Май 630 года. Солеград. Словения.
Голубь прилетел в Новгород пару недель назад и Самослав, бросив все дела, поскакал на юг, в Солеград, куда должна будет вскорости приехать мать. Милицу выехала встречать полусотня его личной охраны, взяв с собой повозку, на которой обычно передвигалась княгиня Людмила. Самослав готов был сорваться в Аквилею и сам. Но, во-первых, он не хотел бросать княжество на непонятный срок, а во-вторых, в Солеград прибыл Виттерих, и прибыл не один…
— Ваша светлость! — коротко поклонился Виттерих. — Король Хильдеберт погиб в бою, а бургундские герцоги присягнули Дагоберту. В общем, все плохо, но есть и хорошие новости! Тут франков пока ждать не стоит. У них все еще Париж в осаде.
— Вот как? — Самослав откинулся в кресле и глубоко задумался. Он еще не знал об этом, вести пока не достигли Солеграда. — Как это получилось?
— Авары предали, государь, — Виттерих смотрел абсолютно серьезным взглядом. — Заманили в ловушку и подставили моего короля под мечи королевских лейдов. Их больше сотни было, а подмога пришла слишком поздно. Мы перерезали тех, кто убивал моего господина, но его уже не вернуть.
— Плохо, — нахмурился Самослав. — Я думал, его тесть поумнее будет, и учтет то, что авары затаят злость за этот брак. Октара надо было плотно в оборот брать. Переиграл нас Дагоберт. Недооценили мы его. Ну, да ладно… Жаль парня, конечно.
— А… а он настоящий король был? — задал Виттерих давно мучавший его вопрос. — А то там всякое говорили…
— Самый, что ни на есть настоящий, — убежденно кивнул Самослав. — Он жил, как король, и умер, как король. Никто теперь не посмеет усомниться в этом. Кстати, ты отправил его детей в Константинополь?
— Только сына, Хильдеберта четвертого, — покачал головой Виттерих. — Венчанная жена Мария туда наотрез ехать отказалась.
— И где же она? — изумился князь.
— Ждет внизу, ваша светлость, — усмехнулся Виттерих. — Сказала, что хочет увидеть того, кто заварил всю эту кашу.
— Вот как? — удивился Самослав. — Она еще и умна?
— Не то слово, — подтвердил его догадку Виттрех. — Стальной клинок, а не баба. Сестра ее дура набитая, хоть и мать молодого короля. А вот Мария… Вам бы поговорить с ней, ваша светлость.
— Поговорю, обязательно поговорю, — кивнул головой князь. — Но она же женщина. Пусть отдохнет, сходит в баньку с дороги, переоденется. Выспится, наконец.
— Все так сложно? — на лбу гота пролегла удивленная складка. — Как скажете, государь.
— Ваша светлость! — королева Мария поклонилась. Отдых пошел ей на пользу. Она выспалась после длинной дороги из Марселя, была свежа и полна сил. — Благодарю вас за гостеприимство!
Не красавица, отстраненно подумал Самослав. Молодая, стройная, довольно приятная, но до Людмилы ей, как до неба. Пухлые щечки, чуть крупноват нос, близко посаженные глаза. Глаза! В глазах королевы светился недюжинный ум и воля, а улыбка очень молодой еще, в общем-то, женщины меняла ее совершенно. Мария, когда хотела, могла быть совершенно обворожительной.
— Не стоит благодарности, королева, — махнул рукой Самослав. — Вы можете жить в Словении столько, сколько посчитаете нужным.
— До конца жизни? — невесело усмехнулась Мария. — В Бургундии мне появляться небезопасно. Или смерть или монастырь. И для меня и для моей дочери.
— Дочь короля Хильдеберта? — вскинул на нее взгляд Самослав. Он не учитывал в своих раскладах принцессу, что приехала вместе с матерью. — Как ее назвали?
— Пока никак, ваша светлость, ее еще не крестили, — ответила Мария. — А вот выбор имени я хотела обсудить с вами.
— Даже так? — с немалым удивлением посмотрел на нее Самослав. — Тогда, если мое мнение кого-то интересует, то имя Геновефа отпадает.
Святая Геновефа, или Женевьева в более позднем произношении, была покровительницей Парижа. У Меровингов имена имели символическое значение. Молодого короля назвали Хильдебертом, в честь первого короля Парижа, и это уже стало недвусмысленным политическим заявлением и обещанием реванша. А если еще и девочку назвать таким именем… Это практически Casus belli[19].
— Тогда, может быть, Радегунда? — тонко улыбнулась Мария.
Князь задумался. Святая Радегунда была тюрингской принцессой, одной из жен Хлотаря I, прадеда Дагоберта. Она сбежала от ненавистного мужа, который перебил всю ее семью, в монастырь. Там она и прославилась еще при жизни как образец кротости и добродетели.
— Да, так будет гораздо лучше, — кивнул Самослав, который смотрел на девушку с все возрастающим интересом. Без сомнения, она была очень умна. — Это должно будет успокоить короля франков.
— Мой муж погиб, ваша светлость, — тонко намекнула Мария. — Мне и моей дочери нужен защитник. Может быть, им станете вы?
— Прямо так сразу? — задумался князь. — Может быть, сначала пообедаем? Составите мне компанию? Прошу прощения за скудный стол, но мы не в столице.
Стол и, правда, был не слишком богат. Мясо, хлеб, соленья и жареная рыба. Мария ела чинно, как и полагается даме из хорошей семьи, но к ее удивлению, за столом не было чаши с водой, где она могла бы обмыть грязные пальцы.
— Прошу прощения, — смутился князь, и чашу немедленно принесли. — У нас не принято есть руками.
— Я вижу, — Мария весь обед не сводила глаз с вилки, которой ловко орудовал герцог земель, считавшихся в Бургундии варварскими. Но манеры князя похожими на варварские не были совершенно точно. Мария покраснела, она впервые в жизни почувствовала себя деревенщиной. — А можно мне принести такой прибор? Вы едите так изысканно…
— Конечно, — князь кивнул, и перед Марией тут же легла серебряная вилка.
— Это очень необычно, — удивилась Мария, осторожно насаживая на вилку соленый гриб. — Наверное, в самом Константинополе едят так?
— Насколько я знаю, пока нет, — пожал плечами князь. — Да меня это и не слишком интересует. Пусть едят, как хотят.
— Но это же Константинополь! — подняла на него удивленные глаза Мария. — Это же центр мира! Там император! Все лучшее идет к нам оттуда!
— Мой центр мира здесь, — прямо посмотрел на нее Самослав. — Здесь, в Новгороде, в Белграде, в Братиславе. И ромеи мне не указ. Я беру у них то, что мне подходит, но я не собираюсь повторять их ужимки, как дрессированная обезьяна.
— Я видела обезьяну в Марселе, — кивнула Мария. — Она смешная. Мой покойный муж любил мимов, жонглеров и гимнастов. Правда, святые отцы этого не одобряли.
— Вот и я не хочу быть такой обезьяной, — Самослав отхлебнул из кубка. — Я не буду носить плащ патрикия, который мне дали в Константинополе. Я его даже ни разу не надевал.
— Но почему? — удивленно вскинула глаза Мария. — Ведь это огромная честь. Сам великий Хлодвиг носил облачение, присланное императором.
— Принять это звание, значит принять старшинство Империи, — терпеливо объяснил Самослав. — А я не считаю себя слугой ромеев, я хочу играть с ними на равных.
— Интересно, — задумалась Мария. — Я обдумаю то, что вы сказали, ваша светлость. Я хотела бы остаться в Словении. Будьте крестным отцом моей дочери, прошу вас.
— Это возможно, но я еще не решил, как поступить, королева, — Самослав посмотрел в пустой кубок, размышляя, не выпить ли еще вина и, вздохнув, отставил его в сторону. Ему понадобится светлая голова. — Это слишком серьезный вопрос, чтобы решать его с наскока. Но и вам, и юной королеве Радегунде будет выделен дом в Новгороде и подобающее вашему статусу содержание. И да, я стану вашим защитником.
— Благодарю вас, ваша светлость, — Мария встала и чинно поклонилась. — О большем я и мечтать не смела.
И только проскочивший чертик в ее глазах дал понять, что она сказала гораздо меньше, чем думала. Князь изучающе смотрел на нее. Без сомнения, он поможет ей. А вот как дело повернется дальше, можно только догадываться. В голове Самослава выстроилось сразу несколько вариантов развития событий, и все они были вполне рабочими.
Королева Мария ушла, а в покои князя пришел Виттерих, которого вызвал гонец. Беглый герцог был теперь не у дел, и немного нервничал. Впрочем, нервничал он напрасно. На столе князя была расстелена коровья шкура, испещренная какими-то значками и линиями.
— Смотри, — ткнул Самослав в какую-то точку. — Это Солеград. Это Аквилея. Видишь?
— Ха! — воскликнул Виттерих. — Я две недели через горы сюда шел. А тут они близко совсем! Пальцем достать можно!
— Все верно, — кивнул князь. — Это карта, чертеж земель. Вот Марсель, вот Италия, вы обогнули ее на корабле. Вот Равенна, здесь вы высадили королеву Клотильду. Теперь понял?
— Теперь понял! — Виттерих ошарашено вглядывался в шкуру. — А тут что?
— Александрия Египетская, — терпеливо сказал князь.
— А тут?
— Карфаген.
— А где Индия? Я про нее слышал. Оттуда приправы везут.
— Не влезла, — коротко отвечал князь.
— А тут что? — не унимался Виттерих.
— Испания.
— О! Испания! — Оживился Виттерих и прочитал по слогам. — То-ле-до! Я тут родился! — гот был в полном восторге. — А вот мой Лугдунум, я там герцогом был. Хотя, какой я теперь, к демонам, герцог, одна видимость! Я все понял! Чтоб я сдох, ваша светлость! Какая хорошая штука!
— Вот тут находится городок Тергестум, — князь терпеливо дождался, когда восторги гота поутихнут. — Он пока принадлежит императору, но его скоро возьмет герцог Гразульф. Ты и твои люди пойдете с ним. А чуть позже он отдаст его тебе, и ты снова станешь герцогом.
— Сомнут, — задумчиво пожевал губами Виттерих. — Как пить дать, сомнут. У меня пять сотен мечей, а вокруг ромеи и словене. Не удержим мы это город, государь.
— Удержишь, если я помогу, — уверил его Самослав. — И вот эти острова в лагуне тоже удержишь. Смотри! — он ткнул в карту. — От Тергестума до острова Мурано сто миль. Это твои земли будут.
— А корабли? — быстро спросил Виттерих. Он начал понимать весь замысел.
— Дадим, — обронил князь.
— А вот этот кусок земли? — Виттерих ткнул в полуостров Истрия, который раскинулся чуть ниже Тергестума. — Он так и просится.
— Заберем, — кивнул князь. — И понемногу все побережье заберем. Ромеи его не удержат.
— Тяжко будет, государь, — снова задумался Виттерих. — Ромеи, словене, лангобарды… Всех локтями растолкать нужно будет. Я же там один буду, как остров в море.
— Два года надо будет продержаться, — серьезно посмотрел на него Самослав. — А потом легче будет.
— А что будет потом? — жадно спросил Виттерих.
— А потом я перейду Альпы, и ты уже не будешь, как остров, — свернул карту князь. — Ты будешь рядом со мной. Настойка есть от владыки Григория. Будешь?
— Настойка? — хищно зашевелил усами Виттерих. — Буду! Мне эта бургундская кислятина уже поперек горла стоит.
Милица подъезжала к крепости, стоявшей на крутом холме. Каменный пояс с башнями смотрелся грозно и угрюмо, словно воин, ожидающий битвы. Крутая извилистая дорога, что поднималась вверх, заканчивалась крепкими воротами, и они были открыты настежь. Почему? Да потому, что внизу, там, где начинался городской посад стояла группа людей во главе с крепким воином, лицо которого показалось Милице знакомым до боли.
— Само! — закричала она из окна повозки, но получилось чуть слышно. Тугой комок перехватил ее горло. — Само, сыночек! Я так ждала! Я верила!
— Мама! — Самослав вдруг почувствовал, как в нем просыпается словенский мальчишка, который когда-то бесконечно давно стал неотъемлемой часть его самого. Мальчишка, который любил эту женщину больше всего на свете. Теплая волна этой любви разлилась по телу сурового циничного мужика, выбив слезу из глаз. — Мама!!!
Он вытащил ее из кареты, подняв на руки и закружив в объятиях. Он не мог насмотреться в ее лучистые глаза, на ее лицо, покрывшееся морщинами за годы разлуки, на ее руки, которые качали его в колыбели. Ведь это именно она качала его на коленях, он вспомнил это совершенно отчетливо, выпустив из небытия того Само, настоящего…
— Бочки выкатывайте! — крикнул князь Горазду. — Пусть весь город идет сюда! В шахте объявите выходной, всех накормить мясом и дать вина. Выбери десять человек, из тех, что поприличней, я их помилую. А остальным срок пополам скостим.
— У меня тут отпетые душегубы есть, княже, — насупился Горазд. — И лазутчики. Радость у нас, конечно, великая. Но давай от этой радости не будем всю работу Тайного Приказа рушить. Нам Большой боярин Горан за это спасибо не скажет.
— А, плевать! Решай сам, — махнул рукой Самослав. — У меня сегодня праздник. Я его столько лет ждал!
Город еще гудел, а Самослав закрыл за собой комнату матери. Она устала за долгую дорогу так, что просто заснула посреди разговора со счастливой улыбкой на лице. Князь спустился на первый этаж, туда, где его ждали Вацлав, Яромир и Неждан.
— Княже! — три кулака глухо ударили в грудь. Три головы склонилось.
— Дайте, я вас обниму! — князь по очереди облапил каждого из своих воинов. — Благодарю за службу! Голова Любуша на капище Мораны стоит, уже все жупаны ее видели. Великое дело вы сделали! А за мать отдельная благодарность будет.
— Да, не надо ничего, княже, — зарделся Вацлав. — Мы ж таки на службе…
Впрочем, остальные не разделяли его бескорыстия, и смотрели на князя, ожидая продолжения. И оно последовало.
— Яромир! Неждан! — начал князь. — За верную службу получите гривну на шею. Но это еще не все! — продолжил он, когда воины восторженно вздохнули. — Когда в отставку выйдете, то жалование будете получать такое же, словно вы на службе. А если помрете, то ее ваши жены получать будут, до самой смерти. Дочери ваши за хороших людей замуж выйдут, и от меня приданое получат. Сыновья в той школе, что учитель Леонтий открыл, отучатся бесплатно, и на службу после ее окончания будут приняты сразу же.
— Княже! — восторженно заревели воины. — Это ж теперь наши дети знатными людьми станут! Да мы и мечтать о таком не смели!
— Ну, вот вам, чтобы мечталось лучше, — усмехнулся князь, протянув им три тугих кошеля. — Можете идти, только много не пейте. А тебя, Вацлав, я попрошу остаться.
— Ты кого это притащил сюда? — спросил он у парня. — Ромей-евнух и мальчишка какой-то. Что за люди? Зачем они здесь?
— Мальчишка этот, государь, нам помог очень сильно, — начал Вацлав. — Он Константинополь, как свои пять пальцев знает. Каждую лавку на рынке и каждую дырку в заборе. Ему цены не будет, если к правильному делу пристроить. Жулик он, правда, врун и обжора, каких поискать. Ну, так он грек. Они все такие.
— К Звонимиру его отвезешь, — кивнул князь. — Если он так хорош, найдем ему дело. А второй кто таков?
— А второй, — усмехнулся Вацлав, — это патрикий Александр. Тот самый. Вражина лютый, собственной персоной.
— Удивил, — не на шутку задумался князь. — Тащи-ка его сюда. Поговорим.
Патрикий Александр внимательно рассматривал крепкого воина с вислыми усами, который в свою очередь рассматривал его самого. Он не были знакомы, но действовали с оглядкой на то, что за спиной всегда есть враг, сильный, богатый и умный. Патрикий почувствовал, как между лопаток потекла струйка холодного липкого пота. Его шансы остаться в живых были не слишком велики, шансы вернуться домой были еще меньше, а уж шанс избежать беседы с палачом и вовсе был призрачным. Впрочем, перед ним был всего лишь еще один варвар. А за спиной протоасикрита были столетия опыта имперских евнухов, державших этих варваров в узде, и стравливавших их между собой. Судьба варвара — служить интересам Империи, даже если он сам думает, что служит своим собственным интересам.
— Присаживайтесь, сиятельный патрикий, — махнул рукой Самослав. — Разговор у нас будет долгим. И только от вас зависит, как именно и где он закончится. Впрочем, как человек умный, вы и сами это хорошо понимаете.