреля против U-47 в списке были поставлены три звездочки, обозначавшие потерю, и о гибели Прина сообщили народу. Он, вероятно, был самым любимым из капитанов Дёница, Кречмер был другим, и потеря трех асов за один месяц оказалась тяжелым ударом. Утверждают, что обычная закрытость и отчужденность Дёница оставили его, когда речь зашла о столь близких его глубинным чувствам переживаниях. К началу лета высокомерие, свойственное предыдущему году, начало развеиваться.

После утренней работы и завтрака со своим штабом Дёниц любил часок вздремнуть. Затем в сопровождении своего адъютанта и одного-двух штабных офицеров, которых он приглашал, со своим эльзасским псом, которого он купил в начале войны, по кличке Вольф, он выезжал на «мерседесе» за город, где прогуливался часа два или больше. Вышагивая по бретонским полям — а тогда это было безопасно для немецкого офицера, — он иногда останавливался, чтобы обменяться парой слов с местными жителями, и все это время пытался прояснить свои идеи, проговаривая их вслух и вытягивая аргументы у своих офицеров. Они знали, что ему нужно их настоящее мнение, и отвечали открыто. Порой дискуссия становилась острой и честной. Он мог погрузиться в мрачное настроение, когда дела шли плохо, и от напряжения замыкался, но в обычные дни ничто так не любил, как яростный обмен мнениями и честный спор со своим штабом.

Штабные генералы люфтваффе, которых пригласили однажды на завтрак, были потрясены вольным стилем беседы подводников со своим начальником, резкостью их ответов и добродушным подтруниванием друг над другом, которое царило за столом.

Виктор Ёрн, который на протяжении всей войны был с Дёницом то как его штабной офицер, то как капитан подлодки, вспоминал: «Дёниц очень редко приказывал. Он убеждал, и оттого, что все, чего он хотел, было очень взвешено и продуманно, он убеждал искренне. Он жаждал спора с любым, у кого было свое мнение, независимо от ранга. Если у человека своего мнения не было, он вскоре переставал его интересовать. Он нередко провоцировал своих собеседников, чтобы понять настоящие возражения. И только затем сам решал».

Возвращаясь в свой Керневальский замок, известный из-за своих маленьких размеров, он обсуждал новые разработки перед картой с дежурным офицером, может быть, опять затевал спор со своим начальником штаба. Ужин, опять с офицерами, был в восемь часов. Подводники питались всем лучшим, что поставляли французская деревня и побережье, и Дёниц хотя и приучил себя не быть привередливым в еде и выпивке, как и во всех других сферах жизни, — поразительно, что, будучи адмиралом, он порой носил свою мичманскую форму, — однако и здесь не был исключением; он выпивал стакан или два хорошего бордо каждый день, но никогда больше. К десяти он был уже в постели; если же у него были гости, то он вставал в это время из-за стола и желал им спокойной ночи: «Развлекайтесь, пожалуйста, а я иду спать».

Его полноценный ночной сон прерывался, только когда происходила какая-то важная битва на море с караваном; тогда его самого и весь его штаб будил дежурный офицер, и все они появлялись в оперативном зале в пижамах и банных халатах.

Другим исключением были воздушные налеты. При звуке тревоги все спускались в спальную комнату в большом бетонном командном бункере, который «Организация Тодта» устроила в саду на задворках замка. Бункер по-прежнему там, но стены оперативного зала ныне голы и покрыты влагой; открытые проемы без дверей ведут к душевой комнате, выложенной белым кафелем, и туалетам. Их оборудование вырвано с корнем, и вся деревянная обшивка отодрана; в самой задней части еще недавно можно было видеть медные терминалы телефонной станции, они выжили как свидетели доэлектронной эпохи, в которую проходила та война...

Снаружи, у переднего входа в бункер, растут два куста прекрасной магнолии грандифлоры. Их высадили именно тогда, сейчас они достигли огромных размеров.

Дёниц старался быть в курсе всего, что происходило на фронте, и кратко расспросить каждого капитана на следующий после возвращения день. Он и его штаб молча выслушивали отчет моряка, прерывая лишь тогда, когда им необходимо было что-то уточнить или если ему казалось, что тот слишком ушел в сторону от темы.

Его искусство подвергать сомнению проверенные факты вошло в легенду, и для не слишком решительных капитанов этот опрос, который завершался настоящим допросом Дёница или Годта и, возможно, при участии остальных присутствующих офицеров штаба, мог стать не меньшей пыткой, чем само плавание. Некоторые даже изъявляли желание перевестись в другой род войск, те же, кто провел успешный рейд, вознаграждались удовлетворительной реакцией начальника на их храбрость...

Однако он не мог поговорить с теми, кто обладал самой ценной информацией о тактике и контрмерах противника, — теми, кто не вернулся. Они просто в какой-то момент не отвечали по рации на запрос. Как они встретили свой конец и почему, можно было только гадать по их последним рапортам и перехваченным сообщениям врага.

Когда потерь становилось слишком много, возникали мысли о секретном детекторе врага, улучшенном «Асдике», или новой и более точной системе сбрасывания глубинных бомб, смертельных для каждой подлодки, которую «Асдик» засек.

Слухи о новом детекторе подпитывались той чрезвычайной ловкостью, с которой британские караваны ускользали от патрульных линий субмарин. Это было отмечено уже в апреле 1941 года: «Такое впечатление, что английские трассы специально прокладываются в обход атакующих групп». Были предприняты меры предосторожности, из опасений, что положения лодок выдаются врагу шпионами, и круг лиц, которые имели доступ к оперативным деталям, сократился до минимума, службы подводного флота перестали давать отчеты о координатах подлодок другим заинтересованным родам войск.

Однако лодкам по-прежнему приходилось уходить все дальше и дальше в Атлантику, их вынуждали к этому все более многочисленные и эффективные британские конвои и авиапатрули, при этом сами караваны от них ускользали. Все обнаружения, которые приводили к сражению, были сделаны случайно одиночными лодками, а вовсе не специально для этого выставленными на предполагаемых маршрутах врага патрульными субмаринами в линиях.

К ноябрю стало ясно, что в этом нет случайного совпадения: «Это не может быть совпадением — совпадение не может всегда оказываться на пользу только одной стороны, и подобное не может длиться почти девять месяцев. Самое правдоподобное объяснение состоит в том, что британцы из одного или другого источника узнают о положении наших концентраций и избегают их, попадаясь только тем лодкам, которые плавают в одиночку».

Было три способа, с помощью которых можно было получать такую информацию: шпионы — и все было сделано для того, чтобы исключить такую возможность; расшифровывание радиосообщений — эксперты по криптографии при верховном командовании считали, что это невозможно. И наконец, «комбинирование сведений о радиообмене между лодками и отчетов обо всех случаях, когда их встречали в море». Дёниц решил, что проверить третий способ невозможно, «потому что неизвестно, какую информацию противник получает из рапортов о встречах и радиообмене (особенно с точными данными D/F)».

Эта проблема стала главной темой всех дискуссий со штабом на долгие месяцы, однако удовлетворительного ответа не было найдено. 19 ноября Дёниц решил, что «более тесное сотрудничество с B-Dienst может помочь», и запросил прислать к нему в штаб для работы опытного офицера из радиоразведки для расследования проблемы, как противник выстраивает маршруты своих караванов.

В этом вся суть чрезвычайно любительской организации немецкой военной машины: Дёниц проводил кампанию жизненной важности, которая могла помочь определить, если не «решить», кто кого задушит, королевский флот рейх или рейх — королевский флот. Это был действительно самый главный вопрос, стоявший перед Германией; однако он пытался осуществить эту кампанию один со штабом из дюжины молодых подводников! Они не были тренированы думать научно, и на самом деле на все их образование серьезно повлияла нацистская система контроля над школами. Но даже если бы они были природными гениями, их рутинные задачи и штатные обязанности в штаб-квартире подводного флота мешали любому сколь-нибудь серьезному анализу в этой военной игре в прятки. Беготня по бретонским полям за своим начальником была плохой заменой всестороннему научному анализу и нормальной организации разведки. Как и попытка Гитлера создать систему рабов из необразованных поляков и славян для труда на (еще не завоеванном) Немецком Востоке, это был анахронизм, образчик средневекового мышления, способ ведения войны, свойственный XVIII столетию, а не XX веку развитых технологий.

Дёница нельзя за это винить больше, чем за фиаско с торпедами или за продолжающуюся неудачу кооперации с люфтваффе. Хаос и коррупция отделили каждый орган правительства и каждый вид вооруженных сил друг от друга. Можно подумать, что штабу подводного флота потребовалось бы слишком много времени, чтобы осознать, что патрульные линии не могут обнаружить караваны! Дёницу для того, чтобы понять, как «разрулить» ситуацию, было бы достаточно экспертного анализа этой проблемы. Но такова была система командования, и анализа, и координации действий, ущербная сверху донизу, как и во времена Тирпица, что он был вынужден «вести войну на цыпочках» с весьма минимальной научной поддержкой.

Краткий обзор британской организации, с которой он столкнулся, показывает, насколько Германия отставала. На самом верху располагался Комитет битвы за Атлантику, возглавляемый лично Черчиллем и состоявший из Военного кабинета, глав морского и авиационного штабов и научных советников; комитет обычно заседал раз в неделю и анализировал произошедшие изменения, и что очевидно из состава участников, вполне обладал возможностями перемещения необходимых ресурсов. Ежедневный контроль антиподводных сил был сконцентрирован, по большей части, в руках командующего западными подходами (Commander-in-Chief Western Approaches) в его штаб-квартире в Ливерпуле; здесь карта «торгового планирования» (Trade Plot) занимала огромную стену его оперативного зала, копируя карту в зале контроля за оперативной разведкой, который переместился из подземного комплекса под Адмиралтейством в близлежащую «Цитадель». На эту главную карту наносилась информация из зала отслеживания субмарин, который в свою очередь питался данными из соседнего зала картографии D/F и сведениями, поступающими от авиации и кораблей в море, а также от секретной школы кодов и шифров в Блетчли-парк (Бэкингемшир).

В самом начале Блетчли-парк пасовал перед немецкой системой «Энигма», но 8 мая 1941 года машина «Энигма» с ежедневными инструкциями и другими секретными материалами была захвачена на U-110 после того, как лодку вынудили глубинными бомбами всплыть в результате совместных действий одной из новых групп конвоя. Интересно, что этой лодкой командовал Юлиус Лемп, который потопил «Атению»; он пропал без вести; согласно британскому рапорту о допросах экипажа, его весьма уважали и любили. Несмотря на это, U-110 не соответствовала идеалу Дёница; первый лейтенант, «ограниченный, черствый, грубый забияка, совершенно нетерпимый к любой критике нацистского режима, который он горячо поддерживал», был «ненавидим экипажем», а младший лейтенант был явно некомпетентен. Хотя почти все унтер-офицеры были опытными моряками, «многие старшины были новичками, плохо тренированными и мобилизованными в подводный флот против их желания». Британец делал такой вывод: «Кажется, существует настоящая сложность с набором в подводный флот», и, что немаловажно, хотя боевой дух по-прежнему высок, «убежденность в конечной победе Германии уже не столь непоколебима».

В любом случае захват шифровального аппарата на U-110 позволил Блетчли-парк читать радиосообщения подлодок уже с конца июня, когда поменялись шифры, и поэтому они обычно вскрывали каждый новый шифр за 48 часов, а иногда и быстрее. Наличие информации, поступавшей бесперебойно в результате этого вскрытия кодов, обозначаемого для секретности просто «Ультра», и было объяснением, почему все усилия Дёница по обнаружению караванов проваливались начиная со второй половины 1941 года. Но, конечно, же, это не объясняло его более ранние неудачи.

В зале отслеживания субмарин командовал бывший адвокат, человек большой проницательности, капитан Роджер Уинн. У него в распоряжении был штаб из шести человек — на самом деле недостаточный для того, чтобы справляться с потоком информации, поступающей со всех сторон, но, конечно, равный по силам всему штабу Дёница, члены которого имели еще и другие служебные обязанности. Уинн сам составлял еженедельные оценки подводной войны и пытался проникнуть в образ мыслей Дёница и предсказать его будущие ходы; так как он обладал опытом своего оппонента, то и делал это с замечательной точностью.

Столь же важным, как эта координация разведслужб, питавшая информацией оперативное командование в битве за Атлантику, было и тесное сотрудничество, установившееся между штаб-квартирой Западных подходов и несколькими группами Прибрежной службы ВВС, которые обследовали морскую зону; это была комбинация морских и воздушных сил, которая выталкивала немецкие подлодки с каждым днем все дальше и дальше на запад; к июню Дёниц располагал их уже в районе Ньюфаундленда.

Редер же был неспособен пробиться сквозь ревнивый контроль Геринга за всем, что летало, и в начале года сам Гитлер воспользовался двухнедельным отсутствием рейхсмаршала во время отпуска и перевел маленькую авиагруппу под оперативный контроль BdU; это было несколько самолетов совершенно неподходящего типа, но Дёниц возлагал «большие надежды на то, что это сотрудничество приведет к успеху».

Но эти надежды вскоре развеялись: самолеты не могли долго поддерживать контакт, их штурманы не были достаточно точны, и их число не увеличивалось.

Вдобавок к этим сложностям с разведкой итальянская флотилия оказалась совершенно бесполезной. К концу 1940 года стало очевидно, что от нее мало что можно ожидать; к маю 1941-го, «несмотря на все попытки увеличить их способности... путем направления итальянских капитанов на подлодки, участвующие в боевых операциях, и на тренировочные курсы на Балтике», Дёниц пришел к выводу, что они «неисправимо не подходят» для войны в Атлантике.

«Они ничего не замечают, не сообщают ни о чем или сообщают слишком поздно, их тактические способности равны нулю... Итальянцы будут размещены в зоне между 47.30 и 53 градуса с. ш. и 15.25 з. д. Здесь они не смогут мешать нашим собственным операциям, а, с другой стороны, если даже их просто засекут противники и они сами ничего не сделают, это может вызвать перемещение маршрута каравана в область, где находятся наши лодки».

Он полагал, что причиной такой неудачи итальянцев скорее являются их национальные черты характера, нежели отказ Адмиралтейства в Риме проходить обучение немецким методам под началом у немецких офицеров: «...они (итальянцы) недостаточно жестки и тверды для такого типа войны. Их способ мышления слишком вял и в согласии с правилами не позволяет им приспособиться к меняющимся условиям войны. Их личное поведение недостаточно дисциплинированно, и перед лицом врага они недостаточно спокойны. Ввиду всего этого я вынужден располагать немецкие лодки и рассчитывать их боевые операции безо всякого учета итальянских лодок».

Вдобавок к его прежним хлопотам с итальянскими союзниками Гитлер, который был вынужден послать немецкий армейский корпус в Северную Африку, чтобы укрепить там итальянские силы, решил в августе предложить Муссолини 20 подлодок для обеспечения маршрутов перевозок этого корпуса! Несмотря на тревожные указания Дёница, что «война тоннажа» в Атлантике является главной задачей его войск, ему было приказано «гнать волну» в Средиземное море этой же осенью, так как существовала реальная угроза того, что итальянцы не выдержат. Так как отсрочки в строительстве подлодок, вызванные дефицитом сырья и рабочей силы, вместе с потерями во время боевых операций уже оставили его практически с флотом, немногим превышающим по размерам тот, что у него был в 1939 году, Дëниц был вынужден на время вообще прекратить битву за Атлантику. Зато его лодки добились больших успехов в Средиземном море, потопив и британский авианосец «Арк Ройял», и линкор «Бархэм».

Между тем Гитлер начал русскую кампанию. Это была великая стратегическая ошибка ввергать себя в войну на два фронта, ошибка, на которой уже обжегся кайзер. Однако выбора у него не было, и действия диктовались, как и в 1939 году, нуждами перегретой военной экономики. Редер и Дëниц, конечно же, придерживались взгляда, что все имеющиеся ресурсы должны быть брошены на сокрушение Великобритании; но без успешного прыжка через Ла-Манш, выполнимость которого и армейские генералы, и морской штаб признавали невозможным, пока не будет достигнуто абсолютное превосходство в воздухе и не найден какой-либо способ исключить королевский флот из зоны высадки, эта задача представлялась чересчур долгосрочной.

В то же время Советский Союз становился мощнее с каждым месяцем и держал руку на «кране» с жизненно важным военным сырьем, особенно нефтью и резиной, которых Германия не могла достать через британскую морскую блокаду. Учитывая характер большевизма и его неизменную цель зажечь мировую революцию, нет необходимости объяснять желание Гитлера нанести свой удар первым просто из-за его давно расхваленного крестового похода против коммунизма; на данный момент это чувство получило стратегическое и экономическое основания. Ведь если флот и люфтваффе не смогли вынудить сдаться Великобританию, в сравнительно недалеком будущем настоящая угроза появится с востока.

Кампания была представлена как еще один «блицкриг» силами люфтваффе и танковых колонн, от которых Гитлер ожидал, что они очень быстро сокрушат всю советскую систему. Накануне нападения, которое было замаскировано блестящей кампанией дезинформации, он похвалялся, что они увидят «в ближайшие три месяца такое падение, которого еще не видел никто в мировой истории». Это должна стать не просто территориальная победа как то, чего Германии удалось достичь в Западной Европе, нет, это планируется как повторение польской операции, повторение того, что сами Советы устроили в восточных государствах, куда они вторглись согласно советско-германскому пакту, то есть уничтожение элитного класса и всей культуры страны противника. Нет места для старомодного солдатского рыцарства, сообщил Гитлер своим главам родов войск, включая и Редера, это будет война, в которой большевизм должен быть уничтожен навсегда. Комиссары и другие советские чиновники являются преступниками, и их необходимо просто убивать на месте, а любое сопротивление гражданского населения должно быть подавлено с особой жестокостью. «Нашим командирам придется принести эту жертву преодолеть все угрызения совести, которые у них возникнут».

Сразу после долгого совещания, на котором ни один из присутствовавших офицеров не высказался против и не задал ни одного вопроса, был выпущен меморандум штаба, который объяснял, что незаконные действия необходимы: политические руководители (комиссары), которых не убили на месте, должны отделяться от других пленных и уничтожаться на сборных пунктах лагерей военнопленных или в крайнем случае при отправке в лагерь перемешенных лиц. Один из офицеров оперативного штаба набросал черновик, так как «необходимо разобраться, нужна ли письменная инструкция на этот счет», что напоминает меморандум морского штаба, который указывал, что разрешение топить без предупреждения суда в тех областях, где ожидались лишь англичане, «не должно быть дано в письменном виде, а просто основывается на непроизнесенном одобрении оперативного штаба военно-морского флота».

А если вспомнить меморандум Карлса и его слова о «войне против половины или двух третей мира» и отчет о допросе пленных с подлодки Ганса Ениша, которые были «готовы мириться с агрессивным насилием, жестокостью, нарушением договоров и другими преступлениями как необходимыми для того, чтобы немецкая раса поднялась и захватила контроль над Европой», то перед нами предстает жуткая реальность народа, которому кровь застила глаза, охваченного жаждой разрушения (с достойными, но в данном случае чрезвычайно немногочисленными исключениями). Его представители, такие как Гиммлер и Гейдрих, чьи специальные подразделения должны были следовать за армией в глубь России и окружать и уничтожать евреев, вырывать их из самого сердца большевизма и капитализма, были всего лишь видимом верхушкой общего желания восстать против всей системы европейской цивилизации. Перед нами поражающая взгляд встреча с тем джинном, которого Гитлер выпустил из бутылки и который поволок его дальше в кровавую бойню — отчаянного мировоззрения запертого со всех сторон народа, в головы которого на протяжении нескольких поколений вбивали идею аморального мира снаружи, с кровавыми зубами и клыками, где только сильнейший выживает и где все средства хороши для достижения цели, народа, который отбросил разум и двигался единым строем через темный лес своих племенных кошмаров.

Предсказание Карлса вот-вот должно было сбыться, ведь согласно тому, что Рузвельт объявил о «любой помощи, кроме войны» Великобритании, вся производственная мошь Соединенных Штатов была брошена на чашу весов против рейха и флот США образовывал конвойные группы, которые патрулировали так называемую «зону безопасности США», которая беспрецедентным образом в истории международного права была постепенно расширена до 2000 миль в Атлантику от американского побережья!

В сентябре, после встречи Черчилля и Рузвельта, США начали участвовать в конвоировании кораблей всех стран, выходящих из портов США, вплоть до берегов Исландии, силами и надводных и воздушных соединений. Гитлер еще раз подчеркнул, как важно избежать инцидентов, которые могли бы спровоцировать открытые военные действия в этой необъявленной войне, но в любом случае капитанам подлодок предстояла невыполнимая задача — различить, чьи корабли они атакую на северо-западе, и инцидентов между конвоями США и подлодками было бы много, если бы Дёница не вынудили послать большую часть своего флота в Средиземное море. Но даже при этом случилось несколько стычек, и. во время одной из них, в конце октября, эсминец США «Рюбен Джеймс» был торпедирован и пошел ко дну.

К тому времени немецкие армии на востоке были остановлены под Москвой сопротивлением советских войск и русской зимой, а точнее, неподготовленностью к ней германской военной машины — еще один пример любительства в каждом из отсеченных друг от друга отделов военного аппарата Гитлера. Молниеносная война провалилась из-за огромных расстояний и начавшейся Великой Отечественной войны; стадия быстрого завоевания закончилась; теперь начиналась война за выживание против производственной мощности и людских ресурсов трех ведущих держав мира.

Дёницу потребовалась вся его сила характера и способности, которые в своей книге 1939 года он описывал как характерные черты капитана подлодки, который «должен решать и действовать в одиночку и вести внутреннюю битву с самим собой, чтобы до конца сохранить в своем сердце желание победить, невзирая на все трудности». В этой битве он одержал решительную победу.

7 декабря 1941 года японские авианосцы ударили по военно-морской базе США Пёрл-Харбор. Эта новость стала неожиданностью для Гитлера, который знал о намерении японцев ударить и даже планировал поддержать их, если они атакуют Соединенные Штаты. Теперь, легкомысленно игнорируя гигантскую промышленную и финансовую силу Америки и, по словам его морского адъютанта фон Путткамера, оставаясь слепым перед тем фактом, что эта сила может перекинуться через Атлантический океан, он вновь обрел уверенность в победном исходе войны. Его генералы страдали от таких же приземленных иллюзий; весь его штаб впал «в экстаз ликования», те немногие, что видели гораздо дальше, «стали еще более одинокими».

Морские офицеры видели ситуацию столь же смутно, как и армейские генералы: Карлс, думая в терминах совместных операций со столь неожиданно возникшим японским союзником в масштабе океанов, приветствовал «новое перераспределение мировых владений». Глава группы ВМС «Юг» даже разразился стихами: «Прощай, трусливые мысли, колебания пораженцев и женская робость...» В вахтенном журнале военно-морского штаба даже выражалось сожаление, что «решающий удар» был нанесен японским, а не немецким флотом.

Часть этой эйфории, по крайней мере, у самого Гитлера была, безусловно, просто реакцией на освобождение от того напряжения, в которое его загнала необъявленная война в Атлантике; теперь он мог прояснить свои отношения с Рузвельтом. Тем не менее, у Гитлера случались некоторые вспышки осознания действительности, и возможно, что было и другое основание для этого приступа маниакальной самоуверенности. Возможно, что, даже когда он отдавал приказ об отмене ограничений на атаки американских судов в «так называемой панамериканской зоне безопасности» и подыскивал причины для формального объявления войны против Соединенных Штатов, которая так вдохновит его собственный народ, он уже предвидел конец.

У Дёница таких предчувствий не было. Он приветствовал снятие ограничений на атаки американских кораблей, что давало ему возможность ударить в прежде закрытой зоне вдоль Восточного побережья США: «...Зона, в которой корабли сосредотачиваются в немногих пунктах отправки атлантических караванов и которая находится в пределах маршрута одного корабля. Здесь, следовательно, имеется возможность захватить торговые суда противника в таких условиях, которые во всех других областях уже давно не существуют. Кроме того, в американской прибрежной зоне не может быть речи об эффективном патрулировании, по крайней мере антиподводном патрулировании. Необходимо как можно быстрее попытаться использовать эти преимущества, так как они скоро исчезнут, и «ударить в барабан» вдоль американского побережья».

Этот отрывок из его дневника, запись под датой — 9 декабря, то есть за два дня до официального объявления Гитлером войны Соединенным Штатам, — показывает, до какой степени британская защита против «стайных атак» подлодок на караваны усложнила положение Дёница. Несколько лет назад он предвкушал «великий успех, например уничтожение целого каравана», а теперь рассчитывает на великий успех, если удастся застать корабль-одиночку в том месте, где можно не бояться появления защитников!

Верный принципам концентрации и неожиданности, которые были характерны для всех его первых попыток в самых разных зонах, он попросил верховное командование выделить ему 12 больших лодок типа 9 для подобных далеких операций, намереваясь послать их к американскому побережью с инструкциями не оставлять свои позиции для атаки до тех пор, пока они все не соберутся и он не отдаст им приказ. Хотя ему выделили лишь половину того, что он просил, когда эти лодки достигли своей зоны 13 января и он послал кодовое слово «paukenschlag», условия оказались даже более благоприятными, чем он мог ожидать, и капитаны немедленно собрали богатый урожай жертв.

Причины наступления этого второго «праздника» не делают чести ВМФ США. Первая морская миссия США, посланная изучать британский опыт и методы, прибыла в Лондон в июле 1940 года, вторая — в марте 1941-го. Однако с тех пор как ВМФ США принял на себя ответственность за караваны в Западной Атлантике, потребовалось столько усилий по обеспечению взаимодействия между разными штабами для размещения морских и воздушных конвоев и в других областях защиты, что о своем побережье попросту забыли. Еще 13 января 1942 года, через пять недель после объявления Германией войны и после предупреждений, которые были получены из зала отслеживания подлодок британцев, основанных на расшифровках «Ультра» и других указаний на то, что лодки Дёница движутся к побережью США, ничего не было сделано для тренировки, отработки маршрутов или даже организации команд, которые бы воспользовались опытом Британии, полученным в тяжелой школе трех первых лет войны.

Вероятно, до сих пор не осознано, насколько флот США, как и флот Германии, был полон зависти к королевскому флоту, естественным образом подпитываемой в наиболее агрессивных американских морских офицерах активным неприятием высокомерных претензий и имперских манер британских морских чинов. То, что адмирал Эрнест Дж. Кинг, верховный главнокомандующий США, был активным антибританцем, даже не обсуждается, но его отношение, безусловно, определялось идеей, что флот США не будет играть вторую скрипку у королевского флота, как это происходило в Первой мировой войне, и, как Патрик Бизли сформулировал это в своем исследовании оперативной разведки Британии, ни он, ни его штаб не собирались чему-либо учиться у этой «банды англичашек». Поскольку морская оперативная разведка США действовала примерно так же, как и у Редера, на основе данных, получаемых от разных подразделений, без централизованной координации, и командиры конвоев и летчики были столь же опытны в антиподводной работе, как их британские коллеги в 1939 году, это была ошибка преступных размеров.

Результаты ее описаны в дневнике Дёница. Вот запись, сделанная после возвращения первой из его лодок, U-123:

«Ожидания встретиться со множеством отдельно курсирующих судов, с их неумелым управлением, немногочисленными и неопытными морскими и воздушными патрулями и защитниками, сбылись настолько, что создавшиеся условия вполне могут быть описаны как условия практически мирного времени. Следовательно, распределение лодок по отдельности было правильным. Капитаны нашли такое изобилие возможностей для нападения в морской зоне к югу от Нью-Йорка до мыса Гаттерас, что даже не смогли использовать их все. Иногда перед ними появлялся целый десяток судов, которые мирно двигались с включенными огнями по своим прежним маршрутам...»

Взбодренный и удивленный столь медленной реакцией американцев, Дёниц слал новые волны лодок, чтобы воспользоваться преимуществом легкой «ловли» вдоль побережья и дальше на юг вплоть до Карибского бассейна и Мексиканского залива, больших лодок типа 9 и даже типа 8 с дополнительными резервуарами горючего, установленными везде, где только можно. Подводные танкеры — «молочные коровы» — были запланированы задолго до начала войны и разработаны уже в 1940 году, а теперь их слали вместе с подлодками, чтобы увеличить время действия в оперативной зоне.

В марте тоннаж уничтоженных кораблей поднялся до полумиллиона тонн. Дёница произвели в полные адмиралы — третье повышение за два с половиной года и одно из самых быстрых продвижений по званиям, когда-либо случавшееся в немецкой армии. Департамент пропаганды, нуждаясь в ободряющих новостях, сделал ставку на подводный флот и воспевал его героические экипажи и его динамичного командующего; был даже сделан репортаж с одной из «летучек» Дёница, проведенной после очередной операции.

«Обсуждалась каждая отдельная фаза операции. Сверялись радиопослания и время того или иного события. Не важно, насколько удачлив был капитан, адмирал не будет удовлетворен его действиями до тех пор, пока не убедится, что каждая торпеда и каждый галлон горючего использован оптимальным образом. Пока капитан дает подробный доклад, штабные офицеры кратко записывают все наблюдения, которые делает адмирал по тому или иному моменту операции... Затем уже штабные офицеры задают вопросы. Наконец, адмирал кладет руку на плечо капитана и говорит: «Отлично. Я рад, что вы один из нас».

Несмотря на блестящие результаты, Дёниц испытывает то же разочарование, что и во время первого «праздника» в британских водах. И это не из-за общего дефицита лодок, так как их число наконец было увеличено до вполне удовлетворительного количества — 256 на 1 февраля, еще 17 должны были быть спущены со стапелей, а потеряно всего 2, что составляло 271 лодку в марте, из которых 111 были готовы к бою, — но из-за их рассеивания на выполнение других задач, которые ставили Гитлер и командование флота, особенно в Средиземном море и у берегов Норвегии. Гитлер ожидал, что союзники высадятся в Норвегии, чтобы обеспечить второй фронт, которого требовали русские, и отсечь его от жизненно важных поставок железной руды, и настаивал на том, чтобы там всегда в большом количестве стояли наготове корабли и подводные лодки. Дёниц настойчиво указывал, что подобное разбрасывание лодок отрывает их от «войны тоннажа» и серьезным образом препятствует прямому использованию уникальных свойств субмарин.

Он выразил все свои аргументы в дневнике под датой 15 апреля, когда рассматривал вопрос, является или нет столь уж важным тоннаж потопленных кораблей, идущих к Англии или в Средиземном море и на других театрах военных действий, нежели беспрепятственное уничтожение кораблей в американских водах...

«Вся морская сила врага является одним целым. Следовательно, не важно, где потоплен корабль, в конце концов, его могут заменить другим. Решающее значение имеет пропорция между числом потопленных кораблей и построенных ему на замену. Однако центром строительства флота и вооружения являются Соединенные Штаты, а Англия — сторожевым постом и воротами для вылазок военной силы противника в Европе. Поэтому я ловлю черта за хвост, когда атакую линии поставок, особенно поставок горючего, в этом центре. Каждый корабль, потопленный здесь, считается не просто за один корабль, а это наносит ущерб противнику в его кораблестроении и вооружении в самой основе.

Поэтому я придерживаюсь мнения, что «войну тоннажа» следует вести там, где уничтожение кораблей более всего разумно — с точки зрения использования лодок — и более дешево — с точки зрения наших потерь, потому что гораздо важнее для них топить, нежели сокращать уничтожение, отправляя их в предписанные районы... Подводная война, следовательно, должна быть продолжена, концентрируясь на Восточном побережье Америки, до тех пор, пока контрмеры и возможности успеха остаются на том же уровне, что и сейчас».

Его стремление атаковать всеми имеющимися силами и как можно жестче было вполне оправдано. Лишь с официальным вступлением в войну Соединенных Штатов и началась настоящая «война тоннажа». Рузвельт объявил о начале новой строительной программы на 8 миллионов тонн в 1942 году, на 10 миллионов — в 1943-м. Считая вместе с кораблями Британской империи и нейтральных стран, получаем огромную цифру кораблей, которые нужно было отправлять на дно каждый месяц. Кроме того, Дёниц знал, что рано или поздно ВМФ США укрепит систему защиты у своих берегов и он будет вынужден вернутся к охоте на караваны в Северной Атлантике. А так как в этой охоте основной сложностью было найти жертву, то требовалось большое число подлодок. Таким образом, все превращалось в состязание между американским и немецким кораблестроением, равно как и между уровнем подготовки и выпуска экипажей.

Немецкая экономика тогда, казалось, с трудом могла с кем-либо состязаться. Если раньше Гитлер отдал подводному флоту приоритет и повысил строительство до 25 лодок в месяц, то последующие нужды Восточного и Североафриканского фронтов заставили его вернуть этот приоритет армии. Между тем дефицит царил всюду: последние отчеты от подводного отдела, от командования флота указывали, что ухудшающаяся «ситуация с рабочими и недостаток материалов» на верфях заставляют сомневаться в том, что программа строительства подлодок будет выполнена. Отчеты продолжались в тоне, не отличимом от тона самого Дёница, что настоящая ситуация напоминает ту, которая установилась в Первую мировую войну, когда, «если не учитывать просчеты в управлении военно-политической сферой, несмотря на большие успехи, подводная война была проиграна из-за слишком малого количества лодок».

Дёницу пришлось склониться к мнению, что если строительную программу надо сокращать из-за нехватки материалов, то следует строить лодки типа 7 вместо крупных, так как по материалам можно было сделать две таких вместо одной типа 9, а в предстоящих поисках караванов будет иметь значение не размер, а количество.

В это время условия у побережья США и в Карибском бассейне были как никогда благоприятные. То, что он называл «потенциалом» своих лодок — суммарный тоннаж потопленных каждый день в море кораблей, — продолжал расти, несмотря на увеличившееся расстояние «охотничьих угодий»; к концу апреля тоннаж почти удвоился и достиг 412 тонн, а его капитаны все «были согласны с тем, что американская зона останется самой благоприятной для операций в течение еще нескольких месяцев».

Вдобавок к этому счет потерь в этих водах был чрезвычайно низким, так что его строительные планы почти совпадали с теми, которые получались при учете квот на материалы. К 1 мая номинально его флот насчитывал 174 «фронтовые лодки», и хотя некоторые все еще испытывались, общее число, считая только что сошедшие со стапелей, к этому времени было 295.

Вероятно, из-за этого он находился в самом оптимистическом расположении духа, когда 14 мая его вызвали для доклада к Гитлеру в его ставку «Вольфшанце» в Восточной Пруссии. Здесь он повторил, что убежден в том, что подводная война — это война тоннажа, что американский и английский тоннаж следует «рассматривать как один» и что «следовательно, правильнее топить корабли там, где большее их количество может быть уничтожено с минимальными потерями». Тоннаж с 15 января, то есть с начала американской кампании, к 10 мая достиг 303 корабля на 2 015 252 тонны.

«Однако, — продолжал он, — операции подводных лодок в американской зоне также следует признать лучшим выбором с той точки зрения, что подводная война является состязанием со строительством новых торговых судов. Американское судостроение — самое мощное из враждебных нам стран. Верфи находятся на востоке Соединенных Штатов. Судостроительная и вспомогательная промышленности в основном зависят от нефтяного горючего. Самые важные американские месторождения нефти находятся в Мексиканском заливе. Соответственно, большая часть американских танкеров передвигаются вдоль побережья, из нефтяных районов в промышленные. За этот период (с 15.01 по 10.05.1942) мы уничтожили 112 танкеров общим тоннажем 927 000 тонн. С каждым потопленным танкером американцы теряют не только корабль для транспортировки нефти, но и немедленно испытывают урон в судостроении...».

Он заключил свой отчет следующими словами: «Я полагаю, что выиграть в состязании по скорости между строительством новых американских кораблей и их уничтожением нашими подлодками ни в коем случае не безнадежно для нас».

Его доводы основывались на американском подсчете, что если топить по 700 000 тонн кораблей ежемесячно, то это сравняется с цифрами их производства, «а мы уже топим эти 700 000 тонн ежемесячно». «Мы» означало немецкие, итальянские и японские подлодки, авиацию и мины. «Следовательно, уже теперь начнется спад судостроения противника. Кроме того, указанная цифра — максимальная из упоминавшихся американской пропагандой. Наши эксперты в ней сомневаются и полагают, что противник сможет построить в 1942 году кораблей на 5 миллионов тонн. Тогда необходимо уничтожать всего 400—500 тысяч в месяц, чтобы предотвратить любое увеличение производства. Все, что будет сверх этой цифры, покажет реальный урон».

Так Дёниц снова подошел к 600 000 тонн в месяц, которые требовались фон Хольцендорфу в Первую мировую. Скепсис экспертов, как выяснилось впоследствии, основывался на расчетах, сделанных по первым двум военным месяцам программы американского судостроения.

Дёниц сообщил, что он намерен продолжать операции в американских водах. «Довольно скоро ситуация изменится. Уже есть признаки того, что американцы предпринимают энергичные усилия для того, чтобы производить столько, сколько они производят сегодня. Они создали значительную воздушную защиту и используют эсминцы и патрульные корабли у побережья. Однако все их моряки и летчики неопытны и в настоящее время не представляют серьезной угрозы. В любом случае подлодки с гораздо большим военным опытом превосходят защиту. Американские пилоты ничего не замечают. Эсминцы и патрульные корабли по большей части или движутся слишком быстро для того, чтобы суметь засечь подлодку, или же недостаточно настойчиво сбрасывают глубинные бомбы...».

Он описал, как легко ситуация может измениться, если будет создана система конвоев; когда это случится, он собирается возобновить операции в Атлантике против океанских караванов, но полагает, что в будущем это станет проще, чем было раньше, потому что число подлодок будет выше. «Ранее самой трудной частью в этой войне было обнаружить (противника)».

Его оптимизм находился в ярком противоречии с оценками британцев. Ужаснувшись неоправданным потерям Америки, Уинн и специалисты по отслеживанию лодок в «Цитадели» пришли к выводу, что, как только будет установлена система конвоев, «угрозу в Западной Атлантике удастся обуздать, как это и было сделано во всех других местах, и тем самым сократить наши потери до более приемлемых цифр». Как только это случится и начнут расти потери среди немецких подлодок, «мы определенно можем ожидать смены стратегии». Хотя было невозможно точно предсказать, где ударит Дёниц, ответом на угрозу все равно были караваны с конвоями на воде и в воздухе, оборудованными радарами.

«Можно сказать, что с адекватным и эффективным воздушным конвоем тактика «волчьих стай» против караванов станет невозможной... мы надеемся добиться этого за пределами доступности для базирующейся на берегу авиации за счет дополнительных авианосцев, которые будут следовать с караваном».

Дёниц в своем отчете фюреру признал, что потери вырастут, как только придется вернуться к сражениям с караванами, но не учитывал, что его групповая тактика будет полностью подавлена при прикрытии с воздуха; ведь он не знал, что уже разработан радар для авиации — и для надводного эскорта тоже. Ходили слухи, что используется некое средство локации, но какое — не было ясно.

Это неумение интерпретировать данные последних сражений с конвоями в прошлом году и сведения о все увеличивающемся авиаприкрытии ретроспективно можно рассматривать как поворотный пункт в подводной войне. Потому что в это время следовало увеличить скорость лодок под водой для отслеживания караванов и достижения позиции для атаки после того, как авиация вынудит субмарину погрузиться. Все указания на это было налицо; начиная с 1940 года авиация и конвои вытесняли подлодки все дальше и дальше в Атлантику.

Но такие выводы не были сделаны. Экспериментальный образец более быстроходной лодки был разработан профессором Вальтером еше до войны, а в 1940 году даже построен маленький прототип, развивавший 28 узлов в погруженном состоянии, когда готовились проекты для прибрежного типа и более крупных океанских субмарин.

Но в январе 1941 года Гитлер отдал приоритет танкам и авиации, и это вылилось в полную переоценку всех средств, расходуемых на флот, и программа Вальтера была свернута. Вальтер немедленно отправился в Париж за помошью к Дёницу, и он не был разочарован. Дёниц пришел в восторг, ведь он действительно мечтал о более быстрой подлодке, и вынудил Редера продолжить программу. В результате работы были возобновлены, однако без должной спешки.

Идея Вальтера основывалась на новой технологии: высокоскоростной подводный привод снабжался горючим, в состав которого входил кислород, чье сгорание, соответственно, не истощало запасы кислорода внутри лодки, необходимого экипажу для дыхания. Естественно, в этой новой концепции были свои проблемы, и в управлении морского строительства полагали их столь серьезными, что считали, будто война закончится прежде, чем они будут решены, и они оказались правы. Тем не менее, если бы была осознана вся серьезность положения существующих субмарин, то и поиску средств достижения высокой скорости под водой был бы придан максимальный приоритет — и не обязательно по методу Вальтера. Дёниц и его штаб и подводный отдел в Берлине должны разделить вину за то, что они этого не поняли и не воздействовали на Редера и военно-морской штаб.

Там, со своей стороны, продолжали грезить и планировать грандиозную акцию по обхвату с трех сторон половины мира: во-первых, с юга от Кавказа и через Ирак в сторону Персидского залива, во-вторых, через Северную Африку (Александрию, Суэц) — в Красное море, в-третьих, в это время японский флот должен был действовать в Индийском океане, препятствуя поставкам британцев в эти области. Полагая, что этот стратегический центр игры уже в их руках — благодаря усилиям армии и японских союзников, — они уже разработали подробный план по созданию послевоенного флота, необходимого для поддержания этого центра!

«Эти люди мечтают целыми континентами, — записал в своем дневнике глава армейского генерального штаба Гальдер после беседы со Шнивиндом, главой штаба Редера, — ...они полагают, что согласно сиюминутному капризу мы можем решить, когда и как мы двинемся через весь континент от Кавказа в Персидский залив и из Киренаики через Египет к Суэцкому каналу. Они рассуждают о наземных операциях через Итальянскую Африку к побережью Восточной Африки и к Южной Африке. Они высокомерно обсуждают проблемы в Атлантике и совершенно безответственно — о Черном море. Говорить с ними — только зря сотрясать воздух».

Таков был полный провал организации немецкого командования на фоне кризиса в большой войне.

Дёниц, со своей стороны, был фронтовой командир, чья сила была в личной харизме вождя, непоколебимой преданности и несокрушимом оптимизме. Не в его природе было глядеть негативно; соответственно, он отметал даже в мыслях какую-либо угрозу со стороны повысившейся эффективности британских конвоев и авиационного прикрытия точно так же, как он отбросил сомнения Фюрбрингера относительно подводной войны в самом ее начале, в 1938 году. И хотя он, естественно, поддерживал революционную идею Вальтера, больше всего его в тот момент занимало увеличение числа уже существующих типов подлодок, нужных для поисков конвоев в той битве, которая должна была состояться в Северной Атлантике.

Он также просил усовершенствованного оружия, и здесь мы входим в темную зону, соответствующую тому мраку, который пал на всю Германию и оккупированные ею европейские территории.

3 января Гитлер обсуждал стратегическую ситуацию с японским послом Осимой в присутствии Риббентропа. Дойдя до войны в Атлантике, он подчеркнул важность, которую он придавал подводной войне, и сказал о судостроительной способности США, что, сколько бы они ни строили новых кораблей, у них будет проблема снабдить их все экипажами.

«По этой причине, — продолжал он, — торговые корабли будут топиться без предупреждения, с намерением уничтожить как можно больше членов экипажа. Как только выяснится, что большинство моряков погибли, у американцев возникнут проблемы с набором новых людей. Обучение морского персонала занимает много времени. Мы ведем битву за существование и не можем исходить из гуманистических соображений. По этой причине я должен отдать приказ: так как иностранных моряков нельзя брать в плен и в большинстве случаев в море это невозможно, то подлодки должны всплывать на поверхность после торпедирования и расстреливать спасательные шлюпки».

Осима с этим согласился и сказал, что японцы будут вынуждены прибегнуть к тем же методам, что они и сделали в действительности.

Дёниц впоследствии отрицал, что знал что-либо об этой беседе, и говорил, что не получал подобный приказ; и отчет о количестве жизней, спасенных при потоплении кораблей у побережья США, говорит о том, что такой инструкции у него действительно не было. Тем не менее, этот разговор имел свое продолжение в последние годы подводной войны, и это заметно даже в его речи на совещании 14 мая этого же года.

Предсказав, что потери подлодок будут расти, как только возобновятся сражения с караванами, и указав, что в связи с этим необходимо улучшить вооружение на субмаринах, действующих против конвоев врага, он заявил, что наиболее важной разработкой является Abstand, или бесконтактный пистолет для торпед. Этот пистолет будет производить более явный эффект против эсминцев, чем существующие пистолеты, но «кроме того, он убыстрит уничтожение торпедируемых кораблей», а это даст «большое преимущество — вследствие очень быстрой гибели торпедированного корабля его экипаж уже будет нельзя спасти. Эта массовая потеря экипажей кораблей усугубит, без сомнения, проблемы с набором людей на флот в рамках великой судостроительной программы американцев».

И он и Редер на Нюрнбергском процессе настаивали на том, что это упоминание проблем с набором на флот в США было спровоцировано присутствием Гитлера на совещании. Но в протоколе на это ничто не указывает.

Может быть, наиболее правдоподобным объяснением будет то, что через некоторое время после своей беседы с Осимой Гитлер предложил Редеру уничтожать выживших, а тот в свою очередь обсудил это с Дёницем. Теперь Дёниц предлагал легальный и морально оправданный метод достичь той же цели.

Непрекращающиеся трудности подводного флота и следствия неравной борьбы Германии против половины мира все больше давили на него, заставляя отступать от принятого кодекса ведения войны. Это был шаг назад к средневековому варварству, уже практикуемому в восточной кампании.

Дикость, которую Гитлер развязал на Востоке, теперь отражалась на самих немцах. Немецких солдат, взятых в плен Красной армией, все чаще расстреливали, случалось, отрубали им головы, вешали вверх ногами, сжигали заживо. На Западе рейды британских бомбардировщиков над немецкими и оккупированными Германией городами приводили к сотням и тысячам жертв среди мирных жителей; движение Сопротивления в оккупированных странах возбуждало кампании по запугиванию и убийству немцев. Один взятый в плен старшина с подводной базы в Лорьяне сказал на допросе, что он думает: расстрелы заложников в отместку за убийства немецких часовых должны вызывать такие чувства у французов, что они когда-нибудь поднимутся и начнут вырезать немецкие гарнизоны.

Гитлер повелел, чтобы все военные службы во Франции имели какие-либо войска в своем непосредственном подчинении. Это побудило Дёница начать готовиться к возвращению в Париж — «шаг, вызывающий сожаление, — записал он, — так как прямой контакт с фронтом, то есть личный контакт с командирами и экипажами тех лодок, что действуют на фронте, в такой степени никогда больше не будет возможен».

На следующий день после того, как он сделал эту запись, британская авиация совершила налет на Сен-Назер. Не было уничтожено ни одной лодки, но стало ясно, что такой же налет на Керневаль — и британцы доберутся до всех офицеров подводного флота! И Дёниц стал торопить с переездом.

Здание, выбранное для его второй ставки в Париже, было современным жилым домом на авеню Маршала Монури. Переезд начался в 10 утра 29 марта.

Это случилось через два дня после того, как первый поезд с 1112 евреями вышел из Парижа и двинулся к Аушвицу (Освенциму), якобы для совершения возмездия за нападения на немецких служащих во французской столице; на самом деле это было начало «окончательного решения» еврейской проблемы, о котором договорились на совещании, которое возглавлял заместитель Гиммлера Рейнхард Гейдрих, в Ваннзее (Берлин) 20 января. Нет никаких оснований полагать, что Дёниц об этом знал; это совещание было засекречено, а все его время и силы были отданы подводной кампании. Если аресты и депортации и могли как-то попасть в сферу его внимания, то они вряд ли показались бы ему чем-то необычным; похожие эпизоды стали общераспространенными с тех пор, как нацисты захватили власть. Некоторые из его собственных подводников провели недолгое время в концентрационных лагерях и пострадали от Gleichschaltung, то есть приобщения к господствующей идеологии под надзором охраны, другие отработали в трудовых лагерях. Самым крайним средством для их воспитания считался перевод в штрафные батальоны на Восточный фронт.

Этим летом Дёниц съездил на каникулы с семьей в Баденвайлер — вскоре после своей встречи с Гитлером в «Вольфшанце». Его дочь Урсула уехала от них, чтобы родить мальчика, внука Дёница, Петера. Ее муж, Гюнтер Хесслер, прославился как один из асов-подводников и прошлым летом вернулся из рейса в Южную Атлантику со счетом в 14 кораблей общим тоннажем 86 699 тонн, рекордом для отдельного плавания, который никогда не был побит. Дёниц вызвал его в ставку подводного флота, где он и стал служить как 1-й офицер Адмирал-штаба непосредственно под руководством Эберхардта Годта.

К тому времени, когда Дёниц и Хесслер вернулись в Париж из отпуска, кампания против французских евреев шла полным ходом. От них потребовали носить желтые шестиконечные звезды на левой стороне груди, как в Германии и Польше. Поскольку представляется сомнительным, что Дёниц мог встретить хотя бы одного из них в течение своего плотно забитого трудового дня, то возможно, что он оставался совершенно не в курсе растущего объема операций в столице.

Жуткие истории, которые передавали по Би-би-си, должно быть, достигали его слуха; но в его штабе их слушали с серьезной целью — извлечь какую-нибудь информацию, касающуюся потопленных подлодками кораблей. Вряд ли можно предположить, что что-либо настолько ужасное, как первые рассказы о массовых убийствах евреев на востоке, которые начали передавать с июля, привлекло его внимание, если только идея массовых убийств не стала к тому времени общим местом в Германии.

Один старшина с подводной лодки, потопленной в конце предыдущего года, сказал на допросе, что немцы кастрировали или расстреляли так много поляков, что если Германия проиграет в этой войне, то огромное количество его соотечественников будут кастрированы в отместку — он полагает, что британцы уже подготовили 20 000 врачей для этой цели. Перед лицом такого рода свидетельств очевидно, что не только евреи и коммунисты, но и сама Германия погрузилась в Nacht und Nebel — «Ночь и туман».

Рассуждать о том, как Дёниц воспринимал это усиление внутренней войны, похоже, не имеет смысла; его преданность борьбе была абсолютной, и он не видел разницы между врагами внешними и внутренними.

В начале сентября пришло сообщение, что британские эсминцы расстреляли из пулемета выживших членов команды при уничтожении немецкого миноносца «Ульм», которые пытались спастись в шлюпках. Реакция Гитлера на это заставляет предположить, что Редер и Дёниц отвергли ранее сделанные им предложения расстреливать выживших, так как теперь он призывал к возмездию: «Око за око и зуб за зуб. Мы должны прямо сказать, что отныне мы будем расстреливать летчиков под парашютами и наши подлодки будут убивать выживших с торпедированных кораблей, независимо оттого, военные они или гражданские, женщины или дети!»

Редер, когда ему сообщили о намерении Гитлера устроить репрессии, немедленно отдал приказ расследовать обстоятельства дела «Ульма» и схожих с ним.

13-го числа, когда штаб все еще анализировал результаты, Гитлер потребовал от Дёница рапорта о положении в подводной войне.

«14-18.13/9. 20-15

Секретно — Фюрер желает, чтобы BdU как можно быстрее предоставил отчет в ставку фюрера по положению в подводной войне».

Чтобы уловить, каково в этот момент было состояние Дёница, необходимо вернуться чуть назад. Легкий успех у побережья Америки закончился к июлю, когда передвижения у берега были организованы в караваны; хотя в течение еше нескольких недель оставалось немного «мягких» зон, где корабли ходили порознь, например вокруг Вест-Индий, Дёниц был вынужден сконцентрировать свои силы опять в Северной Атлантике. На этот раз у него было больше лодок: 1 августа он мог действовать не менее чем 113 лодками в Атлантике при 342 имеющихся вообще в его распоряжении. Его новая тактика для главного театра военных действий была такова: сбить в одну группу несколько только что выпущенных лодок и направить их за пределы досягаемости британской авиаразведки, в Восточную Атлантику, откуда они медленно двигались бы на запад, прочесывая возможные маршруты караванов. Так, чтобы когда они обнаруживали караван, то могли атаковать его наперерез и, дозаправляясь от танкеров на западе, доходить до Ньюфаундленда и прочесывать море в обратном направлении, на пути домой.

К этому времени главная угроза самолетам, оснащенным радарами, как отметили британцы в апреле, озаботила всех в командовании подводным флотом. Лодки при движении из баз и на базы в Бискайском заливе атаковались днем и ночью, и часто первым сигналом тревоги, который видели дозорные с подлодок, был свет прожектора, направленный на них в упор с самолета, который, уже обнаружив лодку при помощи радара, приближался для того, чтобы ее уничтожить.

Лодки были оборудованы аппаратом по детекции излучения радаров — на самом деле французским изобретением, переданным Дёницу безвозмездно французским адмиралом Жаном Дарланом, что давало лодкам возможность и время для погружения, и Дёниц немедленно потребовал самолеты, чтобы достичь господства в воздухе над Бискайским заливом; тех немногих, которых он добился, было явно недостаточно.

К 21 августа нотка отчаяния стала очевидной в дневнике командующего подводным флотом: «...При увеличении числа полетов врага, появлении разнообразных типов самолетов, оборудованных прекрасными средствами обнаружения подводных лодок, операции в Восточной Атлантике становятся все более затруднительными... Ежедневные разведполеты противника теперь достигают 20 градуса з. д. и вынуждают подлодки сместить свое расположение глубже в центр Атлантики, так как обнаружение их расположения ведет к изменению маршрута караванов, которые просто обходят их стороной. В добавление к угрозам от ежедневных рейдов разведчиков теперь стало известно о некоторых типах самолетов, имеющих особенно большую дальность полета, и которые используют конвои при караванах... Как показывает запись в дневнике от 20.07, это еще более затрудняет проведение операций подлодками, а в некоторых случаях делает их невозможными. Подобное ухудшение оперативной обстановки должно, если оно будет продолжаться, привести к невосполнимым потерям, к уменьшению успеха и шансов на успех в подводной войне в целом...»

Эта запись заканчивается утверждением, что, несмотря на все это и на очень интенсивное использование конвоями глубинных бомб, «решительное, уверенное настроение не покидает бойцов и непоколебимая вера в победу остается с ними».

Однако вовсе не на такие выводы наводят данные британских допросов выживших подводников. «Некоторое число пленных выражают сомнения в конечном успехе подводной войны», — сообщается в одном рапорте. И так же как в Первой мировой войне, резкое увеличение числа лодок привело к распылению опытного персонала; соответственно, в старшины шли люди неопытные, едва прошедшие подготовку и во многих случаях оказавшиеся на подводном флоте против своей воли: «Нет никаких сомнений в том, что большое число их (пленных) с отвращением говорят о службе на подлодках, которую они находят весьма отличной от того, чего они ожидали, наслушавшись пропаганды. Некоторые говорят, что они никогда не пошли бы на подводный флот, если бы знали, что действительная служба будет именно такой. Это наводит на мысль о том, что команду не всегда набирают помимо ее желания».

Более ранний рапорт описывает ситуацию с моряками, которых их офицер призывал продлить срок службы после окончания периода в четыре с половиной года, на который они изначально мобилизовались по своей воле.

Большинство так и сделало, но были и более счастливые, которые не согласились и обнаружили в своих документах пометку «Оставил Отечество в час нужды», когда те увольнялись. Из-за этого для них стало невозможно найти работу. Один из пленных повторял: «Как только флот берется за тебя, с тобой, считай, все кончено».

Несмотря на эти рапорты, подводники продолжали наслаждаться благородным статусом элитного соединения, а реальные опасности и тяготы жизни поддерживали боевой дух на должной высоте.

В нужной же высоте боевого духа самого Дёница не может быть никаких сомнений. Он использовал каждую успешную операцию для поддержания своего убеждения, что битва может быть выиграна, и когда казалось, что господство противника в воздухе вот-вот приведет к бессилию его лодок — как, например, показывает сентябрьская запись в его дневнике, — он слал срочные запросы на самолеты и оружие, чтобы сломать эту ситуацию.

Приближался тот день («BdU ожидает его с крайним беспокойством»), когда такое положение распространится на все части Северной Атлантики, «главного поля сражения подводного флота». Если не будут приняты контрмеры, «то это будет означать невыносимое сокращение шансов на успех».

Как он и предсказывал, потери подлодок увеличились, когда возобновились битвы с конвоями. Чтобы усугубить ситуацию, военно-морской штаб пересмотрел «войну тоннажа» в свете улучшения судостроительной политики США и пришел к потрясающей цифре суммарного тоннажа кораблей, которые необходимо уничтожать каждый месяц для того, чтобы был хоть какой-нибудь шанс победить. — не менее 1,3 миллиона тонн, или в два с лишним раза больше, чем та цифра, которая фигурировала в майском отчете Дёница фюреру. Так как расчеты успехов подлодок с января по август в среднем давали цифру 400 000 тонн — а на самом деле и меньше, — вывод был следующим: «При нынешнем состоянии дел возникает вопрос: достижима ли вообще столь высокая цифра уничтожения кораблей?»

Альтернативой «войне тоннажа», которую вел Дёниц, была «война поставок», в которой нападения будут фокусироваться на корабли, движущиеся непосредственно к Англии или к какому-то конкретному театру военных действий. В заключение документа указывалось, что чем дальше ежемесячный тоннаж будет соскальзывать ниже 1,3 миллиона тонн, тем более важным становится переход от «чистой войны тоннажа к войне поставок и грузов».

В тот же день, 9 сентября, Дёниц сам отправил в военно-морской штаб две пылкие просьбы о помощи. Первая пришла по телетайпу: с 14 июня было зафиксировано пять эпизодов, когда самолеты противника вынуждали отменить благоприятно складывавшиеся во всех других отношениях операции против караванов. Заметив, что все эти эпизоды происходили на расстоянии от берега, доступном для «Хейнкеля-177», он просил, чтобы первая эскадрилья этих самолетов, которая, насколько ему было известно, находится в Германии, а не на русском фронте, была придана воздушному командованию в Атлантике для работы с подлодками.

Другая просьба была выражена в документе, который показывал, что достигнуто в разработке оружия для подлодок. Дёниц предлагал, чтобы ракеты, проектируемые в Пенемюнде, были переоборудованы для использования на его флоте — особенно для стрельбы по конвоям из-под воды, с дистанционным управлением. Это предложение само по себе выражало состояние одиночества и взволнованности, которое уже не покидало адмирала:

Таково было отчаянное положение подводного оружия — несмотря на быстрорастущие цифры в тоннаже, — когда Гитлер приказал Дёницу к 13 сентября составить для него рапорт о сложившейся ситуации. Дёниц в тот момент, когда получил этот приказ, возглавлял необычную спасательную операцию. Он послал четыре большие лодки типа 9 для поиска «мягких мест» у Кейптауна, и на пути туда, уже в пределах указанной зоны — так диктовала безопасность, — назначил им цели для атаки, одной из которых был британский войсковой транспорт «Лакония». Командир подлодки, атаковав, обнаружил, что корабль перевозит 1800 военнопленных итальянцев и запросил по радио инструкций. Дёниц оказался перед сложным выбором. Это было раннее утро 13-го числа, и можно представить себе, как он со своими штабными офицерами спешно собрались в халатах перед картой — отменить операцию или уничтожить людей союзников. Хотя в этом выборе был большой политический элемент, он утверждал в своих мемуарах, что принял решение сам — приказал всем подлодкам, направлявшимся в район Кейптауна и другим, уже бывшим в этом районе, свернуть все операции и немедленно двинутся к «Лаконии» оказывать помощь. Редер одобрил его поступок, и военно-морской штаб договорился о том, что французские суда режима Виши направятся навстречу лодкам, чтобы подобрать выживших. Гитлера также проинформировали; его морской адъютант фон Путткамер сказал Дёницу, что фюрер не желает, чтобы кейптаунская операция сорвалась, и запрещает подлодкам при любых условиях рисковать собой и спасать кого-либо.

Гитлер в это время был в своей украинской ставке «Вервольф», лично руководя наступлением на Сталинград, которое, как он считал тогда, испортили его генералы. Он был в ярости, требовал отставок и отказывался беседовать с двумя главными штабистами, Кейтелем и Йодлем. Очевидно, что эпизод с «Лаконией» оторвал его от этих дел, так как в тот же день после полудня фон Путткамер прислал Дёницу радиограмму с требованием отчета о ситуации на подводном флоте.

Через три дня четырехмоторный американский самолет «Либерейтор» с острова Вознесения заметил U-156, подлодку, которая потопила «Лаконию», буксирующую четыре спасательные лодки, полные выживших. Чтобы обозначить операцию как спасательную, капитан U-156 вывесил на мостике флаг Красного Креста размером в два метра. Покружив немного. самолет улетел. Через час появился второй «Либерейтор»; он пролетел на малой высоте от кормы и сбросил две бомбы; в то время как спасательные лодки спешно отцепляли, третья бомба разорвалась прямо среди них, и вскоре была сброшена и четвертая. К тому времени появился еще один американский самолет, который тоже атаковал, и одна из его бомб разорвалась непосредственно под рубкой и произвела большие разрушения. Однако лодка еще смогла погрузиться и произвести ремонт. Позже она всплыла на поверхность и послала по радио рапорт о произошедшем.

Это послание было получено в штаб-квартире подводного флота вскоре после одиннадцати вечера; и снова можно вообразить Дёница и офицеров в пижамах — может быть, они все еще пили свой «стаканчик на ночь», когда спешно стали собираться в оперативном зале.

По словам Дёница, разгорелась жаркая дискуссия, в ходе которой его штаб спорил с тем, что продолжение спасательной операции является полностью оправданным. Дёниц, однако, был намерен закончить то, что он начал, и он закрыл дискуссию словами: «Теперь я не могу сбросить людей в воду, я буду продолжать». Под «людьми» он подразумевал итальянцев, а не британцев. Был послан приказ, что на борт лодок следует брать только итальянцев, которые и продолжили свое движение к месту встречи с вишискими кораблями, предприняв все возможные меры против нападения противника.

Рассказ об этом эпизоде в его дневнике от 16-го числа заканчивается так:

Таковы факты. За ними, проявившийся в ходе дискуссии в ставке подводного флота, продолжавшейся до раннего утра 17-го числа, скрывается самый большой вопрос по поводу подводной войны и претензий Дёница на то, что он воевал честно. Детали, вероятно, никогда не станут известны; из «ночи и тумана» вышли лишь некоторые результаты, способные подкрепить отдельные предположения.

Собственный отчет Дёница характерен полным молчанием на ту тему. Связывался ли он с Редером или Гитлером в эту ночь? Создается впечатление, возможно вызванное намеренно, что все приказы отдавались только от его лица и все обсуждения ограничивались только стенами его штаба.

Однако невозможно представить себе, что высшее командование флота не было в курсе. И ввиду того что Гитлер уже вмешался в ситуацию раньше и выразил желание не подвергать подлодки опасности, можно предположить, что штаб фюрера поучаствовал в этом деле.

Учитывая ночной образ жизни Гитлера и его стремление чем-либо отвлечься от работы, которая ввергала его в разрушительные эмоции, предположим даже, что он связывался лично с Дёницем. И в таком случае совсем легко представить, в каком он был настроении и что именно он приказывал.

По крайней мере с января, со времени своего разговора с японским послом, он жаждал найти оправдание для нападения на выживших с торпедированных кораблей с двойной целью — устрашить нейтралов и американских моряков и тем самым отпугнуть еще больше людей от мобилизации на новые корабли.

Расстрел выживших с «Ульма» вдохнул новую жизнь в эту тему, а предварительные результаты расследования ситуации пришли только что, буквально 14 сентября. В них указывались три случая, когда выжившие с немецких эсминцев, тонувших в Нарвике во время норвежской кампании, были обстреляны британцами, когда они пытались выбраться на берег, и много случаев того, как немцев, выжившие после потопления транспортных судов у Крита, обстреливали и убивали в воде.

Один из приведенных инцидентов касался того, как капитан британской подводной лодки позволил греческому экипажу моторного парусника «Осиа Параскиви» сесть в спасательные шлюпки «...и вели прицельный огонь с близкого расстояния по оставшимся в живых немецкому офицеру и трем другим немецким солдатам в воде после того, как они покинули тонущее судно, пока все четверо не были убиты».

В документе указывается, что выжившим, находившимся в воде, было легко спутать выстрелы по другим целям с атакой на них самих и в любом случае не удалось найти следы какого-либо письменного или устного приказа уничтожать переживших кораблекрушение.

Следовательно, можно предположить, что прежде, чем будут предприняты какие-либо ответные репрессивные меры, необходимо определить, не повредит ли это в большей степени своим людям, нежели противнику; «если о существовании такого немецкого приказа станет известно, то пропаганда противника воспользуется этим таким образом, что последствия едва ли можно предугадать».

Дёниц, конечно же, не мог отдать прямой приказ убивать выживших в спасательных шлюпках по той самой причине, которая указана в анализе военно-морского штаба: если это будет обнаружено пропагандой противника, то может сказаться на участи немецких моряков. С другой стороны, речь шла и о боевом духе его подчиненных, многие из которых, несмотря на интенсивную пропаганду ненависти, которой их подвергали, были бы потрясены столь хладнокровными инструкциями, идущими вразрез со всеми кодексами морской войны.

Кроме того, если бы противник начал предпринимать ответные меры, то на его стороне было бы явное преимущество, так как он реально контролировал море и небо над ним.

Приказы были посланы в 21 час 17-го числа, как записано в его дневнике:

Не обязательно, что приказы были отданы в точности в тех же словах, как записано в дневнике. При этом надо учитывать политику обмана, которая пронизывала все уровни немецких вооруженных сил. Это показывают эпизод с «Атенией» и то, что приказы о тайном отступлении от правил Прайза и ведении неограниченных военных действий в водах вокруг Британии «не должны быть отданы письменно, но просто должны быть основаны на невысказанном одобрении военно-морского оперативного штаба».

Однако даже в этой передаче в дневнике в приказах заметна некоторая двусмысленность, которой можно было воспользоваться.

Свидетельство этого содержится во множестве других приказов Дёница и его меморандумах, все они написаны с кристальной ясностью, его штабные офицеры подтверждают это: «...все, что он хотел, он выражал очень точно... ему нужно было обсуждение... и потом он решал сам». Кроме того, как утверждал его штабной офицер по коммуникациям Ганс Меккель, «Дёниц рассматривал свой штаб как слуг фронтовых капитанов; если капитан говорил, что не понимает его приказа, то Дёниц всегда обвинял свой штаб в том, что они не выразили его более ясно».

Существует множество свидетельств того, что этот приказ обсуждался, и долго, его штабом. Когда после войны стало ясно, что им воспользуются против него на военном трибунале, Дёниц сказал, что и Годт, и его 1-й офицер Адмирал-штаба Хесслер, его зять, советовали ему не отсылать этот приказ. Оба это отрицали и говорили, что такого не помнят.

Предложение, которое вызвало наибольшую горячность тогда и на Нюрнбергском процессе, было: «Спасение противоречит самым фундаментальным требованиям войны по уничтожению техники и живой силы противника». В нем не было приказа стрелять в безоружных, но любой капитан, настроенный это сделать, мог прочесть здесь разрешение на месть — «любой капитан, который верил, а верили все, что они сражаются с державами, решившими уничтожить Отечество, расчленить его, превратить их народ в сельскохозяйственных рабов, кастрировать множество немецких мужчин. С державами, которые уже убили тысячи беззащитных женщин, детей и стариков ковровыми бомбовыми ударами». Любой капитан, огрубевший на своем мостике, или незрелые люди, которые боялись, что кто-либо усомнится в их твердости, подобающей национал-социалисту, и желавшие доказать это самим себе и всем остальным, получившие «невысказанное одобрение» от штаба или от самого шефа, «Льва», — любой из них мог принять эту фразу за лицензию на бойню беззащитных выживших.

Приходится предположить, что Дёниц именно этого и добивался, так как примерно в то же самое время, может быть, даже в тот же день, другой приказ, который не был записан в его дневнике, указывал на желательность уничтожения «спасательных кораблей», которые шли вместе с большинством караванов именно для спасения людей, выживших после атаки подлодок: «Ввиду желательности уничтожения экипажей кораблей уничтожение их (спасательных кораблей) имеет большую ценность».

Вдобавок есть свидетельство командира 5-й подводной флотилии, базировавшейся в Киле, которого очень встревожила двусмысленность приказов, и он попросил разъяснений у одного из офицеров штаба Дёница. В качестве ответа ему привели два примера. Первый касался ухода подлодки, которая двигалась из одного бискайского порта на задание и рядом с которой видели экипаж сбитого британского самолета в резиновой лодке; не имея возможности их подобрать, потому что подлодка плыла в море и каждый квадратный дюйм в ней был занят, капитан просто продолжил свой путь. На опросе после операции его упрекнул один из штабных — или даже сам BdU — за то, что он не атаковал летчиков, раз он не мог привезти их в порт для допроса, ведь предполагалось, что быстрее чем через сутки лодку подобрал бы британский самолет-разведчик и летчики вернулись бы для того, чтобы уничтожить подлодку.

Второй пример касался операции у американского берега, где из-за близости к суше спасались многие из экипажей потопленных кораблей; это было плохо, так как торговый флот врага состоял не только из кораблей с их тоннажем, а из команд тоже, которые после спасения могли перейти на недавно построенные суда.

После этой беседы командир 5-й флотилии стал использовать эти два примера для объяснения смысла приказа своим капитанам, когда они расспрашивали его перед отправлением на задание. «Однако, — прибавлял он, — командование подводного флота не может дать вам такой приказ официально — все должны использовать его согласно своей совести». Он также сказал им, что уничтожения и другие действия, противоречащие международным законам, не должны заноситься в вахтенный журнал, но о них надо докладывать устно по возвращении на базу.

Примечательно, что как раз в тот момент, когда военно-морской штаб рассматривал возможность выиграть «войну тоннажа» при требовании ежемесячно и постоянно топить корабли на 1,3 миллиона тонн и при увеличении эффективности конвоев и угрозы с их стороны, штаб подводного флота решил добавить к войне с торговыми судами безжалостную кампанию с экипажами противника, по сути переворачивающую с ног на голову любой моральный и морской кодексы чести...

Есть три возможных объяснения: согласно одному это была личная реакция самого Дёница на грозящую катастрофу — и в пользу этого объяснения найдется достаточно фактов. По другому это был его ответ на возможный прямой приказ фюрера — что такое было возможно, также может свидетельствовать обильный материал, касающийся последних двух с половиной лет войны. Согласно третьему объяснению события могли действительно иметь связь с перспективой топить по 1,3 миллиона тонн ежемесячно, возможно, единственной надеждой было не позволить противнику набирать команды для новых кораблей.

Но даже при таком иррациональном ответе из-за того, что битвы с караванами становились все жестче, подлодки имели все меньше шансов задержаться на поверхности достаточное время для того, чтобы устроить бойню выжившим. Это можно было осуществлять лишь в отношении одиночных кораблей, а их можно было найти лишь в стороне от основных театров военных действий, где, собственно, решалась судьба битвы за Атлантику.

Следовательно, мало сомнений в том, что, какое бы ни было объяснение, истинный ответ лежит где-то в области иррационального, а точнее, национал-социалистического мировоззрения...

В любом случае не может быть никаких сомнений в том, что пропаганда этой осенью концентрировала свои усилия на проблемах с наборами экипажей, которые якобы испытывали американцы. Дёниц и сам участвовал в этом, где-то в конце сентября или начале октября он, как обычно, появился в школе подводников на окончании курса и произнес речь, которая началась с признания того факта, что цифры тоннажа уменьшаются. Это происходит благодаря усилению прикрытия противника с воздуха, объяснил он, но он видит решение проблемы в новом оружии. Гитлер, с которым, заметил Дёниц, он поддерживает хорошие отношения, лично заверил его, что подлодки будут оснащены новым типом зениток прежде других родов войск и тогда прежний успех к ним вернется.

Один офицер спросил его относительно статьи в газете, где говорилось о том, что американцы строят кораблей на миллион тонн каждый месяц. Дёниц выразил скептицизм, объявив, что все это основывается на заявлениях Рузвельта. Он также прибавил, что в любом случае союзники испытывают большие сложности с набором на флот. Многие моряки союзников подверглись торпедированию больше, чем единожды, и слухи об этом распространяются все шире и отпугивают других идти в море.

По воспоминаниям одного из молодых офицеров, который при этом присутствовал, Дёниц сказал, что потери в живой силе серьезно вредят союзникам, так как им недостает резервистов, следовательно, вскоре тотальная война будет вестись на море так же, как и на суше. Экипажи кораблей, как и сами корабли, являются целями для подлодок, и он заговорил о возможности забастовки моряков, которые разразятся в странах союзников, если подводная война будут вестись более яростно. Те, которые считают подобную тактику слишком жесткой, пусть вспомнят, что бомбы противника падают на их жен и детей, сказал Дёниц.

Сочетание необоснованного оптимизма с более безжалостными, даже отчаянными методами, проявившееся здесь, было характерной чертой политики лидерства Гитлера, и возможно, что Дёниц уже находился полностью под ее очарованием. Он сделал доклад фюреру 28 сентября, чем и объясняется его похвальба хорошими отношениями с ним, и между тем, что сказал Гитлер тогда, есть столько сходства с ответами Дёница на вопросы курсантов-подводников, которые вспомнил молодой офицер (который не имел возможности ознакомиться с конспектом совещания у Гитлера), что можно предположить: Дёниц действительно следовал линии фюрера.

Запись речи Гитлера на открытии совещания показывает, как, высоко оценив достижения подводного флота, он выразил убеждение в том, что ежемесячная норма потоплений будет оставаться столь же высокой и противник не сможет восполнить потери строительством новых судов. Он полагал невозможным, что увеличение производства на верфях противника является столь большим, как это утверждает его пропаганда.

«Если противник действительно может выпускать корпуса новых кораблей с такой скоростью, им все равно нужны двигатели и дополнительная машинерия, оборудование, а кроме того, и моряки. Учитывая проблему с набором на флот, для них очень невыгодно, когда большая часть экипажа потопленных кораблей отправляется на новые, только что отстроенные корабли».

Затем он перешел к необходимости как можно скорее внедрить новые технические разработки, после чего Дёниц и произнес свой доклад. Он использовал его для того, чтобы, во-первых, напомнить о своем прежнем запросе на самолет «Хейнкель-177», рассказывая о превосходстве противника в воздухе, а во-вторых, ввернуть ноту оптимизма, выразив надежду, что лодка Вальтера, будучи доработанной, произведет революцию в подводной войне.

Редер добавил, что достигнуты определенные успехи и с новым пистолетом Abstand, который придаст торпедам страшную разрушительную силу, равно как и повысит потери в живой силе врага.

Интересно представить, как отнесся Редер к недавним приказам Дёница командирам подлодок и насколько он понял их конечную цель. Может быть, одной из причин повышенной враждебности между ними, которая как раз с этого времени и началась, было несогласие с духом этих приказов; Редер уже изменил большинству своих представлений о чести, приобретенных задолго до нацистов, но возможно, что здесь он уперся.

Но это только предположение; однако нет сомнений: судя по документальным свидетельствам, военно-морской штаб в Берлине присоединился к пропагандистской кампании по обсуждению проблем с набором у противника. Вот отрывок из рекомендации, выпушенной отделом, занимавшимся вопросом возмездия после дела «Ульма», которая датирована 3 октября: «...в интересах держав Оси, чтобы в иностранных государствах моряки торгового флота были еще более напуганы перспективой рисковать своей жизнью на службе во флоте противника».

Ввиду столь многочисленных источников представляется, что Дёниц и штаб подводного флота к этому времени уже переступили ту едва заметную черту, отделявшую установленную западную этику войны от варварства ранних эпох.

Никакие рассуждения о бесчеловечности войны как таковой или неизбежно увеличивающейся жестокости механизированной войны не могут заслонить тот факт, что в то время эта черта существовала и, хотя было нелегко ее ясно различить, всегда можно было сказать, кто по какую сторону от нее стоит.

Не стоит забывать, что союзники также нередко преступали эту черту, бомбя тысячи ни в чем не повинных мирных жителей...

Августовские и сентябрьские страхи Дёница о том, что его кампания находится на пороге поражения с воздуха, этой зимой не оправдались. Детектор радаров «Метокс», установленный на подлодках, уменьшал неожиданность атаки при всплытии, и увеличение числа оперативных лодок, которые он мог использовать, — 200 к октябрю, из которых более 150 работали в Северной Атлантике, — сделал участь караванов более печальной, особенно из-за дефицита горючего, который вынудил союзников направлять корабли по самым коротким, а следовательно, предсказуемым круговым маршрутам. Кроме того, B-Dienst восстановила свою прежнюю боеспособность, в то время как криптографы противника столкнулись с временными проблемами расшифровки усложненных кодов за счет установки еше одного диска на немецких «Энигмах».

Вероятно, главной причиной продолжающихся успехов подлодок были использование удаленных от основных трасс «мягких мест» у Кейптауна и в Индийском океане и отведение ресурсов союзников с атлантического театра боевых действий ради подготовки вторжения во французскую Северную Африку под кодовым названием «Факел».

Высадка произошла в ночь с 7 на 8 ноября и захватила Гитлера врасплох. Неделей раньше результаты «войны поставок» в Восточном Средиземноморье тоже оказались шоком. После восьмидневного сражения у Эль-Аламейна его командующий Африканским корпусом генерал Эрвин Роммель был вынужден отступить. Фюрер приказал ему держаться, и он выиграл временную передышку, но когда американская армия вступила в войну в Европе всей силой своей армады, собранной для операции «Факел», Роммель был полностью разгромлен.

Гитлер пытался обрести спокойствие перед лицом этих бед в своем горном укрытии «Бергхофе», когда был нанесен третий удар: советские армии окружили его силы под Сталинградом. В войне произошел перелом. Он больше не имел инициативы не на одном из театров военных действий, он больше не мог приказывать своим генералам удерживать то, что они захватили.

Но по контрасту с этими катастрофами на суше успехи подлодок по тоннажу росли. В дневнике Дёница появляются новые нотки оптимизма: «...Наши успехи в ноябре поднялись на новую высоту и, возможно, достигнут цифры 900 000 тонн. Пришло время рассмотреть эти результаты в истинном свете и дать пропаганде соответствующие указания...»

Этот результат — на самом деле преувеличенный на 160 000 тонн — казалось, может принести окончательную победу, если бы только он мог получить достаточно быстро пригодные к бою новые лодки, что, конечно, увеличивало его раздражение отсрочками, которые продолжали сопровождать все этапы строительства и оборудования субмарин. Он ощущал, что в одиночку сражается с гуттаперчевой бюрократией в Берлине, которую возглавляли поклонники крупных надводных кораблей, которым было наплевать на подвиги подлодок.

Редер, со своей стороны, находил пыл Дёница и его настойчивость невыносимыми. Он не только постоянно пытался определять стратегические решения военно-морского штаба, выпячивая важность «войны тоннажа» в Северной Атлантике, как будто забывая о других театрах военных действий, но также не осталось ни одного аспекта в строительстве, ремонте, экспериментальных разработках подлодок или даже тренировках персонала, который Дёниц не пытался бы подмять под себя, реорганизовать и подтолкнуть вперед. Редеру пришлось послать ему письменный приказ не вмешиваться в технические дела, ограничив себя в будущем одними операциями. Согласно Вольфгангу Франку, Дёниц немедленно ответил, позвонив адъютанту Редера: «Пожалуйста, уведомьте гросс-адмирала, что я не могу подчиниться этому приказу...» Затем, повернувшись к своей «правой руке», он сказал: «Что ж, Годт, если я был бы на месте Редера, то, вероятно, уволил бы BdU за это, но мы посмотрим, что произойдет».

На самом деле его положение тогда было сильнее, чем когда-либо. Успехи подлодок являлись почти единственным лучом света в темных тучах, которые окутали рейх. Кроме того, энергичный, откровенный характер Дёница и его сверхоптимистичные взгляды больше соответствовали требованиям Гитлера, нежели формальное поведение Редера и его сдержанность. Хотя Дёниц и связывался с Гитлером напрямую всего несколько раз, он произвел на него впечатление, и для его похвальбы тем, что он в хороших отношениях с фюрером, были реальные основания. Гитлер, как и другие одинокие тираны, всегда был рад услышать чужое мнение и, по словам Альберта Шпеера, «искал совета у людей, которые видели ситуацию еще более оптимистично и пребывали в иллюзиях еще более радужных, нежели он сам».

Кроме того, в византийской атмосфере рейха Дёниц имел много друзей при дворе. Одним из них был Альберт Шпеер, министр вооружений и амуниции и глава строительной организации «Тодт»; в качестве министра он сталкивался с Редером по поводу планов рационализации всех кораблей и оружия, производимого его ведомством. В качестве главы «Тодта» он нашел в Денице симпатизирующего партнера в вопросе расширения цепи подводных бункеров до Бордо, Бреста и Сен-Назера — бункеры в Лорьяне и Ла-Паллисе были уже закончены. Безусловно, у него также сложилось впечатление, что Дёниц одобряет его идеи реформ морского производства, как и всего, что может обеспечить быстрое строительство как можно большего количества подлодок! Когда в конце года он заметил, что Редер вычеркивает имя Дёница из пропагандистских материалов и что офицеры-подводники, увидев это, встревожились, не потеряют ли они своего почитаемого шефа, то Шпеер нашел возможность повлиять на Гитлера в пользу Дёница и против престарелого главнокомандующего флотом.

Геринг тоже действовал против Редера, хотя и не за кого-либо в особенности, просто чтобы отвлечь внимание от провалов люфтваффе. И морской адъютант Гитлера фон Путткамер, который некогда командовал флагманским торпедоносцем Дёница, разделял настроение более молодых морских офицеров, что необходимо сменить старое и в общем-то уже сухое дерево на самом верху флота. И конечно, его мемуары, даже такие осторожные, какими они были, оставляют ощущение, что он обожал Дёница гораздо сильнее, чем Редера.

Так что нет ничего удивительного в том, что, когда надводные силы, ведомые двумя тяжелыми крейсерами, атаковали арктический караван с оружием для России в последние дни года и были отброшены в результате умелых действий британского конвоя и самоотверженного сопротивления советских транспортов, Гитлер выместил все свое раздражение именно на Редере и в течение полутора часов без перерыва читал ему лекцию по истории немецкого флота — о его бесславной роли в Первой мировой войне, о бунтах и революции, а кроме того, о бесполезности больших кораблей, когда нуждаются в маленьких и самолетах для зашиты, а не наоборот. Он решил отдать их на слом, а их тяжелые оружия разместить на берегу. Что же до моряков, то он еше рассмотрит вопрос, не могут ли они быть более полезными на суше и насколько следует увеличить подводный флот, раз большие корабли будут убраны...

Редер выдержал этот натиск в молчании, а затем попросил личной аудиенции и подал заявление об отставке. Гитлер немедленно сменил тон, но гордость Редера и, безусловно, усталость, накопившаяся в нем после долгих лет непрерывных сражений — как теперь казалось, напрасных — сделали его непреклонным. Он попросил, чтобы его оставили в строю до 30 января, десятилетнего юбилея Третьего рейха, чтобы все выглядело в глазах молодых офицеров, будто он увольняется по заранее запланированному сценарию. Наконец, Гитлер попросил его порекомендовать двух возможных преемников.

«Мой фюрер! ...Я рассматриваю как подходящие кандидатуры в первую очередь генерал-адмирала Карлса и адмирала Дёница... Генерал-адмирала Карлса (58 лет)... я считаю ввиду его личных качеств и всеобъемлющего опыта по проведению операций в других водах... особенно подходящим. Его назначение не вызовет никаких пересудов, так как на флоте нет более достойного офицера. Адмирал Дёниц тоже подходит, его назначение будет иметь преимущество, подчеркивая особую, решающую военную важность кампаний подводного флота. Единственным неудобством станет то, что, став главнокомандующим, адмирал Дёниц не сможет посвятить себя целиком ведению подводной войны настолько основательно, насколько он делал это прежде. Возможно, это неудобство может быть облегчено организационными мерами. Я оставляю за вами, мой фюрер, окончательное решение».

Это казалось восхитительно объективной характеристикой, учитывая его ссору с Дёницем; на самом деле он, судя по всему, никогда не подвергал сомнению ценность своего чересчур ревностного подчиненного.

В самый разгар их разногласий в ноябре он поддержал пылкий рапорт главы флота адмирала Отто Шнивинда своей столь же щедрой характеристикой. Шнивинд сообщал о Дёнице, что это офицер, одаренный «превосходными интеллектуальными талантами и особыми качествами лидера...», чье «энергичное, умное, неустанное и жесткое руководство» было полностью оправдано результатами; а далее он писал: «Сильный, энергичный и сознательный характер, который пользуется самым высоким уважением в его роде войск. Люди BdU его внутренней силой спаялись воедино в крепкое сообщество воинов. По моему мнению, (он) по качествам своего характера подходит для того, чтобы занять самый высокий пост».

1 ноября Редер одобрил этот рапорт и приписал: «С самого первого дня войны (он) возглавлял операции подводного флота с величайшей способностью общего видения ситуации, тонкой осмотрительностью и суждением, правота которого постоянно подтверждалась, и таким образом заложил основы великих побед. Если подводная война докажет, что с ее помощью можно осуществить в принципе — а я уверен, что так и будет, — решительный переворот в войне, то это прежде всего благодаря адмиралу Деницу».

Гитлер, как и следовало ожидать, выбрал преемником Редера именно Дёница, не сомневаясь, что тот поддержит его идеи отдать большие корабли на слом, чтобы передать все ресурсы подводным лодкам, число которых тогда уже составляло 400; к концу месяца 222 были готовы к бою, а еще 78 — то есть производство приблизительно четырех месяцев — и магическая цифра будет достигнута.

В последней дневниковой записи этого года Дёниц еще раз выразил свое кредо: «“Война тоннажа” — это главная задача подводного флота, возможно, она будет решающим вкладом в исход войны. Она должна проводиться там, где больший успех может быть достигнут с меньшими потерями. Необходимо сделать четкие выводы из ясного признания этой ситуации, а именно сконцентрировать все возможные силы для выполнения этой главной задачи, при этом отдавая себе отчет в том, какие неудобства и бреши образуются благодаря такому решению в других областях».

Две недели спустя на совещании в Касабланке лидеры союзников, зная, что наступательная стратегия, к которой они прибегли в Европе, не принесет успеха, пока не будет снята угроза поставкам в Северной Атлантике, решили придать приоритетное значение уничтожению немецкого подводного флота.

И текущий рапорт британского зала отслеживания субмарин завершался так: «Ускользающие маневры караванов до сих пор приносили тактический успех, но следует признать, что с ростом числа оперативных подлодок все большие зоны будут покрываться их патрулями, а иногда это будет происходить повсеместно, что ограничит использование этого метода и, может быть, вскоре вообще сделает его бесполезным... Критическая фаза подводной войны в Атлантике не должна более откладываться на потом».