Последний конфликт в независимой Греции: Союзническая война 220–217 гг. до н. э.

1. Войска Эллинской лиги

Мирное состояние с осени 220 до весны 219 г. каждая из сторон использовала для сплочения единого фронта союзников перед лицом врага, разработки планов военных кампаний и мобилизации основных сил. Последний вопрос следует рассмотреть особо, чтобы иметь возможность реально оценить военный потенциал сторон и перспективы выбранной ими тактики ведения войны.

Поскольку наш основной источник дает разрозненные упоминания о принципах комплектования армий и их численности, представляется целесообразным не только рассмотреть силы противников по отдельности, но и вновь обратиться к данным, сохранившимся от периода существования Коринфских лиг, ибо некоторые аналогии позволяют дополнить туманные сведения Полибия. Однако не следует забывать и о наличии существенных отличий между обстановкой в Греции в конце IV в. и в конце III в., что не могло не отразиться на поднятых в этой главе вопросах.

Все три объединения — Коринфские лиги 338, 302 гг. и Эллинский союз 224 г. — были втянуты в крупные военные конфликты. Основным решением совета лиги в 337 г. стало провозглашение войны против Персии (Diod., XVI, 89). Знаменитый Восточный поход осуществил сын Филиппа II, Александр. В 301 г. Деметрий Полиоркет с новыми союзниками отправился воевать против Кассандра, а затем перебросил войска к Ипсу, где произошло решающее сражение с коалицией диадохов (Diod., XX, 110, 4). А в 220 г. Филипп V, как глава Эллинской лиги, начал так называемую Союзническую войну против Этолии (Polyb., IV, 25–30).

В 338 г. вопрос о войне и назначении стратега-автократора решал общий совет — синедрион (Diod., XVI, 89, 3). Такое же постановление после смерти Филиппа II признало Александра гегемоном союза и стратегом-автократором (Arr., 1, 1, 2; Diod., XVII, 4, 1; 4, 9; Plut. Alex., 14; Just., XI, 2, 5). Обладая титулом стратега-автократора, царь самостоятельно определял стратегию и тактику военных действий, не отчитываясь за свои действия перед синедрионом эллинов. Впрочем, во время Восточного похода Александра Македонского это было бы просто невозможно по причине удаленности театра военных действий от Греции.

Относительно различия между этими титулами македонского царя — «гегемон» и «стратег-автократор» — наиболее убедительное объяснение дал У. Вилькен, который считал, что титул «гегемона» не давал сам по себе высшее командование в персидской войне главе лиги, но был пожизненным, а титул «стратега-автократора», который означал командование с неограниченными полномочиями, царь получил лишь на время войны, оставаясь вместе с этим и гегемоном[221]. Что касается лиги 224 г., то такого разграничения в титулатуре в источниках не встречается, что позволяет предполагать значительное развитие союзных институтов к концу III в., когда положение гегемона стало подразумевать неограниченную власть командующего.

В союзе Филиппа II и Александра совет лиги — синедрион, вероятно, ведал вопросами снабжения союзного войска, хотя с уверенностью об этом говорить трудно. Существует очень плохо сохранившийся фрагмент надписи, который относится к 336 г. (SVA, III, 403, II). В нем упоминаются: войско (τιχ στρατιαι — v. 11), десятидневный запас хлеба ([ε]χειν σιτο[ν] — v. 4; [δε]κα ημερων δοντας σιτον— v. 12), драхмы (δραχμην — v. 9).

В отношении этого фрагмента выдвинуты две версии: либо это — часть договора, возобновленного Александром с греками; либо это — часть декрета синедриона[222]. Трудно сказать определенно, каков характер данного документа, позволяет ли он связать обязанность снабжения войска с деятельностью органов лиги. С одной стороны, следует отметить, что в аналогичном, но более позднем договоре Деметрия с греками (SVA, III, 446) нет прямого указания на снабжение армии. Поэтому можно предположить, что интересующий нас фрагмент — это специальное постановление синедриона, связанное с подготовкой Восточного похода Александра Македонского.

С другой стороны, вполне возможно, что если не Филипп, то Александр, когда он заключал договор, имел в виду прежде всего готовящуюся войну с Персией, поэтому условия о снабжении войска могли быть включены в договор. Тем более, что в договоре Деметрия с греками (SVA, III, 446) все же есть косвенное указание, которое позволяет предполагать, что в лиге 302 г. подобное условие также могло иметь место: на строке 23 сохранилось слова τρεφειν το (кормить), для которого Гиллер предложил дополнение: [οτρατευμα] (войско). При этом на следующей строке упомянуты синедры ([τ]oις συνέδροις). Учитывая, что во второй части договора 302 г. речь шла о войске, можно допустить, что вопрос о его снабжении тоже поднимался.

Таким образом, если данный фрагмент (SVA, III, 403, II) — декрет синедриона, то уже этот факт доказывает, что синедры занимались проблемой снабжения военных контингентов; если же это — часть договора, возобновленного Александром с греками, что более вероятно, то здесь должны были указываться и лица, которые назначались для решения этого вопроса. Не обязательно такими людьми должны были быть члены синедриона, так как они могли для этого назначить специальных должностных лиц, оставив за собой контроль за исполнением решений лиги. Но в любом случае синедры имели — прямо или косвенно — отношение к этому вопросу.

Учитывая опыт Коринфских лиг, Ф. Уолбэнк[223] считает, что снабжением войска и в союзе 224 г. ведал синедрион, хотя источники на это лишь намекают. Полибий (V, 1) сообщает, что Филипп V в 218 году, нуждаясь в съестных припасах и деньгах для войска, созвал ахейцев на собрание, где потребовал от них то, что ему было необходимо. Однако в Эгии, где Филипп поставил вопрос о провианте, произошло не общесоюзное собрание, а всеахейское. Поэтому Филипп требовал снабжать его армию у того участника союза, в данном случае — у ахейцев, которому помогало союзное войско. Интерпретация этого свидетельства показывает, что в договоре лиги 224 г. могло существовать следующее условие: за содержание войска должен был отвечать тот участник лиги, который нуждался в помощи союзников.

Во время военных действий на вражеской территории содержание войска шло обычно двумя путями: либо за счет закупок, более или менее принудительных, у местного населения, либо посредством грабежа вражеской территории[224]. Полибий упоминает, например, приказ Филиппа отмерить войску содержание на тридцать дней из того хлеба, который был перед тем захвачен в Фойтиях, где были огромные склады зерна (Polyb., IV, 63, 10). Вероятно, оно было запасено от предыдущего урожая[225], так как царь возвратился в Македонию в июле (Polyb., IV, 66, 7). Кроме того, историк упоминает фуражиров (IV, 73, 4).

В условиях боевых действий, когда не было ни возможности, ни целесообразности тратить время на созыв совета союзников, синедрион не мог отвечать за снабжение военных контингентов; этот вопрос относился к компетенции командующего. Поэтому логичнее придерживаться гипотезы, приведенной выше, что синедрион, имея контролирующие функции, мог затрагивать и общие вопросы, связанные со снабжением союзной армии. Однако впрямую в их обязанности эта задача в конце III в. едва ли входила.

Также сомнительно, что синедрион лиги определял размеры воинских контингентов, как предполагал К. Белох[226]. В союзах 338 и 302 гг. эта обязанность лежала на гегемоне. Именно он решал, была ли необходимость в призыве войска из греческих государств и в каком размере должны быть поставлены контингенты.

Для подсчета греческих сил немецкий исследователь В. Шван использовал надпись 338 г., которая содержит указание на количество делегатов в синедрионе (SVA, III, 403, Iб). Сохранилось несколько фрагментов: на второй строке — [-- θεσ]σαλων: Δ, на пятой строке — [-- Σαμοθράικων καί] θασίων: II, на шестой — Άμβρακιωτ[ών: 1(?)], на восьмой — Φωκέων: III: Локрсии: III, на десятой — [-- καί 'Λγ]ραίων καί Δολόττων: II, на двенадцатой — [-- Ζακύνθο]υ καί Κεφαληνία?: III.

Опираясь на этот источник, В. Шван пришел к заключению, что знаки после названия государств обозначают количество голосов: I — 1 голос, II — 2 голоса, III — 3 голоса, Δ — 10 голосов, П/Г/ — 5 голосов[227]. Количество голосов зависело от численности контингентов, выставляемых полисом, поэтому автор, пользуясь также данными К. Белоха, принял во внимание примерную численность населения государств, размеры территории и т. п. и пришел к выводу, что 1 голос соответствовал 1 тысяче гоплитов, 1 триера приравнивалась к 100 гоплитам, а 1 всадник — к 4 гоплитам, как это было в Пелопоннеском союзе в 377 г.[228]

Как уже указывалось выше, большая часть надписи утеряна, поэтому предположения В. Швана можно принять как гипотезу с возможной погрешностью в 10–15%[229]. Согласно его подсчетам, греки должны были выставить 36.000 гоплитов. Тот факт, что в поход с Александром ушли не столь значительные силы[230], объясняется несколькими причинами. Во-первых, большое войско требовало крупных затрат. Армия Александра начинает расти после захвата персидской казны; первоначально же средств на содержание больших сил не было. По этой же причине Александр предпочел использовать союзные войска, а не наемников, содержание которых обходилось дороже[231]. Последнее утверждение ближе к истине, если вспомнить, чем располагал Александр, начиная свой Восточный поход. Согласно Арриану, после смерти Филиппа II в казне не было и 60 талантов, зато долг составлял 500 талантов, Александр же занял еще 800 талантов и отправился в поход (VII, 9, 6). Плутарх приводит цифры из книг Аристобула, Дурида, Онесикрита: Александр имел 70 талантов, занял еще 200, а продовольствия он имел лишь на 30 дней (Plut. Alex., 15). Во-вторых, не лишено основания и утверждение о том, что союзные контингенты служили для Александра скорее залогом спокойствия греческих государств, чем реальной боевой силой[232]. Таким образом, можно констатировать, что процедура созыва союзных войск в 338 г. была разработана до мельчайших деталей. Однако в силу сложившихся обстоятельств македонские цари не стремились воспользоваться ею в полной мере.

В лиге 302 г. ситуация была сложнее. Деметрий в ходе борьбы диадохов высадился в Греции и начал отвоевывать города Пелопоннеса. Можно предположить, что все полисы, перешедшие в ходе военных действий на его сторону, стали участниками нового Коринфского союза, но с уверенностью говорить об этом невозможно. Однако, поскольку вероятность участия этих городов в лиге достаточно велика, следует их перечислить. Это Афины (Diod., XX, 45; Plut. Demet., VIII, X; ISE, 7, 4), Мегары (Diod., XX, 46, 3; Plut. Demet., IX), Халкида на Эвбее (Diod., XX, 100, 6), Сикион (Diod., XX, 102, 2; Plut. Demet., XXV), Коринф (Diod., XX, 103, 2–3, Plut. Demet., XXV), Аркадия (Diod., XX, 103, 5; Plut. Demet., XXV), Аргос (Plut. Demet., XXV), города на Акта (Plut. Demet., XXV), Беотия (Diod., XX, 100, 6; Plut. Demet., XXIII), Этолия (Diod., XX, 100, 6).

Города — участники альянса, как и в союзе 338 г. (Just., IX, 5, 4), должны были поставлять военные контингенты в союзное войско (SVA, III, 446, v. 95 sqq.). Нам даже известно, что в договоре 302 г. предусматривался штраф, который должны были платить полисы за отсутствующих по неуважительной причине воинов — от 10 до 50 драхм в день в зависимости от рода войск (SVA, III, 446, v. 95 sqq.). О подобном условии в договоре Филиппа II ничего неизвестно. Конечно, можно допустить, что в нем подобная угроза в адрес уклонившихся от службы присутствовала, учитывая, что Филипп, разбив греков при Херонее, диктовал условия военного союза с позиции силы. Однако не следует забывать, что война с Персией была для многих выгодным предприятием, поэтому необходимости угрожать не было: желающих участвовать в походе было достаточно.

Полиоркет получил от греческих союзников войско (Diod., XX, 110, 4; SVA, III, 446, v. 95 sqq.). По словам Диодора (XX, 110, 4), в его рядах шло 25.000 воинов из эллинских полисов. Цифра довольно внушительная, так как она не включала наемников и различный сброд, сбежавшийся к Полиоркету ради грабежа. Часть этого войска переправилась затем с ним в Азию для участия в битве при Ипсе (Diod., XX, II1, 1–3; IG, II2, 657, v. 16–26). Если воспользоваться данными В. Швана, то можно подсчитать, что в 302 г. перечисленные выше государства могли предоставить — если исключить из их числа полисы, которые должны были поставлять корабли — 28.000 воинов[233]. Полученная цифра несколько больше, чем указанна у Диодора (XX, 110, 4), но это и неудивительно, ведь подсчеты В. Швана относились к союзу 338 г., и их нельзя считать абсолютно точными. Кроме того, не все из перечисленных нами государств могли входить в союз Деметрия. Следует, например, отметить Фессалию: скорее всего, она не была участницей лиги 302 г., так как после собрания синедров на Истме и заключения союза началась кампания по ее завоеванию.

В случае общей войны договор 224 г. также предусматривал созыв[234] союзного войска гегемоном (Polyb., V, 17, 9; 20, 1). Нам неизвестно, было ли определено количество войск, которое должны были предоставить участники лиги. Возможно, гегемон мог устанавливать необходимую ему численность воинов всякий раз для каждого государства в отдельности. Но это явно было бы не слишком удобно. Гораздо проще было поступить по примеру союза 338 г. На мысль о существовании подобной системы наводят некоторые цифры у Полибия. Однако вопрос, можно ли говорить, что в Эллинской лиге существовал такой же список государств с указанием их контингентов, представляется весьма спорным. У Полибия нет ссылки на существование каких-либо точных данных (V, 17, 9): Филипп разослал по союзным городам вестников, назначив день, в который все союзники с оружием в руках должны были явиться. В другом пассаже (Polyb., V, 20, 1) указана численность мессенского войска, посланного Филиппу в ответ на этот приказ, но нет свидетельств, что мессенцы заранее знали, сколько обязаны выставить воинов.

Подобная практика набора войска упомянута у Полибия и Ливия в отношении ахейцев. Полибий указывает, что накануне войны ахейцы должны были согласовать с лакедемонянами и мессенцами, какое число пехоты и конницы те выставят (Polyb., IV, 15, 4). Ливий (31, 25, 3–4) говорит, что они совещались, как действовать против спартанского тирана Набиса, и договаривались, какой город сколько сможет выставить воинов против врага. Но в последнем случае речь идет о войне между двумя государствами, а не о коалиции. Войско собиралось для ведения одной кампании, а в Союзнической войне боевые действия растянулись на три года. Подобные договоренности, казалось бы, должны говорить в пользу фиксированной цифры вспомогательных сил. Однако другие сведения позволяют усомниться в этом.

В нашем распоряжении есть разрозненные сведения о количестве предоставленных союзниками сил. В битве при Селассии в 222 г. (Polyb., II, 65, 4) ахейцы выставили 3.000 пехоты и 300 всадников, беотийцы — 2.000 пехоты и 200 всадников, эпироты — 1.000 пехоты и 50 всадников, акарнанцы — 1.000 пехоты и 50 всадников; кроме того на стороне союзников сражались наемники, которых насчитывалось 3.000 пехоты и 300 всадников. Соотношение пехоты и конницы 1:10 было традиционным для Греции, в отличие от Македонии. В данном случае обращает на себя внимание тот факт, что государства предоставили разное количество воинов.

В битве при Кафиях ахейцы сражались точно таким же количеством, как при Селассии (Polyb., IV, 10, 2). Однако после этого сражения всеахейское собрание постановило набрать новое войско, которое насчитывало бы 5.000 пехоты и 500 всадников (Polyb., IV, 15, 3–4). То же собрание приняло решение обратиться за помощью к Спарте и Мессении. Согласно Полибию (IV, 15, 7), спартанцы и мессенцы предоставили им по 2 500 пехоты и 250 всадников.

В ходе войны Филипп V призвал эпиротов «поголовно» (Polyb., IV, 61, 1: πανδημεί), получил от акарнанцев 2.000 пехоты и 200 всадников (Polyb., IV, 63,7). А во время вторжения в Этолию акарнанцы прислали ополчение, численность которого не уточняется. Таким образом, даже в приведенных фрагментарных сведения наблюдается явное противоречие. Например, ахейцы выставляли то 3.000 пехоты, то 5.000; акарнанцы в одном случае могли предоставить 1.000 воинов, в другом — 2.000.

Кроме того, если сравнить данные Полибия с таблицей В. Швана, то можно отметить расхождение в цифрах. Так ахейцы в 338 г. могли выставить 3.000 пехоты, в 224 г. — даже 5.000 Однако следует учитывать то обстоятельство, что в союзе Филиппа V речь уже шла о федерации, а не об отдельном государстве. Поэтому сама Ахайя, видимо, по-прежнему могла предоставить только 3.000. Беотийцы в лиге Филиппа II оценивались в 5.000 солдат, а при Филиппе V — только в 2.000. Мессения в конце IV в. набирала 3.000 пехотинцев, в конце III в. — 2 300.

Приведенные выше данные наглядно показывают либо наличие демографического кризиса в Греции[235], либо, что более вероятно, отсутствие четко определенного единого списка союзных войск. Вероятнее всего, какие-то общие договоренности существовали, и государства-участники лиги посылали в ответ на приказ гегемона требуемое им количество солдат, но чаще всего, предоставляли столько воинов, сколько могли отправить без ущерба для защиты собственного государства. Сделаем лишь небольшое уточнение: в отличие от времен прежних Коринфских союзов, когда войны велись за пределами Греции, в период существования Эллинской лиги боевые действия разворачивались в самой Элладе, поэтому какая-то часть войска всегда должна была оставаться дома.

Примечательно еще одно свидетельство Полибия. Автор, приводя постановления ахейского собрания накануне войны, указывает, что не гегемон, а ахейский стратег должен обратиться к Спарте и Мессении и договориться, какое число пехоты и конницы они предоставят для совместных операций (Polyb., IV, 15, 4). Подобное утверждение позволяет говорить, что в лиге 224 г. наряду с главнокомандующим любой союзник мог договориться о поставке вспомогательных сил и об их численности.

Также ничего не известно о существовании условия о штрафах в лиге 224 г. Тем не менее это не означает, что такой пункт отсутствовал в союзном договоре. Можно привлечь косвенное свидетельство Полибия. В ходе Союзнической войны между Эллинской лигой и Этолней Мессения, которая в 220 г. вошла в состав лиги, не сразу начала боевые действия. Подобная позиция по отношению к общему врагу могла привести к измене в ходе военных действий. О существовании таких подозрений упоминает Полибий (V, 20, 3). Он рассказывает о мессенском войске, которое было отправлено к Тегее на соединение с Филиппом V, но не застало его там. Мессенцы оказались в растерянности и не знали, что делать, ибо опасались, «как бы из-за прежних подозрений не было усмотрено в этом злого умысла» (…άγωνιώντες δέ μή δόξαιεν έθελοκακεΐν διά τας προγεγευημένας περί αυτούς υποψίας…). Вполне вероятно, что они могли опасаться наказания со стороны союзников, в частности, и материального. Иными словами, союзники, вероятно, могли потребовать от мессенцев уплаты штрафа за непредоставление отряда в общее войско. К косвенным данным, свидетельствующим в пользу существования статьи о штрафах в договоре, можно отнести и наличие наемников, которых использовали и македоняне, и ахейцы (Polyb., II, 65, 4; IV, 60, 2). Данное обстоятельство подразумевает не только недостаток союзных сил, но и постоянное пополнение из разных источников фонда финансирования наемных войск. Поэтому, хотя прямых свидетельств наличия условия о штрафах не сохранилось, приняв во внимание постоянные военные конфликты в Греции и, как следствие этого, стремление иметь в своем распоряжении возможно большие силы, а также учитывая необходимость платить наемникам, мы вполне можем предположить наличие такого пункта в договоре лиги.

Подводя итоги, можно отметить, что при сходстве в структуре и организации Коринфских лиг принципы созыва общесоюзного войска в IV и III вв. несколько отличались. Причину этого следует видеть в изменившихся исторических условиях и новом соотношении сил союзников. Отношение греков к союзам менялось. Если в лиге Филиппа II они не только были неравноправными партнерами македонского царя, но и понимали, что на деле союз был формой подчинения Греции, то ситуация меняется уже к 302 г., когда была оформлена симмахия греков и Деметрия Полиоркета. Государства выступают теперь как равноправные партнеры по отношению к Деметрию. В союзе Досона и Филиппа V соотношение сил уже существенным образом отличалось от ситуации 338 г. Греческие союзники под влиянием наиболее сильного из них — Ахейской федерации неоднократно оказывали давление на македонского царя.

Любопытно еще одно отличие от прежних времен. В союзе 338 г. единая армия набиралась для осуществления Восточного похода. Поэтому союзные контингенты подчинялись Александру Македонскому до того момента, когда он объявил об окончании совместного похода; в дальнейшем греки его сопровождали уже не как союзники, а в качестве наемников. В лиге 302 г. союзное войско было набрано сначала для освобождения Пелопоннеса, потом оно сражалось против Кассандра в Фессалии и, наконец, было переброшено в Малую Азию, где состоялось решающее сражение между диадохами при Ипсе. Таким образом, в обоих случаях армия набиралась для крупномасштабных действий за пределами Эллады. В союзе 224 г. ситуация была иной. Крупных операций за рубежом не предполагалось. В сущности, единого союзного войска, подчинявшегося македонскому царю, не существовало. Боевые действия союзники вели самостоятельно, лишь изредка объединяясь для совместных операций. Союзническая война 220–217 гг. не знала решающих грандиозных сражений, она представляла собой ряд локальных столкновений.

Сама Македония на протяжении 150 лет, начиная от Филиппа II и заканчивая Персеем, могла выставлять 20–30.000 воинов. В битве при Селассии из общего числа в 28.000 пехотинцев и 1200 всадников Антигон Досон выставил 13.000 пехотинцев и 300 всадников. Естественно, что в этом походе не было необходимости организовывать массовый призыв македонян. За 2 года до этого Досон использовал 20.000 пехоты и 1300 всадников. В римско-македонской войне царь имел 20.000 пехоты и 4.000 всадников (Liv., 31, 34, 7). Позднее, в битве при Киноскефалах Филипп V призвал 16.000 пехотинцев и 2.000 всадников, одновременно в Коринфе он имел 1.300 македонян, а сразу после битвы из македонских городов набрал еще 6.500 человек для отражения удара дарданов (Liv., 33, 4, 4; 19, 3). Фаланга по-прежнему играла основную роль в генеральных сражениях[236]. Однако поскольку, как было отмечено выше, в ходе Союзнической войны не было возможности организовать крупномасштабное сражение, то, вполне вероятно, не было необходимости и в использовании большого числа македонских сил. Ударной силой царя были пельтасты — отборные, более маневренные, одетые в более легкую броню, чем фалангиты, пехотинцы. Иногда считают, что они были подобны гипаспистам Александра Македонского[237], но в таком случае встает вопрос, в чем разница между пельтасгами и собственно гипаспистами, поскольку такое подразделение продолжало существовать. Численность пельтастов, вероятно, составляла 3.000 человек[238] (Polyb., II, 65, 2; IV, 67, 6; X, 42, 2; Liv., 33, 4, 4).

В. И. Кащеев отмечал, что они включали и царскую are му[239]. Однако эта точка зрения несколько корректируется тем фактом, что в одной из недавно найденных надписей пельтасты упоминаются отдельно от агемы. Видимо, это были два подразделения элитных македонских войск. Так, военный устав рекомендует набирать и в агему, и в пельтасты людей, имеющих большое состояние[240]. Такой критерий отбора был вполне оправдан, поскольку лишь состоятельные люди располагали временем для занятий физическими упражнениями, необходимыми для службы в этих частях, а также имели возможность отлучаться на длительный период времени без ущерба для своего источника дохода. Кроме того, возрастной предел службы в агеме ограничивался 45 годами (лишь в некоторых случаях они могли служить до 50 лет), в то время как для пельтастов срок службы был ограничен 35 годами[241]. Вероятно, по достижении этого возраста лучшие из пельтастов зачислялись в агему. Пельтасты использовались при организации засад, выполняли опасные поручения, в битве прикрывали фланги фаланги, а в случае необходимости могли сражаться и отдельно от тяжелой пехоты (Polyb., II, 65, 2; IV. 64, 6; IV, 75, 4; IV, 80, 8; V, 4, 9; V, 7, 11; V, 13. 5–6; V. 22, 9; V, 23, 3–8; V, 27, 8; Liv., 28, 5. II; 31. 36. 1). Однако их немногочисленность и тот факт, что Филипп V рассматривал это подразделение как дополнение к своей фаланге, говорит об отведенной пельгастам в сражениях вспомогательной роли[242].

Что касается гипаспистов, то упоминаний о них довольно мало. Полибий сообщает, что в 218 г. Филипп V прибыл в Сикион в сопровождении гипаспистов (Polyb., V, 27, 3). Второе свидетельство упоминает отправку Филиппом одного из гипаспистов в Ларису после поражения при Киноскефалах для уничтожения царских архивов (Polyb., XVIII, 33, 2). Последний эпизод напоминает приказ Персея в 169 г. уничтожить верфи в Фессалониках, за тем исключением, что последний македонский царь отдал его одному из телохранителей. Наши знания о гипаспистах обогащены публикацией военного устава, найденного в Амфиполе. В этом документе гипасписты упоминаются дважды[243]. В первом случае, как получатели штрафов от нарушителей воинской дисциплины, второй раз в связи с местом для размещения лагеря в непосредственной близости от царских палаток. В письме Филиппа V к Архиппу в числе военных упомянут некий Теоксен, сын Клейтина, гипаспист[244]. Таким образом, гипасписты были телохранителями и чем-то вроде военной полиции — людьми, которым поручали деликатные миссии[245]. Их численность неизвестна. Видимо, термин распространялся на ограниченное число охраны, приближенной к царю[246]. Помимо состояния они должны были обладать и другими качествами, вероятно моральными, чтобы быть достойными «носить копье для царя».

Македоняне также всегда использовали вспомогательные войска из иллирийцев, фракийцев, пеонийцев. Однако, по большей части остается неизвестным, на какой основе они служили — по союзному договору или в качестве наемников. Следует принять во внимание и слабую сторону армии Филиппа: она не была рассчитана на затяжную войну (Plut. Flamin., 2). Длительное содержание таких сил неблагоприятно сказывалось на экономическом состоянии государства и ставило царя в некоторую зависимость от помощи союзников.

В связи с этим следует остановиться и на вопросе о воинском жалованье, который остается довольно сложным. Сохранилась фрагментарная аттическая надпись, в которой дана норма платы гипаспистам Александра (IG2, 1, 329, v. 9–10). В ней ясно можно разобрать, что гипаспист получал драхму в день: υπασπιστή δραχμήν καί τοις…| έκάστης της ήμέρας. По мнению Гриффита, плата наемнику при Александре составляла примерно 3–4 обола в день плюс продуктовый паек[247]. После Восточного похода Александра в Средиземноморье деньги стали дешевыми, цены повысились, соответственно выросла и заработная плата. Эпидаврская надпись (SVA, III, 446, v. 95 sqq.), содержащая договор Коринфской лиги Антигона и Деметрия (302 г.), сохранила штрафы, которые должны были платить города, если были не в состоянии предоставить солдат в союзную армию: …ά[π]ο[τιν]έτω έκάστης ήμερας [— κατά μεν] τόν Ιππέα ήμιμ[ν]αΤον, κατά δέ τόν δπλί[την] ει[κοσι δραχμάς — κατά [δέ τόν ψιλό]ν δέκα δραχμάς… Если принять во внимание, что штраф в десять раз превышал «зарплату» воина, то гоплит в 302 г. должен был получать 2 драхмы в день, всадник — 5 драхм, а легковооруженный воин — 1 драхму. Договор Антигона Досона и Гиерапитны 228 г. предусматривает 1 драхму в день как оплату критского солдата[248]. В 218 г., когда армия Филиппа V находилась в Пелопоннесе, союзные ахейцы согласились выплатить царю 17 талантов в месяц на содержание его 6.000 воинов и 1.200 наемников, что дает примерно 3 обола любого стандарта в день. Низкая средняя плата воину, вероятно, объясняется тем, что наемники Филиппа были варварами, которые обходились дешевле греческих солдат. Соответственно остальные могли получать примерно 1 драхму в день. Однако следует учитывать и тот факт, сколько можно было купить на эти деньги. Поскольку нет сведений, что воины высказывали недовольство такой оплатой своего труда, возможно, они получали не меньше, чем квалифицированный рабочий других профессий[249].

Совместные действия македонских и ахейских сил зафиксированы для захвата города Псофида (Polyb., IV, 70, 2), но после данной операции царь явно действует без участия союзных отрядов (Polyb., IV, 73–74). Точно так же остров Кефалления был объявлен местом сбора союзных кораблей (Polyb., V, 3, 3–4), но никаких крупных морских операций объединенного флота не отмечено, за исключением переброски сухопутных сил. При вторжении в Этолию в 218 г. совместно с македонянами действовали акарнанцы и иллирийцы; в том же году в Спарте воевали македоняне, ахейцы, иллирийцы; к ним должны были присоединиться и мессенцы. С одной стороны, греческие государства не располагали достаточными собственными силами и не могли позволить себе выделять часть их для службы в общем войске. С другой стороны, командование объединенными силами лиги было весьма сложной задачей для молодого Филиппа V, который имел мало опыта ведения крупных боевых действий. Следует учитывать и тот факт, что Союзническая война 220–217 гг. представляла собой ряд локальных столкновений, происходивших иногда одновременно в разных частях Греции. Данное обстоятельство диктовало необходимость распределения сил, а не объединения их. В силу всех этих факторов сбор общего войска так и не был организован.

Правильнее будет говорить, что инициатива привлечения союзников к участию в каждой конкретной операции лежала на гегемоне союза, и именно он решал, кто из них в какой момент предоставит войска. Как правило, это зависело от близости государств-союзников к территории, на которой планировались действия. Вполне естественно, что к действиям против Фтиотидских Фив царь не привлекал ахейцев или мессенцев, а в акции против Спарты он потребовал отряды от этих государств. Не будет выглядеть преувеличением и утверждение, что македонский царь теперь не имел возможности использовать значительный воинский контингент лишь в своих интересах.

Говоря о военных силах союзников, нельзя не отметить еще один немаловажный фактор. Среди партнеров по Эллинской лиге в политическом плане лидировали Ахейский союз и Македония, причем именно в указанном порядке. Но в военном аспекте безусловное лидерство оставалось за македонскими силами, которые по своей численности и боеспособности намного превосходили ахейское войско.

Так, постоянной силой Ахейского союза были эпилекты («отборные»), постоянную численность которых на протяжении всей войны Полибий указывает несколько раз: 3.000 пехоты и 300 всадников (II, 65, 3; IV, 10, 2; V, 91, 6). В кризисных ситуациях собиралось всенародное союзное ополчение, тогда ахейцы могли выставить солидные силы — до 20.000 человек[250]. Но такие случаи были редкими, и для Союзнической войны не зафиксированы. Стратег мог призвать ополчение нескольких городов, ближайших к театру военных действий (Polyb., IV, 13, 1; V, 95, 7). Основу ахейской армии составляла фаланга из гоплитов (Polyb., IV, 61, 2; Liv., 38, 29, 3 sqq.). Однако, в то время как все лучшие армии эллинистического мира уже давно вооружались и организовывались по македонскому образцу, ахейское оружие было устаревшим, фаланга — недостаточно сомкнутой и маневренной. Таковой ахейская армия оставалась до реформы Филопемена[251] (Plut. Philop., 9). Прежде всего Филопемен изменил построение войска и вооружение, которые у ахейцев были плохи: у них были в употреблении длинные щиты, тонкие и поэтому очень легкие, а кроме того, такие узкие, что не прикрывали тела, копья же их были гораздо короче сарисс. Благодаря легкости копий ахейцы могли поражать врагов издали, но в рукопашном бою с врагом они были в менее выгодном положении. Построение мелкими отрядами ахейцам было незнакомо; у них было в употреблении построение фалангой, в которой копья не выставлялись вперед и щиты не смыкались, как в македонской фаланге, поэтому противнику легко было расстроить их ряды. Возможно, реформирование армии накануне Союзнической войны было слишком дорого для казны федерации. Обычное снаряжение тяжеловооруженного македонского гоплита[252] в III–II вв. стоило 1 талант, но могло доходить и до двух (Plut. Demetr., 21). Известно, что войско Клеомена, набранное из бывших илотов, обошлось царю в четверть таланта на человека (Plut. Cleom., 23).

Вдобавок усилилось пренебрежение ахейцев к дисциплине и вообще к военной службе (Polyb., IV, 7, 7). Как говорит Плутарх (Arat., 47), «они и телом ослабели и воинский дух утратили». Любопытен презрительный взгляд этолийцев на ахейский силы: «напуганное войско Арата убежит и не пожелает сразиться…» (Polyb., IV, 10, 9). Сам стратег союза 220 и 217 гг. — Арат Старший — к роли командующего войсками на поле сражения был совершенно непригоден. Достаточно вспомнить два его скандальных поражения — при Ладокиях в 227 г. (Plut. Arat., 37) и при Кафиях в 220 г. (Polyb., IV, 16, 5). Его сын — стратег 219 г. — также ничем выдающимся не прославился, а стратег 218 г. Эперат совершенно не пользовался авторитетом в войсках (Plut. Arat., 48; Polyb., V, 30, 1, 5–6; 91, 4–5). В силу этих обстоятельств становится очевидным, чьими руками намеревался вести войну Арат Старший.

Сражаясь собственными силами, союзники регулярно использовали наемников. В ахейской армии, например, «наемники были постоянно действующей частью армии и участвовали практически во всех кампаниях… их служба оплачивалась из федеральной казны»[253]. Однако в данном случае обращает на себя внимание то обстоятельство, что в союзе 224 г. наемники привлекались не только каждым государством по отдельности, но и лигой в целом. Некоторые предводители наемников были официально включены в ее состав.

В таком качестве в союз был принят Скердилаид, правитель государства ардиэев (Polyb., IV, 29, 7). Государство его нельзя считать такой же частью лиги, как и прочие. Во-первых, он договорился с Филиппом, что будет получать ежегодно по двадцать талантов (Polyb., IV, 29, 7), что ставит его в особое положение по отношению к другим союзникам. Кроме того, основной целью его действий была добыча[254], которую на войне можно получить законным путем. Фактически ему было все равно, на чьей стороне сражаться, и он выбрал того, кто обещал заплатить больше. Одно это показывает, что он сам себя рассматривал как наемника. Более того, посчитав, что Филипп ему не доплатил (как прежде этолийцы), он захватил четыре союзных корабля у острова Левкада (Polyb., V, 95, 1–4), а позднее даже совершил набег на Фессалию и Македонию (Polyb., V, 108, 1–2). Довольно странное поведение для союзника, так как согласно договору (Polyb., IV, 24, 5) подобное действие влекло за собой наказание со стороны лиги. Однако Полибий (V, 108, 3) упоминает только о намерении Филиппа идти войной на Скердилаида, причем в это время Филипп имел в своем распоряжении лишь македонское войско, но не общесоюзное. Военные действия развернутся уже после завершения Союзнической войны. Все это позволяет сказать, что принятие в союз Скердилаида не делало его таким же союзником, как остальные. Вероятнее всего, его помощь была куплена на время боевых действий. Поскольку Македония не имела собственного флота, то, возможно, идея использовать против этолийцев грозных иллирийских пиратов была весьма привлекательна в начале войны. В конце же ее Скердилаид как союзник не представлял никакой ценности, тем более что Филипп начал строительство собственных судов — эти обстоятельства и вызвали прекращение «контракта».

Другим союзником, включенным в лигу на подобных условиях, были критские города. Полибий указывает (IV, 55, 34 1–2), что в союз с македонянами и ахейцами вступили полиррении, лаппеи и их союзники, а отряд критян сражался на стороне македонян в Союзнической войне (Polyb., IV, 55, 5; 61, 1–2). Однако, критское участие в деятельности лиги, вероятно, отправкой этого войска и ограничивалось, поскольку вступление нескольких полисов Крита в симмахию в 220 г. было вызвано усилением соперничающей группы городов, возглавляемых Кноссом, которые, в свою очередь, были союзниками Этолии[255]. Поскольку Эллинская лига в это время находилась на грани войны с Этолийской федерацией, то противники Кносса обратились за помощью к ахейцам и македонскому царю. Но критян нельзя рассматривать полноправными участниками договора. Скорее всего, они даже не посылали делегатов в союзный синедрион. Нам известны три заседания сине дров. Первое в 220 г. произошло до вступления критян в союз. Второе в 218 г. и третье в 217 г. были посвящены, в основном, мирным переговорам с Этолией, что мало затрагивало критян ввиду их скромного участия в войне.

Стоит остановиться на участии критян в боевых операциях в Греции по разные стороны границы. Известно, что вначале Кносс получил подкрепление из Этолии — 1.000 человек (Polyb., IV, 53, 8). Полиррении и их союзники обратились за помощью к Эллинской лиге, и к ним прибыли 400 иллирян, 200 ахейцев и 100 фокидян (Polyb., IV, 55, 2). Несколько позже кноссяне отправили 1.000 человек в Грецию, а их противники — 500 человек (Polyb., IV, 55, 5). Критяне упоминаются в войске македонского царя Филиппа на протяжении всей войны (Polyb., IV, 55, 5; 61, 2; 67, 6; 68, 3; 71, 11–12; V, 3, 2; 7, II). Обращает на себя внимание одно обстоятельство: критяне находятся на службе у Филиппа, как упоминает историк (Polyb., V, 3, 2). Но речь, скорее всего, идет о наемниках, которыми так славился остров Крит. Вполне вероятно, что хорошие отношения, установленные македонским царем с этим островом (Polyb., VII, 14, 4), находились в прямой зависимости от стремления царя иметь постоянную базу для пополнения своего войска наемными силами. Стоит вспомнить, что в битве при Селассии также участвовали критские солдаты, но это были представители Элевтерны и Гиерапитны, о которых в Союзническую войну Полибий не упоминает. Сохранились соглашения (Syll³, II, 581) между этими городами и Антигоном Досоном, хотя и весьма фрагментарные, в которых содержится обязательство посылать македонскому царю солдат, упоминаются и условия выплаты им жалованья. Из этого положения следует вывод, что уже Досон использовал критских наемников. Однако есть существенное отличие между наемными силами Досона и теми наемниками, которые участвовали в Союзнической войне. В последнем случае критяне формально считались союзниками Эллинской лиги, а не македонского царя, как это было при Антигоне.

Примечателен факт, что оплата услуг наемников производилась македонским царем. Так было и в случае со Скердилаидом, и с критянами. Дело в том, что при организации Эллинской лиги никакой общесоюзной казны не предусматривалось. Государства за собственный счет содержали свои отряды, а также призванные на помощь союзные силы. Относительно наемников статей договора не сохранилось; Полибий также не останавливается на этом вопросе. Однако и в этом случае, вероятно, плата производилась непосредственно нанимающей стороной. В данном случае это был македонский царь. Служба Скердилаида была куплена за 20 талантов в год (Polyb., IV, 29, 7). Относительно жителей Крита таких сведений нет.

Кроме иллирян и критян наемниками могли быть и представители других народов, но выбор тех или иных лиц для принятия на службу зависел от предпочтений нуждавшегося в них государства. В битве при Селассии у македонского царя в качестве наемников указаны 1.000 агриан и 1.000 галатов (Polyb., II, 65, 2). У Филиппа была, например, галатская конница (Polyb., V, 3, 2). Увеличение числа наемников-вар-варов очевидно: варварские народы были многочисленными, находились ближе к Македонии, поэтому их легче было набрать, и, возможно, стоили они дешевле. Любопытен еще один факт. Даже ахейцы — основные партнеры македонян по союзу — могли находиться в войске царя в качестве наемников (τούς те των 'Αχαιών μισθοφόρους — Polyb., V, 3, 2). Интересно, что функции мыса Тенар в III в. сошли на нет, при этом не упоминается другое аналогичное место рынка наемников.

Примечательно, что набрать наемников всегда было возможно — видимо, в желающих недостатка не было[256]. Так, в начале Союзнической войны жители Димы, Фар и Тритеи, не справившись с врагом собственными силами, были вынуждены самостоятельно нанимать их, что и было выполнено в кратчайшие сроки (Polyb., IV, 59–60). Кроме того, этот пример можно привлечь и для подтверждения взгляда о превосходстве профессионального воина над обычным ополченцем. Эта маленькая наемная армия была достаточно большой, чтобы защитить греческие города от партизанской этолийской тактики ведения боевых действий. Сами граждане, вероятно, могли лишь удержать городские укрепления при условии, что враг не будет тратить время на осаду; присутствие же обученных солдат позволяло защитить и сельскую территорию либо, если разорения избежать не удалось, при отступлении противника заставляло бы его оставить добычу[257].

Набор наемников отдельными государствами находился в прямой зависимости от условий финансирования и порядочности нанимателей. Известны факты невыполнения оговоренных условий. Как указывалось выше, македонский царь недоплатил Скердилаиду в конце войны. Однако такое пренебрежение с его стороны наблюдалось лишь на завершающей стадии военных действий и диктовалось политическими соображениями. Кроме того, Филипп располагал собственными значительными силами и не почувствовал существенного ослабления своей армии из-за измены иллирийцев. Следует принять во внимание и тот факт, что доходы[258] македонских царей в сравнении с доходами Птолемеев и Селевкидов были невелики. Поэтому Антигониды в принципе стремились сократить расходы на наемные войска, комплектуя армию путем воинской повинности из македонцев и подвластных племен[259].

Совсем иная картина сложилась во взаимоотношениях ахейцев и наемников. В ходе Клеоменовой войны Ахейский союз недоплатил им жалованье (Polyb., IV, 60, 2). Поэтому в начале Союзнической войны у них были большие трудности с набором наемных сил. В немалой степени из-за отсутствия желающих поступить к ним на службу ахейцы первые кампании вели весьма пассивно. Стратег союза Арат Младший не располагал достаточными силами, чтобы выделить для защиты городов, постоянно страдавших от этолийских набегов, даже небольшой отряд. Полибий не приводит ни одного факта о самостоятельных действиях ахейцев в первые месяцы войны. Складывается впечатление, что выбранный стратег был занят только сбором войска и поиском наемников. Он не оказал помощи подвергшимся нападению городам, они были вынуждены обороняться своими силами. Он не организовал фронт борьбы со спартанцами, действовавшими против аргивских городов[260]. Он не преследовал врага, даже не попытался преградить им путь домой. Города, подвергшиеся нападению, были вынуждены самостоятельно набирать наемников и организовывать оборону. Более того, впоследствии в ходе боевых действий ахейцы неисправно платили солдатам, так что в 218 г. наемники покинули их армию (Polyb., V, 30, 5–6; 91, 4–5).

Относительно использования лигой наемных сил у Полибия сохранились некоторые сведения. Часто на них возлагали единственную надежду на спасение (Polyb., IV, 60, 5). Наемники первыми вступали в битву, македонский царь располагал их впереди войска (Polyb., IV, 78, 6; V, 7, 11; 23, 1). Их посылали вперед занять удобные позиции (Polyb., IV, 75, 3); в числе других воинов они оставались для охраны городов (Polyb., V, 3, 2); на марше они двигались в арьергарде, прикрывая войско (Polyb., V, 13, 1). Столь широкая сфера применения наемников показывает не только профессионализм этих подразделений, но и, вероятно, легкость их восполнения, а также установившееся к концу III в. мнение о необходимости беречь собственное войско, подставляя под удар тех, кому за это платят.

Естественно, отношение наемников к командующему играло немаловажную роль на поле битвы. В нашем распоряжении находятся два характерных примера. В битве при Селассии наемники сражались, проявляя храбрость и мужество. По словам Полибия, их воодушевило присутствие царей, Антигона Досона и Клеомена (Polyb., II, 69, 3–4). Совсем иная картина складывается в 218 г. в ходе Союзнической войны. В то время ахейским стратегом был выбран Эперат, однако он не пользовался ни малейшим уважением среди воинов (Plut. Arat., 48). Им пренебрегали и собственные войска и наемники (Polyb., V, 30, 1). Дело дошло до того, что наемные солдаты разбрелись (Polyb., V, 30, 5–6; 91, 4–5).

Несмотря на частые упоминания наемников в армиях союзников по Эллинской лиге, не представляется возможным говорить о их доминирующей роли. Прежде всего следует подчеркнуть их сравнительно небольшое количество. Так, по приведенным данным Полибия, у ахейцев в Клеоменовой войне в одной из битв наемников было всего 200 человек (II, 58, 3). В то время как в Союзнической войне только три ахейских полиса Дима, Фары и Тритея самостоятельно наняли 300 пехотинцев и 50 всадников (Polyb., IV, 60, 5). В середине войны ахейцы приняли постановление набрать огромную армию наемников. Если Полибий не ошибается, речь шла о 8.000 пехоты и 500 всадниках (Polyb., V, 91, 6). Приведенная цифра вызывает серьезные сомнения. Дело в том, что собственная постоянная ахейская армия насчитывала всего 3.000 пехоты и 300 всадников (Polyb., V, 91, 6). В предшествовавший год ахейцы платили наемникам нерегулярно, чем вызвали их недовольство и стремление покинуть ахейские ряды (Polyb., V, 30, 5–6). Закономерен вопрос: из какого источника они теперь могли себе позволить финансировать теперь такую громадную армию наемников? И какие средства пропаганды нужно было подключать, чтобы привлечь солдат на службу? Ведь за ахейцами уже должна была закрепиться репутация «неплательщика». Неудивительно, что далее Полибий нигде не говорит, сколько именно наемников все же выступило на стороне ахейцев (Polyb., V, 92, 3 и 10).

Совсем иначе обстоит дело с македонским царем. Хотя его государство считалось гораздо беднее других эллинистических царств, он располагал достаточными средствами, что позволяло ему содержать внушительные наемные силы. Если говорить о численных данных, то уже в битве при Селассии Антигон Досон располагал 3.000 пехоты и 300 всадниками в качестве наемников, тогда как общее число союзной армии достигало 28.000 пехоты и 1.200 всадников. Нетрудно подсчитать, что наемные силы составляли примерно девятую часть всех войск. Первые кампании Филиппа не имели большого числа наемников. От Союзнической войны в нашем распоряжении есть данные 218 г.: Филипп V вел с собой 6.000 македонян и 1.200 наемников. Последние составляют шестую часть от общего числа. Приведенное соотношение сил собственных и наемных показывает, что последние не были решающей силой в армии. Кроме того, наемники, как правило, служили в подразделениях легковооруженных сил, а также составляли существенную часть гарнизонов[261], что не способствовало повышению их роли в армии.

Таким образом, вполне можно утверждать, что в конце III в. практика использования наемных сил была широко распространена, однако численность их находилась в прямой зависимости от финансов нанявшего их государства и талантов командующего. В условиях Союзнической войны вся тяжесть содержания наемников легла на Македонию. Соответственно, только царская армия в то время располагала столь значительными наемными силами и, вероятно, не имела серьезных проблем с набором на службу. Любопытна сохранившаяся у Полибия характеристика отдельных народов в военном аспекте: «Конные воины фессалийцев несокрушимы в эскадроне и фаланге; напротив, когда по обстоятельствам времени и места приходится сражаться вне строя, один на один, они становятся неловкими и негодными; этоляне наоборот. Критяне неодолимы на суше и на море в засадах, разбоях, в обкрадывании неприятеля, в ночных нападениях и вообще во всех делах, сопряженных с хитростью; напротив, им не достает мужества и стойкости, когда неприятель наступает массою с фронта, выстроенной в фалангу; ахейцы и македоняне наоборот» (Polyb., IV, 8, 10–11).

Единого флота Эллинского союза не существовало. У ахейцев в 217 г. активно действуют лишь 6 кораблей: три были отправлены к Актэ, три — к Патрам и Диме (Polyb., V, 91, 8). А накануне войны, в случае с Кафиями и Кинефой, их морские силы вообще не проявили себя. Б. Низе даже полагает, что эти этолийские операции были бы обречены на провал, если бы ахейцы имели несколько военных кораблей[262].

У Македонии флот никогда не был столь же сильным, как сухопутные войска, если не считать периода правления Антигона Гоната. В III в. Македония использовала тяжелые корабли, рассчитанные на абордаж и бортовой бой, во II в. крупные суда уже выходили из употребления, что объясняется скорее слишком большими материальными и человеческими затратами, чем непригодностью их к бою[263]. Досон имел корабли[264], на которых собирался отправиться в карийский поход в 227 г. Однако большого опыта в управлении флотом все-таки не было. Об этом говорит курьезный инцидент, произошедший в начале похода. По пути в Азию, флот Антигона сел на мель около Ларимны в Опунтской Локриде. Ситуация была весьма деликатная, так как Антигон находился во враждебных отношениях с Беотией, а недалеко от места катастрофы находился отряд беотийской конницы под командованием Неона. К счастью для македонян, Неон не воспользовался их бедственным положением[265]. Македония, таким образом, располагала некоторым числом транспортных и военных судов. Но их численность и опыт управления ими были недостаточными для развертывания широкомасштабных операций на море. В ходе войны Филипп пытался осуществить морские операции. Полибий говорит, что для этого «суда были собраны, а македоняне научились обращаться с веслами» (V, 2, 11). Как верно подметил В. И. Кащеев[266], флот был именно «собран», а не построен. А из Ливия следует, что Филипп не построил ни единого судна (Liv., 28, 8, 14). М. Олло показал, что всего к концу войны царь набрал около дюжины катафракт и около сорока легких судов[267]. Но последние — это легкие лембы, которые не могли меряться силами с боевыми кораблями[268]. Для совместных же действий привлекались корабли союзников, в частности ахейские и иллирийские. Скердилаид в начале войны предоставил тридцать лодок (Polyb., IV, 29, 7).

Таким образом, армия союзников имела довольно внушительные силы. Тем не менее в лице Этолийской федерации, располагавшей гораздо более скромными возможностями, они встретили достойного противника.

2. Армия Этолийской федерации

Об этолийском войске известно гораздо меньше. По словам Эфора, которые передает Страбон (X, 3, 2), этолийцы никогда не подчинялись другим народам; страна их с незапамятных времен не подвергалась разорению вследствие ее трудной доступности и военного искусства жителей. Некоторые факты, хотя и о более ранних событиях, предоставляет Диодор (XVIII, 24). Так, во время Ламийской войны Антипатр и Кратер привели в Этолию огромное войско в 30.000 пеших и 2.300 конных воинов. Этолийцы, оставив несколько гарнизонов в хорошо укрепленных городах, вместе с женами и детьми ушли в труднодоступные горные районы. Македонские полководцы, потеряв в горах много людей, с приближением зимы решили взять их измором и оставили эту затею только ради похода против регента Пердикки. Однако уже весной следующего 320 г. этолийцы осмелились вторгнуться в Фессалию (Diod., XVIII, 38), продемонстрировав всем, что их государство имеет такую силу, с которой следует считаться. Примечательно, что на протяжении всех войн диадохов «этолийцы, в отличие от многих других греков, отстояли независимость своего государства и даже усилили его мощь»[269].

Следующий военный успех этолийцев, произведший огромное впечатление на греческий мир, был связан с обороной Дельф от нашествия галлов в 279 г.[270] Этот подвиг был увековечен. Павсаний говорит, что этолийцы воздвигли в Дельфах у храма Аполлона среди статуй богов (Paus., X, 13,2) памятник своим полководцам, участвовавшим в сопротивлении, отдельный памятник стратегу Эвридаму, который, вероятно, возглавлял ополчение (Paus., X, 16, 4), и огромное изваяние Этолии в виде сидящей женщины, вооруженной метательным копьем (Paus., X, 18, 7). Ни македонцам, ни другим грекам не удалось освободить Дельфы от этолийского владычества. Отвага этолийцев вошла в поговорку, хотя Полибий и говорит о ней в неодобрительном тоне (Polyb., IV, 3, 5; V, 81, 1).

Косвенным свидетельством военной мощи этолийцев является активная экспансия в начале III в. Присоединение Эниании означало выход к Фермопильскому ущелью и побережью Малийского залива; теперь подконтрольная Этолии территория уже вплотную примыкала к владениям македонского царя и создавала угрозу морским коммуникациям Антигонидов в Эгенде. В 316 г. этолийцы преградили путь Кассандру из Македонии в Беотию через Фермопилы, а в 290 г. Деметрий Полиоркет вынужден был праздновать пифийские игры в Афинах, потому что Дельфы и все парнасские перевалы находились в их власти. После Деметриевой войны Этолийский союз увеличился до таких размеров, которых не знал ни до, ни после 229 г.

В отличие от своих врагов — Ахейского союза прежде всего — этолийцы не имели возможности привлечь на свою сторону силы, подобные Эллинской лиге. Этолийцы вели военные действия, как правило, общесоюзным ополчением, которое состояло из контингентов отдельных общин. При всей этнической разнородности такого ополчения оно предстает в описании Полибия как единая и монолитная армия, где соблюдался принцип единоначалия[271]. Историк говорит, что этолийцы не любят сражаться правильной фалангой, предпочитая рукопашные поединки (Polyb., IV, 8, 10). Н. Хэммонд даже считает[272], что у них-был недостаток тяжелой пехоты и они были способны вести лишь партизанскую войну. Другие исследователи не согласны с этим, полагая, что состав этолийской армии был примерно таким же, как и у других греческих государств, лишь процент пельтастов в общей массе пехоты был несколько выше[273].

Этолийцы, видимо, не имели постоянно действующего отборного войска — эпилектов. Как было отмечено С. К. Сизовым[274], звание «эпилектархов», казалось бы, свидетельствует о наличии такого корпуса воинов, но довольно обширная литературная традиция ничего не сообщает о существовании подобного подразделения. Всякий раз, когда для выполнения какой-то операции требовался отборный отряд, он формировался только накануне планируемой акции и только на время ее осуществления. Как бы часты и опустошительны ни были набеги таких отрядов под руководством отдельных предводителей, без общесоюзного постановления о войне Этолия считалась пребывающей в мире.

От других греческих государств Этолия отличалась тем, что предоставляла своим гражданам право на грабеж соседних территорий не только в ходе военных действий, но и в период мира или, как говорит Дж. Ларсен[275], «они грабили суда любой страны, в любое время и без какого-либо права на это». Полибий (XVIII, 4, 8) по этому поводу приводит речь македонского царя Филиппа V на переговорах с Титом Квинкцием Фламинином в 197 г. Обращаясь к этолийскому представителю, царь сказал: «Много раз я и прочие эллины обращались к вам через послов с требованием отменить закон, дающий право громоздить добычу на добычу, а вы отвечали, что из Этолии скорее будет изъята Этолия, чем этот закон». Поскольку Тит Квинкций не понял этой фразы, Филипп пояснил, что «у этолийцев есть обычай грабить не только народы, с которыми они ведут войну, и их земли, но и под видом помощи обеим враждующим сторонам, ведущим войну между собой, грабить земли обеих» (Polyb., XVIII, 5, 1–2). Естественно, все греки практиковали грабеж, но если в ходе войны он был уместен, то в мирное время к нему прибегали нечасто. Этолийцы же вызывали массовое недовольство не самим фактом грабительских рейдов, а тем, что своими действиями превращали мирное время в военное.

Этолийцы могли выставить на поле боя довольно значительные силы. Диодор говорит, что во время войн диадохов этолийцы располагали от 7 до 12 500 человек (XVIII, 9, 5; 24, 2; 38, 1). В дальнейшем союз разрастался, его армия должна была заметно увеличиться. Для периода Союзнической войны можно привлечь данные 218 г., когда стратег этолийцев Доримах увел в поход «половину ополчения» (Polyb., VI, 5, 1). В числе оставшихся были 3.000 человек в районе Ферма, 3.000 пехоты и 400 всадников составляли гарнизон Страта и какие-то силы должны были находиться в других городах. Приблизительный подсчет показывает, что этолийские силы в тот период насчитывали около 15.000 солдат. Позднее, в битве при Киноскефалах, этолийцы выставили 6.000 пеших и 400 всадников (Plut. Flamin., 7). Примечателен и тот факт, что при описании разгрома Ферма македонским войском, Полибий упоминает (V, 8, 9) о «хранившихся в портиках» многочисленных комплектах вооружения, из которых македоняне 15.000 уничтожили, а «самые дорогие» унесли с собой. По мнению С. К. Сизова[276], такое количество оружия не могло быть просто трофеями, посвященными богам. Это был союзный арсенал. Цифра, приведенная историком, весьма внушительная, что косвенно подтверждает большие размеры этолийского ополчения.

Вполне правдоподобно предположение, что общая численность сил, сражавшихся на этолийской стороне, в этой кампании могла достигать даже 20–25.000 воинов. Подобные данные подтверждаются подсчетами В. Швана. Хотя подсчеты с использованием его таблицы затруднены тем обстоятельством, что этолийцы, например, контролировали не всю Фокиду, или тем фактом, что немецкий исследователь для конца IV в. представляет Кефаллению и Закинф как одну единицу, а в нашем распоряжении есть четкое указание на союз с Этолией кефалленян, в то время как Закинф, видимо, подчинился Филиппу. Кроме того, Спарта не входила в Коринфский союз; ее войска не были представлены в списке. Поэтому, если взять за основу, что акарнанцы, фокидяне, локры и фтиотидские ахейцы выставляли по 2.000 человек, Этолия, Элида и, возможно, Дорида — по 5.000, а Амбракия — 1.000, то получится предположительно 24.000 воинов. Однако такие силы в этой войне не собирались. Этолия, Элида и Спарта совместных операций не организовывали. Этолийский стратег обычно имел в своем распоряжении большую часть своего войска, а отдельные командиры действовали маленькими отрядами. Например, Эврипид зимой 219 г. вел за собой в Пелопоннес всего 2.200 человек (Polyb., IV, 68,1).

Значительная по греческим меркам численность этолийской армии и ее боевые качества делали Этолию грозным противником для любого греческого государства и даже для Македонии. Однако из-за живучести архаических обычаев уровень военного дела в Этолийском союзе далеко не соответствовал требованиям эпохи. Этолийцы пренебрегали элементарными правилами военного искусства: не желали строить настоящую фалангу, укреплять походные лагеря, выставлять дозоры и подчиняться дисциплине, если предоставлялся случай заняться мародерством. Не была изжита восходящая к архаической эпохе практика военных экспедиций, предпринимаемых в частном порядке командирами отдельных отрядов; армия в какой-то мере сама себя содержала[277]. Плутарх очень метко отметил (Flamin., 8) их поведение в битве при Киноскефалах: пока римляне преследовали разбитого врага, этолийцы бросились грабить и разорять неприятельский лагерь. Их ненасытная жадность вызвала раздражения Фламинина (Liv., 33, 11, 8). Едва ли за тридцать лет до этого события этолийские воины поступали как-то иначе.

На протяжении всей Союзнической войны этолийцы действовали либо отдельными отрядами, численностью от 1.000 до 2.500 человек, либо наносили удар объединенными силами — в таком набеге участвовало, возможно, до 10.000 солдат[278], обозначенных у Полибия πανδημεί. Такая тактика наводила ужас на противника и наносила ему экономический ущерб. От решающих сражений этолийские командиры предпочитали уклоняться.

Сила Этолии базировалась также на морских операциях, причем этолийцы не стеснялись своей репутации пиратов[279]. Примечательно, что собственного регулярного военного флота у федерации не было; она использовала корабли союзников, в частности суда кефалленян (Polyb., IV, 6, 2 и 8), а связи с Критом и некоторыми островами Эгейского моря обеспечили этолийцам возможность совершать пиратские рейды на суше и на море.

В отличие от других государств этолийцы нечасто прибегали к услугам наемников. Тем не менее для Союзнической войны зафиксировано наличие критских воинов, прибывших в этолийское войско в ходе боевых действий (Polyb., IV, 55, 5; V, 14, 1 и 4). Вероятно, речь идет о наемниках, а не о союзниках. Намек на это можно усмотреть у Полибия. Историк в одном пассаже указывает, что в Страте находилось 3.000 этолийской пехоты, 400 всадников и 500 критян (V, 14, 1: Κρήτας δ' elς πεντακοσίους). А затем говорит, что этолийская конница и наемники бежали (V, 14, 5: ol των Αΐτωλων ιππείς καί μισθοφόροι). Поскольку в битве участвовали лишь этолийцы и критяне, то, вполне вероятно, под наемниками Полибий подразумевал последних.

Располагая такими силами, Этолийская федерация имела явное преимущество перед ахейцами, но не перед македонянами. Понимая мощь противника, Этолия стремилась расколоть вражеский фронт, ведя накануне войны переговоры с отдельными государствами. Пока решение о войне не было ратифицировано членами Эллинской лиги, этолийское правительство имело шанс свести общегреческую войну к конфликту между Этолией и Ахайей[280]. Заявление о мире с лакедемонянами, мессенцами и прочими народами (Polyb., IV, 15, 8–9) было провокационным воззванием к существующему договору Общего Мира. Посольства были отправлены в Эпир и Спарту (Polyb., IV, 30, 7; 34, 4), вызвав волнения у лакедемонян и поколебав позицию эпиротов, так что они ждали выступления македонских сил. Однако присоединение Спарты не принесло существенной помощи Этолии. Спартанское государство было так ослаблено, что его войско могло предпринимать лишь набеги на приграничные области. Только Элида служила этолийцам надежной опорой в Пелопоннесе, обеспечивая их продовольствием[281]. Не случайно в ней постоянно находился этолийский отряд (Polyb., IV, 59, 1; V, 30, 2; 94. 2).

Таким образом, сравнивая потенциальные возможности противоборствующих сторон, можно отметить, что численный перевес оставался за Эллинской лигой. Тем не менее этот фактор оказался не самым главным в ходе войны.