Последний кайзер. Вильгельм Неистовый

I

Дни в Доорне тянулись бесконечно, и у одинокого экс-императора было время, чтобы поразмыслить о прошлом и попытаться объяснить, что же сложилось не так. По его собственному признанию, мысли его часто возвращались к детским годам: «Чем мрачнее настоящее, тем глубже я погружаюсь в солнечные годы мира и детства». Здесь, как и во многом другом, проявилась своеобразная черта его памяти — избирательность. Вильгельм никогда ни словом не упомянул о тех муках, которые ему доставила искалеченная рука. Он умалчивал о конфликтах с родителями — их образ представал в явно идеализированном виде. Лаконично отзывался о своем деде по материнской линии, принце Альберте, личность которого сыграла не последнюю роль в его жизни. Охотнее он вспоминал о деде кайзере Вильгельме I, которого он именовал не иначе как Великим. Жизнь и военные подвиги деда символизировали для него славное прусское прошлое. С удовольствием он говорил о бабушке — английской королеве Виктории, которая испытывала особую симпатию к своему первому внуку, и умерла на руках Вильгельма…

Вильгельм родился в 1859 году. В то время Пруссия вступала в последний и самый славный период своего существования — независимого суверенного государства. Через одиннадцать лет здание ее государственности стало несущей конструкцией нового субъекта международной системы — Германской империи. А специфические прусские качества — суровая простота и скупость самовыражения растворились в величии и пышности империи. Пруссия была сравнительно молодым государством. В XVII веке Пруссия была обычным маркграфством. После Тридцатилетней войны, в 1701 году, его правитель — курфюрст с большим трудом добился для своего государства статуса королевства. Репутацией своеобразной минисверхдержавы Пруссия была обязана победам Фридриха Великого — после окончания в 1745 году Второй силезской войны разбросанные ранее владения королевства соединились в одно целое. Ценными приобретениями стали захваченная у Австрии богатейшая провинция Силезия, Эмден с его важным портом на Северном море и, наконец, Великая Польша с округом Нетце, который обеспечил разросшемуся государству «коридор» (сам этот термин появится много позже) к далекому балтийскому форпосту — Восточной Пруссии.

Второй и третий разделы Польши — уже при преемнике Фридриха II, Фридрихе Вильгельме II, — еще больше увеличили территорию Прусского королевства. В его составе оказалась даже Варшава, впрочем, не надолго. Роковым для Пруссии стало столкновение с армией революционной Франции. Самоуверенные пруссаки были наголову разгромлены Наполеоном в битвах при Иене и Ауэрштедте. Вильгельм в старости нашел своеобразное объяснение этому поражению — во всем виноват Вольтер: его дружба с Фридрихом Великим привела к тому, что прусские генералы заразились духом французского Просвещения, что ослабило их волю к борьбе. С точки зрения этой логики еще больше дух Просвещения должен был произвести столь зловредное действие на самих французов, но почему-то не произвел. Почему же? Бывший кайзер такими вопросами себя не утруждал.

Фридрих Вильгельм и его очаровательная супруга Луиза бежали в Тильзит. Последовали семь лет унизительной оккупации, и король думал об отречении. От французского господства Пруссия окончательно освободилась после «Битвы народов» под Лейпцигом. 6 апреля 1814 года Наполеон отрекся от престола и был сослан на остров Эльба. На Венском конгрессе Пруссия приобрела мандат на роль «рейнского полицейского» и должна была следить как за «поведением» Франции, так и за деятельностью немецких либералов.

Священная Римская империя была ликвидирована Наполеоном в 1806 году, на ее месте возник Германский Союз, главой которого стал австрийский император; Пруссии осталась роль второй скрипки. До поры до времени она была готова мириться с этим статусом, но ситуация изменилась после того, как события революции 1848 года обнаружили серьезные трещины в фасаде Австрийской империи. Вена не сумела своими силами справиться с венгерскими повстанцами, власть Габсбургов была восстановлена в Венгрии российскими штыками. Пруссия сделала попытку заполнить возникший вакуум силы, однако ее усилия были перечеркнуты унизительными Ольмюцкими постановлениями 1850 года. Реванш не заставил себя ждать. Из-за своей позиции в ходе Крымской войны Австрия потеряла симпатии России. В тот год, когда Вильгельм появился на свет, Австрия отчаянно сражалась за то, чтобы удержать итальянские провинции империи. Пруссия объявила о своем нейтралитете, ограничившись мобилизацией нескольких дивизий в Рейнской провинции. Войска Франции и Пьемонта вышвырнули австрийцев из Ломбардии.

II

Позволю себе сравнение: как программируют роботов, так и для будущего кайзера Германии программа была разработана задолго до его рождения. Соединить военную мощь Пруссии и парламентский либерализм Англии — в этом заключалась миссия Вильгельма. Брак его родителей, наследного принца Фридриха Вильгельма Прусского и английской принцессы Виктории, был начальной фазой политического проекта, который должен был завершить их наследник. Главными «программистами» — главными инициаторами и вдохновителями брака были немецкие владетельные особы: отец невесты, супруг королевы Великобритании Виктории, принц Альберт Саксен-Гота-Кобургский, и мать жениха — принцесса Августа Саксен-Веймарская. Они решительно отступили от традиций, согласно которым наследники или наследницы прусского престола вступали в брачные союзы с отпрысками германских монархов. Речь могла идти о династиях, которые правили в Ангальте, Брауншвейге и Мекленбурге. В случае войны от этих небольших государств можно было ожидать помощи в виде пары полков, не более того.

Последний германский император при всей его словоохотливости обходил молчанием личность своего деда по материнской линии, если не считать воспоминания об эпизоде на острове Уайт, относящемся, по-видимому, к лету 1861 года: принц-консорт качал на руках Вильгельма, укутанного в пляжное полотенце. Фигура умолчания требует объяснений. Одно из них заключается в том, что Вильгельм перенес на Альберта антипатию, которую он испытывал к своей матери. Другое состоит в предположении, что Вильгельм, возможно, был в курсе скандальных слухов о далеко не благородном происхождении мужа королевы Виктории. Говорили, что он — незаконнорожденный сын домоправителя семьи — еврея, некоего фон Майерна. Основание для этого заключения усматривали в том, что Альберт был совсем не похож на своего старшего брата, а его мать имела совершенно определенную репутацию по части интимных связей с придворными.

Альберт происходил из династии, которую Бисмарк назвал «конюшней племенных жеребцов» для дворов европейских монархов. Детям герцога Франца Фридриха Антона Саксен-Гота-Кобургского и его супруги Августы Каролины Софии действительно довелось осчастливить потомством правящие дома Великобритании, России, Дании, Швеции, Испании, Португалии, Австрии и Италии, а сверх того и принять самое непосредственное участие в основании еще двух правящих династий — румынской и болгарской. Поистине замечательное достижение для герцогства, которое состояло из двух небольших клочков земли (во Франконии и в Тюрингии) и единственными достопримечательностями которого являлись несколько обветшалых дворцов и летних резиденций, больше напоминавших крестьянские хижины. Там принцы и принцессы сидели на своих уроках обязательного французского в заплатанной одежде.

Альберт, как уже говорилось, не был первенцем в семье и, значит, не имел перспектив унаследовать даже столь великолепное владение. Права переходили к его старшему брату Эрнсту. Однако у Альберта, помимо недюжинного интеллекта, было еще одно важное преимущество — покровительство дяди Леопольда. Тот в свое время сумел жениться на принцессе Шарлотте, единственной дочери принца Уэльского и, следовательно, наследнице английского престола. Однако в 1817 году его супруга родила мертвого ребенка и спустя пять часов скончалась, несмотря на усилия немецкого врача Христиана Фридриха Штокмара. Неудачные роды были на совести английского акушера, сэра Ричарда Крофта; осознав свою вину, он застрелился довольно редкий выбор для светил медицины. Леопольд оказался не у дел, и при английском дворе озадачились, как бы его пристроить, и нашли подходящую вакансию — в 1830 году он стал королем Бельгии.

Теперь в Англию отправилась представительница женской части семьи Кобургов. Это была овдовевшая тетка Альберта, принцесса Виктория. Ее избранником стал принц Эдуард, герцог Кентский, четвертый сын Георга III, ставший после смерти Шарлотты наследником трона, — личность экстравагантная и малосимпатичная. У него была любовница-француженка, с которой они дружно и успешно транжирили государственную казну. Эдуарда сумели убедить, что он должен выполнить свой долг перед Англией — обеспечить продолжение королевского рода. Через год у молодых родилась дочь — будущая королева Виктория. Любви, душевной близости между супругами не было. Кроме того, Эдуард не говорил по-немецки, а Виктория не знала ни слова по-английски. Через год после рождения дочери Эдуард благополучно отошел в мир иной. Детство его дочери Виктории, будущей королевы, счастливым не назовешь — до нее никому не было дела. Исключение составлял принц Леопольд, который покровительствовал девочке, очевидно прикидывая, что это была бы неплохая партия для племянника, подраставшего в Саксен-Гота-Кобурге.

Отец Альберта герцог Франц служил в прусской армии, однако его брату, Леопольду, пруссаки были явно антипатичны. Нелюбовь была вызвана личными мотивами — в 1814 году он хотел «округлить» границы герцогства в Тюрингии, прихватив кое-что у соседей, и рассчитывал, что прусский король поддержит его притязания, но тот его подвел. Тем активнее он стал проводить в жизнь заповедь, которую сочинили для себя Габсбурги: пусть другие ищут удачи в войнах, благословенная Австрия будет искать ее в браках. Династические связи плюс либерализм — вот что нужно Европе; таково было кредо Леопольда. Наш герой, будущий кайзер Вильгельм II, усвоил первую часть этой формулы; что касается второй, то, поиграв в либерала, он быстро остыл к этому амплуа.

Но вернемся к Леопольду и Альберту. Антипатия к Пруссии толкала первого к поддержке притязаний Австрии на гегемонию в Германском Союзе. Его племянник придерживался иной ориентации: в Пруссии он видел потенциальную силу, которая могла бы привести к объединению Германии. Он мечтал о превращении Пруссии в либеральную конституционную монархию и писал об этом королю Фридриху Вильгельму. По его мнению, Пруссия могла выступить с инициативой создания центральных административных органов во Франкфурте, в работе которых со временем стали бы участвовать и другие германские государства, включая Австрию. Сомнительно, чтобы эти послания оказали какое-либо влияние на адресата. Впрочем, через год началась революция, и задача объединения германских государств стала первоочередной. Большую заинтересованность эти идеи нашли у брата и вероятного наследника короля, принца Вильгельма. По крайней мере последний был твердым сторонником единства Германии, и, пока он оставался под влиянием своей супруги (напомним — это была Августа Саксен-Веймарская), либералы, собиравшиеся в ее салоне, могли рассчитывать хотя бы на спорадические вспышки симпатий к их взглядам со стороны наследного принца.

III

Кобург был тесен для Альберта, честолюбивого молодого человека с большими политическими амбициями, и он отправился учиться в Боннский университет, который в то время был оплотом либеральных идей. Молодой принц слушал лекции философов Августа Вильгельма Шлегеля и молодого Фихте, историка Бетман-Гольвега (его внук позже стал одним из последних канцлеров Германской империи). Альберт стал членом аристократической студенческой корпорации «Боруссия» (впоследствии в нее вступит и Вильгельм II).

На рынке невест для женихов из протестантских династий самым вожделенным призом была королева Виктория, которая взошла на британский престол в 1837 году, будучи восемнадцати лет от роду. Лондон стал местом паломничества для многочисленных отпрысков немецких владетельных князей. Английский премьер лорд Пальмерстон ядовито заметил по этому поводу. «На нас пролился настоящий дождь немецких принцев. Всем вдруг захотелось побывать в Англии».

Зимой 1840 года приз нашел наконец своего счастливого обладателя, им оказался Альберт Кобургский. Отправляясь в Англию, он послал своей бабушке письмо, где заверил ее в том, что «никогда не перестанет быть лояльным подданным Германии и Кобург-Готы». Такие излияния можно назвать выражением цельности натуры либо ее негибкости — читатель сам волен выбрать подходящую характеристику; для нас же представляет интерес то обстоятельство, что абсолютно те же чувства владели его дочерью, когда восемнадцать лет спустя она отправилась в обратном направлении — из Англии в Германию в качестве супруги наследника прусского престола. Только в ее случае страной, лояльность которой была для нее превыше всего, являлась, естественно, Великобритания.

Биографии отца и дочери обнаруживают поразительные параллели. Прием, который ожидал обоих в их новом отечестве, никак нельзя было назвать теплым. Англичане за столетие с лишним правления Ганноверской династии едва-едва успели привыкнуть к чужеземцам на троне (а те, в свою очередь, наконец-то стали пользоваться английским в качестве первого языка), и вот пожалуйста: опять заморский принц в качестве продолжателя королевского рода! Альберту пришлось приложить немало усилий, чтобы получить признание своих действительно выдающихся личных качеств со стороны британской публики. Общее мнение англичан сводилось к тому, что принц чересчур образован, а светской беседы поддержать не умеет. Альберт со своей стороны никак не мог понять (как в будущем и его дочь — прусская принцесса), почему ученые и интеллектуалы считаются неподходящими персонами при королевском дворе. Его способностями к государственной деятельности Англия не воспользовалась. Он хотел получить титул пэра, что позволило бы ему стать членом палаты лордов и таким образом получить скромную возможность участвовать в политической жизни своей новой родины. Однако Виктория наложила вето: она ревниво относилась к своим монаршим прерогативам и не желала делить их ни с кем — включая и любимого мужа.

Впрочем, дело было не только в королеве: ведущие политики страны не приходили в восторг от перспективы, что какой-то немецкий принц может ограничить их монополию на принятие политических решений. Подобная ситуация повторилась с младшей Викторией — принцессой Викки — в Пруссии. Однако Альберту в конечном счете удалось убедить англичан в том, что к его высказываниям стоит порой прислушиваться, хотя общее восприятие его как «немца» — педанта и сухаря — осталось. У него сложились нелегкие отношения с лордом Пальмерстоном — и здесь вновь напрашивается аналогия с непримиримой враждой между Викки и Бисмарком. Следует помнить, что объем полномочий и сила авторитета у Пальмерстона были много меньше, чем у Бисмарка, так что Альберту доставалось от английского правительства меньше неприятностей, чем его дочери — от прусского канцлера. Более того, Пальмерстон с течением времени изменил к лучшему свое мнение о принце-консорте. Он даже проронил слезу, когда получил известие о неожиданной смерти Альберта от холеры в 1861 году. От Бисмарка таких эмоций ожидать было трудно.

Стремление Виктории держать супруга подальше от государственных дел не означало, что она не испытывала к нему сильного чувства как к мужчине. Как раз наоборот. Ровно через восемь месяцев после свадьбы родилась дочь — Пусси, Викки, или Виктория. Она получила хорошее образование. Уже с трехлетнего возраста Альберт готовил ее к роли будущей прусской принцессы и королевы. Он надеялся, что Пруссия пойдет по тому же пути, который, избрала Великобритания после реформы 1832 года, — по пути либерального развития. Пруссия затем объединит Германию, и возникнет здоровая германо-британская общность, которая будет править миром. Так же, как и впоследствии его внук, последний германский император, Альберт имел в виду своеобразное разделение труда: «Непобедимая комбинация двух держав — Германии на суше и Англии на море, вдохновляемых самыми высокими идеалами, принесет мир и процветание потерянной и раздробленной Европе».

IV

К моменту бракосочетания Викки с Фридрихом Вильгельмом Гогенцоллерном последний де-факто являлся наследным принцем Прусского королевства. За год до того короля Фридриха Вильгельма IV хватил удар, после которого его психика, и ранее дававшая сбои, окончательно расстроилась; периодически повторявшиеся приступы безумия сделали невозможным исполнение им обязанностей главы государства. Регентом при душевнобольном монархе стал отец счастливого жениха, Вильгельм. В 1861 году после смерти брата он унаследовал прусскую корону, и отныне Фридрих Вильгельм де-юре стал наследником престола. Его первенцу, герою нашего повествования, было тогда два года. С малых лет личность деда для него приобрела черты почти мифологического героя. «Твердыми шагами шел он по пути, предначертанном Богом, не страшась камней и ухабов, не расслабляясь в лучах славы, — великий и простой!» — так прочувствованно и несколько выспренне отзывался Вильгельм II в доорнском изгнании о первом германском кайзере.

Вильгельм I, несмотря на все усилия благодарного внука, так и не стал «Вильгельмом Великим»: всему миру было известно, что достижение германского единства — заслуга не короля, а его первого министра — Отто Бисмарка. В памяти простых немцев осталась фигура «картечного принца»: во время революции 1848 года именно Вильгельм отдал приказ стрелять в восставший народ, а потом позорно сбежал за границу, в Лондон. Вскоре он вернулся, но его репутация была сильно подмочена.

Вильгельм был женат на Августе Саксен-Веймарской, внучке герцога Карла Августа и дочери русской великой княгини Марии Павловны, дед Августы слыл покровителем Гете и Шиллера, и в феврале 1827 года трое братьев — сам Вильгельм, старший, Фридрих Вильгельм, тогда еще наследный принц, и младший, Карл, — совершили паломничество к Гете, что можно было счесть признаком некоего свободомыслия. Впрочем, для Вильгельма это могло быть разведкой в поисках подходящей невесты. Через два года состоялось его бракосочетание с Августой. Еще через два года у четы появился первенец — Фридрих Вильгельм, или Фриц, как его обычно называли, будущий отец нашего героя.

Отношения между Вильгельмом и его супругой были далеки от гармонии. Она была о себе чрезвычайно высокого мнения: еще бы, сам Гете держал ее на коленях! Женщина она была холодная, манерная и склонная к интригам. Аристократка до мозга костей, она тщательно создавала себе репутацию сторонницы либеральных идей. Соответствующее влияние она старалась оказать и на супруга. И не без успеха: во время пребывания в Кобленце в качестве военного губернатора Рейнской провинции он слегка «полевел». Августа была неравнодушна к роскоши и помпе, — что передалось ее сыну и внуку. Больше всего она любила свой дворец в Трире, ранее принадлежавший местному епископу, и называла его «грандиозным».

В Берлине Августа создала нечто вроде салона для интеллектуалов, и злые языки утверждали, с единственной целью — подчеркнуть свое превосходство над мужем. Частыми гостями салона были знаток Древней Греции Эрнст Курциус, который стал воспитателем ее сына, и естествоиспытатель Александр фон Гумбольдт. Августа была страстной англофилкой, о Британии отзывалась как о «стране моей мечты». Пруссакам это не могло понравиться: эмоциональные и династические связи обусловливали тяготение к России. Августе было все равно: ее мечтой было найти своему единственному сыну жену-англичанку, и когда такая возможность представилась, она ухватилась за нее обеими руками. Маленький Вильгельм призван был стать воплощением англо-прусского альянса или, как пышно выразился его будущий воспитатель Хинцпетер, «совместить в себе упорство гвельфов, слегка смягченное готовностью принять перемены, и силу воли Гогенцоллернов, облагороженную стремлением к идеалу».

Фриц всегда испытывал проблему «мучительного выбора» (выражение его недавнего биографа, немецкого историка Франца Херре) между духом Потсдама и духом Веймара. Любимым развлечением мальчика была игра в солдатики — для пруссака нечто само собой разумеющееся. Точно так же в духе традиций Гогенцоллернов принц в возрасте десяти лет был зачислен на военную службу и научился приветствовать отца четким рапортом: «За время несения караула никаких происшествий не было». Симпатичный блондин с серьезным выражением лица — таким он стал в юности. В Боннском университете, вдали от отцовского глаза и потсдамских казарм, он воспринял либеральные идеи (мы уже упоминали об аналогичном влиянии атмосферы Бонна на Альберта Кобургского). В общем, лучшей партии для старшей дочери королевы Виктории трудно было найти.

V

Брак Фрица и Викки устроили Альберт и Августа; на долю Вильгельма выпала задача получить согласие на этот брак со стороны короля — Фридриха Вильгельма IV, который был русофилом и, видимо, хотел бы подыскать для племянника невесту из дома Романовых. Правда, к моменту бракосочетания король был лишен власти, но сватовство началось задолго до постигшего его приступа. Первая встреча между Викки и Фрицем произошла в 1851 году, когда он с родителями посетил Лондонскую выставку. Фрицу было девятнадцать, Викки — десять; он понимал и мог объясниться по-английски, она свободно владела немецким. Он обладал привлекательной внешностью, был элегантен, умел подать себя, не прочь был повеселиться. Альберт, которому принц понравился, принялся за осуществление своего плана. Как отмечал английский автор Э. Бенсон, исследователь отношений между королевскими домами Англии и Пруссии, «Викки было предназначено играть в Германии ту же роль, которую исполнял Альберт при Виктории, — роль монарха де-факто… Она должна была доминировать в супружеском союзе и оказывать благотворно-просветительское влияние на мужа и детей».

Осенью 1855 года Фриц в сопровождении будущего начальника Большого генерального штаба Гельмута фон Мольтке посетил Шотландию. Неофициальной целью миссии было познакомиться с Викки поближе и определиться с матримониальными планами. Представительный молодой человек произвел впечатление на пятнадцатилетнюю девушку. Принц нашел ее «красивой, естественной и приятной в общении». С почти неприличной поспешностью немецкий гость поведал Виктории и Альберту о своем желании жениться на их дочери. Родители Викки не были против и поставили лишь одно условие: помолвка состоится не ранее, чем Викки исполнится шестнадцать и она пройдет обряд конфирмации. Свадьба состоится, когда невесте исполнится семнадцать лет. 22 сентября Виктория проинформировала бельгийского короля Леопольда (который, напомним, в свое время устроил ее собственное семейное счастье): «Наши желания осуществились самым удовлетворительным и достойным образом».

Это не был брак по расчету, во всяком случае, не только по расчету. Судя по всему, жениха и невесту действительно связывало сильное чувство. Период разлуки и ожидания Фриц коротал в прусской казарме. В 1856 году он предвкушал, как бросит к ногам невесты лавровый венок героя-победителя: Пруссия тогда едва не ввязалась в войну из-за швейцарского Невшателя. Конфликт удалось потушить, и жених не смог продемонстрировать своих воинских доблестей.

Викки тем временем завершала курс обучения для выполнения возложенной на нее миссии. Ее главными наставниками были отец, принц-консорт Альберт, и барон Штокмар. Девушке говорили о двух основных задачах — желательности объединения Германии и необходимости либерализации Пруссии. Она оказалась способной ученицей.

Свадьба состоялась 25 января 1858 года в Лондоне. Молодожены провели первые две ночи в Виндзорском замке, затем отправились на родину супруга и в феврале прибыли в Берлин. «Англичанку», как ее стали называть простые немцы, сопровождал сын Штокмара Эрнст, который стал ее личным секретарем и советником. Бисмарк, бывший тогда послом во Франкфурте, заметил: «Если принцесса сумеет оставить свои английские качества дома и станет настоящей пруссачкой, то ее приезд станет благом для страны».

Она не смогла или не захотела пойти по пути, обозначенному Бисмарком. С самого начала она стала демонстрировать высокомерное презрение к Берлину, Пруссии и всем ее обитателям. Все там было хуже, чем в Англии. «Пахнет Пруссией», — говорила молодая кронпринцесса, когда ей что-то не нравилось. В одном Бирмингеме больше серебряной посуды, чем во всем Прусском государстве, фыркала она. Гогенцоллерны — «захудалый немецкий род», юнкеры — «жадные помещики» — цитировала лондонская «Таймс». Можно представить реакцию пруссаков на подобные высказывания.

Недовольство вызывало и то, что «англичанка» не желала следовать спартанским обычаям прусских правителей. Отцу Фрица ванну для купания доставляли из близлежащего отеля, а Викки немедленно распорядилась устроить в отведенном молодоженам дворце роскошную ванную комнату. Меню, повара, прислуга — все было английское. Пруссаки предпочитали есть спаржу доваренной до белизны, а Викки требовала, чтобы ее подавали зеленой. Детей она называла тоже на английский манер: Вилли, или Вильям, Генри… Когда обнаружилось, что у ее первенца левая рука парализована, и врачи посоветовали морские ванны, она отправилась на побережье Ла-Манша: балтийская вода, по ее мнению, не могла оказать на ребенка благотворного действия. Такое преклонение перед всем английским было несколько странным для женщины, в жилах которой не было ни капли английской крови: в ней соединились две чисто немецкие династии — Ганноверская, правившая в Англии с 1713 года, и Кобургская. Налицо был тривиальный снобизм.

По отношению к мужу у Викки развилось чувство собственницы в самых крайних формах. Как выражался эрцгерцог Баденский, женатый на единственной сестре Фрица, тот превратился в «почти бессловесное орудие» супруги. Как дочь королевы, она не усматривала ничего предосудительного в том, чтобы государством управляла женщина, но это противоречило традициям Салической правды, прочно укоренившимся в прусском менталитете. По ее мнению, не было бы ничего непристойного, если бы она надела брюки вместо юбки. Характерно поучение, которое Викки адресовала мужу:

Приятель Фрица, романист и политик либерального толка Густав Фрейтаг, дал меткую характеристику той односторонности, которая составляла суть отношений между супругами:

В августе 1858 года Виктория и Альберт в сопровождении трех членов Кабинета министров нанесли визит в Берлин. Дочь ждала их с цветами на перроне вокзала. Последовали многочисленные банкеты и лодочные прогулки по Хавелю. Из Кобурга прибыли Штокмар и герцог Эрнст. Альберт встретился с Александром фон Гумбольдтом и напугал пруссаков высказываниями, которые они истолковали как вмешательство в их внутренние дела. Сам виновник всех этих страхов, как представляется, даже и не подозревал об эффекте, который он произвел в Германии. «Расставание было тяжелым», — записал он в своем дневнике. Сложнее всего было Викки: Альберт был единственным человеком в мире, чей совет она ценила. Как отмечалось в одной из биографических работ о молодом Вильгельме[1], «у Викки была врожденная черта, которую не изменили ни время, ни опыт: она делала то, что хотела, и говорила то, что думала, — не сознавая и не задумываясь о возможных последствиях своих дел и слов. Она была обаятельна и очаровательна, но окружающим с ней было очень трудно».